Текст книги "Что рассказать вам об Иваре Маккое?"

Но самое главное, он этим не кичился, наоборот – помогал всегда. Подсказывал, аккуратно поправлял. В отличие от Дефо. Этот индюк вечно высмеивал, язвил. Помогал, правда, тоже, но лучше бы вообще ничего не делал, только заткнулся! Джей говорил, что я ошибаюсь, у Дефо это просто юмор такой. Ну, не знаю. По мне, он просто издевался над нами.

Хотя вы знаете, когда это все случилось… Тот вылет… Я после него вспоминала всех, плакала даже. Помню, подумала еще: а может, Джей и прав. Может, и не хотел он нас обижать, просто мы его не понимали. Я не понимала.

Первый боевой вылет состоялся примерно через неделю после аттестации. Это не было что-то плановое: подняли по тревоге и согнали в огромные космолеты вместе с десантом и разведкой. Летели долго, нас даже усыпили. А как разбудили – сразу же погнали к штурмовикам. Ивара и Леонарда, как самых лучших, посадили за штурвалы десантных шаттлов, так что я даже не успел толком пожелать парням удачи. Задачей же штурмовиков было прикрывать шаттлы, обеспечить безопасную высадку…

Знаете, вот интересно, вы действительно не будете ничего вырезать из этого рассказа? По-моему, вам запретили. А потому пишите: нечего там было прикрывать. Первый эшелон начал сближение с объектом, второй должен был стартовать с отставанием на полминуты.

Через десять секунд первого эшелона не стало.

А вот так! Просто исчез и все. Даже вспышки не было никакой. Есть корабль – и в следующую секунду нет корабля. Одного, другого, третьего… Сто двадцать шаттлов и примерно двести штурмовиков.

Я ушам своим не поверил, когда в шлеме прозвучал приказ идти на второй заход. Помню, подумал еще, что это идиотская шутка. Но нет, вторая порция шаттлов отделилась от космолета-носителя, и я едва не заорал от ужаса, поняв вдруг, что они не видели произошедшего. Что, черт возьми, я мог сделать?! Где-то там еще могли быть Ивар и Леонард, но я ничем не мог им помочь.

Знаете, штурмовик – крайне маневренная штука, а у всех космических машин очень большое лобовое стекло. Я до сих пор считаю себя хреновым пилотом, но тогда я смог невозможное. Маневрируя на бешеной скорости, я облетал пассажирские шаттлы. Вглядывался в каждый, выискивал знакомые лица. И напрочь игнорировал приказы командования, так и сыпавшиеся в уши. Если честно, я до сих пор не понимаю, как мне это удалось, но Ивара я нашел. А Леонард… Налейте еще.

Леонард был в первом эшелоне.

Вытащить Ивара оказалось несложно. Мы слишком много времени провели бок о бок, так что сейчас он без раздумий последовал за моим штурмовиком, стоило только изобразить соответствующий цвето-световой сигнал – благо их я заучил накрепко. Пришлось как следует постараться, чтобы не врезаться в своих же, но мы выбрались в пустое пространство чуть в стороне. В наушниках уже не слышалось угроз или приказов – только неразборчивые слова, обрывки ругательств, перемежающиеся растерянной тишиной. С нашего места было прекрасно видно, как вторая волна штурмовиков и шаттлов выстроилась боевым порядком, потекла вперед, и опять исчезла.

Я почти ничего не видел – слезы застилали глаза. При таком низком уровне гравитации, что по инструкции полагалось устанавливать в кабине штурмовика, слезы не текут по щекам, а так и остаются на веках прозрачными шариками. Я как сквозь кривую линзу смотрел на пустоту впереди, на шаттл Ивара, одиноко болтавшийся по правому борту. Потом в наушниках раздался противный писк, и панель приборов потухла. Нас автоматически затаскивали в посадочный шлюз.

Когда двигатель затих, я стянул с головы гарнитуры и кое-как вылез наружу.

Наверное, нет смысла описывать, в каком мы были состоянии в тот момент. Могу лишь сказать, что на Ивара смерть стольких людей, особенно Леонарда, подействовала катастрофически и необратимо. В тот самый первый момент, уже все поняв по моему лицу, он просто одеревенел. Застыл, не реагируя на слова и прикосновения. Боже, как же я испугался. Тормошил его, дергал до тех пор, пока за нами не пришли офицеры. Да, не смотрите на меня так. Нас бросили в карцер, а потом судили. За неподчинение приказу и дезертирство.

На суде и до него Ивар не проронил ни слова. Казалось, он не станет возражать, даже если нас приговорят к смертной казни. Но так далеко не зашло. Нас всего лишь разжаловали и отправили… Ну да, вы верно показываете. Туда, в десант.

Я даже не расстроился почти. Потому что постоянно был готов к тому, что меня признают непригодным к полетам и вместо штурвала сунут в руки излучатель. Ивар же, кажется, и не заметил перемены. Мне пришлось поддерживать его под руку, когда мы шли от зала дисциплинарных слушаний. Он безучастно смотрел, как я пакую в коробку наши с ним вещи, даже не изменился в лице, когда пришлось сдать синюю форму летного отряда и облачиться в безликую черную робу десанта. И даже не поморщился во время перенастройки чипа, а это, скажу вам, побольнее было, чем когда я на ферме ногу при падении с лошади об камень раскроил.

Мне очень хотелось с ним поговорить, растормошить как-нибудь, но слова застревали в горле. Что сказать в таком случае? Они все мертвы, но главное, что жив ты? Черт побери, это единственное, что приходило мне на ум. Но я всерьез опасался, что вздумай я это брякнуть, Ивар немедленно приставит к виску карманный излучатель.

Когда я все-таки выдавил из себя утешительные слова, они были какими-то идиотскими. Я попытался его заверить, что и в десанте будет неплохо, еще какую-то чушь в этом духе. Не помню точно. Как бы то ни было, мы оба знали, что это жалкая ложь. Тогда я сказал то, что надо было сказать, несмотря на всю банальность этих слов:

– Всё будет хорошо.

Но Ивар поднял на меня глаза, и по его безжизненному взгляду я понял, что ничего «хорошо» уже не будет. Если честно, я испугался этого взгляда до икоты. Потому что Ивар не унывал никогда. У него могли быть стерты руки в кровь и губы искусаны, но глаза всегда смеялись. А тогда… Они были мертвыми.

Я уселся на койку рядом с Иваром и положил руку ему на плечо. Он никак не отреагировал. Не знаю, сколько мы просидели так, когда дверь распахнулась.

– Рядовые Криг и Маккой, смирно! – отчеканил офицер с ярко-красными погонами дисциплинарного отряда. – Пора, парни, – добавил мягче.

Пока мы шли по коридору, я услышал, как кто-то из конвоиров сказал:

– Послушай, командир, Маккоя надо бы в медчасть, похоже.

– Надо бы, – согласился тот. – Но в десанте сами разберутся.

Меня от этого диалога холодный пот прошиб. Помню, подумал тогда, что они идиоты. Что все с ним будет в порядке, и никто не вправе сомневаться в этом. Впрочем, глядя на Ивара, трудно было не решить, что он рехнулся.

Нас привели в самую обширную часть Базы и сдали с рук на руки нескольким десантникам – видимо, не последних чинов, так как даже командир конвоиров отдал им честь. Десантники дождались, когда конвой уйдет, и переглянулись.

– А вот и наши герои… – протянул тот, перед кем все вставали навытяжку. Он окинул Ивара внимательным взглядом и покачал головой. – Дирк, проводи в медчасть. И бери их потом к себе.

– Сэр? – верзила с очень светлыми волосами и явственным акцентом удивленно на него посмотрел. – Но приказ…

– Да к черту! – отмахнулся десантник. – Пилоты нам не указ. Забирай обоих.

– Есть, сэр! – верзила довольно улыбнулся и аккуратно, хотя и не слабо подтолкнул нас вперед. – Вперед, парни, не стоять столб! Всё есть гуд.

И что «гуд» -то, хотел спросить я. Но Ивар вдруг пошатнулся, и все свое внимание я переключил на него.

А что, если его комиссуют? Вы даже представить себе не можете, как я перепугался тогда. Что мне делать, если его отправят куда-нибудь и упрячут в психушку, в то время как я тут накрепко застряну?

Но в медчасти заверили, что все будет нормально. Вкатили Ивару несколько уколов, велели Дирку до завтра освободить его от нагрузок. Немолодой доктор наказал прийти завтра, чтобы еще раз обследовать, и взялся за меня.

– Парень, тебе колоть или пообещаешь, что сам уснешь? – спросил, закончив со своими манипуляциями. – Ты вроде покрепче, хотя кто вас, молчунов, знает.

– Не надо лекарств, – покачал я головой и с беспокойством посмотрел на Ивара. Он все еще походил за застывшую статую. – Мне за ним надо присмотреть.

– Как знаешь, – пожал плечами врач. – Он уснет минут через двадцать. И если повезет, проснется только завтра.

– Ладно, спаситель, вставать, – верзила вздёрнул Ивара за плечи, поставив на ноги. – За двадцать минут как раз дойти.

Чуть позже мы узнали, что Дирк и его отряд были одними из тех счастливчиков, что сидели в шаттле Ивара. Вернувшись на Базу, я спас не только брата, но и добрую сотню людей. То, что было преступлением для пилота, оказалось подвигом для десантника. Это было удивительно и слегка неловко – вдруг оказаться героем для совершенно незнакомых людей. А еще дало весьма ощутимые преимущества. Верзила, а отныне наш командир, Дирк Норштайнер, на ломаном Всеобщем рассказал, что нас приказали бросить в самые худшие отряды и непременно в разные. Если бы не командующий полком, нам пришлось бы туго.

Поняв, что все действительно «гуд» и мы избежали очередного чана с дерьмом, в который нас приказали окунуть, я слегка повеселел. Ивар уже засыпал на ходу, и его пришлось поддержать, но, по крайней мере, он слегка расслабился.

– Хреново, – вздохнул Дирк, с сочувствием глядя на него с высоты своего огромного роста. – Для пилот, может, и нормальный, а десантник должен быть злой.

В ответ я лишь покачал головой. Ивар – десантник? Тогда это было смешно.

Каюта нашего отряда находилась в самом конце коридора. Я сгрузил уже практически спящего Ивара на указанную Дирком койку. Укрыл его тонкой мембраной, заменяющей одеяло, и сел на пол рядом. Закрыл глаза. На какой-то миг я почти поверил, что сегодняшний день – это просто кошмарный сон. Но черные кители десанта, койка, больше похожая на гамак, были слишком реальными.

Утро началось как обычно – с сирены. Поверьте, она одинакова везде. Резкая и противная. Вот только подъем у десантников был на два часа раньше, чем у пилотов. И времени на раскачку не было совсем. Я только-только успел продрать глаза, как на меня тут же наорали с соседней койки:

– Ты! Какого хера валяешься?!

Осмотревшись, я понял, что за те несчастные несколько секунд, что я приходил в себя, все остальные уже успели встать и наполовину одеться.

– Вставать! – прикрикнул на нас Дирк. – Шнелле! Я получать штраф за вас!

В общем, оказалось, что с момента подачи сирены до всеобщего построения на Полигоне должно было пройти… Три минуты. Три минуты, черт побери! У нас, пилотов, было полчаса до завтрака и двадцать минут личного времени после! И теперь вот три минуты…

Я-то думал, что за годы на ферме научился одеваться быстро. Какое там! Теперь пальцы словно склеились, стали толстыми и неповоротливыми, напрочь отказываясь соединять магнитные застежки ровно. В результате на построение я успел, но вот китель натянул на голое тело, а берцы – на босые ноги. Жесткие задники тут же вгрызлись в пятки, едва я пробежал пару сотен метров по коридору, и оставалось только надеяться, что у меня будет возможность вернуться в казарму после построения.

Вы уже догадались, что я ошибся?

На построении наш отряд оказался не в самом конце. Я сразу внимание-то не обратил, но потом заметил: пол и стены на полигоне были из черного квазипроводимого покрытия, создающего высококачественные голограммы на тренировках, а вот небольшая полоска у входа, где обычно обозначался старт или финиш, была самая простая, полимерная, красного цвета. Мы заполняли полигон отряд за отрядом, все двенадцать взводов вперемешку. Пришедшие пораньше становились ближе к центру, припозднившиеся – за ними, а опоздавшие – у самой стены, на пресловутой красной полоске. За опоздание отряда командиру начислялось два штрафных балла.

Я тогда еще не знал, что это только один полигон из двенадцати, ведь База была намного больше, чем мне казалось, но в тот момент я только и мог, что смотреть, как через все двери вбегают одетые в одинаковое обмундирование люди. Толпа людей. Упакованные в шаттлы, они не так давили своим числом. Это потом я выяснил, что на самом деле нас было не так уж и много там в масштабах армии – всего один полк, двенадцать взводов по двенадцать отрядов по двенадцать же человек в каждом.

Да не знаю я, откуда такая приверженность к цифре двенадцать. Вот у командования и спросите.

В общем, Ивар стоял рядом со мной. Он выглядел вроде получше, чем вчера. По крайней мере, уже не настолько бледным. И одет был куда аккуратнее меня – про рубашку, по крайней мере, не забыл.

Само построение было недолгим. Короткие отчеты взводных, потом капрал из полковой канцелярии зачитал несколько приказов. Командир полка согласно кивнул, пару раз что-то поправил – я особо не вслушивался. Хотелось есть, ныли стертые ноги, в туалет бы неплохо было бы сходить.

– Вольно! – приказ раздался, когда мочевой пузырь, казалось, готов был лопнуть.

Я облегченно выдохнул. Ну, здравствуй, сортир и горячий душ.

Вот, даже вам смешно. А я тогда еще искренне не понимал, куда попал. Не было ни туалета, ни душа. Был боевой экзокостюм, который все называли не иначе как «скелет», и излучатель. Я очень нескоро догадался, что ссать предполагалось прямо в костюм, там ведь все эти суперсистемы очистки и переработки. И гораздо позже сообразил, что стоили эти «скелеты» больше, чем жизни засунутых в них людей. Невероятно прочные, идеально контролирующие температуру и влажность – вот только весили примерно так же, как выглядели: как огромные железные машины. Это не гражданские версии, в которые так любят облачаться толстосумы на любой планете. Там больше понтов: облегченная броня, усиленные амортизаторы, приводы на всех суставах. И функция наложения голограммы поверх. Чтобы с цветом галстука гармонировала. А у нас было проще и серьезней. И тоже красиво по-своему.

Хотя они только на первый взгляд казались железными. На самом деле, там материал какой-то другой. Нам говорили – как броня насекомых, только прочней. Не знаю, не сравнивал. Но что-то от насекомых в их виде и правда было.

У Ивара почти сразу возникли проблемы – экзоскелет хоть и подгонялся по фигуре автоматически, все же имел свои пределы, а мой брат особенными габаритами никогда не отличался.

– На вот, – какой-то высокий белобрысый парень с очень грубыми, но выразительными чертами лица сунул ему свой китель. – Надень поверх своего, и прямо в них ныряй. Не развернешься, конечно, но толку от тебя все равно никакого.

С двумя кителями костюм закрылся. Ивар согнул и разогнул руки, сделал несколько шагов. Приводы сервомоторов тихо зажужжали, пластины брони сдвигались, подстраиваясь под параметры тела. Зашипела пневмосистема, активируя жизнеобеспечение.

Ивар дождался окончания подгонки и направился к оружейному стеллажу. Замер, давая сканеру считать чип, потом взял со стойки излучатель.

Моему костюму потребовалось гораздо меньше времени. Пары шагов и взмахов руками хватило, чтобы он плотно обхватил меня, как вторая кожа. Я покрутил кистью, сжал в кулак закованные в металлическую перчатку пальцы.

Получив предназначавшийся мне излучатель, я охнул: даже с помощью «скелета» эта хрень была тяжеленной. А без всех этих мини-движков и поршней его, наверное, и вовсе не поднять.

Дирк скомандовал выдвигаться на исходную и снял излучатель с предохранителя.

– Внимание, загрузка программы, – раздался откуда-то металлический голос. – Три, два, один…

К вожделенной красной черте финиша мы добрались, кажется, вечность спустя. Я уже не стеснялся пользоваться системами очистки в своем костюме, а пятки перестали болеть. Потому что на фоне того, как перетруженные мышцы буквально вопили от боли, ощущения от стертой кожи казались просто щекоткой. На одних зубах я переполз за полосу и не поверил своим ушам, когда раздалось:

– Зачетный круг. Готовность три, два…

Не знаю, как Ивар, а я обо всем забыл. Просто шел вперед, шаг за шагом, не глядя стреляя по сторонам. Но все-таки заметил, когда Ивар упал. Я остановился рядом с ним. Отряд нас ждать не стал. Дирк лишь покачал головой и махнул остальным рукой. Преследовавшие нас голограммы, похожие на роботов-спрутов из старого фильма, не торопились стрелять, но «жить» нам оставалось считанные секунды.

И тогда Ивар скинул «скелет».

– Сможешь меня нести? – голос у него был хриплый – видно, в горле пересохло от долгого молчания.

Я только кивнул. Мы бросили один излучатель, а второй Ивар пристроил у меня на плече, держа его просто голыми руками. Схватив его в охапку, я облегченно выдохнул: теперь вес почти полностью распределялся по железному корпусу, и идти стало несравнимо легче.

И поэтому я побежал.

Два новый солдат, да. Криг, конечно, быть больше крепкий. Я не думать тогда, что Маккой оставаться долго. Нет, я не сомневаться – он быть блестящий пилот. Но десантник?..

Я быть готовый к штраф. Вы должен понимать: у десантник есть одно заданий – выжить. Сколько человек погибать в бою – столько штраф получать командир. Я считай такое неправильный – не дать им шанс. Но первый бой? Без тренировка, без достаточный сила в руках?.. Потом я видеть, что сила этот человек совсем в другой. Не знать, как назвать… Гайст11
  Geist (нем. Дух) – понятие немецкой философии, означающее глубинную силу души, высшее проявление личности, абсолют. – (Прим. ред.)


[Закрыть].

Мой отряд выйти на позиция, но бой не прекращаться. Я тогда решить: сбой системы. Но не сбой. Просто Джейсон Криг нести Маккой, и тот стрелять от его спина. Они даже уложиться в норматив!

Штраф мне все равно записать, за экзокостюм на поле боя, который они оставить. Но очки за норматив перевесить. Криг добежать до конца вместе со всеми, и Маккой рухнуть, когда сирена отбой. Я приказать его будить и вести в медчасть.

Жалко его было, Шефа… То есть, он тогда, конечно, Шефом еще не был. Первые месяцы дались очень тяжело. Никогда не видел такого упорства у человека. Он ведь жилы себе рвал – в прямом смысле. Докторам даже пришлось навесить на него браслет, принудительно ограничивающий нагрузку, после того как он прямо в качалке пару раз отключился. Это мы потом узнали, что у него в том вылете друг погиб, а до этого странно было. Грешным делом думали, что выслужиться пытается, в пилоты вернуться… Дразнили даже. Но быстро перестали. Глупо как-то дразнить человека, который никак не реагирует. Шеф… вы понимаете, он ведь не разговаривал почти полгода. Даже с братом своим сводным. Лишь только на тренировках иногда подавал голос – исключительно по делу. К нему быстро научились прислушиваться.

У него было какое-то нечеловеческое чутье. Он будто через стены смотрел и видел все снайперские лежки, растяжки, засады и огневые позиции. А еще порой рявкнет, мол, берегите заряды – и будьте уверены, что в конце нас будет ждать засада. Немало стейков мы съели за ужином лишь благодаря его скупым словам. И шкура нашего командира оставалась целой чаще, чем у остальных взводных.

Только вот Шефу, кажется, на это было наплевать. Он мельком смотрел на таблицу результатов, сдавал излучатель и даже не морщился, влезая в кабину стерилизатора. Одинаково равнодушно жевал мясо, глотал биомассу, а по возвращении в каюту раздевался и ложился спать.

Да он даже во сне молчал. Видал я парней, которым башню сносило, – так что ни ночь, то концерт. Кто зубами скрипит, кто отстреливается, кто своих пересчитывает – всё от глюков зависит. Большинство же просто орут. Потому что мы же даже не знали, с кем воюем. Не возвращался еще никто. А неизвестность – она порой хуже реальной опасности. Что до Шефа, то у него, думаю, призраки были другие. Он закрывал глаза и будто умирал – даже не ворочался никогда. Только и приглядываешься – дышит, нет?..

Это случилось примерно через полгода. Обычный вечер, ничем не примечательный. Но вместо того, чтобы сразу уснуть, Шеф долго сидел на кровати, а потом вдруг спросил:

– Кто-нибудь видел этих ублюдков?

– Нет, – первым, как ни странно, ответил Эрик, угрюмее и нелюдимее которого еще поискать надо. – Ни их самих, ни кораблей, ни оружия.

– И от наших ничего не остается, – тяжко вздохнул Марк. – Ни обломков, ни тел. Как испаряются.

– Да, – Шеф прищурился, и должен сказать, мы еще ни разу не видели у него такого выражения лица. – Я знаю…

Больше он ничего не сказал ни в тот вечер, ни еще пару недель после, но потом постепенно начал оттаивать: односложно отвечать на вопросы, реагировать на шутки. И наконец-то стал хоть как-то комментировать свои предсказания на тренировках. Оказалось, ничего общего с экстрасенсорикой они не имели – всего лишь наблюдательность и способность анализировать. Мозги у этого парня были как компьютер. Его мускулы росли слишком медленно, и до оптимальной физической кондиции он пока не дотягивал, но до этого уже никому не было дела: уберечь Маккоя в бою стало нашей первостепенной задачей, потому что с ним мы неизменно побеждали, причем иногда совершенно невероятными способами.

И только тогда стало очевидно, как сильно переживал за него все это время брат. Этот бугай – и кто только надумал его в пилоты взять, десантник ведь до мозга костей! – все эти месяцы почти не лез к Шефу, только если не видел, что тот опять поранился, или во время боя. Зато теперь он буквально не отходил от него. Кажется, боялся, что тот снова замкнется, или, что еще хуже, подозревал чего… Был у нас один такой парнишка – в армию попал, потому что его отец в карты проигрался и, чтобы долг закрыть, сына в рекруты загнал. А у парня на Земле невеста осталась. Так он тоже поначалу молчал и к стене отворачивался. А потом ничего, привык. Биомассу наворачивал, нагрузки стал тянуть. Шутками сыпал, над чужими во все горло ржал. А через неделю намеренно сбил настройки экзокостюма, и ему оторвало голову. Даже сказал на камеры, что собирается делать, да, как назло, дежурные звук отключили и слишком поздно сообразили, что к чему.

В общем, за год Маккой все же пришел в норму. Не до конца, но все-таки. Даже улыбаться начал. В первый раз у нас чуть повальный инфаркт не случился. Был ведь один человек, а улыбнулся – и стал другой. Криг ликовал и орал так, что нам в стенку стучали, а Шеф только головой качал и улыбался шире.

Но по-настоящему мы узнали, кто такой Ивар Маккой, когда командира Дирка сделали взводным. Никто не ожидал, что он оставит командиром Маккоя… и никто не удивился. Это было нестандартное, но вместе с тем самое разумное решение.

Добрый день. Будьте любезны, приглушите немного свет. Спасибо. И, пожалуйста, минимум фотографий.

Помню ли я Ивара Маккоя? Конечно, у меня профессиональная память, я никогда не забываю своих пациентов. Тем более, с такими кодами в карте. Не говоря уже о часах нашей с ним работы.

Вообще, согласно уставу, я не должен рассказывать об обстоятельствах, сделавших его моим пациентом, и уж точно не имею права нарушать профессиональную тайну. Хотя сейчас, когда десятки «истинно подлинных» медицинских карт Маккоя уже вовсю гуляют по Сети… М-да. Всегда найдется тот, для кого деньги важнее принципов. Но я постараюсь ответить на ваши вопросы в меру… дозволенного.

Да, пациент, то есть рядовой Маккой, поступил в медблок почти сразу, как был переведен из Летного подразделения. Пришлось даже с медицинским досье поторопить, наша канцелярия вечно тянет с оформлением. ПТСР22
  Посттравматическое стрессовое расстройство, или «посттравматический синдром», – отложенная и/или затяжная реакция психики на стрессовое (психотравмирующее) событие, однократное или повторяющееся. Интенсивность симптомов ПТСР зависит от степени тяжести приведшего к нему события. – (Прим. ред.)


[Закрыть]? Нет, хотя зная, откуда он вернулся, это было самое очевидное предположение. И самое модное, чего уж там. Не буду нагружать вас малопонятными терминами, просто скажу, что симптоматика отличалась… Депрессия? Тоже нет, да и прошло слишком мало времени с того… хм, происшествия, чтобы ее диагностировать.

Нет, я не считаю, что вам и кому-либо еще нужно знать его диагноз и вообще информацию из настоящей медкарты. Скажу лишь, что стресс мешал Маккою успешно адаптироваться к армейскому режиму. Вообще к социальной среде. Он не мог нормально общаться, да и не хотел.

Только не думайте, что такое состояние легче. Для служащего как раз наоборот. ПТСР – повод для медосвидетельствования и досрочного расторжения контракта. Для лечения депрессии есть препараты и психотерапия. А человек, убитый горем, – это бомба замедленного действия. Он может уйти в хронику, – да, тогда это уже депрессия. А может пойти по сценарию обострения, и вы получите пациента в остром психозе с излучателем в руках.

Девушка, зря вы улыбаетесь. Люди умирают от горя. И с Иваром происходило именно это. Хорошо, что вовремя заметили неладное. Я знаю – читал и видел, – что многие, нахватавшись всякого из фальшивых досье, считают состояние Маккоя проявлением вины по отношению к погибшим. Я бы сказал, что вина за их смерть была лишь одной из целого комплекса причин.

Для того, чтобы понять его состояние, необходимо представить психологический портрет того человека, что попал ко мне тогда. Идеографический подход33
  В психологии: идеографический подход ориентирован на описание сложной целостности человека, его уникальной личности, в отличие от номотетического подхода, который выявляет и измеряет конкретные качества индивида в соответствии с принятой нормой. – (Прим. ред.)


[Закрыть] никто не отменял, что бы там Министерство себе ни думало… Хм. Простите. В общем, сразу скажу, от нынешнего Ивара Маккоя тот рядовой Маккой может существенно отличаться. Но корни все равно будут одни. Так вот. Мальчик-сирота с богом забытой планеты на окраине космоса. Ни семьи, ни друзей. Нет, к сожалению: сводных братьев нельзя было считать ни тем, ни другим. Их связь с Джейсоном Кригом, разумеется, была очень крепкой, но была ли это настоящая дружба? Осознанная, когда выбираешь человека потому, что тебе нравится с ним общаться, а не потому, что рядом просто нет никого другого? И могла ли одна лишь братская любовь заменить родительскую ласку и поддержку?..

Итак, сирота без каких-либо перспектив в жизни. Ребенок, который с детства получал тычки со всех сторон, никому не был нужен и был фактически обречен на непростую и безрадостную жизнь рабочего в далекой колонии. В такой ситуации и взрослому-то трудно сохранить в себе силы чего-то хотеть, на что-то надеяться. А ребенку… Ребенку нужно было изобрести мощный механизм защиты от давления среды, сведя к минимуму ее негативное влияние, чтобы иметь возможность развиваться как полноценная личность. И Ивару Маккою это удалось.

Как?.. А вот представьте себе: вы пытаетесь петь в переполненном баре в пятницу вечером. Там настолько шумно, что вы не слышите себя, зато хорошо слышите других, а еще вам в ухо постоянно кричат, что вы поете неправильно. Как в таком случае суметь спеть так, как вы хотите? Способ только один: закрыть глаза, заткнуть уши и сосредоточиться на звуке своего голоса. Слушать его, чувствовать, корректировать, ориентируясь на собственные ощущения. Петь так, как вам кажется правильным и складным. И даже если не все получится как надо, это в любом случае будет песня, а не какофония в общем хоре.

Вот и Ивар поступил так же. В мире, где никто не мог помочь ему, подсказать, посоветовать, он стал ориентироваться на мнение лишь одного человека – себя самого.

Начиная с того, когда праздновать день рождения, и заканчивая… нет, не мечтой, а целью, кем он хочет быть, когда вырастет. Не сомневаться, не оглядываться ни на кого. Да, порой даже не считаться ни с чьим мнением. Для Маккоя это был правильный путь, возможно, единственно верный, не позволивший сломаться. Он не только сам шел по нему, он вел за собой других. Крига, например. Но никому не навязывал свою, так скажем, «манеру петь», лишь предлагал услышать его мелодию.

Только не надо думать, что Маккой был несчастен. Ему не выпало ни одного выигрышного билета, но я еще не встречал человека, настолько влюбленного в жизнь. И это не метафора, а результаты диагностики. Тест Коулмана-Рокича44
  Здесь подразумеваются: тест В. Коулмана «Удовлетворенность своей жизнью» и тест «ценностных ориентаций» М. Рокича. – (Прим. ред.)


[Закрыть] для армии тоже никто не отменял. Да, тот самый тест на степень удовлетворенности жизнью, который проходят на профилактических обследованиях, только для армии он модифицирован, разумеется. До сих пор люди никак не привыкнут к мысли, что ни карьера, ни счет в банке, ни известность на так называемый «уровень счастья» почти не влияют. Так вот, я не сомневаюсь, что у Ивара до армии был бы самый высокий результат. На верхней планке психической нормы.

В общем, жизнелюбие и целеустремленность – вот главные черты личности Ивара Маккоя. Как такого человека занесло в армию? Как он позволил загнать себя в кабалу военного контракта, почему решил отказаться от собственного мнения, позволив уставу решать, когда ему спать и что есть?

Думаю, это тоже была его стратегия. Служба в армии была средством достичь поставленной цели. Мне кажется, он надеялся, что война не успеет начаться, пока не истечет его контракт. Но он был готов участвовать в боях и точно не стал бы прятаться за чужие спины. Потому что на кону было его будущее.

Еще одной причиной, приведшей Ивара в армию, как ни странно, был его брат Джейсон. Он, несомненно, был ему ближе любого другого человека в этом мире, поддерживал во всем и помогал, как мог. Но в то же время Криг, сам того не желая, тормозил их обоих. Для Ивара армия была лишь трамплином, в то время как для Крига она должна была стать потолком. Или, скорее, его нишей. Местом, где не будут видны его недостатки, но идеально пригодятся достоинства.

Нет, простите, вы не поняли, я не давал отрицательную характеристику рядовому Джейсону Кригу. Наоборот, здоровый психологический профиль в армии – это, сами понимаете… Джейсон Криг добрый, честный, ответственный парень. Но если рассматривать его как часть тандема с Маккоем, то здесь уже картина немного иная. Он мог поддержать его идеи, мог помочь осуществить разработанный для них обоих план – и все. С того момента, как этот план появился, на плечи Ивара легла ответственность за еще одного человека, и это довольно сильно повлияло на становление его личности. Сам он этой ответственности не осознавал, даже когда смог, наконец, избавиться от нее. Здесь же, в армии.

Таким образом, большую часть сознательной жизни Ивару Маккою приходилось не просто идти наперекор судьбе, обстоятельствам, общественному мнению и прочим факторам, но и вести за собой Крига, ориентируясь лишь на собственные представления о жизни и о том, что в ней правильно, а что нет. И этот путь привел его в космофлот.

Наверное, это в какой-то степени символично, что первый, кого Маккой встретил там, был Леонард Дефо. Младший Дефо тоже был тем, кто сделал себя сам, хотя и по совсем другой причине. У этого молодого человека совершенно иная судьба и стартовые условия. Но, возвращаясь к метафоре про бар, он тоже знал, каково это – пытаться петь в переполненном зале. Когда по рождению тебе дано так много, практически все, легко потеряться в разноголосье советов, что для тебя лучше. Риск, что вся твоя жизнь превратится в реализацию чужих желаний и амбиций, невероятно высок.

Родственные души? Нет, я бы сказал по-другому. Маккой впервые встретил человека, такого же сильного, как он сам, если не сильнее. Того, кого не надо вести, а за кем можно пойти самому. Кто не навязывает своего мнения, но всегда готов выслушать и дать совет. Кто поддержит – хотя бы тем, что перескажет параграф в книге, потому что Ивар не мог усваивать информацию, читая. Кому не нужно дружеское плечо, потому что он сам готов его в любой момент подставить.