Текст книги "Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник)"

Кто вы, мистер Путин?

[9]9
  Настоящее. 2000. Июль.


[Закрыть]

Вопрос: «Кто вы, мистер Путин?» – еще звучит с прежней таинственностью, вопрос: «Что собирается делать Путин?» – волнует умы и широко обсуждается с привлечением самых неожиданных сторонников и вдвойне неожиданных оппонентов. Меж тем второй президент страны уже и впрямь что-то делает… или пытается сделать… или делает вид, будто пытается сделать… Поэтому куда актуальнее третий вопрос: не что собирается делать Путин, а собирается ли он делать хоть что-нибудь всерьез. Ответ на него неясен, похоже, и самому президенту.

Разочаровавшиеся в Путине (таких, правда, пока немного) уже произносят сакраментальное: «За что боролись?» Всех остальных, включая самых пламенных приверженцев, волнует другое: «За что боремся?» Разве что творческая интеллигенция давным-давно нашла ключевую формулу. «Советские писатели, – было сказано в “Литературной газете” двадцатилетней давности, – заранее поддерживают решения предстоящего съезда партии». Остается разобраться в том, что за решения будут приняты.

Ненаследственное самодержавие Ельцина, как изящно выражались иные политологи, обернулось самодержавием наследственным. Хорошо это или плохо – вопрос, не имеющий значения. С точки зрения теоретиков демократии, разумеется, плохо. А с практической – как получится. Может повезти, может – нет. Институт Германа Грефа вместо туза пик вытянул даму, именуемую в просторечье Акулькой. Правда, и игра идет не в преферанс, а в очко.

Положительный эффект бескровной (абстрагируясь от Чечни) передачи власти несомненен. Как почти все в нашей стране, он измеряется курсом доллара, который стоит на месте. И даже, пожалуй, самую малость пятится, что монетаристов радует, а премьер-министра пугает. В монетаристах у нас теперь и председатель Центробанка, а предыдущего председателя со товарищи (вот уж были монетаристы, каких поискать!) кроет последними словами. Цены, правда, растут или, как выразились бы сами монетаристы, галопируют, но население сохраняет спокойствие: лето, ягоды, скоро пойдут грибы… Или, вернее, так: нищему разбой не страшен. А пожар – тем более.

Наличествует в сегодняшней ситуации и другой положительный момент, я бы назвал его «феномен смены тренера». Когда футбольная команда проигрывает все подряд и в гостях, и дома, тренера выгоняют и берут ему на смену нового. Не обязательно хорошего – да и откуда в разгар сезона взяться хорошему? Берут нового тренера, порой (как в нашем случае) – по рекомендации прежнего, только что с треском выгнанного. Бывает даже, что прежнего тренера не выгоняют, а назначают, допустим, консультантом или заместителем начальника команды по хозобеспечению или по тактико-технической подготовке. Чем же новый тренер лучше прежнего? А, судя по результатам, он оказывается лучше почти всегда: после смены тренера команда почему-то выигрывает несколько матчей подряд. Тем же составом игроков, у тех же противников, на тех же раздолбанных газонах, при тех же нечестных судьях… Почему это происходит? Таков положительный феномен смены тренера.

Потому что поначалу все немного подтягиваются. Тот, кто пил не таясь и не просыхая, начинает пить втихаря. Тот, кто натирал мозоль на пузе в женских общагах, старается хотя бы для вида выкладываться на тренировках. Повар перестает жалеть харчи, а массажист – собственные мышечные усилия. Врач временно прекращает сбывать стимуляторы на сторону. Электротехник чинит вентиляторы и обещает вот-вот запустить кондиционер. В результате игроки принимаются бегать по полю. А раз бегают, то по закону больших чисел и бьют по мячу. И, случается, забивают…

Потому что всем ясно: сейчас в команде пойдут перестановки и увольнения – новой метле необходимо зарекомендовать себя новой метлой… И все или почти все на всякий случай стараются от увольнения подстраховаться. Да и повышение, чем черт не шутит, под горячую руку получить можно. И смена главного тренера, выходит, и впрямь на какое-то время выручает команду. Матча на три, на четыре. Иногда при этом удается выскочить из «опасной зоны».

А потом? Что происходит потом? Потом получается по-разному. С новым тренером, второпях и в разгар сезона откуда-нибудь переманенным или оперившимся под крылом у прежнего главного, команде может крупно повезти. Или крупно не повезти. Или он окажется ни рыба ни мясо. Или вдруг заболеет головокружением от успехов. Или внезапно захворает – и уйдет в вынужденную отставку по болезни. Наконец, он может не сработаться с коллективом, с коллективом игроков или с коллективом спонсоров, и тогда то ли победит (и разгонит) коллектив, то ли сам коллектив его «скушает». Мяч, как известно, круглый.

Все это – один к одному – накладывается на только что начавшееся президентство. Во всей многовариантности. Важно понять: «феномен смены тренера» работает сейчас и на Путина, и на страну, но хватит этого ресурса матча на три, на четыре, не больше.

Кто бы ни был кукловодом, серым кардиналом, тайным архитектором и прочая, и прочая карьерного взлета Путина и электорального триумфа, этот человек (или эти люди) должен понимать: ельцинское десятилетие мы, население независимого государства РФ, пережили как войну. Затягивая пояса или задирая юбки (по обстоятельствам). Занимаясь натуральным хозяйством и натуральным обменом. Лечась самыми элементарными средствами: спирт, керосин, марганцовка и еще раз спирт. Уклоняясь от уличных, дорожных, муниципальных и государственных мародеров (как правило, безуспешно). Уходя от увольнения с работы и от призыва в армию. Кто плохо кормит собственную армию, рано или поздно начинает кормить чужую. Вот мы и кормили чужую нам армию чиновников, олигархов, бандитов, коробейников, менял… Ельцинское десятилетие мы пережили как войну – как войну проигранную, и если не зачинщиков этой войны, то виновников поражения – бездарных полководцев от политики, от экономики, от заведомо ложной пропаганды – нельзя не призвать к ответу. Нельзя не попросить «с вещами на выход», а из вещей оставить им смену белья и мешок сухарей, но никак не больше.

Этот человек (или эти люди) должен понимать, что в списке «на выход» он окажется первым и уж во всяком случае не последним. Иначе «жизнь как на войне» продолжится со всей неизбежностью. Что, собственно говоря, и происходит – с поправкой на три-четыре машинально выигрываемых матча. На три-четыре, но никак не больше.

«Если Путин хочет стать сильным президентом, ему надо посадить меня в тюрьму», – пошутил в зарубежном интервью один из олигархов. Результаты гипотетической победы общества в борьбе с коррупцией просчитаны: двукратный рост доходов населения при неизменном валовом продукте. Остается малое – эту победу одержать. Или хотя бы эту борьбу начать. Или найти того (тех), кто ее начнет.

Экономические или политические с экономическим окрасом категории здесь не срабатывают. Деприватизация там (хотя бы частичная), налоговая амнистия или еще что. Достаточно вспомнить о том, как часто механизм банкротства используется для дальнейшего передела собственности в пользу заинтересованных лиц – используется все теми же коррумпированными чиновниками; строго говоря, никаких иных банкротств у нас и не бывает. В советское время во всей системе торговли не было ни единого честного человека; если такой заводился, его тут же подставляли под уголовное дело и отправляли за решетку – это была круговая порука расхитителей. Сейчас она распространилась на всю финансовую сферу и без малого на всю производственную. И разумеется, на всех лис, поставленных сторожить тот или иной курятник. Наряду с прейскурантом услуг существует и прейскурант должностей, начиная с вице-премьерской и вплоть до какого-нибудь судебного исполнителя, пусть и называется он сегодня приставом.

Не срабатывают – и, конечно же, не сработают – и репрессивные меры. Риск репрессий, как и риск личного устранения, заложен в ставки сегодняшнего бизнеса. Репрессивный режим может быть только выборочным, а раз выборочным, то, значит, политиканским. Как это было при Ельцине: не копай хотя бы под президента, и тебя никто не тронет. А если нечаянно тронут, всегда откупишься.

Поразительна – и вместе с тем характерна – красноярская история. Одна и та же высокая столичная комиссия (она же следственная бригада во главе с замминистра внутренних дел) инспектировала КрАЗ дважды. В первый раз приняла дары и не нашла никаких нарушений. Во второй (получив соответствующую политическую накачку) – дары отвергла и вскрыла целый букет нарушений: от нецелевого использования кредитов до организации заказных убийств.

Не менее характерно и дело, допустим, «Аэрофлота». Его то закрывают, то возобновляют, то вновь спускают на тормозах в зависимости от того, на каком поводке – на длинном или коротком – выгодно держать в данный момент основного фигуранта этого дела.

Такова и только что начавшаяся «шахматная комбинация» с Владимиром Гусинским.

Но дело не только в этом: наверняка существует и обратная связь. Если подвешенный на крючок олигарх позволяет себе предельно наглое (в самооценке, понятно, смелое) поведение, значит, у него у самого на крючке те, кто его подвесил. Интересно и важно вовсе не то, что тот или иной олигарх располагает тем или иным компроматом на первых лиц государства, и уж подавно не характер этого компромата (кто воровал, кто взрывал дома, кто растлевал малолетних и тому подобное), – важна обратная связь сама по себе. Принимающие то или иное решение люди страшатся разоблачений и принимают свои решения под давлением страха. Решения при этом могут оказаться вполне разумными, но «злокачественна» сама их природа.

Наряду с компроматом колоссальную роль сегодня играют и обязательства, гласные и негласные. При этом роль негласных куда важнее и пагубнее. Особенно когда это касается президента страны. Своим Указом № 1, напомню, даровавшим пожизненную неприкосновенность в одном флаконе с целым набором неслыханных привилегий ушедшему в досрочную отставку президенту Ельцину и членам его семьи (что и вовсе неслыханно). Разумеется, Указ № 1 можно в любой момент отменить указом за любым последующим номером, не говоря уж о принятии закона, который указ перечеркивает. Да мы и сами знаем, что и указам, и законам – грош цена; как раз в дни, когда пишутся эти строки, Дума приняла в первом чтении федеральные законы, имеющие обратную силу, что с юридической точки зрения просто чудовищно. Важнее, однако, негласные обязательства Путина перед Ельциным и «семьей», о которых широко заговорили в связи со скандалом вокруг назначения генерального прокурора, – оказывается, экс-президент сохранил право вето на все высшие кадровые решения!

Если это так, то Путин, ни словом не обмолвившись о наличии подобных обязательств в ходе предвыборной кампании и присягнув затем на Конституции служить интересам страны, принес ложную клятву. Потому что интересы страны и интересы «семьи» могут совпасть, но могут и не совпасть. А приоритетными стали интересы «семьи». Пишу это не для того, чтобы призвать к импичменту, и даже не для того, чтобы осудить морально «клятвопреступника» Путина, – нам важнее уяснить психологическую ситуацию, в которой он оказался. Потому что психологическое состояние самодержца аукается в судьбах страны: Наполеон (с которым доморощенные льстецы сравнивают Путина чаще, чем с Пиночетом или Петром Великим) проиграл главную битву своей жизни из-за насморка.

Путин – анти-Ельцин, с благословения самого Ельцина выпорхнувший из-под крыла у первого Президента России. Эта выведенная мною полгода назад формула стала сейчас расхожей. Но в одном весьма существенном отношении Путин достойный и талантливый ученик Ельцина. А оба они вместе – ученики того глуповского губернатора, который сжег город и выстроил рядом другой, точно такой же.

Ельцин не смог прийти к власти в КПСС – и возглавил борьбу против ее всевластия. Ельцин не смог прийти к власти в СССР – и упразднил СССР. Ельцин не смог взять под полный контроль Съезд народных депутатов РФ – и разогнал его. Ельцин разошелся с вице-президентом Руцким – и упразднил саму должность. Ельцину не нравился политический вес, который со всей неизбежностью набирали премьер-министры, и он – особенно в конце «царствования» – менял их, как перчатки.

Однако параллельно с этими разрушительными акциями Ельцин занимался и «созиданием». Уйдя от партократов, временно побратался с болтунами из Демплатформы. Уступив Горбачеву пост Президента СССР, стал Президентом РФ. Выбил из-под Горбачева президентское кресло, распустив СССР, но создал независимую РФ. Вместо «вольной» брежневской Конституции принял собственную парамонархическую. Перенес центр принятия решений из представительных органов власти в исполнительные, а из исполнительных (поскольку главой исполнительной власти не являлся) – в антиконституционные Совет безопасности и Администрацию президента (легитимизированные лишь задним числом, да и то – частично). Наконец, утратив юридическое, моральное да и чисто физическое право оставаться президентом, создал тот теневой центр принятия решений, который существует сегодня, когда у президента Путина власти не больше, чем было у президента Ирана при аятолле Хомейни, – с той лишь разницей, что Хомейни пользовался безоговорочной народной поддержкой…

Вот и Путин принялся действовать в том же направлении: он не борется или почти не борется с «ельцинским наследием» в существующих структурах власти – он создает или пытается создать новые. В этом и, боюсь, только в этом смысл «семигенералыщины», замкнутой лично на президента Путина. И, подобно Ельцину, Путин не хочет просчитывать возможные негативные последствия провозглашенного «укрепления президентской вертикали» – он крепит «второй руль», чтобы порулить самому, не обижая «дедушку». А почему он не хочет обидеть «дедушку»? Потому что связан негласными договоренностями (гласные договоренности вопроса о власти не касаются).

А что происходит, когда мотор у вертолета один, а пилотов два, молодой и старый, мы недавно узнали на трагическом примере Святослава Федорова, еще одного кандидата на пост президента страны.

«Семигенеральщина» была бы хороша в случае введения военного положения на территории всей страны, потому что в мирное время по такой системе правят только на оккупированных территориях. Самый мягкий пример – Британская Индия: вице-король, губернаторы (роль которых у нас будут играть помощники «наместника») и местные магараджи (избранные губернаторы и президенты республик). Логик, философ и писатель Александр Зиновьев, Путину симпатизирующий и на Путина осторожно надеющийся, написал на голубом глазу: Путин – это третий ГКЧП. Первый ГКЧП (к сожалению) провалился в августе 1991-го, второй ГКЧП (к сожалению) провалился в октябре 1993-го, третий ГКЧП (будем надеяться) наведет порядок. Вчерашние демократы, они же сегодняшние путинцы, видят в России пиночетовское Чили и «семигенеральщину» приветствуют тоже. Березовский кричит: «Волки!» – но ему уже, как в толстовской сказочке, никто не верит.

Очень смешно, что, в спешке разбрасывая 89 субъектов Федерации по семи округам, поначалу ухитрились «потерять» Москву (и еще ряд регионов). Потому что дело не в округах и не в «генералах» – дело в параллельно выстраиваемой системе власти. В России такое бывало – опричнина, институт комиссаров, демократические советы при ортодоксальных обкомах, не забыть бы и совнархозы в обнимку с отраслевыми министерствами.

Поженить ежа с ужом иногда удавалось, но ни разу такой брак не оказался прочным и не сумел принести потомство.

Мой добрый приятель, петербургский поэт и художник, на мой взгляд, талантливый, но, к сожалению, малоизвестный, оказался самым забавным образом причастен к большой политической истории (если она, конечно, заслуживает таких эпитетов). Мальчиком он жил в одном дворе и учился в одном классе с Володей Путиным; тридцатилетним дядечкой был вызван на допрос к личному другу Путина следователю КГБ, а ныне «наместнику» по Северо-Западу Черкесову. Самое же любопытное в том, что, запомнив, отметив, а теперь и сопоставив два эти знакомства, мой друг не может сказать ничего примечательного ни про будущего президента, ни про бывшего старлея. И Путин в одноклассниках, и наместник в следователях запомнились ему совершенно никакими, то есть не запомнились вовсе.

Хорошо это или плохо? Хорошо, конечно, что следователь не зверствовал (иначе запомнился бы), да и вообще Валю тогда не посадили и даже не выгнали с работы, а работал он, специалист по имажинизму, понятно, сторожем. Хорошо, что и мальчик Вова не вел себя в детстве подобно другому мальчику Вове – из серии анекдотов, иначе он бы запомнился тоже. Хорошо, главное, что одноклассника президента и свидетеля по диссидентскому делу, расследованному наместником, волнует сейчас второй сборник стихов (только что вышедший), поступление дочери в вуз и некоторое ослабление православного рвения жены (на его вкус, чрезмерного, поэтому и само ослабление, пусть и относительное, его радует).

Недавно я напечатал его стихи и выплатил ему 700 рублей гонорара – у них это двухнедельный бюджет семьи из трех человек. Стихи у него попадаются замечательные, да и в Союз писателей он вступил лет семь назад по моей рекомендации. Рисует он карикатуры, снабжая их рифмованными подписями, за что в свое время его и тягали «органы». Валя не пьет (вернее, больше не пьет), но и не «подшит» – просто-напросто расхотелось. На выборы не ходит и вроде бы никогда не ходил. Еще он лепит глиняные фигурки. Не занимается и никогда не занимался борьбой (и на улице его до сих пор, бывает, поколачивают) и не катался на горных лыжах. В Союзе писателей – а вернее, в секции поэзии Союза писателей – Валю любят за талант и, главное, за несуетность. Но президентскую стипендию – один из последних писательских «пряников» – не дают и, боюсь, никогда не дадут. Раздают такие стипендии нужным людям, услужливым людям, услужливо голосующим людям, – а он и на перевыборные собрания-то не ходит. Служит по-прежнему сторожем – теперь это, правда, опаснее, чем раньше, в застой. Зато пиши и издавай, что хочешь, – ни к какому Черкесову на ковер не вызовут. Или все-таки вызовут? Да нет, «не в этой жизни», как гласит рекламный ролик автомобиля «Рено». Не в этой жизни.

В этой жизни, кроме духовных ценностей и свободы их исповедовать, ему важны цены на хлеб, на молоко, на пшено – и они растут, эти цены, а так он с властью не договаривался. Но он не договаривался с нею вообще ни о чем – как и все мы или почти все – и предъявлять ей претензии вроде бы не вправе. «А еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия, – написал другой поэт 65 лет назад. – Мне жалко, что я не рыбка, почему я не летаю»… Вот именно. Прикупить фанеры, построить аэроплан и улететь отсюда к такой-то матери!

В мае 2000-го питерскую «Роспечать» захватили бандиты. Говорят об этом не таясь, в полный голос сами старушки-киоскерши. Бандиты запретили им торговать канцелярской и прочей мелочью, а также брать на реализацию глянцевые журналы. Только газеты – репертуар в 12–15 наименований – и только сегодняшние. А если не распродашь? Если не распродашь, остаток вычитается у тебя из зарплаты – а зарплата у тебя 400 рублей в месяц… Киоски закрываются один за другим. Город пестрит объявлениями: «Требуются продавцы в киоски “Роспечати”», появляются, по-видимому, и другие рабочие места – в городе, как во всей стране, идет экономический рост.

Выступая в Париже перед избранной аудиторией, депутат Думы Березовский доверительно передал слова Путина, сказанные Анатолию Собчаку за несколько дней до загадочной гибели последнего: вот, мол, освободился в Кремле кабинет Татьяны Борисовны, рядом с моим, можешь въехать, когда захочешь. Но разве кабинет Татьяна Борисовна действительно освободила?.. А на одном из столичных литературных пиров пару лет назад я не без ужаса увидел на столике рядом с собственной табличку «Т. Б. Дьяченко», правда, высокая гостья так и не соизволила появиться… И вообще, объяснили мне, Путиным командуют вовсе не члены «семьи», а спецслужбы: их цель – милитаризация всей страны плюс перманентная война на Кавказе и в Средней Азии, куда в ответ на бомбардировки вторгнутся талибы, и почему-то все это должно закончиться восстановлением СССР. А согласно еще одной версии, правда, не исключающей предыдущую, Путин еженедельно ездит отчитываться на дачу к Примакову… И еще какая-то параноидальная чушь о путинской матери, живущей в Грузии, появилась на страницах популярной газеты, которую уже не купишь в киосках питерской «Роспечати». А вот президентская резиденция в Петродворце – это наверняка не шутка и не газетная утка.

И все-таки: за что боремся? Против кого дружим? Чего ждут от власти одни, другие, третьи и даже те четвертые, кто давно не ждет от нее ничего – ни хорошего, ни плохого?

За что борется Путин, как раз понятно. За то, чтобы подавились издевательским словом «зиц-президент» те, кто его сейчас – и все громче – произносит. За то, чтобы все-таки посмотреть в зубы дареному коню – и выбить пару-тройку особенно безобразных. За то, чтобы избежать экстренной ситуации, в которой в и. о. президента превратился бы одноклассник Мишки Япончика. За то, чтобы развести естественные монополии и сверхъестественные аппетиты, хотя последнее, пожалуй, уже гадательно. А за что еще?

За что борется «Медведь», тоже понятно. Как говорил когда-то незабвенный Шумейко: мы поддерживаем не конкретного президента, а институт президентства. Понятно и за что борются те, кто борется за депутатскую неприкосновенность – хотя бы на довыборах… Но все остальные цели, все остальные мотивации, кроме дьяволоватой пушкинской («Ведь мы играем не из денег, а только б вечность проводить») и сволочеватой карьеристской, повисают в воздухе. Слабый президент пересаживается с истребителя на подводную лодку, но это далеко не столь отчаянный кульбит, как уже совершенный им – из резидентов в президенты. Слабая коррумпированная власть размножается делением, выдавая это за укрепление президентской вертикали. Слабые после августа 1998 года олигархи делают вид, будто по-прежнему ворочают миллиардами. Слабая армия целый год замиряет мятежную провинцию. Слабые спецслужбы надувают щеки и составляют списки на аресты, эти списки перекупают и публикуют газетчики, но и составляют-то их, похоже, только для того, чтобы выгодно сбыть…

От лет застоя остался анекдот.

«Вызывают еврея в КГБ:

– Вот вы все критиканствуете, критиканствуете. Колбасы, говорите, нет, стирального порошка нет, импортной одежды нет. Вот мы вас и предупреждаем. И скажите спасибо, что только предупреждаем: при Сталине мы бы вас расстреляли.

– А-а-а, наверно-таки, у вас и пуль нет!»

А у Фазиля Искандера в одной из повестей горцы называют Ленина «человеком, который хотел хорошего, но ему не дали».

Дадут ли Путину?

Хочет ли он хорошего?

Есть ли пули?

И после всего этого – вновь:

За что боремся?