Текст книги "Гражданский арест. Статьи, не попавшие в Сеть (сборник)"

Если лизать, лизать и еще раз лизать

[11]11
  Настоящее. 2000. Май.


[Закрыть]

«Я готова взаимодействовать с президентом Путиным, если его изберут, – всенародно провозгласила с телеэкрана недавняя претендентка на тот же пост милейшая Элла Памфилова. – Но я буду спорить с ним по некоторым позициям».

«Интеллигенция не мозг нации, а говно», – заметил В. И. Ленин.

«Власть отвратительна, как руки брадобрея», – напомнил Осип Мандельштам.

Ругать власть стыдно. Ругать интеллигенцию – тем более. Остается рассмотреть драму их взаимодействия. Рассмотреть как набор порнографических открыток, мало-помалу перерастающих в порнофильм.

Лет двадцать назад разыгралась в будущей криминальной столице такая сценка. Первый секретарь обкома КПСС Романов затребовал на ковер первого секретаря писательской организации Чепурова. Тот, прихватив для храбрости Дудина (со слов которого я и знаю эту историю), отправился в Смольный. Секретарей Союза писателей привели под высочайшие очи. Увы, это были налитые алкоголем зенки. К началу аудиенции первый секретарь обкома не вязал лыка. Поэтому и она сама оказалась чрезвычайно краткой.

– А вы какого… сюда явились? Пошли к… матери!

Спорить с властью у питерской интеллигенции было не принято. Чепуров с Дудиным ретировались. Сели в черную «Волгу» и укатили в Дом писателя, у подъезда которого их, томясь, дожидался растревоженный вестью о неожиданном вызове коллег в Смольный Гранин.

– Ну что? Ну что? – кинулся он к Чепурову.

– Товарищ Романов побеседовал со мной лично, – пояснил тот.

– Ну и что? Ну и что?

– Это великая честь! Я совершенно счастлив!

Уже в годы перестройки Даниил Гранин написал против (естественно, уже отставленного) Романова злой памфлет и напечатал его в супердемократическом журнале «Нева». Чепурова не переизбрали, и он вскоре умер. Умер и забытый и несправедливым забвением жестоко обиженный Дудин. А вот Гранин вошел в Президентский совет сперва при Горбачеве, потом при Ельцине (и только недавно опрометчиво засветился на Конгрессе интеллигенции, устроенном в Питере примаковцами и лужковцами вкупе с яковлевцами), возглавил фонд «Милосердие» и чуть не погорел при этом, а позднее прилепился к соросовскому институту «Открытое общество». Борис Николаевич, объяснял он питерским коллегам по перу, держит меня в Президентском совете в качестве простого человека. Нужно же ему знать, что на самом деле думают простые люди? Вот он и спрашивает об этом у меня.

В годы застоя ходил такой анекдот. Лежит на пляже в прикаспийской Загульбе Леонид Ильич Брежнев – лежит, разомлев, в обнаженном виде. Невесть откуда взявшаяся собачка принимается вылизывать его сзади. «Гейдар Алиевич, – говорит Брежнев. – Это, пожалуй, уже чересчур».

Владимиром Красное Солнышко назвал недавно избранного президента Путина космонавт и получил ласковую отповедь: мол, им, космонавтам, виднее… Но не был оригинален: Владимиром Красное Солнышко назвал Ельцина на страницах «Известий» театральный и телережиссер Марк Захаров. Интересно, придерживается ли он того же мнения до сих пор? А весной 1993 года мы с ним поспорили. «С кем вы, мастера халтуры?» – такой вопрос вынес я в заголовок статьи, напечатанной в «Независимой газете». «Разве я виноват в том, что мне нравится Ельцин?» – возразил в «Аргументах и фактах» Марк Захаров. А передовая специалистка по Достоевскому и вовсе обозвала меня в этой связи моральным уголовником. Полгода спустя она Ельцина разлюбила в связи с расстрелом (интеллигенты тогда писали – «обстрелом») Белого дома, что, разумеется, делает ей честь. И тогда ее самое обозвали так, что я здесь – применительно к ней – повторять не стану.

А совсем недавно Николай Сванидзе вытащил на экран в своем «Зеркале» Ирину Ратушинскую – киевскую диссидентку, там же посаженную, потом эмигрировавшую, недавно вернувшуюся и издавшую в Москве первую книгу. Зачем Ратушинская программе «Зеркало»? А вот зачем: она хороша потому, что, воротясь на сомнительную родину, не вякает на политические темы в отличие, например, от Александра Зиновьева…

С Зиновьевым, положим, явная недоработка. Свой своя не познаша. Ведь что говорит Зиновьев? Первый ГКЧП в августе 1991 года провалился, второй ГКЧП в октябре 1993-го провалился, третий ГКЧП – это Путин, и у него, надеется логик и философ, все получится. То есть Зиновьев говорит не то, что Сванидзе думает, и не то, чего Сванидзе хочет (а хочет Сванидзе одного – не угодить за решетку по итогам очередной проверки РГТРК), а то, чему Сванидзе на самом деле служит. И поэтому на телеэкране появляется Ратушинская. Или – уже у Доренко – Земфира. И понятно, Алла Пугачева.

Алла Пугачева говорит, что хочет платить налоги, с политиками дружит, но в дом их к себе не зовет, потому что недостроен. А что такое недостроенный дом с точки зрения налогового инспектора? Недостроен, кстати, и пресловутый «домик» Путина – поэтому и не внесен в декларацию. Воруют, конечно, все, и соответственно на крючке может оказаться каждый, но у водителя или, допустим, хирурга рука от этого не дрожит (а если дрожит, то от пьянства). А у публициста? А у властителя дум? Что ж ты, милая, с больными руками замуж посмела выйти? Останется списать на беспробудное пьянство.

Есть такой публицист – Александр Ципко. Деньги ему платили сперва КПСС, потом Администрация президента, потом Березовский, потом – и по сей день – Лужков (через Гущина и «Литературную газету»). Уже несколько месяцев, оставаясь в «Литературке», Ципко славит Путина. Нет, даже не так: Путина славит Олег Осетинский, коллега Ципко по газете. А сам Ципко – школа ЦК КПСС, образец высшего пилотажа – славит не просто Путина, но Путина неизбежного. Расслабьтесь, говорит, люди добрые, и попробуйте поймать кайф. И это не единичный призыв.

И далеко не единичный случай.

Лесть – это понятно. Но отношение интеллигенции к власти вовсе не сводится к лести, даже к своекорыстной или, хуже того, бескорыстной лести. Это отношение стоило бы описать в сексологических категориях, причем не в тех, что из учебника, а в тех, что «по жизни». Но не будем уподобляться бульварным изданиям и скажем так: «по жизни» интеллигенция хочет власти угодить. Особенно нынешней власти. То есть даже не столь уж особенно нынешней, сколько особенно сейчас. Желание угодить власти (угодить Путину) приобрело, выразился бы все тот же Ленин, массовидный характер. Выстроилась очередь (а вернее, конечно, несколько очередей) желающих угодить Путину. Спор «по некоторым позициям», продекларированный Эллой Памфиловой, представляется в сложившихся обстоятельствах неуместным. Это чеченцы еще ерепенятся, а интеллигенция заранее согласна на безоговорочную капитуляцию. На радостную капитуляцию. Снявши голову, по волосам не плачут.

Ехал я как-то в поезде Ленинград – Москва в купе у проводницы. Сама она, взяв деньги, удалилась кутить в соседний вагон. Посреди ночи разбудила меня: идет, мол, инспекция. Ну идет и идет, мне-то какое дело? Договаривайся с контролером сама! Да я-то договорюсь, ты скажи, а лицо у меня не слишком пьяное? Лицо, отвечаю, у тебя нормальное, а вот то, что пониже, прикрыть бы следовало…

А в ноябре 1999-го был я на вечере эмигрантской поэтессы Валентины Синкевич. Народу собралось раз-два и обчелся – в тот день и час в Гуманитарном университете профсоюзов (есть в Питере такая лавочка, в которой бывшие преподаватели научного коммунизма за большие деньги учат гостей с Кавказа рыночной экономике и юриспруденции) проходил уже помянутый выше Конгресс интеллигенции. Во главе с Сергеем Филатовым, Вячеславом Костиковым и прочими титанами дум. С черной и красной икрой, с белой и красной рыбой на сопутствующем банкете в гостинице «Октябрьская» – все как у людей и все в строгом соответствии с заветом классика про севрюжину с хреном и Конституцию… Обстоятельства позволили мне в своем выступлении вернуться к основополагающей ленинской цитате: «Здесь, в этом крошечном зале, присутствует мозг нации. А не… интеллигенция. Интеллигенция собралась в Университете профсоюзов».

Плох тот властитель дум, что нынче ходит не враскорячку. Ведь это означает, что им побрезговали.

По мере обвального успеха реформ все отчетливее обозначалась дилемма: с властью или с народом? Или чуть по-иному – с властью или с демократией? Потому что, поддерживая власть, можно было уповать только на то, что она усидит, лишь прибегнув к антидемократическим средствам, и чем брутальнее, тем надежнее. Дело – чисто лингвистически – усложнялось тем, что люди, уповавшие на антидемократическую власть, именовали себя демократами. Поэтому они со временем приняли другое самоназвание: либералы (и сразу же распределились по трем разрядам – либерал-предатели, либерал-паскудники и либерал-идиоты, но об этом я не раз писал ранее). Но внутренняя форма слова опять подкачала: либералы, они ведь должны быть за свободу. За права. За права человека в том числе – подлинные, а не сугубо демагогические. А какое право исповедовали наши либералы? Лишь одно – угодить. Только бы не ухудшать качество жизни. Даже после дефолта. Особенно после дефолта… Оставалось поступиться прочими правами и свободами.

1993 год оказался критическим: интеллигенция полезла угождать.

Был я однажды на встрече переводчиков с редколлегией серии «Литературные памятники». Вечер вел и, естественно, возглавлял ныне покойный академик Лихачев, тогда отчасти как бы опальный. Все ораторы (переводчики, доктора наук, члены Союза писателей) угождали академику с такой непристойной прытью, что нормальный человек на его месте непременно одернул бы их. Академик Лихачев, тогда еще далеко не престарелый, лишь благосклонно покачивал головой. И как раз в то время он пробился на прием к первому секретарю обкома Романову:

– Почему меня в очередной раз не пустили на конгресс в Италию?

– Потому что, беседуя с американским профессором по дороге из Пушкинского дома в Комарово, вы услышали от него, что во время войны Ленинград надо было сдать немцам, и не дали отпор.

– Это ложь! Я дал отпор!

– Недостаточный…

– Более чем достаточный!

– Мы склонны больше доверять показаниям таксиста.

Ельцина Лихачев любил и Горбачева тоже любил. Однажды я сидел рядом с ним на встрече опального уже Горбачева с петербургской творческой интеллигенцией. Народу было мало. Собчак категорически не рекомендовал (эта формула – плагиат, именно ее я слышал в Москве по радио в день похорон М. И Суслова: ГАИ категорически не рекомендует частным водителям проезжать в центр города), но Лихачев все равно пришел. И пожал руку Михаилу Сергеевичу, и поцеловал Раисе Максимовне. Убежден, что это был самый смелый поступок в девяностолетней жизни: вроде мгновенной интрижки в поезде, когда в соседнем купе едет законная жена.

Интеллигенции нужен мужик. Это знали еще во времена Чехова. Но в XX веке (да и в XXI веке тоже) ей нужен не просто мужик, а мужик во власти. Горбачев интеллигенцию любил, а она его не очень. То есть сначала – да, а потом не очень и даже очень нет. Почувствовала мужскую слабость. Никто (кроме, понятно, Сталина, но это отдельная песня) не носился с творческой и научной интеллигенцией вполстолько, как Михаил Сергеевич, а она взяла да и переметнулась всем скопом к Ельцину. От него мужским духом пахло. Ожидалось, что возьмет он кнут в руку да пойдет учить ее уму-разуму во всех мыслимых и немыслимых позициях. Она уж и французское белье за границей прикупила. Или в секс-шопе. Но не сладилось. И теперь, когда долгому ельцинскому царствованию пришел нежданный-негаданный конец (а разлюбили его еще раньше), самое время подумать о том, почему не сложилось или же сложилось не так хорошо, как можно было надеяться.

Стар оказался всенародно избранный? Но старый конь, он ведь борозды не портит, хоть и пашет неглубоко. Не приглянулась лошадка? Да и кому такая приглянется? Все верно, так ведь безрыбье. «Других писателей у меня для вас нет», – помаленьку входил в сексуальный раж Иосиф Виссарионович. На сторону ходил БЕН? Нет, в любви, даже мимолетной, к патриотической интеллигенции он тоже не был замечен.

Ответ, думается, в мемуарах кремлевского телохранителя. В той их части, что посвящена соленой рыбе. Поначалу мне казалось, будто Борис Николаевич не любит соленой рыбы, пишет Коржаков, но потом я понял, что любит – просто ленится ее чистить. Вот оно слово – «ленится»! Любил соленую рыбу, но ленился ее чистить, любил реформы, но ленился их проводить, любил интеллигенцию, но ленился ее по прямому – и единственному – назначению употреблять. А ведь это только женщина любит ушами. Тогда как интеллигенции подавай усиленное внимание к куда более деликатным органам. А уж по «некоторым позициям» спора не возникнет.

Путина интеллигенция полюбила вприглядку. Не красавец, не харизматик (потом, однако, выяснилось, что и красавец, и харизматик), зато офицер. Офицеры, они, сами знаете, одичали у себя в гарнизонах. А уж в Германской Демократической Республике…

– Вам надо жениться до окончания университета, – внушали студентам-германистам (мне в том числе) на военной кафедре. – Потому что по окончании мы пошлем вас офицерами в ГДР. А если там вы спутаетесь с немкой – сразу под трибунал. Если с женой товарища – офицерский суд чести, и дослуживай в рядовых!

В Комарове (на соседней с «гадюшником», в котором жил академик Лихачев, даче) зашла к нам на веранду дочь другого знаменитого академика.

– Я всю ночь провела с курдом, – радостно сообщила она. – Такой ненасытный!

И упала в обморок.

А через несколько лет вместе со всей семьей отправилась в эмиграцию – должно быть, воевать за независимость Курдистана. Нечто в том же роде грезится и отечественной интеллигенции в целом. Офицер, он, конечно, не курд, но как знать, как знать…

Откуда, кстати, взялся в Комарове курд? А в Кремле – Путин? Ума не приложу.

Тезис о том, что Путина привела к власти чеченская война, представляется мне весьма поверхностным. Уж интеллигенция-то полюбить ее никак не могла. Путина привело к власти то же самое, что позволило Ельцину в 1996 году выиграть президентские выборы, – твердая уверенность в том, что сам Ельцин никогда и ни за что не уйдет. «Проголосуете за коммунистов – разразится гражданская война», – стращал первый Президент России, и было ясно, что именно он – кто ж еще, если коммунисты приходят к власти законным путем? – ее и развяжет. А гражданской войны и впрямь никто не хотел.

В 1999 году в стране (а в какой-то мере и во всем мире) крепла уверенность в том, что «дедушка» напоследок непременно хлопнет дверью, да так, что мало никому не покажется.

Да ведь и впрямь – при наличествующем объеме президентских полномочий (как реализуемых, так и «дремлющих») и «при наличии отсутствия» гражданского общества – смена власти конституционным путем представлялась и была немыслима.

«Если Ельцина не свергнут и он не умрет, то наверняка та-ак шарахнет!..» – подобные мысли одолевали каждого.

И вдруг выяснилось, что Ельцин не против (или не сильно против) уйти, если мы с вами согласимся на Путина. Как же нам было не возрадоваться подобному повороту событий? Как же было не возлюбить Путина – своего спасителя и избавителя от любого другого (и наверняка еще более ужасного) «дедушкиного» сюрприза? Не чеченская война с избавлением от комплекса национального унижения (комплекс не «болел», взрывы, как выяснилось, осуществили карачаевцы, – а кто у нас, кстати, депутат от Карачаево-Черкесии? – да и войну не выиграть), а уход Ельцина «по-хорошему» – подлинная причина всенародного (и лишь во вторую очередь всеинтеллигентского) путинолюбия. А чем можно отблагодарить избавителя? Чем-чем, сами знаете…

А ведь избавитель должен оказаться круче того, от кого избавил, значит, любовь будет замешана на страхе, а любовь, замешанная на страхе, – это ж Курдистан, виагра и камасутра в одном флаконе!

Бьет – значит любит. Было бы за что – убил бы. Этот может.

Или не может?

Помните актера из анекдота, который способен любить лишь по системе Станиславского в образе то Ромео, то Отелло? Путин – президент виртуальный. И мужик – Мужик! – скорее всего, тоже виртуальный. И хорошо, если виртуальный. Слово «интеллигенция» в данной статье выглядит ругательным. Но только потому, что я обозначаю им нечто совсем другое – нашу творческую, научную и СМИренную элиты. Так они себя называют – элитами. Хотя Ленин, конечно, выражался точнее. А элитами их нынче можно признать разве что в распространенном в наши дни криминально-экономическом смысле. Представители этих элит успели наворовать (читай – расхитить, читай – приватизировать, обзавестись привилегиями и льготами, включая «эксклюзивный» доступ к телу) не меньше в пропорциональном отношении, чем те, кого сегодня называют олигархами или плутократами и кто сегодня спешит записаться в «путократы». Впрочем, и они сами – взять хоть Авена, хоть Лебедева – публика в основном интеллигентная. Чего, конечно, не скажешь об иных представителях «интеллигентных» профессий, в том числе и из элиты.

В статье 1993 года «С кем вы, мастера халтуры?» я наряду с прочими ставил и такую проблему: монументально подлизываясь к власти на ранней стадии и самозабвенно отдаваясь ей на поздней, так называемые деятели по легкомысленному роду занятий (допустим, Пугачева) или по легкомысленной стилистике занятий вроде бы серьезны (Рязанов, тот же Захаров) ни на что, кроме мимолетного ответного внимания, претендовать не могут. Потому что серьезное идеократическое государство, серьезный вождь-идеолог, серьезная партия требуют, чтобы и обслуживали их тоже серьезно. Медленно и печально, называя вещи своими именами. А этого они, стрекозы и стрекозлы, не умеют по определению. И следовательно, будут, скорее рано, чем поздно, отставлены.

Но у этой проблемы имеется и оборотная сторона: пародийная власть (якобы демократическая), пародийная идеология (якобы рыночная), пародийный лидер (якобы очень крутой) хотят что в искусстве, что в науке, что еще где и контакта с существами соприродного, то есть сугубо пародийного, свойства.

Вот почему наши лидеры (независимо от конкретной фамилии и даты) с таким восторгом «имеют» Жванецкого, Задорнова, Винокура, Шифрина и им подобных, а те делают вид, будто «имеют» власть предержащих, – все это невзаправдошние, пародийные, виртуальные соития в невзаправдошнем, пародийном, виртуальном государстве. Ситуация, когда шут оказывается умнее короля, трагична, но к нам она не имеет отношения: у нас шуты и там и тут.

Однажды, в канун судьбоносных реформ, 31 декабря 1991 года, новогоднее приветствие зачитал с телеэкрана не Борис Ельцин, а Геннадий Хазанов, и никто не заметил ни смысловой, ни стилистической разницы. В другой раз на чело президенту валтасаровыми письменами пала телереклама фирмы «Оливетти», и тоже нормально. И я верю Путину с петербургским губернатором Яковлевым: на участившихся (и казавшихся чуть раньше немыслимыми) встречах они действительно разговаривают о чемпионате мира по хоккею, потому что для обоих это на сегодняшний день проблема № 1. А все остальное – досужие домыслы конспирологов.

Соприродность сторон лишает любовный акт признаков утонченного разврата: власть и интеллигенция сходятся не как лучше, а как всегда.

Позавчера Мужиком был Ельцин, вчера чуть было не стал Лужков, сегодня за «дурацкое дело нехитрое» взялся Путин.

Надолго ли его хватит (и на что хватит) – вопрос отдельный, да и не одну только интеллигенцию пользовать надо, но ему пока нравится. Или делает вид, что нравится: он ведь у нас как-никак виртуальный.

Ну а ей-то каково? «Тебе со мной было хорошо?» – этот вопрос мужчина задает напоследок, но избранный президент, похоже, никуда пока не торопится.

Мешки

[12]12
  Настоящее, 2000. Март.


[Закрыть]

Покупка кота в мешке у нас любимая национальная забава. Особенности которой, заметил бы кинорежиссер, заключаются в тотальной отрешенности от степени алкогольного опьянения: на трезвую голову кота в мешке покупают с таким же молодеческим гиком, как на пьяную.

Конституция принимается не глядя, война на собственной территории начинается без объявления и ведется с зажмуренными глазами, баксы на рубли обмениваются не в пункте, а в ближайшей темной подворотне, поют под фанеру, королеву красоты назначают еще до начала конкурса и даже литературные премии – пошла такая мода – присуждают по никем не читанной рукописи. Феминистки объявляют себя солдатскими матерями, гомосексуалисты – победоносными мачо, одесские босяки – долларовыми миллиардерами, пацаны – меценатами, обиралы – либералами, менты – ментами; самое занятное в том, что на все эти приколы мы более или менее единодушно покупаемся. Пик распродажи котов в мешке приходится, понятно, на предвыборный период. Результаты же неизменно посрамляют самые эсхатологические ожидания политологов.

В 1996 году я взял на себя труд изучить программы претендентов на должность президента всея Руси (без Малой и Белой). А изучив, проголосовал за Мартина Шаккума. Сходить с ума приходится в одиночку. Мудрый всенародный выбор пал тогда на Бориса Николаевича Ельцина. Программа которого, если кто забыл, сводилась к двум пунктам: а) я начальник – ты дурак (впрочем, то же самое прописано и в принятой уже к тому времени Конституции); б) я хозяин своего слова: хочу – даю, хочу – забираю. Одним из первых не указов даже, а распоряжений кремлевской администрации был упразднен «телефон доверия». Телефон упразднен, а доверие… Доверия никто не испытывал и раньше, голосуя за кота в мешке. Кот оказался старым, больным, облезлым и чересчур пристрастившимся к валерьянке. Беда, однако, заключалась в другом: он категорически отказывался ловить мышей, предпочитая работать с документами. Пенять было некому, да и не на что – ведь еще недавно тот же кот, только на телеэкране, лихо отплясывал джигу.

На губернаторских выборах, правда, картина несколько иная. Примерно в половине случаев жулику, уже посаженному на кормление, удается, мобилизовав финансовые, административные и информационные ресурсы, усидеть в кресле. А в другой половине мы покупаем кота в мешке. Так бездарно привилегиями Юрьева дня не распоряжались даже в XVI веке – иначе бы эти привилегии не отменили.

Будь у нас образована федеральная Партия кота в мешке, она, бесспорно, победила бы на любых выборах. Недавний успех «Медведя» – яркое тому подтверждение. Здесь кот был зашит в мешок наглухо, лишь три личины намалеваны углем по мешковине. Плюс надпись: «Не кантовать. Путин». И двадцать три процента голосов. Кому? Как? За какие заслуги? Под какую программу? Какая разница!

Успех «Медведя» – главное доказательство потенциала могущества Партии кота в мешке, но далеко не единственное.

Вот второй сенсационный победитель – Союз правых сил. Головки из мешка торчат маленькие, а мешок весьма поместительный. Там и раздобревший, но по-прежнему злобный Чубайс, и не отощавший Гайдар, и кого там только нет. Мышей ловить не будут, но не потому, что обленились. Просто наловчились таскать сметану прямо из холодильника.

Ну хорошо, а Кириенко-то мы видели? Немцова видели? Хакамаду видели? Так куда, спрашивается, смотрели? Каким местом думали? Программу им написал марксист, а они и не заметили. Да и при чем тут прописанная, пропечатанная и торжественно врученная тогдашнему премьер-министру (теперь он и. о. президента) программа? Программа у них на самом деле такая: у «Медведя» на круг в мозгу одна извилина, с ним никакой каши, кроме тупого «одобрямса», не сваришь; в подлинную власть, во власть исполнительную, Путин хочешь не хочешь призовет нас. А Чубайс постоит на стреме… Осталось уговорить дочку Ротшильда. И ведь не исключено, уговорят.

Тем более что «Медведь» и впрямь не Спиноза. В председатели думской фракции выдвинули петербуржца Грызлова. Главный умник, должно быть. Работая руководителем предвыборного штаба кандидата в губернаторы Ленинградской области, Грызлов вывел его на почетное седьмое место в списке из восьми кандидатов. В других заслугах перед страной не замечен.

Два мешка, одинаковых по величине, мы и приобрели за одну цену. Мешки маленькие, а голова из каждого торчит огромная. Коты – по меньшей мере головы – тут знакомые. Раньше они отличались друг от дружки разительно: одна голова принадлежала Забияке, а другая – Мурлыке. Теперь Забияка все чаще сбивается на мурлыканье, а Мурлыка через час то шипит, то просится к сметане из холодильника. Вопрос, говорит, о том, не стать ли мне премьер-министром при президенте Путине, можно рассмотреть. Забияка тоже хочет в премьер-министры, но и на должность, временно освобожденную Павлом Павловичем Бородиным, согласен.

Синусоиду успехов и неудач партии Жириновского связывают, как правило, с люмпенизацией электората, но это не подтверждается. Те пять, семь, а то и тринадцать процентов, что собирает вождь ЛДПР, свидетельствуют не об уровне электоральной поддержки: скорее уж каждый из нас на пять, семь, тринадцать процентов (в разном настроении) Жириновский. И последний бросок на юг, и в особенности последний вагон на север кажутся нам (в обозначенных выше рамках) не самым худшим решением проблемы. И всегдашняя готовность сговориться с реальной властью (а вернее, конечно, отдаться ей и попробовать словить кайф) нам не чужда тоже. Чего Забияке не хватает и никогда не хватит – так это респектабельности. Мышей ловить не будет по определению. Покупают его в мешке для декору и не без надежды на некоторое веселье, которое Забияка может привнести в дом.

При практически равных с Забиякой успехах дела у Мурлыки идут куда хуже. Мурлыку удалось всучить традиционно стойкому «яблочному» избирателю явно в последний раз. После того как он проиграл все теледебаты, потеряв при этом лицо. А ведь умение витиевато мурлыкать его до сих пор отличало и выручало – за это его и любили. То, что мыши за пятьсот дней не ловятся, все знали заранее.

Главный конек «Яблока» – нравственная политика. Но и нравственная политика в наших условиях – это кот в мешке. Единственное нравственное отличие «Яблока» от тех же правых заключается вот в чем: ведущих представителей СПС нужно сажать без суда и следствия по самому факту их пребывания в исполнительной власти, по роду деятельности на руководящих постах и по результатам этой деятельности, тогда как «яблочников» сажать пока не за что, потому что оказаться в исполнительной власти и совершить преступления им не довелось. Запредельное ханжество Мурлыки и его ближайших приспешников проявляется каждый раз, когда наступает пора решающих голосований. Явлинский, напомню, вовсю изобличает правительство Примакова в коррупции, а вот связка Волошин – Аксененко ни возражений, ни подозрений не вызвала. Ханжески прозвучал и совет о перемирии в Чечне, что стало особенно очевидно на Рождество, когда такое перемирие вздумали было провести в жизнь. И тем не менее на мешке написано «Нравственная политика», из мешка торчит голова Мурлыки, и для преодоления пятипроцентного барьера этого оказывается достаточно.

Казалось бы, КПРФ котом в мешке назвать трудно. Кого-кого, а уж коммунистов отечественного розлива мы знаем. Но это не совсем так. Голова Зюганова венчает собой тело самых загадочных очертаний, тело кота, разумеется, но кота-мутанта. Тело пребывает в мешке, а мешок своей формой пугает и отталкивает одних в той же мере, в какой притягивает и интригует других. Отсюда вечная перекройка мешка: то перед нами КПРФ, то Фронт патриотических сил, то блок «За победу», то еще что-нибудь. Загадочны и намерения коммунистов: собираются ли они и впрямь все поделить, а может быть, удовлетворятся номенклатурной рассадкой по хлебным местечкам, рассорятся с Западом окончательно или, наоборот, задружат с ним с невиданной даже в раннеельцинские времена силой? Они утверждают, будто являются системной оппозицией, но это как раз вранье: системная оппозиция существует лишь там, где возможен законный переход власти от одних сил к другим, а у нас-то как раз такое невозможно. У нас власть удерживают любыми путями, а если уж передают, то своему человечку, а значит, системная оппозиция отдыхает. Она – в лице КПРФ – действительно отдыхает, едва дело доходит до мало-мальски серьезного противостояния. Поэтому, голосуя за коммунистов, мы в очередной раз покупаем кота в мешке. То ли в багрово-красном мешке, то ли в бледно-розовом – зависит это не от продавцов, а от того, как у каждого из нас устроено зрение.

Шестой и последний победитель думских выборов – двухголовый блок Примакова с Лужковым – как раз мешковинным маскарадом побрезговал, за что, строго говоря, и поплатился. Совсем недавно кто-то из лидеров деморализованного блока возопил: смотрите-ка, Путин в программной статье, опубликованной в «Независимой газете», просто-напросто переписал нашу, овээровскую программу!.. Переписал, разумеется. Так вольно вам было ее столь тщательно разрабатывать и громогласно формулировать? Или о тактике перехвата ничего не слышали? Да, Примакову удалось еще на посту премьер-министра консолидировать общество по формуле «консенсус минус единица» (а единицей остаются «семья» и примыкающие к ней олигархи), из этой консолидации сама собой вытекала программа простых, понятных, а главное, посильных действий, но вот вылезать из мешка ему до поры до времени явно не следовало. Вылез, тут-то на него и спустили всех собак. А программу – ну да, перехватили, так ведь не для того же, чтобы реализовывать. У нас 38 снайперов в новую командировку собрались, кремлевского завхоза меняют, двух президентов кормить надо – какие уж тут программы! Разве что на словах – так ведь брань на вороту не виснет. Показательна была сама ситуация: выпростал тело из мешка – получи сполна! И вдвойне показательно заявление Путина о грядущих президентских выборах: надо, чтобы они были честными, и никакой войны компроматов, хватит, наигрались! То есть насчет честности выборов у нас и так сомнений оставаться не могло, а отказ от воины компроматов означает вот что: вас грязью заляпали так, что не отмоетесь, а меня не смейте! Уж лучше я останусь… котом в мешке.

Владимир Путин, конечно, главный кот в мешке электорального сезона: его прошлое темно, настоящее фиктивно, будущее загадочно, намерения высказываются в такой форме, что их в любой момент можно развернуть в любую сторону, не говоря уж о том, чтобы от них просто-напросто отказаться. Три подхода к проблеме Чечни – санитарный кордон по административной границе, укрепленный рубеж на берегу Терека, «мочилово» в Грозном, в горных пещерах и комфортабельных сортирах – единственный пока, но достаточный пример того, как придерживается озвученных намерений и. о. президента. Из путинского прошлого всплывают разрозненные и противоречивые факты: то ли самбист, то ли дзюдоист, то ли мастер спорта, то ли кандидат в мастера. Пятнадцать лет резидентуры в ГДР (а что это за штука – резидентура в ГДР?) и переход на ничтожную должность помощника проректора ЛГУ по работе с иностранцами – это карьерный взлет или карьерный тупик? Служба у Собчака, на Собчака, под Собчаком в питерской мэрии – депутатское расследование, вовремя закончившееся осенью 1993 года разгоном Петросовета. Работа во главе кремлевского КРУ – и первый символический жест: передача подследственному (и собственному бывшему начальнику) Собчаку материалов заведенного на того дела (свидетельство Павла Вощаного). Но, с другой стороны, верность «сюзерену»: в Кремле, похоже, именно эту верность и оценили. Дальнейший карьерный взлет – и свержение прокурора Скуратова, смерть генерала Рохлина (зять генерала практически обвинил Путина в организации убийства), взрывы в Москве и в других городах, неожиданно (насколько неожиданно?) обернувшиеся салютом свежеиспеченному премьер-министру.