Текст книги "Палач"

Тот мотнул головой и оттолкнул руку Гудо.

А удары становились все чаще и сильнее. Теперь уже стали отчетливо слышны болезненные выкрики и стоны.

– Господи, спаси нас от чумы. Всех нас спаси. Грешны мы. Но, согрешив, мы множество раз покаемся, чтобы не прекращались наши слова к тебе, Господи. Вот он, грех… Прими его, как и те покаяния, что последуют за ним…

После этих слов супериора Петра люди, собравшиеся у костра, бросили наземь плети. Руки женщин и мужчин потянулись друг к другу. При этом на каждую женщину приходилось по двое мужчин. Круг распался на группки прижавшихся телами людей, что продолжали петь и раскачиваться, опускались на колени, а затем ложились на землю. Их руки и губы нежно касались только что нанесенных ран. Послышались первые стоны сладострастия.

– Да что же это?! – опять воскликнул молодой рыцарь. – Там же моя Имма! Я узнал ее. Кто тянет к ней свои грязные руки…

– Вы ошибаетесь, мой господин. Это не может быть она, – заволновался Гудо.

– А если я не ошибаюсь и она там? Ничтожные людишки терзают ее благородное тело. Тело, которого не касался даже я. Да я изрублю их в куски!

Гудо запоздало потянулся к молодому рыцарю. Тот уже выскочил из своего укрытия и, на ходу обнажив меч, поспешил к тому месту, где ему привиделась невеста.

Палач выругался и поспешил за ним.

– Стойте, прислужники дьявола! – закричал барон и стал наносить удары ногами в сплетение человеческих тел. – Я разгоню ваш шабаш ведьм и колдунов. Я изгоню из вас демонов. Слышите, слуги дьявола! А Петра вашего изрублю на куски.

Молодой рыцарь в подтверждении своих слов поднял над головой меч.

Неожиданное нападение напугало людей. Они вскочили и стали метаться, кричать и сбивать друг друга с ног, тем самым преградив путь Гудо. Расталкивая их, он даже не заметил, как барон покачнулся и выронил меч.

Когда палач пробился к молодому рыцарю, тот уже стоял на коленях, держась обеими руками за голову. Между его пальцев обильно текла кровь. Гудо подхватил обмякшее тело и взвалил его на свое могучее плечо.

– Вот они, слуги ада. Они поднялись из чрева земли, чтобы прервать наш молитвенный голос. Убейте посланников сатаны! – дико вскричал супериор и выплеснул в огонь всю жидкость из своего кувшина.

Пламя вновь взвилось высоко вверх, и взоры флагеллантов обратились на огромное тело палача. С его головы сполз капюшон, и теперь его лицо в зареве пламени действительно казалось дьявольским. Женщины истерично закричали, а мужчины стали хватать из костра горящие сучья. В руках многих оказались к тому же еще палки и камни.

Гудо наклонился и поднял рыцарский меч.

– Патрик! – громко позвал палач и, вытянув руку с мечом, двинулся на толпу.

Но толпа в своем религиозном экстазе даже не шелохнулась. Окаменевшие лица людей выражали лишь одно понятное желание – убить демонов, посмевших нарушить молитвенный процесс. Обезумевшие флагелланты готовы были разорвать непрошеных гостей. Их не страшил ни вид палача, ни тяжелый меч в его руке.

И тут, разбрасывая религиозных безумцев в стороны, в толпу врезался огромный конь. Это был рыцарский конь, стоимость которого была равна целому поселению. На коне, размахивая коротким кинжалом, восседал добрый друг Патрик. Крича во все горло, изрыгая ругательства и угрозы, всадник направил коня на беснующихся сектантов, чтобы оттеснить тех из них, кто устоял на ногах.

– Держи рыцаря!

Гудо подлетел к гарцующему коню и, улучив момент, положил молодого барона впереди Патрика.

– Пошел, пошел! – закричал палач и сильно ударил животное плашмя мечом.

Конь заржал и, давя копытами не успевших увернуться флагеллантов, поскакал между деревьями. За ним тут же рванулась добрая половина толпы, проклиная и грозя смертью. Оставшиеся, едва придя в себя, окружили Гудо, взяв его в плотное кольцо.

Но теперь могучие руки палача были свободны. Тем более в них находился славный рыцарский меч. Описав им несколько кругов, Гудо без труда разорвал кольцо и бросился вперед. Множество рук потянулось, чтобы схватить непрошеного гостя, и некоторым это удалось. Но палач мощными ударами ног отбросил цепляющихся за него флагеллантов, а тех, кто приближался, отпугивал выпадами меча.

Так он добрался до деревьев и, высматривая наиболее темные места, стал уходить от погони.

Но флагелланты и не думали прекращать преследование. Потеряв из виду нарушителя их святой церемонии, они рассеялись и, окликая друг друга, стали бегать по лесу. Некоторые из них все же наталкивались на палача, но тот мощными ударами кулака заставлял их прекратить погоню.

– Безумцы, – зло шипел Гудо и тут же поправлял себя, – нет, это люди, познавшие болезнь.

Вскоре он выбрался из леса. Вдали, за широкой поляной, отчетливо виднелись городские стены, приворотные башни и маленькие огоньки факелов. Значит, Патрик уже добрался туда и поднял тревогу.

Гудо широко перекрестился. Бог не позволил ему сегодня обагрить руки убийством этих несчастных.

* * *

Городские ворота распахнулись, и первым из них выехал Венцель Марцел. На нем был стальной нагрудник, а голову защищал рыцарский шлем с забралом. За спиной на широком ремне висел отцовский щит из крепкого дуба с железными полосами в виде креста. Никогда не умевший управляться с копьем, бюргермейстер и на этой вылазке обошелся без него. Зато слева по ноге бил длинный меч в замечательных кожаных ножнах.

За восседавшим на рыцарском коне бюргермейстером следовал судья Перкель, облаченный в более дорогие доспехи и вооруженный копьем. Конных замыкали двое оруженосцев молодого рыцаря. На их гневных лицах без труда читалось желание обагрить свои мечи предательской кровью тех, кто посмел напасть на их хозяина.

За всадниками строем вышли до двух десятков городских стражников. Далее толпой вывалилось городское ополчение, грозно ощетинившееся копьями и алебардами.

Вся военная мощь города Витинбурга в первых лучах восходящее солнца свернула направо и, дойдя до отводного канала, двинулась вдоль него.

– Как на войну идут, – тихо сказал палач и хмуро посмотрел на супериора Доминика.

Тот глубоко вздохнул и коротко бросил:

– Пошли.

– И все же, старик, тебе следовало отправиться вместе со своими.

– Я их привел, мне за них и отвечать. К тому же я задержу бюргермейстера и его людей хотя бы еще на некоторое время. Мои братья и сестры уже три часа как ушли. Хвала Господу, в эти жаркие ночи они все ночевали в душистых лугах вдоль канала. Да еще этот час… Их будет трудно настигнуть. Тем более четырем конникам.

– Трем, – поправил Гудо, – бюргермейстер вряд ли станет трястись по дорогам и лесам. Тем более, что главный виновник сам идет ему в руки.

– Спасибо тебе, палач. За всех моих братьев и сестер. Вот как все печально закончилось. И все же ты спас их.

Гудо, поморщившись, сказал:

– Скорее, я избавил себя от лишней работы. Кто знает, чем бы все обернулось, но, без всяких сомнений, судья Перкель назначил бы наказание пытками для многих из вас, если не для всех. И уж будь уверен, в моих руках каждый из вас признался бы в том, что именно он нанес рану благородному рыцарю. Мне известно, что виновных среди тех, кто работал на канале, нет. Это другие, те, кто отошел от вас. Я хорошо знаю свою работу. А судья Перкель знает свою. Так что признавшихся было бы столько, сколько пожелал бы судья. А остальные просто стали бы рабами города. Бюргермейстер бы постарался. У него для таких много работы. Невинные люди не должны страдать за грехи других.

– Да, это вина Петра. Безумный человек. Зря я не удалил его из наших рядов еще до того, как мы направились в ваш город. Он всегда противопоставлял себя священнику братьев и сестер. Да и меня он едва терпел. Ему нужна власть над людьми, чтобы предаваться собственным обрядам, которые больше похожи на сатанинские. Но я никак не мог подумать, что так много братьев и сестер последуют за его греховными затеями. Ведь еще несколько недель назад у нас были полное согласие и послушание. И вдруг самые верные нашему делу стали впадать в какую-то непонятную религиозную агрессивность. Каждый из нас до конца предан Господу. Но преданность эта основана на мире и добре, уважении и послушании. А те, кого я отделил, с каждым днем становились все более дерзкими и к тому же замкнутыми. Они не желали работать и все дни проводили в молитвах и песнопениях. Многие довели себя до того, что у них начались видения и припадки, а тела стали страдать от судорог.

– Я думаю, их специально травили, – грустно сказал Гудо.

– У меня были такие мысли, – признался супериор, – но я гнал их от себя. Все мои братья и сестры чисты душою. Я знаю их долгие годы. И с каждым из них я вел многочасовые беседы. И все же этот предатель среди нас. Теперь я в этом уверен. Более того, я, кажется, догадываюсь, чьих это рук дело.

– Это их ночной супериор Петр?

– Нет. Не он. Петр – просто свихнувшийся еще в монастыре глупец. К тому же он не имел доступа к воде и продуктам. А чтобы приготовить отраву, нужно знать, из чего и как.

– А тебе это известно?

Доминик с грустью кивнул.

– У меня даже была книга. В этой книге рассказывается о многих растениях и всякой мелкой живности, из которых можно приготовить целебные снадобья и мази. И в ней же говорилось о вреде от тех же растений и живности, если неправильно их совместить или не следовать дозировке.

– И где же эта книга? – насторожившись, осведомился палач.

– Я часто оставлял ее, ибо мои обязанности супериора требовали длительных странствий. Не каждый город соглашается пускать в свои владения моих братьев и сестер. Несколько месяцев назад книга исчезла. Мне было жаль ее терять. Теперь я молю Господа, чтобы она не оказалась в руках человека, способного на самые тяжкие грехи.

Гудо внимательно посмотрел на старика и с нескрываемым интересом спросил:

– Откуда у тебя эта книга?

Доминик дружески улыбнулся.

– Об этом и о другом у нас еще будет время поговорить. Я надеюсь. Я долго и настойчиво искал возможности поговорить с тобой, достойный ученик мэтра Гальчини!

Гудо остановился и с изумлением уставился на старика.

Тот опять улыбнулся.

– Теперь у нас будет время и возможность. А пока… Я предаю себя в руки закона!

Супериор громко выкрикнул последние слова и встал на колени.

Конь, на котором восседал Венцель Марцел, остановился в нескольких шагах от него. Бюргермейстер с тоской осмотрел местность и, не обнаружив ни единого флагелланта, зло выпалил:

– Отвечай, старик, где твои кровожадные братья и сестры?

– Они невинны и чисты, мой добрый бюргермейстер. Их путь лежит к Господу. Там уже давно их сердца.

– Быстро же они смогли собраться и убежать.

– У нас нет ничего такого, что нужно собирать. Но братья и сестры не бежали. Это Господь велел им отправляться в путь. И они не могли ослушаться слова Божьего.

– Бежали, бежали! – закричал Венцель Марцел. – Но ничего, мы их отыщем и предадим суровому закону города Витинбурга. Укажи, в каком направлении скрылись твои дружки.

Старик виновато улыбнулся и опустил голову.

– Хорошо. Значит, упорствуешь. Судья Перкель, вяжите этого старика. Он ваш. Палач, за то, что ты его выловил, получишь награду. Теперь еще потрудись над ним, как скажет судья. – Венцель Марцел посмотрел на судью, и тот важно кивнул ему в ответ.

– Я не вылавливал его. Этот старик сам шел к городу. Он ищет правосудия, – глухо произнес палач.

Бюргермейстер отмахнулся.

– Будет ему правосудие. В полной мере.

Стражники связали старика и, поставив его на ноги, стали древками копий подталкивать его вперед, в сторону города.

Венцель Марцел озадаченно посмотрел на свое внушительное войско. Затем как-то неуверенно обратился к судье:

– Перкель, нужно послать погоню за флагеллантами.

Судья Перкель тоже оглянулся на стоящих за ним вооруженных горожан и тихо ответил:

– Они едва доползли сюда. А сколько потрачено труда, чтобы поднять их и заставить вооружиться. Флагелланты ничего дурного не сделали им. А то, что проломили голову рыцарю, так горожанам от этого только весело. Есть о чем поговорить. Вы же знаете, как бюргеры относятся к рыцарству. Так что они вряд ли бросятся в погоню, чтобы отомстить за молодого глупца, таскающегося ночью по лесным чащобам. К тому же опасности для города нет. А рабочий день уже начался. Да и стражников у нас маловато. Не дай бог догонят и еще головы им проломят. Хотя… не думаю, что догонят. Да и в какую сторону они подались? Один Господь ведает.

Венцель Марцел грустно покачал головой.

– Все верно говоришь, судья. Но мне жаль, что нам не удалось их схватить. Очень жаль. Городу от этого была бы польза. Ну что ж, напишем письма, чтобы другие города их перехватили. Может, что-нибудь получится. Поехали, судья, выпьем по чаше вина и отведаем окорока. У меня еще остался хороший кусок.

Венцель Марцел повернул коня. Тут его взгляд упал на господина в синих одеждах.

– И ты иди с нами. Расскажешь, что там произошло. В подробностях расскажешь.

Палач кивнул и пошел следом за рыцарским конем. Немного поколебавшись, Гудо спросил повернувшегося к нему спиной Венцеля Марцела:

– А что с рыцарем?

Бюргермейстер, не оборачиваясь, ответил:

– Может, до обеда протянет. Хотя лекарь Хорст не ручается. Все-таки дырка в голове. А при таком сквозняке жизнь быстро улетучивается. Думаю, еще успеешь попрощаться с ним.

– Я могу его осмотреть? – глухо спросил палач.

– Как хочешь, – равнодушно ответил бюргермейстер. – Он у меня в доме.

– Тогда я прихвачу кое-какие инструменты…

– И свечи заодно прихвати, – рассмеялся Венцель Марцел.

* * *

Конечно же, никто и не ожидал господина в синих одеждах. Да и место ли ему в бюргермейстерском доме? Сюда он может явиться только по приказу. Так он всегда и поступал. Но сегодня Гудо напросился сам. Признаться, он не понимал, зачем пришел. То ли действительно попрощаться с тем, кто был в какой-то мере звеном цепочки судьбы, которая способствовала его освобождению из подземелья Правды. То ли чувствовал себя виноватым в том, что произошло в лесу. То ли в нем пробудился азарт мэтра Гальчини, когда тот делал невозможное и потом несколько дней казался человеком. А может, все вместе. И еще ему было жаль молодого человека, который, возможно, еще сделает что-то важное и нужное в жизни.

Во дворе Венцеля Марцела было множество народа. Сам бюргермейстер заявил, что он сегодня отдыхает после ночных переживаний, утомительного сбора городского ополчения и выхода за стены города. А еще он должен подумать, как городу правильно встретить приближающегося императора. А это куда важнее пустых разговоров в Ратуше.

Но уединиться Венцелю Марцелу так и не удалось.

Восседая в своем кресле в каминном зале и смакуя вино, он принимал всех желающих пообщаться с ним. И этих желающих сегодня было больше, чем на обычном заседании городского совета.

Услышав о скором приезде императора, в первую очередь взволновались старейшины цехов. Собравшись вместе, они решили, что им принадлежит главенство в городе, а значит, все значительное должно начинаться с них. Тем не менее, покричав и приняв важные решения, они разбрелись по своим цехам и успокоились. В конце концов, есть же городской совет. Есть бюргермейстер. Как-то оно будет. Подскажут, подтолкнут.

Но сегодня старейшинам предстояло услышать о важном визите из уст самого бюргермейстера. И при этом сделать многозначительное лицо. И, конечно же, напомнить, что именно их цех является опорой города и должен первым приветствовать императора. Так говорили кузнецы, бондари, седельщики, оружейники, свечники и многие другие.

Венцель Марцел делал вид, будто он смертельно устал от неисчислимых забот о благе города. Соглашался с тем, как важен для города каждый цех и при этом, прощаясь, говорил всем одно и то же: «Главное, чтобы мастера и подмастерья были веселы, добротно одеты, а улицы перед их мастерскими были чисты. Ведь кто знает, возможно, император пожелает увидеть ваши мастерские и ваши изделия. Он такой любознательный, наш император».

За старейшинами потянулись купцы и менялы. Затем городские чиновники и все более-менее значительные люди города. И все эти посетители находили разнообразные, но правильные слова в честь бюргермейстера и его славных дел. При этом они не забывали упомянуть о вооруженном выдворении порядком поднадоевших и теперь уже кажущихся кровожадными флагеллантов.

Ну как тут остановить прием гостей и отказаться от столь важного выражения любви города своему бюргермейстеру!

– А золотари так и не явились. Наверное, свой цех они не считают главной опорой города, – со смехом сообщил лекарь Хорст, потягивая вино бюргермейстера. Он сидел в углу зала в ожидании кончины молодого рыцаря и одновременно комментировал визиты и тем веселил Венцеля Марцела.

– Если наш славный Витинбург будет опираться на кучу из дерьма, то город придется назвать по-другому, – поддержал лекаря бюргермейстер. Он уже был под хмельком.

Сначала он просто хотел успокоиться после ночных волнений, а затем начал запивать сладостные речи бесконечных гостей. И то и другое доставляло удовольствие.

Гельмут Хорст тоже чувствовал приятную расслабленность от вина. Перебрав всех в городе, он вспомнил:

– Еще у нас есть старуха Ванда и ее одиннадцать девок. Ах да, я забыл нашего мрачного господина в синих одеждах. Он наверняка не отказался бы прикоснуться к вашим стопам.

– Нет, – раздался мрачный голос, – я хотел бы осмотреть рыцаря.

Лекарь Хорст от неожиданности едва не уронил чашу, оставив несколько пятен на своем камзоле. Отряхивая жидкость, он нахмурился и пробормотал: «Что же это за сатана… Едва его упомянешь, он сразу же и встает у порога».

Да и сам Венцель Марцел был не слишком рад видеть этого посетителя. Он поморщился и взмахнул рукой, словно хотел отогнать от себя надоедливую муху.

– Он там, в моей спальне. Нужно будет потом сменить постель.

Гудо склонил голову и направился наверх.

В спальне он застал сидящую у кровати раненого дочь бюргермейстера. Увидев входящего палача, девушка вскочила и, молитвенно сложив руки, обратилась к нему:

– Гудо, спаси его. Я знаю, ты можешь. Ты все можешь.

– Я не Господь, – сухо отозвался господин в синих одеждах и подошел к кровати. Осторожно опустив на дощатый пол принесенный им мешок, Гудо склонился над молодым рыцарем, лежащим вниз лицом.

– Он так и не приходил в себя?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Это печально. Помоги мне. Подержи его за плечи.

Эльва с готовностью исполнила просьбу, а когда палач снял с головы раненого повязку, лишь тихонько ойкнула. Гудо внимательно посмотрел на дочь бюргермейстера и, сосредоточившись, стал изучать рану.

– Есть ли в доме ножницы?

– Да, у нас хорошие венецианские ножницы, – едва смогла произнести Эльва. – Ты ему поможешь, мой дорогой Гудо?

От произнесенных девушкой слов палач вздрогнул и засопел, как и всякий раз перед тяжелой работой.

– На это мне нужно разрешение твоего отца. И… горячая вода. Много воды. А еще…

Эльва осторожно уложила голову рыцаря на подушку и выпрямилась. Ее прекрасные глаза были сухими, а губы слегка подрагивали.

– Сейчас все будет.

– О Господи, что же ты меня так жестоко испытываешь? – оставшись один, пробормотал Гудо и с жалостью посмотрел на молодое лицо рыцаря.

Очень скоро прибежала запыхавшаяся Эльва. К груди она прижимала ножницы изумительной работы.

– Вода уже почти готова.

– А бюргермейстер?

– Они с лекарем Хорстом посмеялись, но согласились. Гельмут еще сказал, что смерть рыцаря от руки палача развеселит город.

– Ладно, – глухо произнес палач. – Состриги с его головы все, что можешь состричь, но так, чтобы в рану ничего не попало. Затем я его побрею и расширю рану. А далее все в руках Господа.

Он еще что-то хотел добавить, вспомнив о Гальчини, но сдержался.

Гудо развязал мешок и стал выкладывать прямо на пол свои многочисленные инструменты. Затем он достал несколько кожаных ремней и, задумавшись, шагнул к столу. Освободив стол от всего, что на нем было, палач перенес на него раненого и быстро его привязал.

Эльва побледнела и по знаку палача стала срезать с головы молодого рыцаря длинные волосы. Гудо смотрел на ее дрожащие руки и не смел взглянуть в лицо.

Вскоре появилась Хейла с большим котелком пузырящейся воды, от которой шел густой пар.

– Нужны еще тазы и котелки, – велел палач, – а также жаровня с пламенем.

Служанка почему-то всхлипнула и поспешно скрылась за дверью. Когда она принесла все, о чем просил Гудо, тот заканчивал брить раненого.

– Какой он молоденький, совсем еще юноша, – не выдержала Хейла, увидев бритое лицо барона.

Теперь всхлипнула и бюргермейстерская дочь.

– Выйдите, – строго велел палач.

Служанка тут же скрылась за дверью. Эльва отступила лишь на шаг и отрицательно мотнула головой.

– Как знаешь, – раздраженно произнес Гудо и, прогрев на открытом огне тонкий нож, стал разрезать кожу на месте ранения. – Такие раны часты на войне. Если сразу не умер, то еще есть надежда. Правда, она настолько мала…

Господин в синих одеждах быстро посмотрел на девушку и замолк.

Раздвинув пальцами кожу, Гудо увидел трещину на затылочной кости. Хотя трещина была не такой уж и большой, несколько осколков малюсенькими остриями впились в сам мозг.

– Крепкий был удар. Уж никак не удар тощего сектанта, – пробормотал Гудо.

Он перекрестился и взял в руки странный инструмент. На одном конце его был небольшой цилиндрик с острейшими зубчиками, а на другом – деревянная вращающаяся ручка. Соединял их стержень из белого металла, посреди которого был приспособлен маленький лук с хитро закрученной тетивой.

– Начнем, – выдохнул палач и, прижав с помощью ручки зубчики цилиндрика к трещине черепа, стал водить правой рукой из стороны в сторону луком, как пилой. От этого цилиндрик стал вращаться, врезаясь зубчиками в кость.

Гудо услышал, как за его спиной на пол рухнуло тело бюргермейстерской дочери. Но это его не отвлекло. Чувствуя, что бурав вошел в кость, он ослабил давление. Легчайшими ударами и прокручиванием он отделил кусок кости и взглянул на открывшуюся мозговую поверхность.

– Тебе повезло, рыцарь, – тихо произнес Гудо, но не стал объяснять, в чем именно повезло Гюстеву фон Бирку.

Очистив тонким пинцетом серую узловатую поверхность мозга от осколков, палач вложил на место высверленного отверстия серебряный кружок и слегка вдавил его в кость.

– Теперь я зашью рану и попрошу эту девушку, чтобы она долго и горячо молилась за тебя. А еще ей придется ухаживать за тобой. Я думаю, она не откажется. Я расскажу, как это нужно правильно сделать, и она все сделает. У нее душа ангела. Но прежде мне придется и ее поднять на ноги. Ох, люди, люди… Твари Божьи! То рожают, то убивают. То калечат, то лечат. И что же вас так тянет друг к другу…