Текст книги "Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник)"

Честные девушки

[8]8
  Настоящее. 2000. Август.


[Закрыть]

«Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Что трогательнее, возвышеннее, наконец, сентиментальнее, чем справедливо прославленная строка Булата Окуджавы? «Умри ты сегодня, а я – завтра». Что гаже, ниже, наконец, циничнее, чем эта воровская присказка? Важно, однако, понять, что перед нами две равноценные поведенческие посылки: одинаково распространенные, одинаково приемлемые с практической точки зрения и одинаково неприемлемые с моральной: круговая порука и слепой эгоизм. «По жизни» они применяются одними и теми же людьми не альтернативно, а поочередно, в зависимости от того, что на данный момент выглядит или является более выгодным.

Банкиры «взялись за руки» перед президентскими выборами 1996 года, затеяли войну компроматов по итогам выборов, а теперь вроде бы снова собираются «дружить против»… вот только кого – на этот счет еще нет полной ясности. О лидерах правых сил вкупе с «яблочными» и говорить нечего: эти, как в известном анекдоте, нажрались друг от дружки дерьма совершенно «за так». На момент, когда пишутся эти строки, за руки взялись губернаторы, а «умри ты сегодня» говорит верхней палате нижняя. Вслед за магнатами (а внешне и опережающими темпами) вот-вот помирятся и телеканалы – ОРТ с НТВ, – надеясь на то, что мы опять это схаваем, будучи не то пиплом, не то просто быдлом…

Одним прыжком по останкинским коридорам Сергей Доренко воссоединился с энтэвешниками, «от шатающих, праздно болтающих, умывающих руки в крови» перешел в «стан погибающих за великое дело любви» и, по сути дела, возглавил команду своих вчерашних супостатов (в ходе знаменитой передачи «Глас народа» в день ареста Владимира Гусинского). Великое дело любви – к чему? К свободе слова? Позвольте вам не поверить. Любви к Гусинскому? Тоже едва ли. Любви к собственной роли властителя дум? Это теплее. Тем более что после выборов Доренко, катастрофически теряя рейтинг, маялся без дела – диковинное одноразовое изделие, которое после использования не выкидывают, но сберегают – а вдруг еще понадобится и где такое сыщешь? Но каково властителю дум осознавать, что его считают одноразовым изделием, хоть и не торопятся выбросить по использовании?

Ворвавшись в чужую студию, Доренко с ходу предложил любопытнейшую интерпретацию собственного появления в передаче и собственного, мягко говоря, отсутствия на НТВ и вокруг в предвыборный период. Оказывается, в стране звучит не слышная подавляющему большинству граждан музыка. На эту музыку реагируют представители спецслужб, действующие и отставные, они оживают, как зомби, они идут во власть, и это чревато смертельной опасностью для общества. Но мало того. Оказывается, гэбешная музыка зазвучала с приходом в премьер-министры Примакова, а чуткий Доренко, расслышав ее, тут же принялся «мочить» (еще не в сортире) и самого Примакова, и московского мэра Лужкова, и партию, ими созданную, расчищая дорогу для истинных демократов во главе с Путиным. Хотя тут уж Доренко зарапортовался, но сама попытка представить свои действия как последовательные примечательна. Оказывается, не только Киселев борется с реставрацией тоталитаризма, но и Доренко – причем начал он это раньше и круче. Оказывается, не только Гусинский, но и Березовский хватается теперь за голову.

Любопытно, что идеологи – они же руководители – НТВ не предложили даже такого объяснения. Разве что запоздало посетовали на то, что подыграли Ельцину в 1996-м (а мы помним, что не только в 1996-м, но и гораздо раньше). Удивительно, что из пары Киселев – Доренко, в которой первый представляет рациональное начало, а второй – эмоциональное, именно эмоциональный Доренко попробовал предложить обществу рациональное – а если угодно, и концептуальное – объяснение. Энтэвешники же – за вычетом пересмешника Шендеровича – выглядят жалко, хотя и надувают щеки с особенной важностью. Кто из них сегодня пакует чемоданы, кто надеется на то, что «заграница нам поможет», а кто готов подписать более или менее почетную капитуляцию (как перебежчик Добродеев) – не так уж важно. Теневой агитпроп, по выражению Глеба Павловского, будет в той или иной форме задавлен, если, конечно, события в стране не станут развиваться по катастрофическому сценарию. А уж тогда вряд ли кому-то понадобится национализировать то же НТВ в стране, где веерные отключения электричества превратятся в веерные включения.

В словах Доренко о музыке для гэбистов есть и своя правда, и свое лукавство. В линии Киселева, Малашенко, да и НТВ в целом, ни лукавства, ни правды, а лишь – как это ни удивительно – потрясающая политическая близорукость. Провозглашать идеалы демократии и пугать народ полицейским государством – что может быть нелепее. О какой демократии (кроме декоративной) может идти речь после осеннего переворота 1993 года? Полицейское государство – это не политическая страшилка, а объективная данность.

Другое дело, что и полиция (в широком смысле слова) у нас в силу всеобщей расхлябанности столь же беспомощна, как все остальные институты власти и общества. Особо жестока – да, пожалуй, но и это от беспомощности. Что мы, в частности, наблюдаем на примере войны в Чечне, где города и села уничтожают, потому что не могут иным способом обезвредить преступников (не могут обезвредить и таким способом, но тут уж тема для отдельного разговора). К тому же полицейское государство – это заботящееся о своих гражданах государство, потому надо быть людоедом или реформатором, чтобы желать отказа от немногих еще признаваемых им за собой подобных функций.

Выбор – полицейское или правовое государство – в наших условиях ложен. Разговор надо вести о другом: правовое полицейское государство или антиправовое полицейское государство. На первое уповали те, кому хотелось бы видеть президентом страны Примакова. Второе, то есть полицейский беспредел, каким, судя по всему, может оказаться чревато президентство Путина, связано не с особенностями его личности, а является объективным следствием обстоятельств его прихода к власти: престолонаследование, виртуальная президентская партия, голосование за кота в мешке и тому подобное. Различие между Примаковым и Путиным (которое тот же Доренко столь сладострастно интерпретировал в пользу Путина) – это разница между консенсусом под знаком правового полицейского государства, которое должен был и собирался построить Примаков, и карт-бланшем, неизвестно за какие заслуги (кроме усилий того же Доренко вкупе с Леонтьевым) выданным Путину. (Кстати говоря, карт-бланш исходно – это незаполненный ордер на арест, в который обладателю достаточно вписать фамилию неугодного ему человека.)

Правовое полицейское государство – это царская Россия, кайзеровская Германия, Польша Пилсудского и Франция генерала де Голля. Примеры не самые обнадеживающие, но, согласитесь, и не самые удручающие. И разумеется, самому Путину тоже хотелось бы выстроить нечто в этом роде, вот только «семейные», «питерские» и «специальные» привязки плюс недостаток опыта делают его не самым удачным кандидатом на такую роль. И понятно, Путин вправе провозгласить, как какой-нибудь Отто Лацис тринадцать лет назад: не толкайте под руку, не мешайте грести, лодка ведь может и перевернуться! И возможно, с теневым агитпропом ему хочется разобраться по закону. Ну, а если не получится по закону, тогда – «по понятиям» или еще как-нибудь.

Важно понять: сегодняшние СМИ, подобно диссидентам сахаровского призыва, должны требовать у властей – соблюдайте законы! Соблюдайте Конституцию! Наши законы и Конституция полны степного варварства, демократия там и не ночевала, но от власти можно требовать только одного – не нарушать хотя бы их. Все остальное – Бабицкий, Гусинский и кто там еще – чистая маниловщина, чтобы не сказать – грязная гапоновщина.

Разберем скандальную историю с арестом Гусинского. Сразу же выявляется следующее. Во-первых, арест был откровенно политической акцией – запугивание, сведение счетов, сигнал обществу. Во-вторых, президент страны, безусловно, знал о готовящейся акции и благословил ее. В-третьих, конкретное дело «Русского видео» было выбрано на редкость неуклюже, потому что из него торчат уши покойного Собчака и вполне живого Путина. Теперь обратимся к инкриминируемому составу преступления. Руководитель «Русского видео» Рождественский не просто незаконно приватизировал госпредприятие, похитив при этом госсобственность на крупную сумму, но сделал это, уже имея на намеченный к похищению товар покупателя – Гусинского. Причем покупатель (Гусинский) заказал товар, а значит, и кражу заранее. Это версия обвинения, и во внутренней юридической логике ей не откажешь. По сути дела, Гусинского обвиняют в том же, в чем и «генерала» Якубовского, по заказу которого были похищены рукописи из Публичной библиотеки. Другими словами, его преступление не в том, что он купил краденое, а в том, что заказал (и тем самым организовал) кражу.

Получен политический заказ или нет – следователь открывает такое дело с чистой совестью. И с чистой совестью избирает мерой пресечения содержание под стражей. К ней прибегают в двух случаях: когда действия подследственного на свободе представляют повышенную опасность для окружающих или когда он может помешать ходу следствия (что в случае с Гусинским или, вернее, с любым человеком его калибра и возможностей представляется вполне вероятным). К тому же содержание под стражей избирается в случае совершения особо тяжкого преступления, а ведь хищение в особо крупных размерах, инкриминируемое Гусинскому, проходило у нас до недавнего времени по «расстрельной» статье. И наконец, отказ от дачи показаний, избранный Гусинским, – серьезное основание для того, чтобы все-таки взять его под стражу.

Я анализирую это так подробно вовсе не потому, что встаю на сторону обвинения. Напротив, арест Гусинского, как циничная политическая провокация, возмутил меня до глубины души. Но понять логику обвинения и обвинителя важно защите – и юридической, и общественной, которая (особенно первая в лице Генри Резника) вместо пунктов обвинения компрометирует обвинителей. Осыпают следователей-важняков едва ли не подсудными оскорблениями, да и вдобавок грозя им – выполняющим, напомню, свой долг – уголовным преследованием. Избранная защитой линия имеет общественный резонанс, обратный ожидаемому, обвиняемому не дают вылететь в Испанию на встречу с семьей, видите ли! И дело тут не в том, что нелепая защита «злит» обвинение. Раз обвинение предъявлено, дело должен решить суд. На суд будет оказано политическое давление? Да, естественно. Но задача защиты – разбить обвинение, а не оказать политическое контрдавление. Разбейте обвинение – и вы в дамках! А не разобьете – не взыщите.

К сожалению, НТВ лишь настраивает общество (значительную часть общества, так будет вернее) и против себя, и против своего хозяина Гусинского, и против правового государства как такового. Якобы выступая за правовое государство, настраивает общество против государства полицейско-правового и тем самым мостит дорогу государству полицейско-антиправовому. Потому что если новые претензии государства отметаются с порога как сугубо политические, то имеет ли ему смысл и впредь возиться с подыскиванием правовых претензий?

Сохранилось историческое предание, с которым следовало бы в обязательном порядке знакомить будущих телекомментаторов. Александр Македонский обратился на пиру к придворному певцу с предложением сымпровизировать гимн во славу победоносного македонского воинства. Что и было с блеском проделано. После чего Александр (не зря же он был учеником Аристотеля) предложил певцу в доказательство того, что тот владеет искусством высокой риторики, пропеть македонскому воинству уже не хвалу, а хулу. Что тот проделал с таким же блеском. Император, однако, осерчал и распорядился казнить певца как изменника. Тот попробовал было возразить: я, мол, всего лишь продемонстрировал риторическое искусство, как тобою, царь, и было приказано. Нет, ответил Александр, это не так, ты выявил свою подлинную сущность – хула из твоих уст прозвучала куда убедительнее, чем хвала!

Телекомментатор – и чем он знаменитее, а следовательно, и влиятельнее, тем это очевиднее – не политик, а шоумен. Его первоочередная задача – продемонстрировать нам собственное искусство как ритора, только во вторую очередь – обслужить заказчика (владельца или куратора телекомпании) и уж вовсе в третью – выразить личные политические взгляды и пристрастия, если такие у него имеются. Мы можем с недоумением, если не с омерзением, наблюдать, например, за Михаилом Леонтьевым, который славил Лужкова, работая на ТВ-Центре, и принялся проклинать («мочить») его, перейдя на ОРТ. Для самого же Леонтьева это, разумеется, не политическая проституция, а творческий артистизм, проделывал он и то и другое с одинаковым блеском. То есть политическая проституция заложена в самой природе ремесла телекомментатора, а вот блеск исполнения – независимо от личных взглядов и под интересы конкретного заказчика – это и есть профессионализм высшей пробы. При этом каждый раз он демонстрирует амплуа честной девушки, то ли не грешащей, то ли склонившейся к грехопадению буквально в первый раз. Шоумен в роли целителя, проповедника, политического деятеля остается в первую очередь шоуменом. Не зря же все с таким нетерпением ждут момента, когда Березовский прикажет Сергею Доренко «мочить» Путина. Но теоретически вполне возможно и другое: Путин прикажет Доренко «мочить» Березовского.

С Березовским, впрочем, случай особый. Доренко, Леонтьев и главный редактор «Независимой газеты» Третьяков, не говоря уж об Александре Невзорове, несомненно, находятся под сильнейшим личным обаянием БАБа. Они служат ему, но им нравится думать, будто они с ним дружат. Они выполняют его распоряжения, но им нравится думать, будто они всего лишь разделяют его убеждения (и больше того: могут, в свою очередь, ему свои предпочтения навязать).

Березовский платит своим – лучшим из своих – щедро и красиво, при этом держит их на длинном поводке, который (пока не бросишься резко в сторону) можно и вообще не почувствовать. А раз ты его не чувствуешь, то о наличии поводка можно и забыть. Хотя рано или поздно тебе о нем напомнят. Или он напряжется так, что ты почувствуешь его сам.

Доренко ярок и самовлюблен. Ему блистать, злиться, злорадствовать, закатывать истерики на телеэкране необходимо как воздух. А гонорары (о которых завистливо перешептываются) – это, скорее, наркотик: на него можно «подсесть», но от этой зависимости в иных случаях удается и избавиться. Во всяком случае, гипотетическая возможность сохраняется. А политические взгляды? Как представляется, политические взгляды у Доренко все-таки есть, но сводятся они к элементарной формуле «чума на оба ваши дома» или, на худой конец, к строке «власть отвратительна, как руки брадобрея». То есть непременная отвратительность власти (любой власти) служит ему (да и многим другим) нравственной индульгенцией: почему не поработать на одного негодяя против другого негодяя? Важно – для самоуважения – проделать это с блеском и получить лучше большие деньги, чем маленькие. Кстати говоря, тех же правил придерживается отечественный пиар: если кандидат в губернаторы от коммунистов найдет деньги на оплату наших услуг по надлежаще высоким расценкам, то мы с блеском победим любого либерала или, допустим, «медведя», наше дело – блеск, а не идейность, потому что негодяи они все – и коммунист, и либерал, и «медведь».

Самый идейный человек на отечественном телевидении – Николай Сванидзе. Его идея заключается в том, чтобы беспрекословно и, по возможности, изящно служить исполнительной власти, чтобы той ни в коем случае не вздумалось его посадить по итогам какой-нибудь проверки РТР, которым Сванидзе одно время командовал. А посадить там, судя по прессе, есть за что… Но случай со Сванидзе не совсем характерен. Во-первых, он побывал во власти и вернулся всего лишь в комментаторы, то есть ни мостов не сжег, ни концов не зачистил. А во-вторых, как раз перманентная заданность на упреждающее обслуживание исполнительной власти лишает его «Зеркало» надлежащей артистичности, а следовательно, и пропагандистского эффекта, на который рассчитывают хозяева.

Напомню, кстати, что все ведущие комментаторы (а не только Евгений Киселев, которого в этом плане разоблачил или «разоблачил» генерал Коржаков) – выходцы если и не из спецслужб застойного времени, то из организаций и структур, в которых теснейшая дружба со спецслужбами практиковалась и подразумевалась. Выполнение идеологического заказа – как положительного, так и отрицательного (на разоблачения) – впитано ими если не с материнским молоком, то с первой же установочной беседой. Шоуменами им позволили стать только в годы перестройки.

Случай с Киселевым и проще, и сложнее доренковского. Проще потому, что, не обладая природным артистизмом, он вынужден имитировать не только ангажированность (или неангажированность – что, поскольку речь идет об имитации, означает то же самое), но и талант.

Одна киноактриса когда-то раскрыла мне секрет своего успеха: в предсъемочный период я сплю с режиссером, а в съемочный – с оператором.

Киселев зависит не от оператора, понятно, но от сложной иерархической структуры, работающей на его шоуменский имидж. Его, как короля, играет свита – когда он задвигает ее на задний план, очередная передача неизбежно оборачивается провалом. Вместе с тем он един в двух лицах – и как ведущий авторской программы «Итоги», и как один из руководителей (и совладельцев) НТВ. То есть на поводке – длинном или коротком, на этот счет можно спорить – ему приходится держать себя самого.

Политику НТВ (она же, разумеется, политика Гусинского) можно считать более или менее последовательной. Идеалом здесь считается создание либерального государства и гражданского общества. А практически реализуемым приближением к идеалу – либерально-компрадорский режим плюс свобода слова. Березовский и те, кто за Березовским, напротив, тяготеют скорее к буржуазному национализму в рамках управляемой демократии. Здесь, правда, имеется логический изъян: управляемая демократия в состоянии управлять и Березовским, а это представляется ему неприемлемым. Поэтому пиночетовская модель в какой-то мере манит, а в какой-то – отталкивает (или отпугивает) обоих олигархов от СМИ. Точнее – то манит, то отталкивает.

Гусинский строил свои СМИ как бизнес-империю, обладающую в то же время и политическим влиянием. Березовский свои – как недоходные (а то и прямо убыточные) инструменты политического влияния. Наряду с прочим это означает, что СМИ, входящие в МОСТ, и их лицо – Киселев – обязаны быть или казаться респектабельными. Тогда как СМИ Березовского запрограммированы на «отмороженность», правда, освященную призрачным присутствием государства на Первом канале.

При всем риторическом мастерстве обоих ведущих шоуменов, Киселева и Доренко, поменяться каналами, а следовательно, и ролями, им было бы непросто. Аудитория Первого канала существенно многочисленнее, аудитория НТВ – успешнее. В целом силы равны, хотя, что показали выборы, не электорально равны.

Партию влияния выстроил все же скорее Гусинский. Из правящей (в 1996-м) она превратилась в оппозиционную (к 2000-му). Причем оппозиционность эта должна нарастать вплоть до какого-то качественного скачка, взрыва или слома (независимо от природы или направленности самого этого фактора). Березовский с Доренко (а также с Леонтьевым, Невзоровым и Шереметом) выстроили избирателей к виртуальным урнам, природа которых также подлежит уточнению.

Стратегия Первого канала оказалась более удачной – тут и однозначная поддержка войны в Чечне, и антиамериканизм об руку с ура-патриотизмом, и антиолигархический пафос, и, конечно, кандидат в президенты, которому НТВ смогло противопоставить и противопоставляет до сих пор только одноименную куклу. Антиолигархический пафос Первого канала, пусть и наигранный, мог сойти за подлинный, тогда как антиельцинизм НТВ, пусть и подлинный, выглядел – с учетом недавнего прошлого – несколько наигранным.

И все же главную роль сыграло численное неравенство аудитории двух каналов, которую НТВ не смогло компенсировать активностью «продвинутого» меньшинства. Во многом и потому, что само это меньшинство оказалось расколотым.

Первый канал явил стране охлократическое телевидение, рупором и лицом которого и стал Доренко. НТВ пыталось апеллировать к разуму, не сведя концы с концами в собственном прошлом, не говоря уж о настоящем и будущем. Эта растерянность легко прочитывалась на малопассионарном лице Киселева – несомненно, проигравшего в войне за избирателей. Другое дело, что закончилась она без выявления победителя. Или, перефразируя и дополняя Хемингуэя: победитель не получил ничего, а побежденный или вот-вот получит так, что мало не покажется.

Оптимистический момент во всем этом все же наличествует. Еще воспринимая телевизионных шоуменов от политики как властителей дум, учителей нравственности и вершителей судеб, мы хотя бы перестали избирать их в парламент (за одним-единственным «калмыцким» исключением) На практике это означает: жизнь – отдельно, а телевизионные мухи – тоже отдельно, какими бы яркими ни были у них крылышки.