Текст книги "Все лики смерти (сборник)"

Ему было десять лет, а может, и одиннадцать – в общем, возраст достаточный для самостоятельного похода в магазин. Отправился сам, не по просьбе матери – без кошелки-авоськи и без списка покупок на четвертушке бумаги.

Пошел Сережа Белецкий за мороженым – мать отчего-то расщедрилась и субсидировала данное мероприятие сорока копейками вместо двадцати. Лето, жара, ничего страшного, если мальчик купит и съест две порции.

Но в сельском магазине – дело происходило на даче – Сережу ждал приятный сюрприз. Мороженое продавали не какое-нибудь, а клюквенное! Самое любимое! Любил его Сергей не за вкус – не хуже и не лучше других – за удивительную, необычайную дешевизну. Шесть копеек вместо обычных пятнадцати-двадцати. Жаль, что появлялись именно эти бумажные стаканчики с розоватым содержимым в продаже крайне редко.

Проделав в уме необходимые подсчеты, он долго слонялся по магазину, внимательно глядя под ноги. Наконец – о, радость! – возле кассы нашлась монетка, и не копейка, сразу две, с такой добавкой хватало ровнехонько на семь порций. Повезло так уж повезло.

Пиршество состоялось неподалеку, на лавочке у магазина. На беду, никто из мальчишек-приятелей к Сергею не присоединился, под конец он жалел об этом, запихивал в себя две последние порции без всякого удовольствия – не пропадать же добру.

А затем… Затем повторилась Большая Абхазская Неприятность, в слегка измененном формате – до кишечника лакомство не добралось, рвануло наружу сразу из желудка. И в качестве еще одной маленькой мести возмущенного организма – жесточайшая ангина.

Мороженое в рот Сережа не брал очень долго, до первого курса института, потом как-то в компании попробовал осторожно – ничего, есть можно, чувство отвращения бесследно рассеялось.

Потом была безымянная, лишь с номером, мороженица у Тучкова моста – безымянная, но широко известная в узких кругах. Неподалеку, на набережной Макарова, располагалась знаменитая «Березка», и мажоры-фарцовщики любили посидеть в уютном подвальчике, болтая о нелегкой своей работе…

Сергей – в те поры не студент, начинающий журналист – фарцой никогда не баловался. Обнаружил заведение случайно и часто водил туда знакомых девушек, «Березку» уже перевели к гостинице «Прибалтийская», следом потянулись и богатенькие мажоры, но ассортимент блюд какое-то время оставался прежним… Как же называлась та великолепная на вкус штука? «Айс-крем с ананасами» вроде бы… Смесь мягкого импортного мороженого с кусочками тропических фруктов, залитая сверху горячим шоколадом – никакого сравнения с продаваемыми в ларьках кривобокими стаканчиками… Девушкам нравилось, и шампанское шло хорошо под негромкую располагающую музыку, и, помнится, они с Любой как раз после визита в ту мороженицу…

Черт возьми! Да что же за магазин такой?! Вот уж и в самом деле «Ностальгия»…

Сергей вдруг обнаружил, что застыл у стеклянной витрины, с головой погрузившись в поток воспоминаний, утратив представление о пространстве и времени.

В витрине стояло мороженое – ноги сами сюда привели, без участия сознания. Мороженое единственного сорта – бумажные стаканчики, прикрытые сверху круглой бумажной этикеткой. На прилавке в лотке лежали плоские палочки. Неужели опять клюквенное? Сергей бы не удивился. Но нет, и цена – пятнадцать копеек, и внутри крем-брюле, судя по цвету.

В этом же отделе громоздилось сооружение – тоже, казалось бы, навсегда оставшееся лишь в воспоминаниях. Массивная металлическая стойка-штатив поддерживала три здоровенных стеклянных конуса с краниками на обращенных вниз вершинах. Сок наливали сверху, из трехлитровых банок. Вот и ценники: томатный – десять копеек, яблочный – двенадцать, сливовый – аж пятнадцать. Рядом строй стаканов, не пластиковых, одноразовых – стеклянных, граненых. И устройство для мытья стакана после использования – этакий мини-фонтан, запускаемый не краном, но ручкой-рычагом…

Да, все так и было – кивала память, уставшая от бесконечных подтверждений. Еще порой продавали березовый сок, по одиннадцать вроде бы копеек, прозрачный и приятный на вкус – Сережа раз попробовал в деревне березовый сок настоящий, стекавший по желобку из разреза на березе, изумился: совсем не то! Потом-то понял, что в магазинный вариант щедро добавляли лимонную кислоту и сахар. А еще, помнится…

«Стоп! – сказал он себе жестко. – Ты, кажется, вновь собрался в плавание по волнам памяти. Отставить ностальгию! Представь, что ты пришел сюда с журналистским заданием: сочинить репортаж, а то и очерк. – Почему бы, кстати, и нет? А то недолго и утратить профессиональные навыки, плотно занявшись администрированием. – Вот и работай. Смотри, анализируй – а воспоминания о золотых деньках оставь на потом. Пригодятся, особенно если писать очерк, – но в умеренных количествах, как приправа к главному блюду».

Он начал работать. И очень скоро понял то, что не смог понять, затопленный потоком воспоминаний: с этим гастрономом не все чисто.

Где они раскопали допотопные кассы, древние охлаждающие витрины с громко дребезжащими компрессорами, сокоразливающий аппарат, наконец, – вопрос интересный, но не принципиальный. В конце концов, на каком-нибудь богом забытом складе все это добро могло пылиться долгие годы, не испортилось бы.

А вот продукты… С продуктами что-то не так. Не бывает такого… То есть, конечно, бывает – кое-какие производители сообразили, что народ за десять лет пресытился громкими иностранными названиями и яркими этикетками. Установка: «Заграничное – значит, хорошее», – давно уже не срабатывает. В ход пошла другая, играющая на ностальгии, на воспоминаниях о совковском золотом веке: «Советское – значит, хорошее».

Как ни странно, оба тезиса не так уж противоречат друг другу, просто первый сформировался в те времена, когда Внешторг отбирал товары для импорта весьма придирчиво: может, и не самые лучшие, но гарантированно качественные. Лишь хлынувший в постперестроечные времена поток дешевенькой дряни изменил ситуацию на прямо противоположную.

Но и пятиугольник знака качества на советских продуктах не был рекламной уловкой. Совсем другие стандарты и ГОСТы на изготовление колбасы, консервов, шоколада и всего прочего – куда более жесткие, чем за границей. Упаковка-расфасовка убогая, кто бы спорил, – но если в советские времена было написано: масло сливочное, имелась полная гарантия, что вам не всучат смесь из не пойми каких жиров.

(Сергей хорошо понимал, что к непродовольственным товарам его рассуждения неприменимы: советская легкая промышленность всегда хромала на обе ноги и с Западом потягаться не могла. Так ведь никто и не открыл промтоварную «Ностальгию» – та гнусная пародия на джинсы, что выпускалась фабрикой имени Володарского, ни у кого теплых чувств не вызовет…)

Все так, и недавно начали появляться продукты, расфасованные точь-в-точь как в старые добрые советские времена, с теми же неброскими этикетками: тушенка и сгущенка, конфеты и шоколад, водка и чай (индийский, но фасовавшийся на Рязанской чаеразвесочной фабрике).

Но – лишь начали. Но – капля в море. Здесь же…

Ладно, допустим, что можно договориться с птицефабрикой – и кур будут поставлять вот такими: непотрошеными, не обезглавленными, дурно ощипанными – как те, что синюшной грудой лежат здесь на прилавке. Птичникам что? Даже проще… И молочный комбинат без проблем будет отгружать масло такими вот кубами, и овощебаза с радостью избавится от подгнившей картошки и дистрофичной, наполовину мумифицированной моркови.

Но как быть с фасованными продуктами, которых здесь немало?

Какой завод, скажите на милость, восстановит давно разобранную линию, чтобы шлепать те же бумажные стаканчики с мороженым для «Ностальгии»? Даже для сети таких «Ностальгий» – она не сможет быть слишком густой: по одной на каждый район области, пять-шесть на Питер, никак не больше.

А молочные бутылки с широченным горлышком, которые давным-давно никто не производит? Открыли спецзаказ на стеклозаводе? Реально, но при мелкосерийном производстве тара обойдется куда дороже продукта. Ладно, допустим: на каком-то складе завалялось несколько тысяч этих бутылок. Даже несколькими сотнями можно обойтись – если принимать обратно, мыть, снова наполнять… Но вот рядом другое молоко – в пакетах-пирамидках. Откуда упаковка? Тоже старые залежи? Не многовато ли получается случайно сохранившихся запасов? А если подделка в стиле ретро – то кто и где эти пирамидки клеит? Самопал? Тачают здесь же, в подсобке? Плохо тачают, кстати, – под проволочным ящиком с пакетами натекла изрядная лужа молока. Впрочем, и в советские времена качество у такой тары было препоганейшее, хоть и делали ее на фабриках.

С напитками, с консервами проще. Недолго отлепить этикетку и наклеить самопальную – где изготовителем значится какое-нибудь предприятие Минпищепрома СССР. На всех банках и бутылках, что смог разглядеть вблизи Сергей, – именно такие этикеточки, псевдосоветские.

Но, господа, ведь это же контрафакт! Причем в неслабых таких масштабах… Вполне подсудное дело.

Единственная примета нового времени – плакатик «ФОТО– И ВИДЕОСЪЕМКИ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНЫ» – тоже свидетельствует, что дело нечисто. Иначе надо лишь радоваться бесплатной рекламе.

Короче говоря, ни в коем случае нельзя медлить: необходимо как можно быстрее истратить найденный клад. Интересно, здешний оптовый отдел тоже принимает оплату в советских рублях?

Водка, да и портящиеся продукты – не вариант. А вот дагестанский коньяк КВВК, стоящий в винной витрине и не привлекающий внимания публики, что жаждет дешевой водки, – это вещь. Если, конечно, содержимое соответствует этикетке.

Эх, не повезло… Найти бы клад чуть раньше, перед Наташкиной свадьбой…

Сергей направился к прилавку – неприметному, приткнувшемуся в дальнем от входа углу магазина. Никаких продуктов там не выставили, табличка «Стол заказов» красовалась в гордом одиночестве.

Однако один человек все же отоваривался – знавший, должно быть, волшебное заклинание: «Я от Иван Иваныча». Вернее, в нашем случае: «Я от Константина Мироновича».

Продавщица быстрыми движениями укладывала продукты в коробку, Сергей успел разглядеть лишь палку сырокопченой колбасы, затем мелькнула знакомая банка… Ну точно, черная икра. Только жестянка вдвое выше, чем та, что лежала в стене. И надпись другая, вместо «ИКРА» написано латиницей: «CAVIAR». Все правильно, в брежневские времена осетров и белуг меньше ловить не стали, но почти вся их икра шла на экспорт, однако кое-что оседало в таких вот неприметных отдельчиках…

– Вам чего? – спросила продавщица, прервав свое занятие.

О, как это прозвучало! Два слова – но в интонации прямо-таки вся квинтэссенция знаменитого совковского сервиса! Интересно, здесь для пущей достоверности на специальных курсах обучают персонал хамить покупателям? Или в тетечке бродит старая закваска советской торговли? Судя по ее возрасту, вполне возможный вариант.

– Могу я увидеть администратора? – поинтересовался Сергей, не сомневаясь, каким будет ответ.

Продавщица оправдала ожидания. Рявкнула:

– Жалобная книга вон там! – Размашистый указующий жест в неопределимом направлении. – Не мешайте работать!

Не-ет, какие там курсы – старая школа, сразу видно.

Он не стал мешать работать. Вспомнил наконец про два советских червонца – от долгого нахождения в руке они изрядно помялись, но платежеспособность не потеряли. Выбил чек в кассе, пристроился к винно-водочной очереди – коньяк КВВК стоил девятнадцать восемьдесят, удачно все сложилось. Проверим качество здешнего контрафакта…

Пока стоял, в разговоры соседей не вслушивался – обычный треп пьяноватых маргиналов. Поглядывал по сторонам – цепким взглядом, профессиональным, высматривал детали и детальки, характерные штрихи, которые смогут пригодиться в будущем очерке. (Будет очерк, Сергей уже решил для себя – как бы ни повернулось дело, потребуется разоблачительная публикация или нет, но очерк он напишет, больно уж тема интересная…)

А вот этот эпизод, кстати, можно использовать для вступительного пассажа: женщина в предпенсионных годах, хорошо и модно одетая, застыла, как изваяние, уставившись на витрину бакалейного отдела. И явно сейчас она не здесь – там, в своей молодости. И глаза у дамы что-то больно уж подозрительно поблескивают…

Очередь двигалась быстро, и вскоре Сергей обменял свой чек на коньяк. Отошел от прилавка, осмотрел придирчиво: на вид все в порядке, пробка закатана фабричным способом, этикетку от настоящей не отличить. Но – старого образца, нет штрих-кода, поминаются и СССР, и Дагестанская АССР.

Не попробовав, не поймешь, что внутри, однако не устраивать же дегустацию из горлышка прямо здесь, в зале. Дома разберемся…

Сейчас предстоит выяснить кое-что другое… А именно – что находится за неприметной дверью в стене, как раз между рыбным и овощным отделами?

«Посторонним вход воспрещен!» – сурово предупреждала табличка на двери.

«Пресса! – мысленно парировал Сергей. – Даешь свободу информации!»

Дверь не заперта – это он заметил, еще стоя в очереди. Даже приотворена – видна узенькая щель.

Что за дверью, догадаться нетрудно. Подсобные помещения, а в них наверняка много чего интересного. Скорее всего, производство «советских» расфасованных продуктов налажено именно здесь. Иначе возможны накладки – остановит, к примеру, ГИБДД машину, а в ней совсем не тот товар, что указан в накладной. Проблема решаемая – можно сляпать фальшивые документы на груз, можно загодя договориться с гаишным начальством… Но зачем посвящать в тайну лишних людей?

Ладно, сейчас разберемся. Грузчики, упаковщики и прочий мелкий подсобный люд – контингент весьма разговорчивый, особенно если их словоохотливость слегка простимулировать. И узнать кое-какую предварительную информацию от них куда легче, чем от директора или администратора.

…Момент Сергей выбрал удачно: продавщица из овощного отдела куда-то отлучилась, а та, что в рыбном, была занята важным делом: пыталась отколоть несколько рыбин от смерзшейся глыбы не то минтая, не то хека. Товар этот, как ни странно, время от времени покупали, несмотря на крайне неаппетитный вид. В основном старушки, не иначе как для кошек. Цена тридцативосьмикопеечного продукта в переводе на современные деньги получалась более чем умеренная.

Пытаться прошмыгнуть в дверь незаметно Сергей не стал. Шагнул к ней не таясь, уверенно. Если так идет в подсобные помещения магазина солидно выглядящий человек, сразу ясно: направляется он туда не затем, чтобы стибрить бутылку портвейна из оставленного без присмотра ящика. Что вид у него достаточно солидный, Сергей не сомневался: под распахнутым кожаным пальто – дорогим и стильным – строгий деловой костюм с галстуком.

Расчет полностью оправдался. Никто не крикнул в спину: «Эй, гражданин, куда это вы?!»

Дверь скрипнула и пропустила Сергея внутрь.

Смелое журналистское расследование едва не завершилось весьма плачевно после первого же шага. В самом прямом смысле после первого – Сергей шагнул в темноту и едва не загремел вниз по крутой лестнице, начинавшейся сразу за дверью.

Совсем уж непроглядной тьма не была, светила там некая пародия на лампочку, ватт на пятнадцать, никак не ярче. Но после залитого светом торгового зала – все равно что и не светила, ступени Сергей не разглядел.

По счастью, обошлось – закачался, взмахнул руками, но все же удержал равновесие.

Спускался осторожно, глаза постепенно привыкали к полумраку. Лестница оказалась невысока, не больше десятка ступеней. Дальше тянулся длинный коридор, освещенный тоже весьма скудно, – несколько столь же тусклых лампочек на большом расстоянии одна от другой.

Сергей двинулся вперед, пожалев об отсутствии фонаря: двери, если таковые имелись в стенах коридора, можно было отыскать лишь на ощупь. Но впереди он увидел нечто внушавшее надежду: неровный освещенный прямоугольник – свет наверняка падал из распахнутой двери.

Подошел, заглянул: никого. Зашел, осмотрелся. Две длинных деревянных скамьи, вдоль стены – ряд высоких узких шкафчиков. И еще пара дверей. Надо полагать, именно здесь переодеваются грузчики, мясники и прочие подсобники. Так, а что здесь? Душевая, тоже пустая… Продолжим разведку…

За второй дверью послышались голоса. «Похоже, мне туда», – решил Сергей, но тотчас же понял, что ошибся.

Уверенный, начальственный баритон кого-то распекал – слов не разобрать, но интонация места для сомнений не оставляла. Нет уж, к начальству надо ходить официально – позвонить, договориться о встрече. И беседовать в директорском кабинете, а не в темной подсобке, куда пришлось пробраться не совсем легально.

Баритон слышался все громче, все отчетливей – и Сергей поспешно вышел из раздевалки, быстро и бесшумно пошагал дальше по коридору. Пусть начальник уйдет, а затем можно будет поближе познакомиться с объектом или объектами его гнева.

Хотя на самом деле затея нравилась все меньше… Обстановка давила, еще как давила… И мысли в голову лезли нехорошие: в этаком местечке самые мирные экономические жулики могут весьма круто обойтись с человеком, сующим нос в их дела, – очень уж антураж располагает…

Коридор повернул, но отчего-то не под прямым углом… И вроде как стал шире и выше, толком не разглядеть, освещение стало вовсе паршивым, лампочки остались позади, за поворотом… Или это уже не коридор, а другое, более обширное помещение? Сергей шагнул в сторону, вытянув вперед руку, пытаясь понять, где стена…

Почувствовал движение под ногами, нечто живое и небольшое вскользь коснулось штанины. Ох… От неожиданности Сергей дернулся в сторону, чуть не упал – и как-то очень нехорошо защемило в груди. Крыса? Кошка? Какая разница…

Он постоял в темноте, массируя грудь через рубашку. Звоночек, однако. И не первый – сегодня, во время разговора с Угалаевым, ощутил нечто схожее. Хватит заниматься самообманом: дескать, чувствуешь себя как в двадцать пять – пятый десяток есть пятый десяток, скоро визиты к врачам станут привычным делом…

Сергей так и стоял у стены, размышляя, пойти вперед или вернуться назад, – и тут его прихватило по-настоящему.

Стало темно. Полная, абсолютная тьма – исчезли даже слабенькие отблески света, сочившиеся сзади, из-за поворота коридора. В груди сжалась чья-то огромная лапа – безжалостная, с длинными острыми когтями, стиснула так, что ни вздохнуть, ни крикнуть, и когти вонзались все глубже, все больнее.

Рук и ног Сергей не ощущал, как и всего остального тела – не мог даже понять, стоит ли он еще, или уже валяется на грязном холодном полу.

Глупо… До чего же глупо… В голове вертелась лишь эта мысль – неторопливо, тягуче. Казалось глупым и обидным умирать именно здесь и именно так…

Где-то далеко, на другом краю бескрайной черной Вселенной, слышались голоса, еще какие-то звуки – Сергей не мог их толком воспринять и осознать. Ему казалось, что он уже умер.

А потом тьма отступила – медленно, неохотно. И столь же медленно, по сантиметру, разжимались пронзившие плоть когти. Сергей понял, что жив. Что будет жить.

Он не стоял и не лежал – сидел на полу, привалившись спиной к стене. Сколько времени прошло, пока решился подняться на ноги, не понял… Но поднялся и поплелся обратно. Все, хватит на сегодня. Вспомнил юность, идиот. Тряхнуть стариной решил, ага. Вместо этого старина, сиречь старость, тряхнула его: я, мол, уже близко, уже на подходе, сиди, жди меня и не рыпайся…

…Коридор перегораживала решетка – мощная, крепкая, сваренная из толстых арматурных прутьев. Потряс, подергал – бесполезно, заперто, вон и навесной замок смутно виднеется сбоку, у стены.

Понятно…

Когда шел сюда, конструкция эта вытянулась вдоль стенки, оттого и не заметил. Теперь можно не гадать, что означали звуки, скользнувшие не так давно по краю сознания: поворачивали на петлях и запирали решетку, конечно же.

И что теперь?

Найти подходящую железку и сковырнуть замок? Не вариант… Бесшумно не получится… Посадить не посадят, но рисковать осложнениями карьеры ни к чему.

Кричать, звать на помощь?

Хм… Не хотелось бы по тем же причинам… Ситуация несколько щекотливая… Оставим вариант про запас. Сначала надо выяснить, что на другом конце коридора.

Он двигался медленно, на ощупь. Попытался в качестве фонаря использовать подсветку мобильника, но в тусклом синеватом свете ничего разглядеть не удавалось.

И все-таки он кое-как добрался до другой лестницы, ведущей наверх. Над головой виднелись две светлые полоски, расположенные в форме буквы «Т» с непропорционально длинной перекладиной. На дверь не похоже, на окно тем более… Потом сообразил: люк, грузовой люк с двумя распахивающимися жестяными дверцами. Сергей не раз видел подобные люки на задах магазинов старой постройки, располагались они не горизонтально – наклонно, под углом примерно сорок пять градусов…

Повезло – люк был заперт, но всего лишь на засов и изнутри.

На улице, рядом с люком, никого не оказалось. И далеко не триумфальное возвращение Сергея Белецкого из недр «Ностальгии» прошло без свидетелей.