Текст книги "Как пальцы в воде"

Что же касается матери – она помогла мне совершенно невольно. Будучи по натуре очень деятельной, Сильвия изнывала от безделья и скуки. Англичане показались ей еще более замкнутыми и необщительными, чем прежде, что было не так уж далеко от истины. Наслаждаться великолепием природы прибрежного городка женщине надоело через пару дней. А так как летние каникулы только начались, мать – не без нашего с отцом совместного давления – все же решилась оставить меня в Англии на некоторое время. Так что «некоторое время», оговоренное когда-то с Сильвией, к моей непередаваемой радости, длится уже более двадцати лет. Не могу сказать, что это счастье далось мне без моральных и нервных потерь. Впрочем, оно того стоило. Даже сейчас, находясь на немалом расстоянии от Милана, моя мать и вся остальная многочисленная родня, особенно ее женская часть: бабушки, кузины, жены и даже соседки – пытаются быть в курсе всех моих дел. Я свято выполняю взятые на себя обязательства: раз в неделю общаюсь с Сильвией (она предпочитает, чтобы я называл ее по имени, мне тоже так более комфортно) по скайпу. К этому дню я готовлюсь не только морально, но и технически, то есть занимаюсь организацией всевозможных ухищрений: звонка в дверь, телефонной трели или сбоев в электронной связи, – которые случаются с подозрительно частой регулярностью. Я люблю Сильвию и всю свою родню, но находиться под их «неусыпным оком», к тому же пытающимся контролировать меня круглосуточно, без перерыва на сон, обед и другие мои потребности… это слишком! Такая опека может сломить даже более крепкого человека, чем я. А если еще учесть, что на обычное взаимное приветствие у нас уходит не менее получаса, а прощание затягивается в воронку бесконечности, то мне элементарно просто не хватило бы времени на все остальное.

Родственники долго не могли смириться с моим желанием жить с отцом, но нужно отдать себе должное: я смог настоять на таком, твердом, намерении остаться с ним, аргументируя это решение вполне весомыми доводами.

Дело в том, что несколько поколений семьи Санторо успешно занимается фармацевтическим бизнесом, и меня с детских лет интересовали медицина и химия. А в Тауэринг-Хилле есть и медицинская школа, и химико-фармацевтический университет. Благодаря Сильвии у меня не было проблем с английским языком, школьные дисциплины я тоже усваивал весьма успешно, поэтому меня приняли в государственную среднюю школу. Получив GCSE – сертификат о среднем образовании, я продолжил обучение в медицинской школе, освоил программу A-levels и, успешно сдав экзамены, поступил на факультет химических технологий университета. Получив степень бакалавра естественных наук, я не стал продолжать обучение на курсе высшей ступени, завербовавшись в армию. Полгода проходил предварительное обучение при бригадном депо, а затем прослужил еще три года в отделе разведывательного корпуса, косвенно связанного с Хоум-офисом. Но затем по некоторым причинам ушел с государственной службы и поступил в небольшую юридическую фирму в Брайтоне, принадлежащую моему армейскому другу. Это был правильный выбор, несмотря на то что поначалу мне было достаточно трудно: скудность моих познаний в юриспруденции не могла меня не огорчать. Поэтому я стал совмещать работу с учебой – по вечерам и выходным дням. Заочно окончив Лондонскую межуниверситетскую школу права и получив степень магистра, я стал ощущать себя увереннее. Тем временем наша фирма стала вполне преуспевающей, и мне было несложно отрабатывать столько часов, сколько было необходимо для безбедного существования. Слонялся я по большей части в офисах, выслушивал показания и делал предварительную работу для своего босса. Это была вполне обычная жизнь, которая могла бы продолжаться достаточно долго, и в конечном счете я стал бы полноправным партнером… Однако все закончилось в один день, который был вполне обычным, но почему-то я вдруг осознал, что мне ужасно скучно. Скопив за это время небольшой капитал и даже получив неплохое наследство от одного своего итальянского родственника, я мог позволить себе взять тайм-аут, что, собственно говоря, и сделал, решив возвратиться в Тауэринг-Хилл, чтобы поразмышлять над своей дальнейшей жизнью. Мой отец тогда служил в полиции города обычным констеблем. Как его туда занесло – отдельная история. И конечно же, тяжелый характер моего родителя доставлял массу проблем как ему самому, так и всем окружающим. В конце концов он ушел в отставку и стал работать в службе безопасности фармацевтической компании «Старлингтон энд Парк». Возвратившись домой, я некоторое время бездельничал, но длилось это недолго. Спустя пару месяцев мой отец умер. Его смерть стала для меня более жестоким ударом, чем я мог представлять когда-то. Все случилось неожиданно и вроде бы без видимых на то причин. Отец никогда ни на что не жаловался, и я даже не видел, чтобы он принимал какие-нибудь лекарства. Как оказалось впоследствии, этот скрытный, суровый и физически крепкий с виду мужчина умер от сердечной недостаточности. Бездыханное и холодное тело отца обнаружил я, когда далеко не ранним утром постучал в его спальню и не услышал ответа. Я не знаю, как прошла последняя ночь (или ее часть, может, час, минута?) моего родителя перед его уходом в вечность. Накануне вечером все было в порядке. Возможно, он не захотел сообщать мне о своем недомогании. А я, как обычно, был поглощен делами, которые мне тогда показались очень важными, такими «важными», что даже потом мне было сложно вспомнить суть их значимости для себя. Отец же, заметив мою загруженность, плотно задраил все свои эмоциональные шлюзы и не стал беспокоить меня «по пустякам»… Одно время меня мучили мысли, что, возможно, среди ночи ему стало плохо, а я дрых, как суслик-песчаник, и ничего не слышал. Может, он звал на помощь, которую я не оказал и теперь уже никогда не смогу это сделать… Успокаивало меня только одно: отец был доволен нашим совместным проживанием, мне даже кажется, что он был действительно счастлив, хотя мы с ним никогда не говорили о своих чувствах. Несомненно, я рос и формировался под его, в основном молчаливым влиянием. Именно отцу я обязан тем, что смог в себе выработать требовательность, целеустремленность и ответственность, а ведь никаких психологических бесед он со мной не проводил, наше с ним общение происходило в большей степени на каком-то, телепатическом, уровне. До переезда в Англию я мог похвалиться только повышенной эмоциональностью и бесплодным растранжириванием своих сил, способностей и времени. Без всяких усилий со своей стороны, отец помог мне обрести вектор приложения моей беспорядочной деятельности, чуть охладивший бурлящую доминанту моего итальянского темперамента. Тот факт, что на момент приезда в Тауэринг-Хилл я был еще неоперившимся птенцом, может, конечно же, служить некоторым оправданием моей безалаберности, но, боюсь, состояние собственной инфантильности могло затянуться надолго, присовокупив ко всему прочему проблемы пубертатного периода. Сейчас, по прошествии какого-то времени, я стал лучше понимать отца. И как мне кажется, за этой маской суровой отстраненности от внешнего мира скрывался достаточно азартный человек, который так и не смог реализовать свою авантюрную сущность. Не знаю почему, но именно такое ощущение осталось в моих воспоминаниях о нем.

После смерти отца у меня начался период депрессии, перманентно прерывающийся философско-созерцательными раздумьями и вяло текущей рефлексией, плавно перетекающими в тоску и уныние. Но природный оптимизм, жизнелюбие и желание сохранить свое реноме – «bella figura» – своеобразный кодекс норм и принципов внешнего поведения, очень важный для итальянцев – по всей видимости передался и мне. Моя мать никогда не позволяла себе выйти на улицу – даже в соседний магазинчик за хлебом – небрежно одетой, в старом платье, с унылым лицом, похожим на сморщенную куриную гузку, и с гнездом волос на голове. И совсем не потому, что Сильвия играет на публику, просто она пытается всегда и всех восхищать своей красотой. И в этом плане моя мать отнюдь не уникальна: для многих итальянцев такое отношение к себе и окружающим – норма. Поведение, стиль общения, речь, манера одеваться – все у них подчиняется внутренней логике игры.

И вот как-то раз, в период моих нелегких раздумий о собственном предназначении, мне позвонил мой приятель по университету Макс Адлер, возглавляющий один из отделов столичного Центра биохимических исследований и молекулярной диагностики, и предложил работу. И этой исследовательской деятельностью я очень увлекся… да так, что решил поднабраться знаний и опыта, чтобы впоследствии организовать свое дело в Тауэринг-Хилле. Пройдя в Центре серьезную подготовку и обучение, спустя три года я смог реализовать эти планы.

Надо сказать, что нашему городу повезло с коррупцией. Не в том отношении, что ее нет, а в том смысле, что она незначительная, во всяком случае у многих жителей Тауэринг-Хилла сложилось именно такое впечатление. Градообразующим предприятием нашего городка стала фармацевтическая компания, основанная сэром Уильмом Старлингтоном и мистером Кристофером Парком в шестидесятых годах прошлого столетия. И сейчас в холдинг «Старлингтон энд Парк», кроме торгово-фармацевтического производства, входили несколько предприятий общественного питания и рекламное агентство. Почти двадцать лет президентом этой компании, в которой так или иначе работает большая часть населения города и его пригородов, являлась Элизабет Старлингтон, женщина амбициозная, умная и достаточно жесткая. И уж если кумовство и семейственность имели место быть, то все же, думаю, в небольших масштабах и более-менее адекватном формате, хотя бы по той причине, что в первую очередь миссис Старлингтон оценивала своих сотрудников в зависимости от их профессиональных качеств. К счастью, я не работаю на эту женщину, бесспорно выдающуюся во всех отношениях, просто потому, что не люблю подчиняться, хотя в некоторой степени все же завишу от руководства холдинга, так как несколько лет арендую офис и две лаборатории в здании, принадлежащем «Старлингтон энд Парк». Надо заметить, что я вложил в свое дело немало средств, сил и времени, но был вполне доволен своим выбором. Тем более что год назад каким-то чудом я смог стать членом профсоюза Ассоциации Британских Сыщиков. «Чудом», потому что с той рекомендацией, которую мне дал Алекс Теллер, инспектор полицейского участка Тауэринг-Хилла, меня бы даже не взяли и в клининговую компанию. Поначалу работа на детективном поприще не очень-то вдохновляла меня на особые подвиги. Может из-за того, что ко мне обращались с банальными, а иногда и откровенно неприятными делами. Ничего захватывающего или интересного… выслеживать чужих жен, любовниц (мужей, любовников), а затем снимать на камеру их сексуальные утехи… Что в этом увлекательного? Меня уже и так тошнит от всеобщего «сексоголизма». Поэтому моя небольшая компания занималась в основном лабораторными исследованиями, выполняя заказы на проведение различного рода анализов. За пару месяцев до моего предполагаемого отпуска к нашему небольшому коллективу присоединился Фрэнк Тодескини, хороший приятель Макса и отличный программист. Правда, у него не было подготовки в «биохимической» деятельности, но что касается его осведомленности в сфере информационных технологий – ему не было равных, по крайней мере среди моих знакомых. И Тодескини оказался намного полезнее, чем предполагалось мною ранее, казалось, этому парню известны все интернет-узлы нашей галактики. Надо сказать, за время нашей совместной работы мы с ним нашли общий язык, но близкими приятелями стать не успели. Теплая атмосфера, возможно, не самое главное в деятельности большой компании, но в моем коллективе трудилось всего лишь несколько человек, а я убежден: только в нормальной и дружеской обстановке (без фамильярности) работается радостно и плодотворно. И мне искренне хотелось продолжить наше с Фрэнком общение и в свободное от работы время. Хотя поначалу он показался мне прожженным циником, алчным и беспринципным. Но Макс отзывался о нем очень хорошо, и я посчитал, что первое мое впечатление об этом хакере, вызвано, видимо, продуманным им образом. И через очень короткое время я понял, что не ошибся в своем, более взвешенном, предположении. Тодескини обладал, на мой взгляд, очень редким качеством: нередко он оценивал людей и обстоятельства под каким-то своим, достаточно неожиданном, углом зрения. Кроме того, импонировало мне и своеобразное чувство юмора Фрэнка.

После моего возвращения домой я еще не виделся с ним. Тодескини жил в Лондоне и за время нашей совместной деятельности приезжал в Тауэринг-Хилл совсем не часто.

Размышляя о своих планах на сегодняшний день, я вдруг вспомнил, что вчера по телефону разговаривал со своей приятельницей Лорой Кэмпион. И тут меня внезапно осенило: в этом-то и заключались неприятные «крошки» моего утреннего беспокойства. Женщина была явно чем-то расстроена, говорила со мной в какой-то странной, несвойственной ей, манере. Речь Лоры была немного скомканной, и в ее голосе, как мне показалось, прозвучали тревожные нотки, которые она пыталась скрыть. А я, немного перебрав с выпивкой, прозрел на этот счет только сегодня! Хорошо, что хотя бы не забыл о самом факте состоявшейся беседы! Как вообще этот момент мог вылететь у меня из головы? По-видимому, нельзя мне так много отдыхать… или выпивать? А может, мне показалось? Возможно, Лора, почувствовав, что я не один, ощутила неловкость и свернула разговор? Но сделать какие-то выводы я не успел, услышав приятный рингтон своего мобильного телефона – «для друзей».

Даже не посмотрев на экран дисплея, я понял: звонит сам объект моих сиюминутных раздумий. Приветливо поздоровавшись, я даже не сразу узнал голос своей приятельницы. Мои губы автоматически растянулись в радостной улыбке, а в моей голове промелькнула мысль, что Лора, очевидно, научилась читать чужие мысли и позвонила, чтобы внести ясность в мои размытые воспоминания о нашем вчерашнем разговоре. Но через мгновение мое благодушие сменилось недоумением и беспокойством: голос женщины звучал приглушенно и торопливо, будто она боялась чужих ушей. Из трех реплик мисс Кэмпион я сделал три вывода: во-первых, моя интуиция работает также хорошо, как и ранее, во-вторых, мучившее меня тревожное предчувствие касалось Лоры, и, в-третьих, мои планы на завтрашний день нужно пересмотреть по той простой причине, что журналистку хотят убить, так ей, во всяком случае, кажется. А я могу помочь мисс Кэмпион понять, что с ней вообще происходит, и при необходимости предпринять возможные способы предотвращения ее преждевременной смерти.

Честно говоря, я был не очень удивлен услышанным, так как уже слышал похожие стенания этой дамы, но раньше ей удавалось самостоятельно решать различного рода трудности. Дело в том, что свою деятельность в качестве журналистки Лора начинала в аналитическом жанре, специализируясь в сфере театра и кино. Со временем ее рецензии, обзоры, статьи стали достаточно авторитетными в этой области искусства. И журналистка успела приобрести известность как проницательная театральная критикесса, своего рода «предсказательница» будущих звезд в этой, весьма притягательной, сфере. Мисс Кэмпион обладала даром рассмотреть в обычной, казалось бы, артистической «породе» настоящие самородки, поэтому для многих ее рецензии были либо приговором, либо путевкой к славе. Но спустя некоторое время Лора решила стать стрингером, то есть работать в жанре журналистских расследований. Как она сама мне признавалась, этот вид деятельности ей намного интереснее и выгоднее. Конечно же, женщина знала и о возможных опасностях, связанным с этим видом журналистики, но желание подвергнуть свою жизнь риску являлось для нее, вероятно, каким-то дополнительным удовольствием.

С Лорой меня познакомила миссис Старлингтон, когда я удосужился попасть на какую-то театральную премьеру. Обе женщины, как оказалось, нередко совместно проводили время на различного рода гламурных мероприятиях, киношных и театральных тусовках, к тому же Элизабет была давней поклонницей театра и кино. Общих интересов у этих дам было достаточно, дабы со временем стать хорошими приятельницами, но, судя по всему, не подругами. Для миссис Старлингтон – похоже, само понятие женской дружбы – вне сферы ее понимания.

Зато мы с журналисткой стали хорошими друзьями, хотя могли бы стать и любовниками, но я рад, что этого не произошло. До знакомства с Лорой я считал – как, впрочем, большинство людей, – что дружбы между мужчиной и женщиной не может быть априори, особенно если они физически друг другу симпатичны; и уж если между ними пробежала искра – исход дальнейших отношений вполне логичен и предсказуем. Самое любопытное: все эти факторы имели место. Впрочем, нас что-то удержало от такого очевидного, а иногда даже обоюдно желаемого развития событий, хотя и я, и она на тот момент находились в свободном полете. И это «что-то» – вероятно, можно назвать «чутьем». Уверен, мы оба ощутили, что хорошие, дружеские отношения между нами будут более продуктивными для нашего общего, но «параллельного» будущего.

Наше знакомство произошло года два назад. И даже сейчас я не могу объяснить, почему меня к ней потянуло (внешность Лоры весьма далека от того женского образа, который активизирует постыдную необузданность моего воображения). Журналистка обладает несколько пышными формами. Но она относится к тем очаровательным дамам, которым легкая полнота придает женственность и шарм. Эта тридцатисемилетняя женщина выглядела моложе своих лет благодаря открытому, даже несколько наивному взгляду и притягательной, очень искренней улыбке. Несмотря на свою профессию, ей, похоже, хотелось верить в Божий промысел, а именно в то, что человек по своей божественной сущности не способен на зло. И даже позже, когда она осознавала свою ошибку, начинала искать оправдания объекту своего заблуждения, что, надо признать, ей удавалось нередко. Да и саму Лору многие поначалу воспринимают как застенчивую библиотекаршу, способную только на стеснительное порицания нерадивого пользователя за сдачу книги с годичным опозданием. Во всяком случае, так подумал я, когда увидел женщину впервые. Возможно, из-за темных густых волос, заплетенных в нереально длинную аккуратную косу или из-за старомодных очков в грубой оправе. А уж ее мягкая манера общения, тем более не могла ассоциироваться с жесткостью и злой иронией. Но это впечатление оказалось обманчивым. В своей работе Лора могла быть достаточно бескомпромиссной, решительной и желчной. Видимо, при знакомстве с журналисткой, я не сразу обратил внимание на ее твердый, несколько тяжеловатый подбородок и широкую линию лба. В тот момент меня все же пленили достаточно выдающиеся формы женщины, хотя ее жизнерадостная и ослепительная улыбка была не менее притягательна. А Лоре понравилось во мне, как она впоследствии призналась, умение слушать и проявлять искренний интерес к собеседнику. Наше с ней знакомство и последующее общение состоялось легко и непринужденно, к тому же мы быстро поняли, что дружеские отношения принесут нам больше пользы, нежели обычная любовная интрижка. Лора, отличающаяся особой проницательностью, сразу сообразила, что я предпочитаю свободу от каких-либо обязательств и не собираюсь в ближайшие годы искать себе постоянную спутницу жизни. Иногда, размышляя над этим вопросом, я все больше склоняюсь к мысли, что брак, в любой его форме, отнюдь не улучшит мои личностные качества. А кроме того, уж точно не доставит ожидаемого счастья моей потенциальной супруге. Честно говоря, холостяцкий образ жизни для меня более удобен, по крайней мере сейчас. Так что, перефразируя Сартра, могу сказать: я не одинок в своем одиночестве, поэтому компания у меня с самим собой вполне приятная.

А мисс Кэмпион стремилась совершенно к другому; далеко не многие дамы, независимо от своих личных качеств, способны подавлять свои природные инстинкты. Да и зачем? Лора мечтала о семье или хотя бы о ребенке, но пока ее желания оставались в состоянии застывших на неопределенное время фантазий. Конечно же, она никогда не плакалась мне из-за своей личной неустроенности, но ведь, чтобы понять или почувствовать другого человека достаточно пространства между строк. Тем не менее сложившиеся отношения между мной и мисс Кэмпион нас вполне устраивали. Вообще-то, я уверен, сексуально-романтическая связь усложняет общение: начинаются взаимные претензии, выяснения отношений, ссоры, примирения, ревность… Список причин, отравляющих взаимное влечение, можно пополнять ежедневно. О какой дружбе при таких обстоятельствах может идти речь?

…В конце концов я закончил мысленный анализ своих отношений с журналисткой и перешел к проблемам текущего дня. Честно сказать, просьба моей приятельницы все же заставила меня призадуматься, но не о сиюминутных и конкретных шагах предполагаемой помощи (будет подробная информация – будет активность моего мозга), а о планах на завтра.

Мои надежды на завтрашний вечер, далекие от платонического созерцания роскошного тела Дениз (вчера оно уже состоялось) разбились. Не могу сказать, что «говорящая» сексапильность женских форм меня так уж привлекает, скорее наоборот, но иногда я бываю не очень придирчив, по всей видимости, в такие дни мои гормоны настойчиво заставляют меня проявить мнимую близорукость. Хотя Дениз вполне отвечала моим требованиям: в ней гармонично сочетались интеллект и физическая привлекательность. Вчерашнее свидание было очень обещающим. И я уже даже спланировал антураж нашей следующей встречи: отменный ужин в ресторане, отличное шампанское, а затем приятное продолжение вечера у меня дома. В качестве музыкального оформления десерта я выбрал композицию патриарха канадского фольк-рока Леонарда Коэна «Моя тайная жизнь». Этот автор и певец очень нравился Дениз, мне, впрочем тоже. Так что завтрашний день обещал быть очень приятным… Что ж, придется эти планы отложить на будущее, а свое либидо сублимировать в более высшую форму существования сексуальной энергетики – то есть интеллектуальную. Конечно, мне не верилось, что Лоре угрожает серьезная опасность. Женщины, к тому же творческих профессий, склонны преувеличивать реальные факты; тем более, как уже упоминалось, существовало еще одно важное обстоятельство: в прошлом мисс Кэмпион уже были подобные прецеденты.

Мы не виделись с Лорой более двух месяцев. В конце июля она уехала в Париж, а затем отправилась в круиз. А я почти весь август отдыхал в Италии. За это время мы пару раз созванивались, но ограничивались обычными фразами. Что могло приключиться с этой чрезвычайно любознательной дамой, проявляющей к тому же бульдожью хватку в поиске сенсации, за прошедший период времени? Мое любопытство вдруг ожило, пробудившись от затянувшийся летаргии; встрепенулся от неожиданного и долгожданного триггера адреналин, впавший за время моего отпуска в тоскливо-дремотное состояние; да и азарт предстоящей охоты (сейчас меня могла бы устроить даже видимость оной) взволнованно замер в предвкушении приключений. С такой женщиной, как наша журналистка, это вполне возможно: несмотря на свою внешнюю серьезность и «правильность», она совсем не лишена хорошей порции авантюризма.

Но вдруг в этом, моем радостном, возбуждении появилось неприятное послевкусие… так бывает, когда откусив яблоко, чувствуешь в его сочной и ароматной мякоти мерзкий привкус гнили, затмевающий все гастрономическое удовольствие. И дословно вспомнилась произнесенная Лорой фраза. Она сказала: «Я чувствую, что меня убьют!» Все же наши ощущения, если они искренние, мы выражаем автоматически и конкретным глаголом. Журналистка не сказала: «знаю, что убьют», «думаю…», «предполагаю…», – а именно «чувствую», хотя ее нельзя отнести к категории очень мнительных и суеверных дам. Несомненно, мы далеки от животных, улавливающих, к примеру, землетрясение или другое стихийное бедствие, но я не сбрасываю со счетов и человеческое чутье. А что имела в виду испуганная женщина, применив слово «чувствую», хотя ее достаточно сложно устрашить? По каким-таким приметам можно почувствовать собственную смерть, если, конечно, человек не страдает серьезным заболеванием? Мое шестое чувство угрюмо и тоскливо безмолвствовало, видимо решив, что в этот раз я не стану обращать внимание на любые его предостережения, просто заглушив и залив их адреналиновым потоком гипотетической авантюры… Если бы в тот момент мое предчувствие не стало бы молчать… мое будущее могло быть более приятным. А возможно, интуиция и пыталась что-то сказать, но мой мозг услужливо и вовремя подсуетился и стал нашептывать мне различные рискованные факты из биографии мисс Кэмпион, а память освежила ее проблемы с сердечно-сосудистой системой (известно, что таких больных часто посещает страх близкой смерти). Такой вариант тоже нельзя было исключить, ведь Лора давно мне жаловалась на свои проблемы со здоровьем, но, по-моему, она не очень-то торопилась к врачу. Вероятно, отпуск журналистки был очень бурным, а это обстоятельство никоим образом не способствует укреплению здоровья. Вот и разгадка ее состояния. Облегченно вздохнув, я вдруг осознал, что мое внутреннее чутье совсем не получило удовлетворения и продолжает пребывать в беспокойном состоянии.

…Возможно ли изменить судьбу? Мне кажется, нет. Даже если бы я тогда по-другому расценил известные мне факты, обстоятельства и роль некоторых участников всех последующих событий – сложилось ли бы все иначе? Мы ежедневно, а часто и ежесекундно, своими действиями вольно или невольно влияем на судьбы многих других людей, почти не задумываясь над этим. Вряд ли другой, мною выбранный, путь изменил бы исход всей случившейся впоследствии истории. Разве мы можем соперничать с прерогативой Высшего Разума? Впрочем, если вспомнить Брэдбери, – вполне вероятно, «гром» имел бы шанс состояться.

Лора звонила мне из Лондона (гостила у своих родителей). На днях она должна была возвратиться домой и рассчитывала встретиться со мной как можно скорее.

После разговора с журналисткой мне было уже сложно переключиться на другие дела. Меня вновь охватила лихорадка, сродни любовной, а затем к ней присоединилась неуемная жажда деятельности. Мои мысли, подогретые таким зудом, завертелись в вихре пляски, они сталкивались друг с другом, разбегаясь и оседая где-то на краю моего сознания. Было бы, конечно лучше, если бы они там расположились упорядоченно, по «файлам», чтобы при необходимости я смог бы «перетащить» нужную мысль на «рабочий стол» своего сознания.

Женщина так озадачила меня, что я даже не обратил внимание на непривычную тишину, царящую в доме. Я люблю музыку и редко обхожусь без ее звучания, даже в качестве фона. По-моему, Нитцше утверждал, что «без музыки наша жизнь была бы ошибкой», и я абсолютно с ним согласен. При выборе той или иной музыкальной композиции я обычно прислушиваюсь к себе, чтобы уловить: какая мелодия меня порадовала бы в конкретный момент. Немного подумав, я поставил композицию Эрика Клептона «Река слез», очевидно, повинуясь какому-то подсознательному порыву, хотя ее ошеломительная, вытягивающая душу, энергетика грусти и печали никак не соответствовала моему возбужденному настроению. Но сегодня она меня особенно тронула, вызвав в моей душе такую тоску, что мне стало не по себе. Неожиданно на глаза стали наворачиваться слезы, неприятно меня поразив. Не помню, когда я последний раз чувствовал их солоноватый вкус. Что со мной случилось, может, заболел? Какие еще возможны объяснения, ведь я не отличаюсь особой чувствительностью? Дослушивал мелодию я в несколько растерянном состоянии: необыкновенный восторг окрасился ощущением неясного беспокойства.

Нужно было чем-то себя занять хотя бы до завтра. Понедельник не всегда тяжелый день, по крайней мере, в сложившихся обстоятельствах. А чем заняться сегодня? Такие ситуации исключительны для меня, и я даже растерялся от неопределенности и странной бессмысленности сегодняшнего дня. Энергетического потенциала во мне было предостаточно, а вот возможности его реализации оказались вне зоны моего сознания. И стало абсолютно понятно, что я уже не смогу ни на чем сосредоточить свое внимание. И чтобы не заниматься бесплодной мастурбацией мозга, гоняя свои мысли по одному и тому же кругу, необходимо увлекательное занятие. Самый оптимальный выход в такой ситуации – интересное общение или любовное свидание, но реально претворить что-либо из этих теоретических вариантов мне не представлялось возможным. И я решил поехать в Лондон и просто погулять по городу. Тем более что погода улучшилась а, судя по всему, она неплохо постаралась, не стоило игнорировать ее усилия. Но не успел я подняться на второй этаж, как вновь услышал звонок своего мобильника. Это был Фрэнк. Поговорив с ним, мне пришлось чуть подкорректировать свои первоначальные планы, что я и сделал с большой радостью. Изменения состояли в том, что в Лондон я поеду не на машине: не следует совмещать обычные посиделки с дальнейшим вождением автотранспорта.

Я еще утром подумывал позвонить Фрэнку, но меня обрадовала его инициатива. Он пригласил меня к себе в гости часам к пяти.

До полудня было еще немало времени, но я неожиданно нашел для себя увлекательное занятие. В Милане я купил себе пособие по персонологии, дабы хоть как-то загрузить свои мозги, хотя отношусь к околонаучным дисциплинам скептически, но не потому, что считаю их несостоятельными, а по той причине, что люди, позиционирующие себя: астрологами, экстрасенсами, магами и прочими специалистами – в лучшем случае закончили годичные курсы. Образная условность многих утверждений, иносказательность и «размытость» большинства формулировок позволяют немалому количеству таких «экспертов» «подогнать» свои выводы под реальную ситуацию без предоставления возможности объективно проверить истинность своих трактовок. Впрочем, я могу поверить человеку, посвятившего достаточно много времени изучению той же хиромантии или физиогномики, а в силу своей профессии меня всегда интересовала именно последнее. Нельзя спорить с очевидным: частое проявление определенных эмоций оставляет на лице характерные черты, позволяющих судить о личностных особенностях того или иного человека. Греческий философ Гермес Трисмегист еще пять тысяч лет назад высказал гениальную мысль: «Что внутри, то и снаружи». Сохранились сведения о том, что Платон по внешнему виду ученика определял его уровень интеллекта и способности к философии; Сократ оценивал свойства характера человека по мельчайшим движениям мышц лица. Безусловно, я не претендовал на такое знание «предмета», но понять общую тенденцию постарался. Мне даже удалось «потренироваться» на некоторых своих родственниках и знакомых, и результат этой «проверки» оказался более чем удовлетворительным.