Текст книги "Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник)"

Если война началась, ее надо вести до победного конца

[6]6
  Настоящее. 2000. Сентябрь.


[Закрыть]

Фильм Абдрашитова и Миндадзе «Время танцора» вышел в период Хасавюртского мира, между двумя войнами. Тем удивительнее было место действия (на которое замыкался и сюжет) – замиренная русским оружием, но не усмиренная до конца Чечня. В которой днем поют и пляшут, а ночью убивают и похищают. В которой «никто не хотел умирать» (если вспомнить название и сюжет другого, некогда знаменитого, фильма), но умерли, а вернее, погибли едва ли не все. Хотя и на братоубийственную бойню сюжет не тянет – русских и чеченцев (во «Времени танцора» это, впрочем, некие абстрактные кавказцы) сегодня язык не поворачивается назвать братьями. Даже Авелем и Каином, если уж на то пошло.

«Никто не хотел умирать» – фильм литовский и про литовцев. Про то, как замиряли Литву после Великой Отечественной. В лагеря отправился оттуда каждый третий. Вооруженное сопротивление было и впрямь очень сильным. Знакомая – я называл ее «дочерью Гейдриха», а была она на самом деле дочерью куратора Литвы от советской госбезопасности – рассказывала: когда внезапно умер отец, их с матерью вывезли из Литвы на танке (в середине пятидесятых). Моя мать, адвокат, в начале пятидесятых ехала в Таллин защищать в суде очередного «лесного брата». Окна ее и нескольких соседних купе прошила автоматная очередь. А знаменитый ныне театральный режиссер оказался одним из пяти (!) евреев, уцелевших в Вильнюсе во время фашистской оккупации. Его, четырехлетнего мальчика, усыновили в литовской семье. Так или иначе, Прибалтику замирили – и она, что называется, расцвела. И в годы перестройки потребовала, если кто забыл, всего лишь регионального хозрасчета. Другое дело, что Ельцин дал ей волю. А что произошло дальше – сами знаете.

В царской России, а затем и в СССР, был реализован имперский проект. Правили страной вовсе не русские, а наднациональная (сказали бы сегодня) элита. В основном православная, но не без протестантов и мусульман. Сегодня специалисты противопоставляют сплошь и рядом насильственную русификацию как процесс негативный и естественное обрусение (язык, культура, религия) как явление позитивное. В советское время религию заместило «единственно верное учение»; при приеме в КПСС трудностей для «нацменов» не возникало; правда, время от времени подвергался преследованиям (включая кровавые репрессии) тот или иной «национализм». Идея «отделения» была раз и навсегда изгнана даже не в тюрьмы, а в психиатрические лечебницы – и это вовсе не было «карательной психиатрией».

Потому что имперский проект предполагает изменение государственных границ лишь в одну сторону – в сторону расширения. Бывает, что временно ослабевшая империя теряет какие-то провинции, какие-то территории – чаще всего по результатам проигранной войны, уступая их другой империи, и тогда лишь новая война способна исправить или перевернуть ситуацию. Но независимость империя не предоставляет никому и ни при каких условиях – разве что в плане временной военной хитрости. Потому что здесь срабатывает «принцип домино»: дашь возобладать сепаратизму в одной провинции – взбунтуются остальные. Нет, не народы – народам лучше живется в империи, взбунтуются «национальные элиты», фактические или теневые.

В годы перестройки на нас обрушилась мощная антиимперская пропаганда. Время империй закончилось, внушал нам голосами «агентов влияния» Запад. Посмотрите на Англию! Посмотрите на Францию! Посмотрите на Португалию!

Это была заведомая и хорошо проплаченная ложь. После Второй мировой закончилось время колониальных империй, тогда как Россия (а еще США! а еще Китай! а еще Индия! а еще, кстати говоря, и Германия!) была и остается империей континентальной. Древний Рим (континентальная империя) уничтожил Карфаген (морскую империю), но не смог справиться с Парфянским царством (империей континентальной). Континентальная империя может распасться – как империя Александра Македонского, как Оттоманская империя, как Австро-Венгрия, – но, оставаясь империей, независимости она «окраинным царствам» не предоставляет. Во всяком случае, примеры такого рода отсутствуют. И даже распавшаяся империя мыслит себя поначалу как империя, распавшаяся только временно, и сохраняет колоссальный центростремительный потенциал; строго говоря, этот потенциал и является для нее национальной (имперской) идеей. Распад СССР воспринимается как трагическое недоразумение чуть ли не всеми: от белорусов, которых из Союза буквально вытолкнули, до тех же прибалтов. Другое дело, что повсюду, кроме Белоруссии, правят – на псевдодемократической или откровенно тиранической основе – националисты или вчерашние коммунисты, взявшие оголтелый национализм на вооружение. Особенно показательна в этом плане, конечно, судьба Украины. Что же касается самой России, то она застыла сегодня в некоем промежуточном состоянии – или реинтеграция Союза (он же Российская империя), или дальнейшая дезинтеграция до уровня удельных княжеств, ханств, федеральных округов и прочей хреновины. Чечня – как бы ни была она важна сама по себе – это все же в решающей степени лакмусовая бумажка ре– или дезинтеграции. И когда говорят, что Путин второй чеченской войной, каковы бы ни были ее подлинные мотивы, предотвратил дальнейший распад России, это в существенной мере верно. Другое дело, что верно это только на данный момент: и «караул» устать может, и ишак сдохнуть, да мало ли что еще…

Весенним (1999 года) голосованием по импичменту Дума признала тогдашнего президента Ельцина виновным в государственном преступлении, связанном с началом и дальнейшим ведением первой чеченской войны. Шум, поднятый вокруг того, что импичмент якобы провалился, не должен отвлекать внимания от того факта, что за него – по чеченскому вопросу – проголосовало более половины списочного состава депутатов, хотя барьер в две трети голосов и не был преодолен. Разумеется, это была политическая демонстрация, и не более того, но демонстрация впечатляющая. Я бы только уточнил: подлинное преступление Ельцина заключается не в том, что он развязал первую чеченскую войну, а в том, что ее развязал именно он – политик, который просто не мог не знать, что все, за что он берется, оборачивается для страны катастрофой. В этом смысле Ельцин совершил в связи с Чечней не одно преступление, а целых три: начал первую войну, закончил ее (закончил позорной капитуляцией – ничем другим он и не мог ее закончить) и затем начал новую войну. Правда, если уж говорить начистоту, то одним длительным преступлением было и все пребывание Ельцина у власти – от Декларации о суверенитете России, ускорившей распад Союза, до антиконституционного ухода в отставку с одновременным назначением «наследника».

У первой чеченской войны было множество причин. Главной сегодня считается борьба за Ельцина между тогдашней «русской партией» и «реформаторами», которые – во главе с Чубайсом и при активном содействии СМИ (прежде всего НТВ) – нанесли Коржакову, Грачеву, Барсукову и Сосковцу поражение, спровоцировав вместе с тем и военное поражение в Чечне. Но важнее другое: войны вообще можно было избежать! Вменяемый и ответственный правитель России должен был (заранее проигнорировав возможную реакцию Запада) обратиться к вменяемому и ответственному правителю Чечни генералу Дудаеву примерно с такими словами: «Полная автономия в составе России – да. Независимость – нет. Провозглашение независимости – это мятеж. Мятеж будет подавлен с использованием любых средств и не останавливаясь ни перед какими жертвами. Национальный очаг чеченского народа будет по необходимости уничтожен, война до последнего чеченца, буде таковую навяжут, будет проведена и впрямь до последнего чеченца (нечто подобное пробормотал задолго перед тем, как стать миротворцем, генерал Лебедь). Если нам придется испепелить Чечню, то мы ее испепелим…» Подобные слова, хотя их неприятно, да и непросто говорить, на деле оказываются бескровной профилактикой; угрозу важно высказать так, чтобы она воспринималась как реальная, более того, как неизбежная, – и тогда она кровавое развитие событий предотвратит. А в мировой практике такие угрозы не произносятся вслух только потому, что их наличие и, при определенном развитии событий, их неизбежная реализация ясны всем. Понятно, что провозглашение независимости на территории части суверенного государства – это вооруженный мятеж, а мятеж может и должен быть подавлен любыми средствами. В противном случае государство просто-напросто перестанет существовать.

Но ничего столь открытого произнесено, к сожалению, не было. Вооруженные действия предшествовали угрозам, а угрозы, когда они наконец зазвучали, были двусмысленны, речь шла о туманном «наведении конституционного порядка» (как будто его придерживались во всей стране, кроме Чечни). Даже объявив ультиматум, Кремль не стал дожидаться истечения его срока и пошел в бездумное и неподготовленное наступление.

В Хасавюртских соглашениях, при всей их очевидной позорности (и при подразумевавшемся и действительно свершившемся предательстве Москвой собственных сторонников), имелось, однако же, и рациональное зерно. Пятилетняя передышка должна была дать ответ на вопрос о судьбе России и только во вторую очередь – Чечни. Новый сильный лидер во главе России (генерал Лебедь, несомненно, примерял этот мундир на себя) – и Чечня сдастся без боя, чтобы не воевать до последнего чеченца. Ну, а при катастрофическом повороте событий, связанном с распадом России, нам в любом случае стало бы не до Чечни. Другое дело, что главным фактором, который препятствовал замирению мятежной республики – добровольному или насильственному, опять-таки оказался сам Ельцин. Про которого всем было, наряду с прочим, известно, что слова он не держит. Хуже того: дает слово как будто только для того, чтобы тут же его нарушить!

Правда, на Москву начали работать внутричеченские процессы – при всей их неприглядности. Уже года два назад всем стало ясно: чеченских главарей и генералов интересует вовсе не независимость, а безнаказанность. Провозглашенная независимость Ичкерии и мир, заключенный с Россией, стали для них гарантиями личной неприкосновенности похлеще любого депутатского мандата. Плюс «приватизированные два метра государственной границы». Плюс похищения и убийства людей. Плюс воровство собственной и привозной нефти и казенных денег. Было понятно, что рано или поздно придется этому положить конец. Насильственный – теперь уже неизбежно насильственный – конец. И положить его из Москвы. Понятно, кто должен был заняться этим – следующий президент России. Анти-Ельцин, потому что вся Россия требовала после Ельцина его полную противоположность. Вторжение чеченцев в Дагестан и даже взрывы домов (если дома взрывали действительно чеченцы) хоть и оправдывали любые ответные действия со стороны России, но вот у президента Ельцина лично никаких прав начинать новую войну, разумеется, не было – из-за собственного статуса «хромой утки» и в силу многого другого. Но он – именно он, а вовсе не откровенно марионеточный тогда Путин – войну все-таки начал.

Принято считать, будто сразу же взявший на себя ответственность за новую чеченскую войну Путин тем и полюбился потенциальному избирателю. Но Путин если и был тогда героем, то чисто виртуальным. В самом конце 1999 года в ходе визита в Китай Ельцина уговаривали заменить Путина на посту премьера министром внутренних дел Рушайло. А газета «Завтра» сообщила о неминуемой отставке Путина в день его «воцарения» – 31 декабря 1999 года! Да ведь чаша весов и впрямь колебалась. Армия брала реванш за недавнее поражение, общество это приветствовало, НТВ играло в президента Явлинского, «Солдатские матери» онемели, Бабицкий врал по «Свободе», как Удугов – в Интернете, собаки лаяли, караван шел – шел в трясину… Потому что никакой стратегии применительно к Чечне выработано не было, потому что война шла «от забора до обеда», потому что расхитителями казенных денег по-прежнему интересовались избирательно – и главным образом на предмет предложить поделиться, а конфликт между министром обороны и начальником Генерального штаба и целая череда иных, не столь масштабных, противостояний «в тылу» мешали сосредоточиться на главном: в стране идет война, победить в которой невозможно, но и проиграть ее нельзя ни в коем случае…

Вытеснение, выдавливание, как говорят военные, противника из населенных пунктов и более или менее (скорее – менее) эффективный контроль над коммуникациями – цели промежуточные; «разгром крупных вооруженных бандформирований» на деле обернулся их рассеянием и распылением; можно даже с горечью признать, что «антитеррористическая операция» (если проводилась именно она) не только не решила свою задачу, но и обусловила прямо противоположный результат: все чеченцы, взявшие в руки оружие, вынужденно – после разгрома крупных формирований – превратились в бандитов и террористов. Конечно, их потери и впрямь велики (хотя наверняка и не столь велики, как нам докладывают), а главное, их боевой дух, или, если угодно, разбойничий кураж, явно пошел на убыль, и новых крупных налетов на русские или дагестанские города ждать в ближайшее время не стоит (хотя и исключать подобную опасность, увы, нельзя), конечно, мировое общественное мнение мало-помалу закрыло глаза на продолжающиеся военные действия – и все это с некоторой натяжкой можно назвать успехом. Но подавление вооруженного мятежа всегда и всюду принято увязывать с уничтожением, или пленением, или, наконец, капитуляцией главарей – а в этом отношении за год, потеряв под три тысячи убитыми и десять тысяч ранеными (не говоря уж о жертвах среди мирного населения) и изведя бессчетное количество боеприпасов, мы не продвинулись ни на шаг. Хуже того, есть сильное подозрение, что вооруженные отряды муфтия Кадырова и Бислана Гантамирова в любой момент могут превратиться в вооруженную пятую колонну, а сами эти вожаки могут сыграть на перехват инициативы во внутричеченском споре: вот, мол, мы пытались договориться с русскими, но у нас ничего не вышло, давайте воевать против них вместе, но под нашим началом, потому что штыков у нас больше!

Президент Путин чеченской войной уже явно тяготится. Ему – ученику Ельцина – все сильнее хочется выдать желаемое за действительное: объявить, допустим, мир (или победу) с какого-то определенного часа, подобно тому, как барон Мюнхгаузен объявлял войну… Путин в этом плане допускает одну ошибку за другой: вот, скажем, уселся за стол рядом с Кадыровым, поставив навытяжку министров обороны и внутренних дел. А вот (пример менее памятный, но более ужасающий) заставил генерала Квашнина рассказать о преступлении полковника Буданова – о преступлении, еще не доказанном, – по телевизору. В ответ Басаев потребовал выдачи полковника в обмен на взятых в плен офицеров Российской армии и, получив отказ, казнил их. И разве гибель этих офицеров на совести одного Басаева?

Между тем всему, что происходит в Чечне и вокруг нее, присущ немаловажный аспект в намечаемых президентом Путиным политических реформах с их невыявленным смыслом (кроме очевидного усиления президентского абсолютизма) и загадочными, даже в случае успешного проведения, результатами. Военно-административное деление страны, подавление оппозиционных и псевдооппозиционных СМИ, подчинение как бы капиталистической экономики фискальным, силовым, а там, глядишь, и карательным структурам, демонтаж законодательной власти и ослабление власти губернаторской и мэрской – все это в пропагандистском плане нуждается в обеспечении.

В обеспечении угрозой – внешней или внутренней (или обеими сразу). Внешнюю угрозу (несомненно, существующую) превратить в пропагандистское оружие трудно: ведь агрессивные замыслы наших латентных противников не связаны (или пока не связаны) с территориальными претензиями, стратегическая игра идет на постоянное ослабление России, которая, как предполагается, и впредь будет заниматься саморазрушением в таких темпах и масштабах, что главное – ей в этом плане не мешать… Сплотиться против, скажем, США в едином порыве, да еще под давлением СМИ, мы, пожалуй, можем; сплотиться против доллара – едва ли. Террор (и чеченский террор в частности и в особенности) действует в этом плане куда более мобилизующе. То есть, рассуждая совсем цинично (а политики иначе не рассуждают, по крайней мере про себя), мы, конечно, в состоянии уничтожить чеченских сепаратистов, но тогда нам придется немедленно выращивать каких-нибудь калмыцких, а то и новгородских… Потому что если возможна – и кажется властям оптимальной – регулируемая демократия, то и регулируемый конфликт на Кавказе вполне уместен. Не «маленькая победоносная война» (маленькие победоносные войны хороши лишь в предвыборный период), а эдакий тлеющий костерок, в который при первой же необходимости всегда можно плеснуть бензина – с тем чтобы начать заливать его из шланга и затаптывать ногами, не затаптывая, однако же, до конца. То есть, повторим это еще раз, окончательная победа над чеченскими сепаратистами властям не нужна. Нужно другое: видимость более или менее полной победы с одновременным сохранением значительного повстанческого потенциала. Нужно время танцора.

А что чеченцы? Пассионарный горский народ, очень – по горским масштабам – многочисленный и обладающий разветвленной и могущественной диаспорой как в России, так и на Ближнем Востоке. (Кстати говоря, периодические античеченские гонения в Москве и провинции лишь подчеркивают отсутствие сколько-нибудь продуманной политики по отношению к чеченской диаспоре как таковой, если, конечно, не считать продуманной политикой само ее бросающееся в глаза отсутствие.) Народ со средневековым самосознанием на общем уровне и блестяще одаренными в самых разных областях индивидуумами, умеющими вписаться в современную конкретику чуть ли не лучше всех. Продекларированное право на самоопределение обернулось разбойничьей вольницей, жертвами и разрушениями, само существование национального очага находится под угрозой. Надежды на общекавказское восстание «против русского гнета» или на масштабную интервенцию мусульманских союзников могут реализоваться только в кошмарном сне. Напротив, интернирование проживающих в России и депортация проживающих в Чечне чеченцев, хотя также маловероятны, могут, однако же, при определенном развитии событий иметь место. Исторических прецедентов хватает. Самый масштабный и трагический из них – двухтысячелетнее еврейское Рассеяние после поражения восставших иудеев в двух войнах против Рима (эту историческую параллель я однажды рассмотрел подробно в статье «В зеркале Иудейской войны: Чечня»[7]7
  См. с. 190 наст. изд.


[Закрыть], журнал «Новая Россия», 1996, № 1). Есть и другой – столь же удручающий пример: североамериканские индейцы, которым после чудовищной взаимной резни предоставлен выбор оставаться в резервациях (сохраняя национальный очаг) или растворяться в общеамериканском «плавильном котле». Не исключено, что в дальнейшем, когда необходимость в контролируемом конфликте отпадет, равнинная Чечня будет освоена «пришлыми» (хотя кто тут пришлый, сказать трудно), тогда как горная Чечня получит статус именно резервации. Правда, сколько перед этим будет пролито крови, причем с обеих сторон, сказать трудно.

Перспективы исключительно мрачны, поэтому о них предпочитают не думать. Каковы бы ни были сегодняшние – сиюминутные или длительные – политические интересы тех или иных сил (да и экономические – вспомним нефть и нефтепроводы! вспомним наркотики! вспомним все от «чеченских авизо» до сегодняшних «восстановительных работ»), сколько бы ни сталкивалось право нации на самоопределение с нерушимостью границ суверенного государства, как бы ни развивались события в самой России и по ее ближнему и дальнему периметрам – трагичность, а главное, безысходность ситуации были запрограммированы в тот день, когда Борис Николаевич Ельцин делал «операцию на носовой перегородке», а неопознанные самолеты бомбили Грозный.

Чеченская война была и остается преступной с обеих сторон (что, разумеется, не перечеркивает доблести ее участников), но это, сказали бы юристы, «преступление, преследующее цель избежать ответственности за предшествующее преступление». Ее нельзя было начинать, эту войну, ее нельзя было начинать Ельцину, ее нельзя было завершать Ельцину, ее нельзя было возобновлять Ельцину. Но, раз уж она идет, необходимо, отказавшись от регулируемой бездеятельности, довести ее до победного конца. До настоящего победного конца, а не до его безвольной имитации. Хуже не будет.