Текст книги "Черная гвардия Эридана"

3

Подземная ленинская комната гудела растревоженным ульем. Вернувшаяся с операции группа сразу же уединилась с начальством, подробностей вылазки никто не знал, но слушок полз: не все прошло ровно и гладко, скорее наоборот, – уходили-то двенадцать человек, а вернулись лишь семеро, да еще пленник, связанный, с мешком на голове. А вскоре прозвучал сигнал общего сбора…

Тем самым связанным пленником был Олег Ракитин – бывший курсант, несостоявшийся младший командир. И подпольщик – тоже несостоявшийся.

Что он вновь под землей, Олег понял лишь по пронизывающему холоду – не развязали и не сняли мешок с головы, приволокли и швырнули куда-то в угол, он упал, больно ударившись всем телом о неровную каменную поверхность…

В мешке, закрывавшем голову Олега, предполагалось тащить к месту казни предательницу Антонину-Доньку, и выбран он был с умом: воздух пропускал хорошо, дышать не мешал, но ни лучика света внутрь не проникало и звуки снаружи доносились ослабленные и искаженные. Впрочем, к голосам подпольщиков Олег не прислушивался. Все равно ничего хорошего не услышит…

Перед мысленным взором появлялись сестры, мать, товарищи по школе младкомсостава. А чаще всего – мертвый Позар, с телом, сожженным излучением, но с живым, нетронутым лицом… Позар ничего не говорил, лишь смотрел осуждающе, но Олег и без того понимал: все происходящее – расплата. За то утро, за трибунал, за корявые строчки протокола, за гауссовку в подрагивающих руках… Или все не так? За то – петля на стволе танковой пушки, а все, что сейчас происходит – за то, что не отказался от участия во второй казни, во второй раз пошел в палачи… А казни ходят парами, и палачи становятся жертвами, и не смотри так Позар, не надо, скоро встретимся, если не врали попы и тогда уж поговорим…

Сколько времени он так пролежал, неизвестно. В темноте мешков время останавливается… Но потом Олега поставили на ноги, потащили куда-то, грубо подталкивая в спину.

Стянули мешок с головы – на мгновение он ослеп от тусклого освещения ленинской комнаты. Руки не развязали. Голос Леонеда грохотал в напряженной тишине, Олег не вслушивался, долетали лишь отдельные слова: про предательство, про измену, про чистоту рядов… Да и зачем слушать, все известно заранее, нет тут ни гауптвахт, ни арестантских камер – кайлом по затылку в дальней штольне… И снова, как тогда, на допросе у серого человечка, нарастала режущая боль внутри, все сильнее с каждым мгновением, становилась вовсе уж нестерпимой, Олег боялся одного – сейчас не выдержит и завопит от боли в полный голос, а эти решат, что от страха перед ними…

Обвиняющий голос командира ячейки смолк, Олег и не заметил, поглощенный борьбой с болью, но тут его толкнули в спину прикладом, привлекая внимание, однако он все равно не расслышал терпеливо повторенный серым человечком вопрос:

– Так что же ты скажешь в свое оправдание, бывший комсомолец Ракитин?

Бывший комсомолец ничего не сказал. Бывший комсомолец рухнул на бок, и заорал-таки во весь голос… А потом тугой комок дикой боли взорвался, в самом прямом смысле взорвался, и испепеляющая вспышка поглотила Олега.

Заложенная флотскими контрразведчиками «живая мина» сработала. Действие взрыва в замкнутом помещении оказалось чудовищным – тех, кто уцелел от действия взрывной волны, прикончила посыпавшаяся сверху порода. Сто двадцать девятой боевой ячейки ПАУ не стало.

Эпилог

Способность к движению вернулась к Несвицкому не сразу, постепенно – отдельные группы мышц с разной скоростью отходили от действия парализующего излучения. Спустя примерно час после того, как генерал-майор почувствовал, что может шевелить пальцами, он наконец смог подняться на ноги. Но поднялся, и попытался на ощупь – вокруг царила полнейшая темнота – определить, где же он находится.

Прямоугольный отсек оказался достаточно обширным – сорок семь шагов в длину, тридцать два в ширину, и абсолютно пустым. Гладкий металл стен, гладкий металл пола, а до потолка не дотянуться, даже подпрыгнув… Нигде никаких приборов, никаких органов управления, ничего. Долго гадать не приходится – грузовой отсек хултианского корабля. Отсек, предназначенный для генохранилища, для чего же еще… Но так уж получилось, что оказался в нем лишь одинокий пленник, все остальные участники раскопок так и лежали неподвижно, когда Несвицкого подняли и понесли хултиане… Больше никто их не заинтересовал, и генерал-майор не знал, добили потом «союзники» его товарищей или же так и оставили парализованными, Мог лишь догадываться: если оставили в живых, то наверняка применили какое-нибудь воздействующее на мозг излучение, напрочь стирающее память о последних часах…

Время тянулось неспешно. Несвицкий сидел в углу и столь же неспешно размышлял, анализировал все произошедшее, вспоминал мельчайшие детали и детальки – и сопоставлял со всем, что ему было известно о хултианах из личных впечатлений и из откровений фон Корфа.

И постепенно пришел к выводу – кто такие хултиане и чего добиваются. К странному, парадоксальному выводу… Только вот, похоже, поделиться им ни с кем не доведется…

Впрочем, надежда всегда остается. Хотели бы прикончить – прикончили бы сразу. Значит, имеют какие-то иные планы относительно вице-губернатора… Поживем, поборемся… Вы, господа хултиане, сделали большую ошибку, вам бы поучиться у мятежников-коммунистов. Те стальных псов в плен не берут, убивают на месте. Потому что Черная Гвардия никогда не сдается.

* * *

Жандармский участок располагался в здании, не так давно принадлежавшем «Умзалпотребсоюзу», и ничем не напоминал зловещее логово стальных псов – дом как дом, вывеска, трехцветный флаг над входом… Хотя камеры и сканеры наверняка обшаривают окружающие пространство, и наверняка для вооруженных и недоброжелательных гостей имеются разные невидимые сюрпризы.

Юлена медлила, не спешила внутрь. Казалось, что в ней за километр можно угадать подпольщицу – не бывает такой мертвенный цвет лица у людей, живущих на поверхности, под небом и солнцем. Однако никто из участка не выходил, не спрашивал документы… Пришлось входить самой, толкнув тяжелую вращающуюся дверь.

У входа стоял стол, за ним – согнувший над бумагами человек в гражданском, лишь с повязкой администрации на рукаве.

– Куда? К кому? – строго спросил человек, поднимая голову.

Юлена узнала старого знакомого, дядю Седю, с которым так нехорошо рассталась в последний раз…

– Здравствуйте, дядя Се… э-э-э… Тихон Аверьянович.

Старик на приветствие не ответил, нажал кнопку, произнес в микрофон:

– Виктор Николаевич, тут еще одна, по амнистии, похоже…

Повернулся к Юлене, бросил:

– Тут стой… – сухо пожевал губами, прибавил вполголоса: – Кнута бы вам, да на перевоспитание, а не амнистию…

Позвякивая шпорами, подошел человек лет тридцати, в черном мундире. Знаки различия Юлена не смогла разобрать, да и не всматривалась, зацепившись взглядом за эмблему – оскаленную голову пса на фуражке. Вроде все решила и все продумала, а ноги при виде этой эмблемы ватно ослабли…

– Навоевались, барышня? – спросил Стальной Пес. Без издевки спросил, вполне доброжелательно. – Оружие есть? К нам с оружием нельзя, детекторы не пропустят.

Юлена молча покачала головой. Нож и оставшуюся гранату она выбросила.

– Ну тогда прошу за мной, явку с повинной оформим.

В кабинете Юлена села на кресло для посетителей – осторожно, на самый краешек. Казалось, что вся эта дружелюбная встреча – обман, притворство, сейчас из подлокотников выскочат какие-нибудь захваты, зажимы, скуют, обездвижат, и мирный на вид кабинет превратится в камеру пыток.

– Рассказывайте, барышня, не стесняйтесь, – ободрил Стальной Пес. – Сначала о себе: кто, откуда…

Вступительные фразы были заготовлены заранее, и Юлена начала без запинки:

– Меня зовут Юлия Васильевна Завалишина, я боец сто двадцать девятой ячейки Партизанской Армии Умзалы, и согласно указа вице-губернатора…

Юлена сбилась, запамятовав и название, и дату указа об амнистии, хотя вроде бы выучила наизусть, и закончила попросту:

– Я сдаюсь.

Конец первой книги

Книга вторая
Сергей Баталов. Стальные Кракены

Глава первая. Молот

– Попался, змееныш!

Правое ухо паренька словно обожгло каленым железом. Извиваясь всем телом, он попытался вырваться из жесткой, как клешня, руки бывшего имперского наёмника. Не удалось. Увечный пленник еще сильнее сжал пальцы, вдобавок начал выкручивать ухо Молота.

Кровавая пелена боли застлала глаза мальчишки…

– Отставить! Что происходит? – Голос говорившего был незнаком, а сам он оставался вне поля зрения воришки, попавшегося с поличным.

– Ничего! Сам разберусь!

– Я сказал – отставить! Ты свое уже отразбирался. Здесь я принимаю решения, и я отдаю приказы.

Раскаленные клешни, державшие ухо, ослабли, но не настолько, чтобы можно было освободиться одним сильным рывком.

– Что произошло?

– Мы… Я… У меня – перерыв в работе. Я присел покушать. Только вскрыл сухпай, вдруг – этот! Как из-под земли!

– Врешь! Тут и земли-то никакой нет, одно железо! – огрызнулся пацан, не прекращая попыток освободиться. Никто не обратил внимания на его вопль.

– Что было дальше?

– Дальше? Я поймал его и хотел наказать!

– Как?

– Да как обычно… Ухо ему оторву, и делов-то. Чтобы вдругорядь сразу видно было, что этот оголец – вор!

– Хорошо. Я разберусь сам. Можешь его отпустить.

Тиски на ухе разжались. Но боль – жгучая, пульсирующая – меньше не стала.

Сильные руки развернули тщедушное мальчишечье тело. Воришка поднял голову. Сверху вниз на него, не мигая, смотрел высокий мужчина в форме командира «осьминогов» – бойцов подводных войск специального назначения. Обитатели «дома» мало что знали об этом элитном отряде. Численность, задачи, место дислокации внутри огромной базы, – всё засекречено. Фактически, известно было только то, что он есть. И ещё одно: эти парни очень часто не возвращались с заданий.

– Смертники! – сорвалось с губ мальчишки.

Именно так люди называли между собой «осьминогов».

Мужчина… улыбнулся.

– Ну вот, я рад, что ты меня признал. А тебя как зовут?

– Молот, – ответил мальчик после паузы. – А вы ухи мне отрывать не будете?

– Нет, не буду, успокойся! Нам есть кому поотрывать ухи, в случае чего. – Воин выразительно посмотрел в сторону пленника. Наемник поежился, как будто за шиворот ему попало несколько капель ледяной забортной воды. Видно было – ему уже довелось на собственной шкуре испытать, как «отрывают ухи» бойцы из отряда «осьминогов». – Почему ты украл еду?

– Кушать хочу… Два дня не ел… Или три… Не помню точно.

– А почему ты выбрал этого пленного?

– Он был ближе всех к… к стене! Одноногий к тому же; не смог бы догнать, если б не схватил сразу. А еще… – Глаза Молота неожиданно сверкнули дерзко, с вызовом. – А еще – он враг. И враг должен подыхать, а не жрать нашу еду, которой нам и самим-то не хватает!

– Подкованный… Все верно ты говоришь, кроме одного. Этот воин – не враг, он – пленный. Наше командование оставило ему жизнь. Ты считаешь себя умнее, чем взрослые?

– Не знаю… Может, и не умнее! Но тогда ответь мне: почему ему есть что кушать, а мне – нет? Я что, хуже пленного? Да?! Тогда убейте меня!

Бусинки слез прочертили светлые полоски по грязным щекам парнишки; он растер их кулаками, повернулся и стремглав бросился прочь от «осьминога» и пленного имперского наемника. Его никто не преследовал.

Молот бежал недолго.

За ближайшим поворотом он, быстро оглядевшись по сторонам, нырнул за огромную буровую машину, которая уже не первый месяц скучала, бесхозная, в одном из отсеков подводного «дома». Проход между стальным чудовищем и стеной помещения был узким – только-только протиснутся такому тощему существу, как Молот. Но…

За автономным модулем для добычи руды (так, если быть точным, называлась «буровая машина») имелся небольшой проход в «магистраль». Магистралью беспризорники называли между собой обширнейшую вентиляционную трассу, через которую во все помещения базы поступал воздух. Попав сюда, Молот становился практически неуловим для взрослых обитателей подводного «дома». Сечение прямоугольного короба было таким, что подросток мог перемещаться по его внутренностям, а взрослый – нет. Если, конечно, не обладал теми же габаритами, что и двенадцатилетний паренёк.

Молот прополз несколько десятков метров, миновал одну решетку – выход в какое-то помещение, – другую…

«Все, теперь точно не поймают», – подумал он, и сел, прислонившись спиной к теплому металлу. Пошарил у себя за пазухой, вытащил галету, сломавшуюся в нескольких местах во время борьбы с увечным пленником, потом ещё одну… Эти пересушенные и законсервированные в вакууме сухари были единственной пищей, которую удалось раздобыть за последние трое суток.

И всё-таки мальчишка не торопился начинать трапезу.

Когда-то давным-давно, когда еще живы были родители, отец часто говорил, – перед тем, как сесть за стол:

– Хлеб – всему голова!

Почему светло-коричневый кубик плохо пропеченного теста – самое главное, что может быть у человека, Молот долго не понимал – до тех пор, пока первый раз в жизни не лёг спать голодным.

Потом голодных вечеров было много… Слишком много.

Мальчишка прислушался к гулкому эху, раскатывающему по металлическим трубам, и не нашел в звуках ничего опасного для себя. Он встал и неслышно двинулся дальше…

На одном из многочисленных переходов к своему укрытию он не выдержал, достал трофей. Старясь не уронить ни крошки, смакуя каждый кусочек, – съел галету.

Он уже знал, что «вакуумный хлеб» намного сытнее обычного. И что через каких-то полчаса исчезнет грызущая боль в животе, сменившись ощущением приятной сытости,

А еще – очень захочется спать.

Молот доел хлеб, прислушался к себе.

После такого обеда телу стало хорошо. Мальчик лег на спину, закинул руку под голову.

Он не заметил, как уснул…

* * *

Разбудили его голоса.

Разговаривали двое. Мужчины. Голоса доносились снизу, проникая в трубу сквозь вентиляционную решетку.

Молот собрался было как можно тише и незаметнее «слинять» из опасного места, но остановился. Он вдруг понял, что так насторожило его, когда сквозь дрему он услышал чью-то речь. Собеседники говорили на незнакомом языке!

Молот изрядно по́жил в подводном доме, чтобы понимать – если два или три человека общаются между собой на языке, ему непонятном, значит, они – чужие.

На базе жили и воевали представители разных местностей Умзалы; и не все они говорили на русском – родном языке Молота; но окающее, с кое-какими непонятными словами наречие обитателей Гальской степи понять вполне можно… И с обитателем Новой Аляски, «проглатывающим» многие согласные, тоже объясниться недолго…

Но этот, звучавший сейчас язык, не был похож ни на один, слышанный Молотом. Он затаился, вслушиваясь…

Хотя нет… Ни слова не понять, но что-то знакомое все-таки мальчишка уловил. Знакомое по фильмам о «старой жизни», именно так в них порой говорили враги народа. Эксплуататоры, скрывающие свои черные замыслы от честных труженников. Чуть позже Молот вспомнил и название языка: французский…

Враги…

Имперцы…

Имперцы – здесь, на базе?! Невероятно… Проще было бы поверить, что кто-то придуривается, имитирует речи из фильмов… Но интонации не позволяли усомниться: разговор идет всерьез. Спецы из «перековавшихся»? Перековаться-то они перековались, да не до конца, видать. Тоскуют по прежним временам, кровопийцы недобитые.

Толковали чужаки недолго. Вскоре раздался скрежет открываемого воздухозаборника, внутрь прямоугольного короба протиснулась чья-то рука и звучно прилепила что-то небольшое и темное к той же стенке, в которой находилась вентиляционная решетка. Секунд через пять жалюзи так же ловко были вставлены на свое законное место.

Беспризорник прислушался к удалявшимся шагам, затем потянулся к темному прямоугольничку, маячившему в полутьме. Но медлил, не спешил прикоснуться.

В кладе могла быть еда. Но её там могло и не быть. Взрослые редко прячут еду в таких местах, где её не найти. А уж что могли сюда положить чужаки, болтавшие меж собой на французском… Даже не представить.

Молот вообще не понимал взрослых. Они никогда не крали еду друг у друга, зато могли затеять ссору из-за сущих пустяков… Например – кому пройти первым в помещение, где принимают душ. Причем, ссорились, как правило, только мужчины. Женщины, наоборот, предпочитали ждать, хотя очередь в женскую душевую всегда больше, чем в мужскую.

…Грязь была вторым врагом сироты. Грязь и вызываемая ею постоянная чесотка.

Если с первым врагом – с голодом – Молоту кое-как удавалось бороться, то со вторым дело обстояло сложнее. «Дом», со всех сторон окруженный морем, тем не менее, испытывал большой дефицит воды. Пресной, естественно.

Мощность атомных реакторов, снабжавших электроэнергией (то есть теплом и пресной водой) всех обитателей подводной базы, была велика. Однако существовали определенные границы, выходить за которые могучим парогенераторам не позволяли, иначе «дом» выделял в окружающее пространство слишком много тепла. Становясь заметнее, а значит – уязвимее для врагов.

Разумеется, мальчишка не знал всех деталей и тонкостей функционирования сложной системы ПРК (подводного рудодобывающего комплекса), который его обитатели называли емким словом «дом». Однако он хорошо видел, а главное: на собственной шкуре – в прямом и переносном смысле! – ощущал, что нормальной воды здесь не хватает, и помыться – настоящая проблема.

Но проблема вдвойне, если ты – беспризорник, и тебя нет ни в одном графике посещения душа или бани.

«Если “клад” окажется съедобным, – размышлял Молот, рассматривая странную черную коробку, – то я его съем сам. А если нет, тогда я поменяю его на одну, а если повезет – на две помывке в душе».

О бане, о нормальной бане с каменкой и веничком, – он и не мечтал. Все это осталось далеко – на суше и в мирной жизни.

Хотя смутно помнил: пока были живы отец и мать, он бывал с ними у бабушки и дедушки, ходил в баню, совсем непохожую на здешние душевые, – ни пластика, ни холодной серой нержавейки, ни легкого запаха хлорки…

…Молот затаил дыхание – внизу снова что-то происходило.

Судя по звукам, пара-тройка крепких парней кого-то обыскивала, поставив его к стене.

– Чисто.

– И у меня чисто.

– Ищите лучше! – раздался властный голос. – Было что-то у него в руках. Что-то он сюда принес…

– Может, у второго контейнер остался? Ну, которого мы…

– И того обыскали. Ничего… Чистенький трупешник. Хватит болтовни! Ломайте этого: куда дел посылку.

– Есть! – откликнулся подчиненный вслед удаляющимся шагам.

Звуки ударов пришли на смену словам. Судя по ним, человека «ломали» в самом буквальном смысле. Ломали, чтобы сам захотел одного: перестаньте бить и задавайте вопросы…

Удары. Стоны. Тяжёлое сопенье. И тяжелое топанье – характерное, с металлическим прилязгиванием… Обувь со стальными носами и подковками на подошвах носили «спецы» – младшие чины «спецотдела внутреннего распорядка»… Неутомимые бойцы с затаившимися на базе врагами народа. А врагов здесь таилось много, очень много… Фактически в любой момент каждый мог продемонстрировать вражье нутро: выскажи вслух возмущение новым уменьшением пайка – ну и кто ты ты после этого? Уж никак не друг народа…

Молчаливое избиение продолжалось долго. Молоту показалось – бесконечно долго. Наконец удары прекратились. Зазвучали вопросы.

– Говори!

– Где контейнер?

– Говори, тварь!

Ответа не было. Человек лишь хрипел. Затем надрывно закашлялся. Кашель перешел в рвоту. Потом все стихло.

– Кажись, перестарались малеха…

– Так и так не жилец…

Еще несколько ударов. Осторожных, словно бы что-то проверяющих…

– Ну точно… Отходит.

– Слушай, а ну как он эту штуку проглотил?

– Может, и проглотил.

– Сто пудов – проглотил, контра!

– Надо проверить!

– Надо.

У жертвы «спецов» остались еще силы на вопль, – впрочем, длился он недолго. Послышались новые звуки, странные, не совсем понятные… Мерзкие, влажные и чавкающие.

– Ничего нет.

– Желудок прощупал?

– Наизнанку вывернул!

– Тухляк проверь… Может, сзади впихнуть успел.

Острая вонь вползла в «магистраль».

– Тьфу, черт! Сколько дерьма… Не, ничего нет.

– Бля! Нас старшой его дерьмо сожрать заставит!

– Чего предлагаешь?

– А чего предлагать-то? В утилизатор его. Да помыть тут малеха…

– А старшой?

– Ну чего старшой? Скажем: молчал, молчал, да и лыжи откинул. Мотор, дескать, слабоват оказался. В первый раз, что ли?

– Ладно, раз-два взяли. На чехол его – и потащили…

Молот едва дождался, когда парочка убийц уберется из помещения и уволочет мертвеца. Только потом дополз до темного предмета, сорвал его со стены и полез обратно, пятясь.

Контейнер для своих размеров оказался весьма тяжелым.

Беспризорник добрался до сравнительно светлого места, сел и принялся вертеть в руках загадочный трофей. «Если “спецы” из-за этой коробочки укокошили двух человек, значит, стоил того!» – азартно думал мальчишка, тщетно пытаясь найти защелку или кнопку, с помощью которой открылась бы крышка.

Контейнер хранил свои секреты надежно.

«Потом разберусь»! – решил Молот. Он затолкал находку в карман, но при первых же движениях по «магистрали» коробка вывалилась наружу, гулко брякнулась на пол воздуховода – металлом об металл.

Он непроизвольно втянул голову в плечи.

– Что за… Старшой, слыхал? – раздались знакомые голоса. Голоса стражей порядка, которые совсем недавно пытали и потрошили предыдущего владельца контейнера.

Мальчишка замер, боясь лишний раз вдохнуть.

– Что-то свалилось… рядом совсем.

– Сам слышу, кретин!

Судя по ярости, исходившей от «старшого», подчиненным не удалось скормить ему байку о том, что задержанный умер от сердечного приступа.

– А ну, обыскать всё тут! – скомандовал старшой.

Залязгали металлические подковки. Пустующих помещений на базе фактически нет – и наверняка сейчас «спецы» старательно обыскивают все промежутки и закоулки между стоящей внизу техникой.

Молот медленно, очень медленно лег – он знал: тонкий металл в воздуховодах провисает сильнее, если стоишь в нем на коленях.

– Никого!

Пауза.

– Погодите-ка, а это что такое?

– Так эта… вентиляция. Система ж повсюду…

– Сам знаю! – оборвал «старшой». – Обыскать! Хотя – стойте. Я сам.

Визгнула сорванная решетка.

– Фонарик, живо! Здесь что-то есть!

Внизу затопали, засуетились.

– Держи, старшой!

– Дурни, как есть дурни! – забубнил начальник – словно сам с собой разговаривал. – Контейнер спрятали сюда. След даже остался. От клея, которым «посылка» была приклеена к стене… Но кто-то успел снять… Связник? Или… Что там такое? Тимон, а ну-ка глянь! Ты в плечах вроде поуже…

Труба пошла судорогами: кто-то большой и сильный попытался втиснуться в вентиляционное отверстие.

– Ну? – требовательно спросил «старшой».

– Грязь.

– Это без тебя понятно! Как она сюда попала?

– Не могу знать.

– Дурак! Это не просто грязь, это мусор с обуви того, кто здесь лазил.

– Так карликов на базе нет… Вроде.

– Идиот… Кроме карликов ничего в голову не приходит?

Тимон напряг упомянутую начальником часть тела и выдал:

– Может, пацан какой? Их после того, как седьмой блок… В общем, много их сейчас тут шляется, десятка три. Беспризорники.

В седьмом – семейном – блоке когда-то жил с родителями и Молот. В школу ходил. Нет теперь и блока, и школы… И родителей нет. Сидеть взаперти в тесной конуре изолятора для эвакуированных мальчишка не захотел – и выбрал вольную жизнь беспризорника. Вольную – но грязную и голодную. Все в жизни имеет свою цену…

– Беспризорники… Пошарься-ка там повнимательнее, может следок еще какой отыщется.

Магистраль, к счастью, в этом месте изгибалась под прямым углом, так что мальчика не могли заметить. Но двинуться с места он боялся, тут же услышат…

Тимон долго сопел, выполняя указание начальника. Застревал, снова освобождался, негромко матерился… Молот стал было уже успокаиваться: даже до поворота верзиле не добраться. Значит, «спецы» рано или поздно уберутся отсюда. А беспризорников на базе пруд пруди, поди-ка вычисли, кто конкретно побывал в этой трубе, кто мог наложить руку на загадочный контейнер?

– Есть! – гулкое эхо прокатилось по «магистрали». – Есть, шеф!

– Что?

– А на стенке вот! что-то не то, думаю… Подышал на стенку-то – и видно сразу стало.

– Да что видно-то?!

Тимон ответил гордо, словно урел на металлической стенке короба по меньшей мере свой портрет в форме краскомфлота второго ранга, при кортике и боевых наградах.

– Ухо!

– Какое, блядь, ухо?! Чье ухо?! – чуть не взвыл старшой. – Может, тебе яйца открутить, чтобы ухи не мерещились?!

– Да натуральное ухо! Отпечаталось, значит… Я и не понял поначалу… А это точно ухо! К стене им кто-то прижимался! Долго, видать…

Ну да, прижимался… Ухо Молота горело, как в огне, после клешни имперца. А холодный металл помог умерить боль.

– Зачем прижимался? – недоумевал старшой.

– Так подслушивал, ясное дело…

– Подслушивал… – повторил старшой с сомнением. – Ладно, вылазь. Пошерстим беспризорников. Где они чаще всего собираются?

– Да кто ж их знает…

– Что-о-о?!

– Виноват. Младоперуп Стален Краснов за ними приглядывает… Вроде. Разрешите уточнить?

– Даю полчаса. Если щенок бросит контейнер в утилизатор… Тогда всем хана… Бегом, сука!

Один из «спецов» тут же потопал прочь, – и впрямь бегом. Двое других уходили не спеша, о чем-то негромко переговаривались, пока привычный гул механизмов базы не поглотил и их шаги.

* * *

Многоопытный Молот долго еще боялся пошевелиться. Он знал, насколько взрослые бывают коварными и злыми, когда им это нужно. «Спецы» запросто могли устроить засаду на безвестного сироту. Например, снять свои громыхающие ботинки, тихонечко вернуться и выждать, когда дичь рискнет вылезти из трубы…

Примерно через полчаса Молот решил, что самое время покинуть страшное место. Не высовываясь наружу, разумеется. Снял свои грязные башмаки, уже выдавшие его сегодня, взял их в зубы, осторожно пополз по трубе…

«Надо помыться!»

Решение обязательно принять душ стало буквально навязчивым – после того, как Молот вдохнул тошнотворные ароматы убитого и выпотрошенного человека. Легкие рвотные позывы преследовали мальчишку до сих пор.

Если повезет, поздно ночью можно дождаться момента, когда душевые опустеют, – и тогда спокойно выбраться в одной из них из этой проклятой магистрали!

От мыслей о предстоящем купании Молоту стало легко и приятно, страх быть пойманным и убитым постепенно улетучился.

Он любил посещать трубу, проходящую над женской душевой. Несмотря на то, что на полу короба всегда было сыро и скользко – горячий пар конденсировался на холодном металле. Но вид обнаженных девушек и женщин с лихвой компенсировал неудобства. Хотя в последнее время посещал этот наблюдательный пункт не часто – ящик с кухонными отходами на голодный желудок куда милее, чем толпа намыленных женщин по ту сторону зарешеченного окошка.

А сегодня вообще особый случай…

И в женскую половину общественных помывочных Молот не полез – сразу пробрался в трубу, которая вела в мужское отделение. Он знал: мужики моются быстрее теток, и их душевая освободится намного раньше.

Путь предстоял долгий, окольный – и на середине его Молота вновь потянуло ко сну.

«Странно, – думал мальчик. – С чего бы так на боковую все время тянет… Может, хлеб пленным выдают не простой? В галеты, небось, добавляют чего-то этакого, чтобы имперцы не бузили… не перебили охрану и не сбежали… Хотя куда они денутся с подводного рудника?»

Ну и ладно… Еда есть еда, а времени у беспризорников всегда с избытком. Можно и поспать, раз уж хочется…

Так Молот и поступил.

* * *

После полуночи мужская душевая опустела.

Не мешкая, беспризорник отодвинул вентиляционную решетку, повис на руках, нащупал босой ногой высокую перегородку, разделяющую две ячейки…

И вскоре теплые, почти горячие струи воды ударили Молоту по темени, по костистым плечам, по спине, на которой был виден каждый позвонок…

Молот подобрал крошечный обмылок, забытый или намеренно оставленный кем-то из посетителей, с наслаждением намылил голову, руки, ноги. Кожу под волосами защипало, по телу волной прошла истома…

Шло время. Лилась вода. Обмылок таял в ладошке подводного «гавроша». Мальчик никак не мог заставить себя повернуть два керамических барашка, перекрывающих подачу холодной и горячей воды, так как это означало конец блаженству.

Расплата не заставила себя долго ждать.

– Блядь! – донесся из предбанника до боли знакомый голос. – Всё, что можно, перешерстили, и ни хрена. Ладно, завтра продолжим.

– Да уж, – согласился второй голос, тоже знакомый Молоту по недавнему приключению. – Надо же было так обосраться.

– Кто б говорил! Сам ведь решил, что тот мудак проглотил контейнер!

– Не наезжай, не наезжай! Оба в кишках копались.

– Ну да, теперь в говне по уши.

– Так пошли мыться, критик хренов…

По мокрому полу зашлепали босые ноги.

– О, мы не одни! Доброй ночи, товарищ.

– Доброй! – пискнул из-за перегородки Молот, сообразивший, что бугаи-«спецы» не видели ни его самого, ни, тем паче, его лица.

– А ты чё один, пацан? Так поздно? Третий час ночи! Где родители-то?

– На вахте. А я чё, несмышленыш, в душ без мамы сходить не смогу?

– Реальный пацан! Спину потереть?

Молот с сомнением посмотрел на огромные мускулистые руки. Вообще, оба мужика больше походили на слепленных из мышц монстров, чем на людей. Или на человекоподобных киберов… Он изобразил разочарованный вздох:

– Нет, спасибо. Я – всё. С легким паром вас!

– Ага, – буркнул один из монстров-киберов, торопливо становясь под душ. – И тебе, пацан… – Он подкрутил краны, громко ухнул, когда его окатило ледяной водой…

Мальчик заспешил к выходу.

* * *

– Слышь, комод, ты шмоток моих не видел?

– Нет, а что?

– Да нету… Кабинка – та. А у тебя все на месте?

– Да вроде. Погоди… Исчезла карточки оплаты и электронный ключ-отмычка!

– Блядь! Это, наверное, тот пацан стырил. Найду, урою сопляка!

– Как бы нас самих не урыли. Вон, гляди.

– Ну?

– Ты тупой? Вентиляционная решетка открыта!

– Черт… Что же получается?

– Вот и я говорю. Не тот ли это беспризорник, которого мы с тобой весь вечер искали?

– Да ну, вряд ли. Такое совпадение. Хотя… Щуплый, маленький…

– Моется очень поздно. Ты бы своего парня отпустил одного в душевую в три часа ночи?

– Не знаю… Да, наверное…

– А я – нет.

– Что будем делать?

– Ты хоть запомнил, как он выглядит?

– Ну… Пацан – и пацан. Ничего особенного. Только правое ухо… Черт! Точно – он! Быстро за ним!

– Что – голышом? По коридорам и отсекам? У тебя, кстати, одежду сперли.

– Ур-р-рою!

– Брось, куда он, на хрен с подводной лодки денется?

– Ладно. База, конечно – не подводная лодка, но…

– Рано или поздно – поймаем. Одно плохо…

– Что?

– У него моя отмычка. Теперь ему доступны девяносто процентов помещений.

– Отлично. Как только сунется куда с твоим ключом, тут мы и возьмем его за жопу.