Текст книги "Все лики смерти (сборник)"

Вечером он вновь увидел оборванного экстрасенса. После работы, опять возле парковки. Торопливо сел в «опель-вектру» и уехал, не обращая внимания на отчаянные жесты блаженного. Взглянул в зеркало заднего вида – неподвижная фигура в плаще с чужого плеча застыла у шлагбаума, загораживавшего выезд со стоянки. Казалось, что затылок сверлит взгляд – того самого мертвого глаза. Неприятное ощущение…

А ведь товарищ попался упорный, снова заявится сегодня на квартиру – как пить дать. Ну и пусть – пятница, и Сергей как раз собирался смотаться на уик-энд в Питер. Так и поступил – не заезжая в здешнее жилище, выехал из города на питерскую трассу.

…Два выходных промелькнули незаметно: ночевал у Наташки и зятя, одно койко-место Сергей забронировал как раз для таких случаев; поговорили, дочь порадовала: будет внук, сходила на УЗИ – мальчик!

В субботу – к знакомому стоматологу, доверять ТО и плановый ремонт своих челюстей провинциальным зубодерам рискованно. Вечером посидел в ресторане со старым приятелем, тоже журналистом; осторожно прозондировал почву: как жизнь, как работа, всем ли доволен? Один в поле не воин, надо потихоньку сколачивать собственную команду.

…Возвращаться в Солнечноборск совершенно не хотелось… Вот ведь чертов экстрасенс! Сумел ведь зацепить, напугать…

И главное, непонятно – чем именно.

Гипноз, не иначе.

По дороге Сергей так и этак вертел в голове свой недолгий разговор с «блаженным старцем», пытаясь выудить скрытые между слов намеки. Не преуспел и постановил: надо встретиться еще раз, уже по своей инициативе и владея полученной от Антона информацией. Встретиться и прояснить, по возможности, эту мутную историю. А то ведь не будет покоя…

Вошел в квартиру – пустынную, темную, безмолвную, – чувство тревоги не оставляло. Зажег везде свет, включил громкую музыку – не помогло.

Рассердился, достал из бара бутылку коньяка, хватанул сто грамм без закуски, затем еще сто – постепенно полегчало. Понял – ждет, что в дверь сейчас позвонят. Пусть уж он и в самом деле придет, этот неприятный гость, чем так изводиться-то…

Но гость не шел.

Горячей воды опять не было, Сергей даже немного обрадовался – вот и случай выпал испытать собственноручно смонтированную систему. Система работала идеально – уже через двадцать минут из крана потекла вода вполне приемлемой температуры.

Он убрал инструкцию от водогрея и ЗИП в шкаф, сложил и вынес во двор опустевшую картонную коробку. У мусорного контейнера постоял, всматриваясь в темноту: не видна ли где нелепая фигура в плащике с чужого плеча? Нет, не видна…

Вернулся, убрал дрель и сверла, собрался стереть со стены непригодившиеся меловые крестики… И вдруг вспомнил последнюю реплику ханыги-телепата, при сегодняшнем анализе разговора она выскочила из головы… Слишком зол был Сергей под конец беседы и уже не прислушивался к словам гостя.

А зря…

«Сверли здесь, богатым будешь!» – что-то вроде этого прозвучало. Любопытно, любопытно… Вдруг действительно спонтанное озарение?

Под одним крестиком стена отзывалась глухим звуком, таким же, как и остальная поверхность. Зато под вторым… Он простукивал так и этак, с разной силой – сомнений не было: полость, прикрытый штукатуркой тайник. Ну-ка, ну-ка… Сергей отправился за инструментами.

Дом был пятидесятых годов, основательной постройки, и под штукатуркой скрывалась добротная кирпичная кладка. Но кто-то и когда-то аккуратно выдолбил из щелей раствор, вынул один кирпич, а затем прикрыл получившуюся нишу фанеркой и вновь заштукатурил.

В тайнике лежала жестянка, сквозь обильно присыпавшую кирпичную пыль с трудом определялся ее цвет – не то голубой, не то синий.

Клад.

Он несколько минут не решался протянуть к жестянке руку. Неправильно все… Пришел незнакомый экстрасенс, узрел внутренним взором хорошо замаскированный тайник, ткнул носом в банку, набитую… Чем? Золото, камешки? Неважно что, так прятать будут лишь очень ценную вещь… Не бывает. Морок какой-то… Наваждение.

Потом достал, обтер тряпкой кирпичную пыль, ржавчины не было ни малейшей. Банка – круглая, невысокая, но широкая – оказалась из-под черной икры. Из тех банок, которые не надо вскрывать консервным ножом, достаточно снять плотно притертую крышку с резиновой прокладкой. Сейчас таких вроде бы уж и не делают…

На крышке крутой дугой изогнулся осетр, надпись крупными буквами: «ИКРА». Ниже, шрифтом поменьше: «зернистая, осетровых рыб, ГОСТ 4472-55». И совсем уж мелкими буковками по краю банки: «Министерство рыбного хозяйства СССР, “Каспрыба”, Каспийское икорно-балычное объединение, г. Астрахань».

Да-а-а… Ностальгию вызывает баночка, и еще какую… Не часто у них появлялся на столе этот продукт… Хотя, по рассказам бабушки, лет за десять до рождения Сергея черная икра лежала в крупных магазинах в свободной продаже. И красная лежала, и консервированные крабы, и многие другие вкусности, ставшие впоследствии страшным дефицитом. Но в семидесятые – уже только в праздничных наборах, да и то не всем подряд… Ну и, конечно, в тех магазинах, в которые так просто с улицы не зайдешь.

Ладно, хватит ностальгировать над старой банкой… Пора полюбопытствовать содержимым. Не окаменевшая же там икра, хочется надеяться.

Судя по весу жестянки, ожидать, что она набита царскими червонцами или ювелирными украшениями, не приходилось. Потряс – ничего не перекатывается, не ударяется о стенки. Но и не пустая, та была бы гораздо легковеснее.

Впрочем, зачем гадать…

Крышка долго не хотела сниматься, затем все-таки соскочила. Сергей шумно выдохнул…

В банке лежали деньги. Купюры. Толстая пачка, перехваченная резинкой. Слегка изогнулась, уперлась краями в стенки – и оттого никак не проявляла себя при тряске.

Верхней в пачке лежала сторублевка образца шестьдесят первого года с лысым ленинским профилем – никому сейчас не нужный раритет.

Он торопливо вынул пачку, окаменевшая резинка развалилась в пальцах. Сергей быстро разворошил, просмотрел купюры – нет ли валюты?

Валюты не было, не единой захудалой долларовой бумажки. Сплошь старые сторублевки.

Вот тебе и клад… Пользуйся. Можно оклеить изнутри дверь туалета, оригинальный дизайн получится. Можно попытаться пристроить в нумизматический магазин – но заплатят сущие гроши, к концу перестройки валюта эта настолько обесценилась, что на руках ее после обмена на деньги нового образца осталось достаточно много…

Один прибыток – вызывающая ностальгические чувства жестянка. Сергей как раз размышлял, что приспособить для хранения купленных сверл, вот и тара появилась.

Обидно… Оказывается, и на пятом десятке в глубине души жил мальчишка, мечтающий найти клад, – поманили и обманули. Обманщиком, виновником своего разочарования Сергей считал проклятого экстрасенса, кого же еще…

С вялым любопытством он пересчитал купюры, оказалось их ровно двести. Двадцать тысяч. Неплохо по тем временам… Сколько стоила отцовская «Волга»? Пять тысяч? Шесть? Конечно, так просто ее не продавали: хочешь кататься – записывайся в многолетнюю очередь. Но на авторынке, хорошенько приплатив, можно было стать владельцем самого престижного в те годы автомобиля. С этакой пачкой – легко. И на вступительный взнос в жилищно-строительный кооператив еще осталось бы, и на многое другое…

Но хозяин жестянки не вернулся за своим богатством, и оно превратилось в ничто. Можно даже попытаться выяснить, кто именно замуровал здесь заначку, но стоит ли? Ясно, что не честный труженик, отчего-то не доверявший Сбербанку. Жаль, что не валютчик, – уж тот бы предпочел ленинскому профилю портреты заморских президентов…

…Ночью приснился ностальгический сон: пыльная дорога где-то на юге, синее-синее небо, ослепляющее солнце, их «Волга» с нестерпимо сверкающим оленем на капоте, рядом с машиной отец и мать – молодые, чему-то смеющиеся… Живые.

Проснулся с тоскливым, щемящим чувством невозвратимой потери.

– Поговорить с ним не получится… – ответил Антон после долгой паузы.

Интонацию ответа Сергей попросту не понял.

– Почему? В пятницу ведь сам рвался пообщаться…

– Умер. Самоубийство. Повесился в развалинах дома престарелых. Ну того, который…

– Когда?! – Сергей чуть не кричал.

– Тело нашли мальчишки, в субботу утром. Врачи говорят, что все произошло ночью.

Вот как… Картина представала удивительно отчетливой: сумасшедший экстрасенс дважды попытался вновь поговорить с Сергеем возле здания администрации – не получилось. Возможно, потом опять притащился на квартиру, долго и безуспешно звонил в дверь… Стоял у подъезда на холодном весеннем ветру, всматривался в темноту. Простоял до ночи, понял: не дождется. И пошел в развалины, и затянул петлю на тощей кадыкастой шее…

Почему?! Почему, черт побери??!!

Что такое важное должно было прозвучать в том несостоявшемся разговоре?

Теперь не спросишь. И не получишь ответ. Ушел, навсегда ушел странный и неприятный человек, оставив Сергею загадку и бессмысленный, бесполезный подарок – толстую пачку никому не нужных сторублевок…

Такие мысли – в разных вариациях – крутились в голове Сергея до обеда. Потом его мнение кардинально изменилось – в частности, о бесполезности подарка.

Причиной послужил разговор с Угалаевым.

Разговор как разговор, чисто служебный: последняя накачка перед визитом Сергея в местный телецентр – возникли кое-какие проблемы, и надлежало их утрясти.

Но в конце Угалаев прибавил:

– На обратном пути в гастроном заскочи, что на улице Мира, у самой площади, это рядом с телецентром. «Ностальгия» называется, несколько дней назад открылся. Крайне любопытный проект… Может, и потом пригодится.

Слово «потом» он выделил голосом, чтобы не оставалось сомнений: потом – значит в обновленном и преображенном Солнечноборске.

– Что за проект? – спросил Сергей без проблеска любопытства. Торговля продуктами питания в круг его интересов не входила.

– Торгуют по старым советским ценам. Прикинь, старик: хлеб – четырнадцать копеек, водка – три шестьдесят две, колбаса по два двадцать и так далее…

– Фи… У этого проекта длинная седая борода. Сюда, значит, только сейчас докатился… Видел я такую распродажу: ассортимент крайне ограничен, товары залежалые, с истекающим сроком годности, скидка действует час в день, давка дичайшая… Срабатывает, народ привлекает, но что же тут нового и любопытного?

– Ты не понял главного. Там цены весь день одни и те же, советские. Во всем магазине, не только в одном отделе.

– Э-э-э… – Сергей и в самом деле ничего не понял. – А в чем смысл?

– Там не только цены прежние. Там и деньги принимают лишь старые, советские… Эй, старик, да что с тобой?!

– Н-ничего… – выдавил Сергей. – Уже лучше…

– Может, тебе не в телецентр, а к врачу? – участливо спросил Угалаев.

– Брось, все в порядке… – Сергей постепенно отходил от шока. – Объясни еще раз про магазин. Зачем и кому нужны старые бумажки и монеты? Да и сколько их у народа наберется? Долго не проторгуют.

– А-а-а… Все не так просто. У дверей – обменный пункт. Меняют новые денежки на старые.

– Ты там был?

– Завтра схожу. Полусотка у меня где-то старая валялась, оставил на память об эпохе. Да чего уж… Отыщу ее сегодня вечером и завтра схожу, коньяку возьму бутылочку, закуску – помянуть время золотое, невозвратное. Хочешь, присоединяйся… Ладно, поезжай, заболтались…

Сергей уже выходил, когда Угалаев крикнул вслед:

– Да, кстати! Мне про магазин Мироныч рассказывал, так вот, там отдельчик спецзаказов в уголке приткнулся, в нем просто так не обслуживают – на него, на Мироныча, сослаться надо! Прикинь? Как в старое доброе время: «Я от Иван Иваныча!»

По-простому, Миронычем, Угалаев именовал главу Солнечноборской городской администрации.

Не бывает таких совпадений. НЕ БЫВАЕТ.

Значит, не совпадение… Псих-ясновидец не испытал внезапное озарение на кухне у Сергея. Он знал про тайник и про его содержимое. От кого? Все очень просто – он его и смастерил, он и спрятал пачку сторублевок.

Религиозный диссидент, говорите? Раньше, в советские времена, таких называли проще – сектанты. И весьма зажиточные среди их главарей попадались – собирали с паствы подношения, как курочка по зернышку… Блаженный старец Кузьмич был из таких, богатеньких, ясней ясного. Но неприятность с ним случилась – в психушку угодил. Заниматься религиозным подвижничеством в стране победившего социализма – явный признак клинического слабоумия.

Вышел, когда замурованный в стене клад превратился в макулатуру. Не меняют старые купюры на новые, а даже и меняли бы – после деноминации двадцать тысяч обернулись двадцатью рублями, смешно за такой суммой вламываться в чужую квартиру…

И вдруг как снег на голову – «Ностальгия». И двадцать тысяч – вновь неплохие деньги. Если купить ящик водки из расчета три шестьдесят две за бутылку, а затем продать, допустим, по сотне – исходная сумма увеличится почти в тридцать раз. А ведь наверняка там есть продукты, цены на которые повысились еще сильнее.

И старый сектант сломался. Начал делать глупости, одну за другой. Для кражи или грабежа у самого сил уже не оставалось, нынешняя паства, старушки, – тоже в таком деле не помощницы. Пошел к Сергею – хотел договориться, поделиться… Или наоборот – решил забрать все, используя свои паранормальные фокусы. В любом случае не смог провести разговор в нужном ключе: нервы подвели. Может, и в самом деле свихнулся от длительного лечения. В общем, сдуру, в запале, намекнул на клад, даже пальцем в стену ткнул.

За ночь опамятовался, попробовал начать второй тур переговоров, ничего не вышло. А потом Сергей уехал. Куда и зачем? В Питер, конечно же, тратить добытое из стены богатство – так должно было все представляться старику. Неизвестно, есть ли в Северной столице аналоги здешней «Ностальгии», Сергей никогда про них не слышал. Но психованный ясновидец едва ли испытывал на этот счет сомнения…

И он не выдержал последнего удара: богатство мелькнуло и вновь ускользнуло из рук, теперь уже навсегда… Ну и… развалины, петля.

Все понятно. Все элементы мозаики встали на свои места, картинка четкая и непротиворечивая – но на редкость неприглядная. Нет, разумеется, Сергей ни в чем не виноват и наложил руку на клад уже после смерти владельца.

И все равно – ну до чего же погано на душе…

Здесь и вправду все было советским, начиная со здания. Серо-бежевая пятиэтажка в стиле «сталинский ампир», хоть и построенная уже после смерти гения всех времен и народов. Все как положено: лепнина над подъездами – герб СССР в окружении флагов союзных республик, под ним – год постройки, одна тысяча девятьсот пятьдесят шестой. Невысокие массивные колонны вдоль главного фасада, пилоны тоже украшены чем-то советским и оптимистическим. Между колонн – витрины с незамысловатыми надписями: «РЫБА», «МЯСО», «ОВОЩИ» и так далее; для малограмотных чуть ниже надписей – картиночки, столь же незатейливые: пара условно-стилизованных рыбешек, не то свиная, не то телячья нога с торчащей косточкой, кочан капусты и два огурца; неестественный зеленый цвет огурцов имел несколько фиолетовый оттенок, отчего они смахивали на баклажаны… Большая стеклянная вывеска тоже не грешила изысками дизайнерской мысли: «ГАСТРОНОМ» – и все.

Табличка на двери извещала более подробно: дескать, гастроном номер пять Солнечноборского райкоопторга работает с одиннадцати до восьми, а по субботам – с одиннадцати до пяти, по воскресеньям же вообще закрыт. Обедают здесь с двух до трех, и не ломитесь в запертые двери. Тоже стилизация под старину, какие уж нынче коопторги… На второй половинке двери более современная информация: принадлежит магазин ООО «Ностальгия», интересующиеся оптовыми закупками могут звонить по такому-то сотовому номеру.

За дверями обнаружился обширный тамбур, этакий предбанничек. В тамбуре, слева, – окошечко в стене, без вывески, лишь изнутри к стеклу прилеплена бумажка с криво выведенной надписью «Обмен». Сергей улыбнулся: писали маркером, явно второпях, и буква «е» получилась несколько похожей на «а».

Возле окошечка стояли люди, но покупать валюту почившего в бозе государства не спешили: раздумывали, одна старушка шевелила губами и загибала пальцы – наверняка прикидывала, насколько выгодный гешефт получается…

Сергей пожалел, что не прихватил хоть одну сторублевку из оставшейся дома банки. Да кто ж мог такое предположить… Но ходить по магазину ротозеем с пустым карманом не хотелось. Он нагнулся к окошечку, размышлявшие граждане отодвинулись.

Один советский рубль стоил сегодня восемнадцать российских рублей тридцать две российские копейки. Если прикинуть по водке… Понятно, нет резона наживаться, спекулируя бутылками со старыми названиями, но все же, для интереса… Да, пожалуй, игра стоит свеч.

Но надо учесть, что цены на разные продукты в постсоветские годы росли по-разному. Что-то очень выгодно здесь покупать, с учетом курса, что-то – не очень. В среднем, очевидно, так на так получается. Или даже чуть-чуть дороже, надо же владельцам «Ностальгии» окупить те продукты, что у них приобрели на завалявшиеся со старых времен деньги. Иначе смысл их затеи непонятен.

Как на грех, новой отечественной валюты оказалось с собой прискорбно мало – собирался, да так и не дошел сегодня до банкомата. Чтобы стать обладателем двух красненьких советских червонцев, пришлось даже выгрести из карманов всю мелочь.

– Кредитные карточки принимаете? – поинтересовался он у окошечка.

– Нет, только наличные.

– А доллары?

Лежало у Сергея в бумажнике пять серо-зеленых «бакинских» сотенных, аварийный НЗ.

– Не принимаем, что вы, у нас не банковский обменник, у нас филиал магазина «Нумизмат», вон и лицензия на стенке висит. – Имеем, мол, право.

Какая-то мутная ксерокопия действительно висела, но Сергей не стал ее изучать – имеете так имеете.

Ладно, для первого эксперимента двух червонцев вполне хватит.

Зажав в руке две красные бумажки, украшенные все тем же ленинским профилем, Сергей Белецкий шагнул в торговый зал гастронома «Ностальгия».

Да-а-а… Самая настоящая машина времени… Агрегат, рассекающий хронопотоки, может выглядеть весьма по-разному: как в романе Уэллса – некий гибрид велосипеда и швейной машинки, или как в фильме Гайдая – комбинация приборов из школьного кабинета физики, или как…

Эта выглядела как заурядный советский продуктовый магазин… Но функционировала вполне исправно – Сергей шагнул в торговый зал и очутился там. В прошлом. В своей далекой юности… А то и в золотом, навсегда ушедшем детстве…

Кто бы ни планировал этот проект, идеализацией пятидесятых, шестидесятых или семидесятых он явно не собирался заниматься. Реализм выдержан жесткий – скрупулезный и беспощадный в мельчайших деталях.

Есть у человеческой памяти такое свойство: хорошее помнится куда дольше, от неприятных воспоминаний мозг старается избавиться в первую очередь. Недаром старики вспоминают свою юность как некий «золотой век» – трава зеленее, деревья выше, девушки красивее; не кривят душой, просто память так уж устроена…

Создатели магазина припомнили все, не разделяя воспоминания на приятные и не очень.

Первое, что резануло глаз с порога, – грязь. Нет, стены сверкали чистым белым кафелем, и халаты продавщиц не вызвали бы нареканий санэпидемстанции – грязь была на полу, нанесенная ногами посетителей, пришедших с апрельской улицы. Все правильно, все по-советски: уборщица работает на полставки, и придет лишь в четыре, и загромыхает оцинкованным ведром, и намотает на швабру тряпку из грубой мешковины, и начнет уборку, заставляя посторониться стоящих в очереди и бубня под нос о сволочах, ленящихся вытереть ноги, прежде чем зайти в приличное место…

Ну да ладно, мелочь, ерунда… Просто отвык… Гораздо интереснее, что здесь на витринах и полках…

Сергей медленно шел вдоль прилавков, от одного отдела к другому, взгляд выхватывал отдельные детали, мелочи, казалось бы, оставшиеся навсегда в другой, прошлой жизни, и сейчас нежданно-негаданно вернувшиеся. Глаз выхватывал, а память тут же подтверждала: да! Так и было! Именно так!

Вот сливочное масло – нефасованное, развесное – огромный желтый куб, початый, несколько кусков уже отрезано, и рядом лежит орудие, которым это сделано, – рояльная струна с ручками-деревяшечками на концах. Ценник – три шестьдесят за килограмм. Господи, как же давно он такого не видел… («Да, да! – подтверждала память. – Все правильно, все так и было: и куб, и струна, и три шестьдесят…»)

Вместо нынешнего колбасно-сосисочного изобилия, вызывающего расходящееся косоглазие, – два сорта колбасы: «Любительская» и «Докторская». С вкраплениями жира и без них. Два девяносто и два двадцать.

«Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы», – подойдя к рыбному отделу, вспомнил Сергей древний-древний рекламный слоган. Нет, здесь имитировано не то время, когда сей стих появился на свет… Не сталинское изобилие с его крабами, раками, креветками, с пирамидами из банок икры, с распластавшимися в витринах осетрами-севрюгами… Здесь – брежневская эпоха: смерзшиеся призмы чего-то неаппетитного, не то хека, не то минтая; селедка, выуживаемая из бочек с рассолом; пирамиды стоят – но сложены из баночек с морской капустой.

В глубине, в недрах отдела, – аквариум, громадный мраморный параллелепипед с одной стенкой из толстого стекла. Сухой, без воды, разумеется, – и во времена юности Сергея такие аквариумы были уже реликтом ушедшей эпохи, ох как редко доводилось плавать в них полуживым карпам, и очередь собиралась громадная…

Очередей, кстати, в «Ностальгии» почти не было, за единственным исключением – к винно-водочному отделу выстроились граждане характерной наружности. Очевидно, любители дешевых и крепких напитков первыми сообразили: отовариваться здесь весьма выгодно. У остальных отделов – максимум по три-четыре человека, чуть больше – у трех касс в центре зала. Да, вполне по-советски. Постой сначала в отдел, взвесь товар, а уж потом в кассу.

Многие бродили по обширному залу, как Сергей, – ничего не покупали, присматривались… Вспоминали? Ностальгировали?

Он подошел к кассам. Господи, где же они откопали эту рухлядь? Из какого музея прибыли в гастроном допотопные кассовые аппараты? Мало того, что не электронные, но даже не электрические – сбоку ручка, как у шарманки…

На каждой из трех стеклянных будочек призыв: «Чеки и сдачу проверяйте, не отходя от кассы», – рядом изложены правила расчета с покупателем, разбитые на пункты: принять деньги, положить на виду, громко назвать полученную сумму; потом выдать сдачу – сначала купюры, затем мелочь, и никак иначе; и лишь потом осчастливить покупателя чеком. Похоже, нынешние работники торговли о тех правилах слыхом не слыхивали. Или, наоборот, прекрасно о них знают? И специально поступают с точностью до наоборот? Мало ли, вдруг клиент спешит или просто рассеянный – и забудет сдачу…

Под ногами что-то блеснуло. Он машинально нагнулся, поднял. Монетка… Две копейки 1969 года, такого номинала деньги нынче не чеканят.

Две копейки… Монетка сработала как спусковой крючок, как выдернутая из гранаты чека: в мозгу взорвалось воспоминание, яркое-яркое, словно вчера все случилось… Воспоминание о давней и точно такой же находке: две копейки на грязном полу у кассы, и о последствиях, той находкой вызванных.