Текст книги "Как пальцы в воде"

Виолетта Горлова
КАК ПАЛЬЦЫ В ВОДЕ

Посвящается Марусе, нашей любимой бабушке…

КНИГА ПЕРВАЯ

Обманываться можно двояко: верить в то,

что не есть правда, или отказываться верить в то,

что есть правда.

Сёрен Кьеркегор, датский философ, писатель.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Интересно, как у других людей складывается их день, если утром они встали не с той стороны кровати, или – как иногда говорят, с левой ноги? Лично у меня плохое настроение вызывает не только хаос в мыслях, но и создает разрушительную тенденцию даже в обыденных моих действиях и делах; вероятно, в таких случаях я начинаю излучать волны неизвестной природы, но весьма катастрофических последствий. Пока они имеют локальный характер, и нашей планете ничего не угрожает… Конечно, я справляюсь с такими ситуациями, но с каждым разом эти – будто бы незначительные! – диверсии вещей и домашней утвари приобретают все более масштабный характер. Я уже не говорю о носке, упорно не желающем попадаться мне на глаза, горячем чае, стремящемся излить свой пыл на мою руку, вечно исчезающем телевизионном пульте, мобильнике, ручке… доходит до того, что даже мебель пытается оскорбить меня всеми доступными ей способами…

…В то пасмурное утро ничего не предвещало «бытового цунами» – то бишь мелочного, но ужасно меня раздражающего – подтачивания домашнего порядка. Впрочем, тогда я даже не подозревал, что оказывается (!), был действительно счастлив до этого, особо ничего не предвещающего, сентябрьского утра. (Как часто мы находимся в состоянии подобного неведения! Да и впоследствии редко осознаем собственное счастье в очередной, «белой», полосе своей жизни.)

Накануне я заснул поздно, поэтому просыпался медленно, как-то тягуче, лениво, постепенно поднимаясь к осознанию реальности и получая легкую эйфорию от такого, неспешного и комфортного, пробуждения. Я был доволен, что время, за которое я выспался, совпало с минутой моего подъема, к тому же спешить мне было некуда. Отличное утро выходного дня: не надо никуда бежать, суетиться, напрягая свои нервы и тело, при этом раздражаться от собственных неловких и суматошных движений… Мне нравится такое размытое и неопределенное состояние: не сон, не бодрствование, не дрема. Не знаю, как его называют физиологи, психологи, сомнологи и другие исследователи нашего сознательного и бессознательного, но для себя этот транс я обозначил, как «установка пассивного старта». К сожалению, такое приятное пребывание в постели у меня случается не так часто, как мне хотелось бы.

Мое тело, окутанное невесомой вуалью материального бытия и не испытывающее отчетливого желания ощутить на себе его гравитационную составляющую, на некоторое время застыло в другом измерении.

Легкие лучи новомодного будильника, имитирующие восход солнца, касались моих век. Электронное «светило» тактично давало понять: подъем желателен, хотя можно пока обойтись и без фанатизма. А вот спустя минуту вредная игрушка применила в борьбе с моим бездействием «тяжелую артиллерию», и уютная тишина спальни сменилась мелодичным фоном: шумом водопада, пением птиц, шелестом листвы… Однако вся эта комфортная прелюдия грозила плавно, но с нарастающим эффектом, перейти в беспорядочную какофонию звуков разбушевавшейся стихии. И если на определенном уровне громкости не применить к электронике легкого насилия – риск лишиться слуха вполне реален, потому что дальнейшие звуки будильника вполне схожи с ревом пусковых двигателей ракеты, более уместным на космодроме мыса Канаверал, нежели в спальне добропорядочного гражданина. Разумеется, до такой стадии я не дохожу и легким касанием руки выключаю «звуки природы». Такой, затяжной, подъем – оптимальный вариант для меня. И я не понимаю выбора людей, прерывающих свой сон посредством пронзительных трелей, оглушительных звонков, душераздирающих воплей и визгов… по-моему, весьма спорный результат деятельности всевозможных электронных игрушек. (Если так «страдает» техника, что в таком случае происходит с человеческой психикой?) К слову сказать, у меня есть, правда, весьма отдаленное (чему я несказанно рад) представление об этом.

Как-то, вопреки своим правилам, я остался на ночь у одной очень привлекательной, но несколько агрессивно-сексуальной особы. Ночь была плодотворной и яркой; и уже под утро, когда я, изможденный бурными ласками, впал в прострацию глубокую сна и, пробыв в нем, похоже, всего лишь мгновение, был оглушен, буквально расплющен, визгливым ревом тормозов и воем полицейской сирены. Такая «приятная» неожиданность, к счастью, тогда не произвела ощутимого разрушительного воздействия на мой организм. И как оказалось впоследствии, разбудившая меня психическая атака была – всего лишь! – звонком будильника моей новой подруги, а не высадкой инопланетного десанта, как я подумал поначалу. (Кстати, та милая особа так и не состоялась в качестве моей герлфренд. Если я и нуждаюсь в адреналине, то уж точно, не с самого утра и не в таких количествах.)

Воспоминания о моих бывших подругах плавно перетекли в размышления о дне насущном. Пробыв в такой нирване минут десять, я вдруг ощутил настоятельные рекомендации моего тела – в частности его особо уязвимого органа, не терпящего длительного промедления, – в необходимости быстрого подъема (пустой желудок, по сравнению с ним – марафонец в состязании на стойкость и выносливость). Нехотя мне все же пришлось последовать этому своевременному совету. Исходя из своего жизненного опыта, я знал: переполненный мочевой пузырь не сочетается с ощущением кайфа и безмятежности. Однако некоторое время я продолжал лежать, неожиданно почувствовав еще что-то… Предвкушение сегодняшнего дня отозвалось в душе необъяснимым чувством тревоги, каким-то мутным осадком неясных впечатлений… то ли обрывки снов застряли в моих размышлениях, то ли их странный симбиоз вызвал во мне неясный, но неприятный сигнал опасности. Поначалу это беспокойство было зыбким и еле уловимым, но в поиске причины его возникновения я вдруг почувствовал смятение, а затем и панику… Возникло чувство, будто мое сознание готовится вот-вот покинуть свое вместилище… или по какой-то причине мое сердце собирается остановить свой ритм, устав от ударной работы по перекачке вязкой красной жидкости, жизненно необходимой какому-то двуногому… а самой-то сердечной мышце этот процесс давно уже опостылел… К моей радости, такое состояние, охватив меня всего лишь на миг, также внезапно исчезло. Что это было? Ничего похожего со мной раньше не происходило… и я попытался проанализировать этот странно затмение.

Страх начинается с невозможности объяснить какое-либо явление, однако ничего непонятного или особенного в последнее время со мной не происходило, да и со здоровьем у меня никогда не наблюдалось серьезных проблем. Но своей интуиции я доверял, неоднократно убеждаясь в ее действенности. И, несмотря на то что от сиюминутной паники не осталось и следа, толика оставшегося беспокойства подчинила себе все мои мысли. Я не мог понять причину своего внутреннего дискомфорта.Чем он вызван? Быть может, это какая-то шероховатость, незначительная на первый взгляд деталь, промелькнувшая в обычных событиях последних дней?.. Такое ощущение «занозы» в мозге действует на меня весьма нервозно, раздражает, как крошки в постели, вроде бы мелочь, а спать мешает. Подобный мандраж не такой уж частый гость в моей голове, но отвратительно то обстоятельство, что воспринимается он моим сознанием как дурное предзнаменование. Значит, и сейчас нельзя исключить такой вероятности, поэтому предчувствие и сигнализирует мне о наступлении проблемного периода в моей жизни; жаль только, что оно застыло в своем развитии и не может подсказать мне каких-либо конкретных очертаний грядущих неприятностей. Вчера у меня не было такого ощущения, а сегодня возникло. Что случилось вчера? Или это беспокойство вызвала какая-то ассоциативная мысль, вырвавшая нечто плохое из моего прошлого?.. Как бы то ни было, но выход в подобных ситуациях у меня был один: быть осмотрительнее и продумывать каждый свой шаг… как в шахматной партии. После пятиминутного внутреннего разговора, то бишь самовнушения, наступающий день стал восприниматься мною более оптимистично.

Я продолжал лежать, закрыв глаза и не обращая внимания на стоны моей мочевыводящей системы. Из-под смеженных век мне было видно, как за мной наблюдает хитрюга Клео, единственное существо женского пола, которое я могу терпеть подле себя длительное время. В свою очередь умное животное талантливо притворяется, что снисходительно принимает мою любовь, хотя допускаю: где-то, в глубине своей загадочной кошачьей душе, Клеопатра отвечает мне взаимностью.

Это чудо подарила подарила мне моя последняя подруга Айрис. Повод для такого подарка был весомый – разумеется, по мнению девушки, зацепившей меня на целых полгода (рекордный период в моих отношениях с женщинами). Но, будучи умной, она вскоре поняла, что матримониальные планы не являются приоритетными в моей шкале жизненных ценностей на данном временном отрезке, и я был очень признателен ей за это. И вот в нашу последнюю встречу девушка преподнесла мне свой, как говорится, «подарок отмщения» – трехмесячную Белладонну. Сюрприз я принял, радуясь, что наше расставание обошлось без истерик, битья посуды и возможного кровопролития (даже очень умные женщины нередко подвержены неразумному выбросу эмоций). «Ядовитое» имя животного я изменил на «Клеопатру» (невзирая на тот факт, что в переводе с итальянского bella donna – красивая женщина), сразу усмотрев в маленькой кокетке «королевские» замашки. И по происшествии трех лет с момента появления в моей жизни Клео, пришел к выводу, что месть моей бывшей подруги почти удалась: иногда, при взгляде на это чудесное существо, мне вспоминалась Айрис… но без сожаления.

Я всегда считал, что нет некрасивых кошек. Но моя Клео – существо фантастической красоты: огромные, широко поставленные глаза, цвета апельсина, создавали удивительный контраст с сизовато-пепельным окрасом плотной шерсти, отливающей серебристым инеем. Гибкая, грациозная, с точеным телом и царственной осанкой, Клео, полагаю, являлась великолепным результатом работы селекционеров, хотя, возможно, и страстной кошачьей любви.

Мы неплохо понимаем друг друга: Клеопатра аристократически сдержана в своих эмоциях и не любит проявления сантиментов, а я на них весьма скуп, поэтому в этом вопросе у нас не возникает трений. Иногда бывают, конечно, некоторые разногласия, к примеру в выборе телепрограмм, а вот музыкальные предпочтения у нас полностью совпадают.

Эта красавица на каком-то, непонятном мне, уровне мгновенно схватывает мое настроение. Вот и сейчас, зная, что я уже не сплю, она слегка приблизила к моему лицу свою треугольную мордочку, распахнув солнечные глаза. Ее взгляд выражал беспокойство и настороженность. Клео сразу уловила не только мою тревожность, но и легкую растерянность, возникающую у меня при отсутствии конкретного источника волнения. И теперь четвероногая подружка терпеливо ожидала моих ответов на невысказанные ею вопросы. Однако мне нечего было ей сказать, во всяком случае пока, а мое притворство животное сразу бы учуяло.

– Все будет хорошо, милая. Не волнуйся, – сказал я, подменив откровенность довольно-таки обтекаемым приветствием.

Понимающе мурлыкнув, Клео изящно спрыгнула с кровати и величаво направилась к лестнице, ведущей на первый этаж. Подражая ей, я тоже попытался прыжком привести свое тело в вертикальное положение, но получившийся результат назвать «грациозным» можно было бы только с хорошего перепоя. Впрочем, для меня никогда не являлось проблемой найти себе оправдание, тем более что сегодня смягчающие обстоятельства были просто очевидны: я не так молод, как Клео, нередко позволяю себе выпивку, и не только молочного происхождения, да и последствия вчерашнего ужина все еще пребывали со мной и, надо сказать, совсем не облегчали мой подъем.

Напялив махровый халат и нащупав голыми ступнями тапки, я подошел к окну. Вчера, ближе к ночи, над городом сгустились темные тучи, а ночью прошел дождь. Сквозь сон я слышал его монотонное стаккато по стеклу и крыше коттеджа; спалось мне под такую мелодию неплохо, но вот бодрствовать не хотелось. Да и утро упорно пыталось соответствовать моему настроению: такое же хмурое и тоскливое. Густой и, похоже, вязкий туман вытеснил прозрачность сентябрьского воздуха и, поднимаясь вверх, застрял в зелени сада, а солнце совершенно не спешило хотя бы немного оздоровить сей мрачный пейзаж. Судя по всему, дождь еще возможен. Все как-то мрачно и грустно. Между тем и мои мысли тоже затянулись вязким клейстером лености и депрессии, впрочем, спустя некоторое время вновь возникшее беспокойство привело их в некое подобие движения.

Немного постояв у окна, я заметил, что верхушки деревьев слегка раскачиваются, так что ветер имел намерения и реальную возможность разогнать тучи и прибить туман к земле, хотя в природе, несомненно, такого быть не может. Чтобы ветер прибил туман?.. Какая еще нелепость может возникнуть в моем мозге? Без всякого сомнения, последний бокал вина за вчерашним десертом был лишним. Похоже, мне бы не помешало всю ненужную информацию, заполнившую мою черепную коробку, спрессовать в маленький шарик и закатить его в дальний уголок своего сознания. Вероятно, нейроны устроили там хаос, подобный броуновскому движению. По дороге в туалет я попытался помассировать руками свой затылок в тщетной попытке «причесать» мои мысли, однако неожиданно встретившийся на пути дверной косяк справился с этой задачей намного лучше. После такого столкновения мне пришлось немного побыть в состоянии легкой прострации, зато в моей голове уже не было никакой мешанины из слов и образов; впрочем, вдруг всплыло огромное, давно забытое, количество выражений непечатного формата, имеющее вектор неприличного направления. Да, действительно, за все надо платить, а уж за ясность ума – тем более. Впрочем, небольшая шишка на лбу не такая уж высокая плата за активизацию умственного процесса.

В конце концов прохладный душ, стакан апельсинового сока, две чашки кофе успешно закончили начатое дверным косяком дело: окончательно меня разбудили, взбодрили и «отформатировали» мои мысли. Постепенно привычная активность подавила утреннюю досаду и смятение. Никогда не позволять дурным предчувствиям овладевать сознанием – жизненное кредо фаталиста-оптимиста, коим я являюсь. Даже к случаям с несчастливым исходом (смерть, к примеру, разве всегда – плохой финал?) лучше все же относится бесстрастно, с хладнокровием умудренного жизнью философа. Зачем тратить время на пустые переживания?.. По сути, в этой моей сентенции есть только один существенный недостаток – ее трудно воплотить на практике.

Размышляя о конкретике сегодняшнего дня, я вдруг сообразил, что уже более часа не видел Клео, даже не удосужившуюся позавтракать. У нее было много мест, облюбованных для своих размышлений, и одно из них находилось в моей спальне.

По-видимому, кошка не могла забыть мое вчерашнее свидание с девушкой, восприняв ее как серьезную угрозу для своего жизненного уклада, конечно же, боясь утратить возможность манипулирования мною. Наверное, все существа женского рода хотят одного и того же – единовластия над своим мужчинами. Может, в представлениях Клео я таковым для нее и являлся? Выбора-то у бедного животного пока не было, а я пока особо не задумывался об устройстве личной жизни своей питомицы.

Войдя в гостиную, я присел на корточки перед своей расстроенной подругой. Она лежала с закрытыми глазами. Затем, очевидно, почувствовав мое присутствие, приоткрыла их на миг и изменила позу, приняв вид оскорбленного патриция. Полежав так еще некоторое время, все же не выдержала и посмотрела на меня с немым укором. Вероятно, мои глаза выдали огорчение, возникшее у меня, потому что Клео грациозно приподнялась и, протянув свою лапку к моей щеке, погладила ее. Когда, пару лет назад, кошка впервые проделала со мной такой фокус, я так расчувствовался, что приехал на работу в домашних тапках, и тот казус совершенно не огорчил моих коллег.

Но сегодняшнее мое прощение было еще не совсем полным, поэтому его следовало бы закрепить. Погладив великодушное животное, я прошел на кухню и достал из холодильника эксклюзивные консервы, припасенные на подобные случаи. Кошка восприняла этот жест с королевской благосклонностью, так что на какой-то период времени я был прощен, но в ближайшие лет десять мне о женитьбе лучше все же не помышлять, впрочем, в этом вопросе мое видение своего будущего совпадало с желанием Клео. Но, чтобы еще больше закрепить наше примирение, я подошел к музыкальному центру и поставил «Дни нашей жизни» незабвенного Фредди Меркьюри. Услышав первые такты, кошка встрепенулась и посмотрела на меня с искренней признательностью. Кстати, почему-то я был уверен: Клео знает, что певец любил кошек.

Тем временем погода слегка улучшилась. Тучи, похоже, раздумали выплескивать остатки своих пресных слез; полуденное солнце, вовремя одумавшись, принялось за работу, и его лучи, пока еще не утратившие своей летней пылкости, яростно пытались пробиться в мою спальню сквозь замысловатый капельный узор оконного стекла. А я, окрыленный заметным улучшением погоды, легко смахнул тревожные предчувствия. Не мне, убежденному фаталисту, бояться будущего! Тем более что в моем активе не менее половины предков имеют романские корни, так что на меня солнечный свет и тепло действуют как хорошее вино: кровь начинает бурлить, провоцируя на подвиги (не всегда, правда, хорошие).

Спускаясь на первый этаж, я раздумывал о планах на сегодняшний день. Больше месяца я гостил у своих родственников в Милане и возвратился домой пару дней назад, поэтому пока находился в промежуточном состоянии между активным отдыхом и пассивной работой, а мой психологический настрой на продуктивную деятельность явно завис в гравитационном поле лени, значит, нужно было срочно предпринимать любые попытки, чтобы вытянуть его оттуда.

На моей светлой кухне, совмещенной с гостиной, пока было чисто и уютно. По хозяйству мне помогает одна супружеская пара, живущая неподалеку от моего коттеджа. За умеренную плату я избавил себя от «радости» уборки и прочих хозяйственных «прелестей». Эта полезная, по сути, деятельность вызывает раздражение и сбой в работе моих обоих полушариях мозга. Сам я, к сожалению, не отношусь к аккуратистам, и у меня существует две градации порядка: первая – это когда ничего не мешает свободному движению по дому, а при взгляде на окружающие предметы моя нервная система не начинает страдать. О втором критерии лучше не упоминать, но обстановка, его заслуживающая, бывает в моем доме крайне редко. Так что относительный порядок для меня все же предпочтительнее. Систематически, после очередной уборки миссис Риттер, я даю себе обещание быть более аккуратным в быту (с интеллектуальной собственностью все обстоит вполне нормально). Такого, волевого, настроя мне хватает на пару дней, после которых в моем жилище наступает небольшой хаос, медленно, но верно стремящийся к бытовой энтропии. В итоге я пришел к компромиссному решению: не валяется на полу разный хлам, посуда на кухне чистая – вот и славно. А устраивать истерику из-за слоя пыли на бабушкиной вазе – это всецело женская прерогатива. И когда на вещах и мебели все же образуется микроскопическая субстанция, чуть загрязняющая атмосферу, мы с ней мирно сосуществуем и ждем прихода миссис Риттер.

Я люблю свой дом, в котором витает «итальянский» дух, несмотря на то что его оформлением занимался мой покойный отец, уроженец Туманного Альбиона. В дизайне моего жилища преобладают теплые тона: песочный, персиковый, оливковый – поэтому даже в преддверии холодного времени года, такая, летняя, гамма согревает мне душу и радует глаз.

Иногда, в выходные дни, мой утренний ритуал заканчивается вторым легким завтраком, Клео тоже постоянна в этом отношении. Открывая холодильник, я заметил, как серебристо-голубой волной она просочилась в чуть приоткрытую дверь. Кошка уселась у своего столика и гипнотизирующим взглядом уставилась на меня в ожидании повторения своей трапезы, не издав при этом ни единого звука. Вновь покормив свою привередливую питомицу, я приготовил завтрак и себе: пару сэндвичей с пармской ветчиной и сыром. В свои тридцать пять мне удается сохранять спортивную фигуру. Удается, потому что считаю вкусную еду одним из важных атрибутов полноценной жизни, но ограничивать себя в этом удовольствии мне все же приходится.

Расположившись в мягком широком кресле, я включил телевизор и бросил взгляд на часы: одиннадцать утра. Новостная программа пичкала зрительскую аудиторию горячими сплетнями из жизни знаменитостей, казалось, человечество ни дня не может прожить без сообщений, кто с кем развелся или наоборот. Вполуха слушая подробности личной жизни Гвинет Пэлтроу, я вдруг уловил себя на мысли: а зачем мне, собственно говоря, тот факт, что актриса развелась со своим мужем? Жениться я на ней не собирался, во всяком случае в ближайшие пару лет, даже если бы она этого страстно желала. Тем более мне никогда не нравились пресные блондинки, хотя, несомненно, есть приятные исключения: та же Шерлиз Терон или Мишель Пфайфер, типаж вроде бы тот: светлоглазые блондинки… но особый характер этих актрис ощущается на расстоянии! Вообще-то, внешность женщины нечасто играет для меня первостепенную роль, главное, чтобы нам с ней было нескучно, и не только в постели, кроме того, моей партнерши не должно быть много (имеется в виду не только физическая масса тела).

Почувствовав нарастающее раздражение – не в отношении новостей и не в отношении актрисы, которая знать не знает о моем существовании, – я направил пульт дистанционного управления на монитор, выключил телевизор и пошел собираться на прогулку.

Облачившись в спортивный костюм и кроссовки, я вышел в свой ухоженный дворик с небольшим садом и палисадником. Заниматься садоводством мне, конечно, тоже как-то не с руки. Но есть люди, которые могут вдохнуть жизнь в любое растение, даже если оно уже находится на стадии увядания. Моими насаждениями занимался студент-ботаник, иногда его консультировал местный ландшафтный дизайнер Ларс Слэйтер, с которым мы неплохо общались, но приятелями нас не назовешь.

Закрыв на электронный замок дом, предварительно не забыв включить сигнализацию, я направился в парк, глубоко вдыхая воздух, насыщенный кислородом и сложным коктейлем из озона, ароматов зрелой листвы и бодрящей хвои. В парке было достаточно много таких же любителей бега, желающих вкусить свежесть и прохладу сентябрьского полудня. Я нередко совершаю короткие пробежки по парку, получая от бега трусцой огромное удовольствие, а при такой погоде, как сегодня – просто обалденный кайф.

Получасовой бег помог мне сбросить затянувшиеся негу и лень, в которых погряз мой организм за месячный период праздного безделья. Поэтому домой я возвратился в отличном настроении, ощущая чувство радости от того, что мой отпуск наконец-то закончился. На самом деле я устроил себе месячный отдых по просьбе моей матери, живущей в Милане. На своей второй родине я не был больше года, но не потому, что не было возможности; просто длительное пребывание в гостях у своей многочисленной итальянской родни перепрограммирует мое сознание на несколько рискованную установку, заключающуюся в том, что наступающий день надо прожить не менее насыщенно, чем предыдущий, будто возможный конец света уже на подходе, а следующего дня может уже и не быть. Находясь в гостях у моих родственников, я попадаю в атмосферу, переполненную общением и весельем, вакханалию эмоционального буйства, от которых несложно впасть в безумие. На подобный «отдых» мне приходилось затрачивать столько эмоциональных и физических сил, что после окончания такого отпуска на восстановление своего здоровья может уйти немалое количество времени. После такого сумасшедшего безделья, дабы не втянуться в депрессию, следует заняться какой-нибудь плодотворной деятельностью, а в моем случае – работой. Более того, подобное беззаботное времяпрепровождение меня развращает и дестабилизирует, что и подтвердила моя сегодняшняя недолгая пробежка.

Заскочив в спальню, я обнаружил свое животное, спящим в гамаке, по-видимому, переусердствовало с экстримом. Почувствовав мой приход, Клео приоткрыла глаза и, сладко зевнув, продолжила свое основное занятие. Умилительная картинка! Вот уж никогда не думал, что смогу так привязаться к этому надменному и удивительному созданию! Улыбнувшись, я вновь направился в ванную.

Обычно утренний туалет занимает у меня не более получаса. Полагаю, что любая среднестатистическая женская особь не укладывается в такое же время. «Особь» в данном случае отнюдь не оскорбление, просто в безудержных попытках видоизменить свою внешность, эти прекрасные сущности мне кажутся гостьями из другой Галактики. Но удивляет меня больше не количество средств, способов, времени и других важных для этих процедур факторов, а тот странный феномен, получающийся в результате таких, поистине титанических, усилий. Часто, по моему мнению, производимый эффект после такого «улучшения» бывает обратный желаемому.

Когда у меня гостит женщина (их было не так уж много, как мне хотелось бы, но намного больше, чем позволяли приличия, как считала Клео), то время ее утреннего туалета занимало пару часов. Два часа ежедневно! Можно сказать, вычеркнуты из жизни безвозвратно! Хотелось бы знать, о чем в это время думает дама, кроме своего зеркального отражения? Я понимаю: красота спасает мир. Но, исходя из того суммарного количества времени, затраченного среднестатистической женщиной на улучшение своего внешнего вида – причем весьма относительного и неоднозначного – наша планета уже несколько веков должна пребывать в мире, гармонии и всеобщем благоденствии.

Мужчинам, действительно, проще. Правда, иногда мне приходиться тратить некоторое время на поддержание в должном виде своей трехдневной щетины а-ля Джордж Майкл. Когда мне кто-либо из моих знакомых мужчин говорит, что безразличен к своей внешности, я подозреваю, что это ложь. Мы озабочены своим внешним видом не меньше, чем женщины, а иногда и больше, что, по моему глубокому убеждению, тоже не есть хорошо. Я не безразличен к своей внешности, но и не отношусь к метросексуалам.

И вот сейчас, глядя на себя в зеркало, я с удовольствием отметил, что легкая отечность глаз, расстроившая меня после пробуждения, прошла. Нечасто позволяя себе переусердствовать с алкоголем, в целом свое отражение в зеркале я нахожу привлекательным. От матери-итальянки я унаследовал голубые глаза и чуть смуглую кожу, высокие, резко очерченные скулы. От отца – русые волосы, высокий лоб и твердый подбородок. В общем-то, судя по своей популярности у женщин, гены, унаследованные мною от всех своих предков, сложились вполне гармонично; и дамы нередко проявляют ко мне интерес, иногда все же чрезмерный. Но это обстоятельство, полагаю, предпочтительнее женского равнодушия или антипатии.

Я редко вспоминаю свое детство, хотя оно было вполне счастливым и даже прикольным из-за моей многочисленной и эксцентричной итальянской родни, которая появилась в моей жизни достаточно рано. Честно говоря, сам факт моего появления на свет божий можно назвать чудом. Мой отец Питер Лоутон был редким экземпляром патологического интроверта, угрюмого и нелюдимого, и, несмотря на свою весьма привлекательную внешность, долгое время сторонился женщин. Во всяком случае, он так мне рассказывал, и я ему верил: отец просто не умел врать. Другое дело – моя мать, Сильвия Санторо, красивая, но чрезмерно коммуникабельная и эмоциональная женщина. Подозреваю, что при встрече со своим будущем мужем, этим эффектным дикарем, она отчаянно влюбилась в него. А спустя некоторое время, Сильвия, вероятно изнасиловала беднягу (не буквально, надеюсь), чудесным образом женив его на себе. Очевидно, обалдевший мужчина находился в такой прострации от случившегося, что еще некоторое время пребывал в зомбированном состоянии, адекватно не воспринимая реалий. Мое рождение, видимо, привело его в чувство. Впрочем, подозреваю, что темпераментные и экзальтированные родственники моей любимой матушки более основательно поработали над чувствами и характером мистера Лоутона, и через год после моего рождения мать уговорила своего мужа покинуть Англию и переехать на ее родину, в Милан. Многочисленная и любвеобильная итальянская семья Санторо решила, похоже, совместными усилиями вырвать своего «отмороженного» зятя из его глубокой, по их мнению, «заморозки», то бишь неспешного и размеренного бытия. Но они явно не учли хромосомный набор этого английского джентльмена-стоика. Наверное, отец согласился на переезд в Италию вполне осознанно, чтобы через какое-то время получить возможность оставить жену и сына на попечение их средиземноморской родни. И я его вполне понимаю. Думаю, что пробуждение этого героя женских грез от любовной сказки было достаточно жестоким, и о какой-то совместной жизни с семьей моей матери не могло быть и речи. Его мужества и терпения хватило на пару месяцев, а затем отец возвратился на родину. И это был лучший выход для всех. Если бы он остался в Милане – вероятность не до жить до своей старости у него была бы более чем реальной.

У меня запаса прочности оказалось больше – вероятно из-за того, что в моей крови присутствует ее «итальянская» составляющая. Но небольшое разрушение моей эмоциональной защиты все же случилось, к тому же совпало оно с гормональной перестройкой подросткового организма. Совпадение весьма символическое. Надо сказать, что наше общение с отцом длительное время ограничивалось редкими телефонными разговорами, состоящими обычно из пары-тройки банальных фраз. Когда мне исполнилось двенадцать, он все же соизволил пригласить нас с матерью к себе в гости. И мать согласилась, о чем впоследствии, возможно, немного сожалела, потому что наше недельное пребывание в доме отца открыло мне истину, быстро перепрограммировавшую мое сознание: оказывается, свобода существует! Я впитывал благостную тишину отцовского дома, пьянея от уютного и неспешного бытия, наслаждаясь умиротворением и покоем окружающего пространства. Конечно же, я мечтал о постоянстве такого блаженства. И в осуществлении этого желания мне неожиданно, но вполне сознательно помог отец. Нам было уютно вместе молчать, заниматься своими делами, а при обоюдном, нечасто возникающем желании – поболтать или подискутировать на какую-нибудь тему. Все же осознание того, что ты не одинок, спасает от ощущения оторванности от мира, по крайней мере в моем случае. Мы не стали с ним задушевными друзьями по той причине, что исключали для себя возможность изливать кому-либо свои душевные переживания. Это качество просто не входило в наше хромосомное наследие. Хотя, думаю, что у отца, безусловно, все обстояло более серьезно, чем у меня. Когда мы с матерью приехали к нему погостить, ему было уже за пятьдесят; конечно же, багаж прожитых лет не мог не оставить на характере этого замкнутого и сурового мужчины шероховатостей и трещин, при этом пощадив его внешность. Появившиеся морщины и седина придавали киношной красоте отца образ мужественного героя. Так что местные фанатки Клина Иствуда получили возможность лицезреть двойника любимого актера, занимающегося вполне обыденными делами.