Текст книги "Что рассказать вам об Иваре Маккое?"

До сих пор жизненной орбитой Ивара Маккоя был сам Ивар. Этакая солнечная система с двумя планетами, которые нужно было согревать и толкать вперед. Для человека его возраста и статуса – практически непосильная ноша. Но в армии градус ответственности, как ни странно, сильно понизился. Криг проявил упорство и предельные для его интеллекта способности к учебе и в конце концов начал строить свою жизнь вполне самостоятельно. А Ивар тем временем подружился с Дефо и впервые в жизни оказался в положении ведомого.

С Леонардом Дефо у нас была только стандартная диагностическая беседа, но за те сеансы психотерапии, что мы провели с Иваром… Не думаю, что вам нужно знать количество сеансов, это закрытая информация… Так вот, за время нашего общения я успел понять достаточно много. Без сомнения, Дефо был личностью неординарной, даже выдающейся, и, конечно, прирожденным лидером. А учитывая, как Ивар устал от этой роли, неестественной и навязанной ему обстоятельствами, ничего удивительного не было в том, что постепенно орбита сместилась. Довольно быстро центром их маленькой вселенной стал Дефо.

Должен сказать, что в этом Ивару повезло. Помимо того, что Леонард стал отличным другом, он еще и существенно помог ему поднять уровень образования. У самого Дефо способности к учебе были феноменальные, да и финансовые возможности неограниченные, а потому в свои годы он успел получить и усвоить огромное количество знаний в самых разных областях. И с огромным удовольствием ими делился. По словам Маккоя, он практически ежедневно читал ему лекции по разным предметам, а это был именно тот способ обучения, к которому привык Маккой. Конечно, это не было намеренно, просто Дефо умел и любил рассказывать, а Ивар со свойственной ему любознательностью буквально засыпал его вопросами и был самым, наверное, лучшим слушателем, какого можно пожелать.

В итоге все сложилось куда удачнее, чем можно было ожидать. Криг почувствовал себя уверенно, стал спокойно учиться и даже общаться с девушками. Маккой избавился от давящей на него ответственности за брата и свое будущее и впервые в жизни обрел равновесие между собственным мироощущением и реальным положением дел. У него появились перспективы, возможности и весомая поддержка в лице нового друга – друга, которого он выбрал сам.

И вот представьте, на пороге наиболее благоприятного в его жизни положения дел он разом все теряет.

Все – это вообще все. Саму жизнь. До того, как он пришел в армию, у него было совсем мало – цель, мечта, брат. Армия дала ему намного больше – друга, соратников, новые горизонты и даже некий высший смысл в лице общего врага, с которым нужно будет сражаться. И все это оказалось уничтожено в один миг.

Он снова остался один. Теперь уже даже без Крига. И он больше не был уверен, что выбранный им путь – верный.

Случилось самое страшное для Ивара Маккоя: орбита, по которой он двигался, исчезла. И он не знал, как вернуться на свою собственную, а главное – зачем это делать. Нет, дело было не в страхе смерти. И даже не только в том, что полеты отныне для него закрыты. Он действительно не знал, для чего ему жить.

Возможно, если бы дела Крига шли хуже, Маккою было бы проще. Потому что нужно было бы помогать брату, тянуть его. Но не вина Крига, что… нет-нет, это в корне неправильное суждение, что Ивар перестал быть ему нужен. Джейсон был настолько привязан к нему, что и у родных братьев нечасто бывает. И он по-прежнему считал Ивара одновременно младшим, более слабым, и в то же время – как бы поточнее выразиться – недосягаемо лучшим. Но Маккой уже знал, что Криг справится сам. Более того, в десанте их роли поменялись: теперь Криг оказался на своем месте, а Маккой почувствовал себя обузой. Причем не только для брата, но и для всего отряда.

На этом фоне смерть соратников и единственного настоящего друга была таким ударом, который обычно ломает людей, даже самых сильных.

Найти ту нить, что еще удерживала разум Маккоя от пропасти, оказалось очень непросто. Неделю за неделей я крохотными шагами прощупывал почву, стараясь, чтобы мы вместе искали реперные точки, за которые Ивар мог бы зацепиться. Он должен был сам выстроить новую систему координат, задать начало отсчета и направление. Любая попытка навязать их ему была обречена на провал, и страшнее всего, что на какое-то время все бы встало на круги своя. Ивар стал бы нормально спать, тренироваться, даже, может, снова улыбаться, но с каждым днем погружался бы, образно выражаясь, в эмоциональную кому. Пока все показатели не замерли бы на прямых линиях.

В условиях стационара я бы справился быстрее. Но у нас было лишь полчаса в день перед отбоем. Вы же понимаете, что официально его обращения я не оформлял. Для себя записи делал, конечно, но командованию знать об этом было ни к чему. Мы встречались во время отдыха в уголке потише. Почему? Неужели и вправду не понимаете? После трибунала Ивара не стали бы просто комиссовать – его ожидала тюрьма. И только потом – расторжение контракта с вычетом неустоек, обязательным возмещением затрат на его обучение, особая пометка в документах: «Неблагонадежен». С таким клеймом не найти нормальную работу, не получить разрешение на семью и детей.

А знаете… Я, пожалуй, не вполне честен с вами. Все это лишь поверхностная картина. Самой главной причиной моего, так сказать, альтруизма был сам Ивар. Ведь у каждого врача есть свое кладбище. И самая страшная аллея на нем – это могилы тех, мимо кого ты прошел. Даже врачебные ошибки порой не так страшны, как это. И я не был готов когда-нибудь разобрать в этом хоре еще и голос Маккоя.

Странно такое слышать от военного врача? Вы все считаете нас эдакими биороботами со скальпелями наперевес, безжалостно отсекающими руки-ноги несчастным десантникам? Когда-то давно так и было. Во времена, когда одним выстрелом убивали только одного. Или тысячу – залпом. Не знаю, стоит ли радоваться, что времена, когда хирург посреди боя без всякой защиты стоял у операционного стола и час за часом шил разорванную плоть, составлял кости, чтобы только не ампутировать ногу девятнадцатилетнему пацану. К счастью, все это осталось лишь на страницах учебников по истории медицины. Теперь все куда проще: первичная обработка ран, ликвидация некротизированных тканей – и в медкапсулу. У врачей, даже военных, появилось время увидеть лицо каждого солдата, а после такого относиться к ним как к личному составу, пушечному мясу или идентификационным номерам уже не получается. Да мой внук был всего на пять лет младше Ивара! И моя специализация психолога как раз… Вообще-то, команда медиков у нас была профессиональнее многих, и все, как один, были прекрасными людьми, но кто-нибудь другой на моем месте просто накачал бы Ивара транквилизаторами и отпустил.

Что ж, давайте считать так: он и его брат вытащили оттуда несколько десятков людей. Хороших людей, которых я неплохо знал. Хотя бы поэтому я не мог просто взять и отвернуться от мальчишки, которого калечили физически, притом что он еще и медленно умирал морально. Вы не забывайте, они отучились в Летном больше полугода. Все подготовительные тренировки для новобранцев-десантников давно закончились. Им даже химии для роста мышц и быстрой адаптации в пищу уже не добавляли. Так что нагрузка на них обрушилась непосильная. Я действительно считаю, что без моей помощи Маккой до своего первого назначения не дожил бы. Да и о назначении, собственно, речи бы не пошло.

Шокирован? Да нет, пожалуй, другое слово. Я просто охренел! Да мы все охренели, если уж на то пошло. И зря, наверное. Все-таки командир стал взводным благодаря Ивару и просто поступил по совести.

Почему благодаря? Ну как же. Там ведь простая система: лучшие поощряются, худшие наказываются. Наш отряд стал лучшим, но только потому, что нами рулил Ивар. При командире Дирке мы стабильно держались в середнячках.

Как Ивар отреагировал? Ну… он был оглушен. Растерян, как и мы все. Посмотрел на меня, как будто переспрашивая. Большой Вилли… Это, как его, Уильям… фамилию не помню. Большой Вилли, короче. Так вот, он потребовал приветственную речь, да только Ивар покачал головой.

– Будем работать, как работали, – сказал он просто. – Штрафовать никого не буду, но и самому под плеть не хочется. Так что не расслабляемся.

Собственно, так и… что? Нет, не пошутил. Настоящая плеть. Порка. Вы не знали?

Ну, а как еще наказывать людей, у которых из своего только собственная шкура? Лишить еды? Да кому бы эта биомасса сдалась. Кроме того, десантник должен всегда быть в форме и способен поднять излучатель. Деньги, свободное время – ничто не имело значения для пушечного мяса.

А вот боль – простая физическая боль – это действовало всегда. Взводных пороли, если их взводы оказывались за нижней чертой норматива. Те наказывали командиров отрядов, ну а от них доставалось уже нам, рядовым.

Залов наказаний в каждом полку было не меньше дюжины, и поверьте мне, не было дня, чтобы хоть один из них простаивал. И самой большой ценностью среди десантников были простой кусок тряпки и бутылка с водой – чтобы чуть-чуть унять боль. Раздобыть у медиков анестетики или ранозаживляющее удавалось редко – у них был специальный приказ ничего не выдавать. Там же все рассчитано было: нас никогда не калечили по-настоящему, да и в пищу добавляли лекарства, чтобы регенерация шла быстрее. Весь смысл наказания был в одном: в боли, и облегчать её было категорически запрещено. Так что в обход приказа медики редко когда могли что-то сделать. Хотя пытались. Доктор вот, что Ивара лечил, часто что-нибудь давал ему исподтишка. Но в саму санчасть мы особо не совались: врачи оставили бы на сутки, а явись отряд на построение не в полном составе – командир Дирк получил бы десять плетей.

Так вот. Вряд ли, конечно, Дирк хотел помочь Ивару этим назначением. Да только лекарство оказалось что надо. С того момента Ивар стал ответственен сразу за двенадцать человек, включая меня и новенького, совсем желторотого. И это было то, что доктор прописал. Отныне настроение, состояние и даже жизнь этих людей была в его руках, а Ивар не был бы Иваром, если бы не постарался стать им всем папочкой. Подбодрить, похвалить, утешить и вправить мозги – да он все это умел уже в одиннадцать! И отряд десантников, как оказалось, ничем не отличался от кучки мальчишек-фермеров. Только вот он больше никогда не вспоминал про небо и никому не говорил, что будет пилотом.

«Убьем этих тварей» – стало его девизом.

Конечно, надо было быть идиотом, чтобы не понимать: Ивар просто засунул свои переживания как можно глубже, но внешне он преобразился. Та искра, что вдохновила когда-то Джереми купить нотную грамоту, снова горела в его глазах.

Это была отличная идея – сделать Маккоя командиром. Не знаю почему, это трудно объяснить словами, но когда он звал, мы шли за ним.

Пахали, как проклятые, на тренировках, до кровавой рвоты и стертых до костей ног. Ненавидели излучатели и экзоскелеты, но снова лезли, бежали и стреляли. Падали вечерами на койки и тут же засыпали, жрали проклятую биомассу и орали в голос, когда стерилизаторы жги пораненную кожу.

Шефу как командиру был положен раз в неделю настоящий душ. Но он ни разу туда не пошел. И пакетик настоящего, не синтетического сахара, полагающийся к утренней бурде в чашке, отдавал кому-нибудь. Он коротко остриг волосы, и теперь его плечи и спина приобрели рельеф, а экзоскелет закрывался без проблем.

Я потомственный военный и много командиров повидал на своем веку, но ни разу не видел человека, настолько же не подходящего на эту роль, насколько прекрасно её исполняющего. Где другие орали, он улыбался. Где наказывали – лишь удрученно качал головой. Он умел в голос смеяться над собой и над любой неурядицей, находил путь там, где его, казалось, не было, и мог утихомирить любого едва ли не взглядом. Впрочем, если дело доходило до чего-то посерьезней, то и бил он тоже без промаха – вот только не кулаками. Возможно, мы, десантники, и туповаты, как считают некоторые, но любого из нас Ивар Маккой мог размазать по стенке всего парой фраз.

Смешно сказать, но перед ним, мальчишкой по возрасту, ниже многих из нас на целую голову и чуть ли не вполовину легче, в струнку вытягивались самые отмороженные, и даже из других отрядов.

И слово свое Шеф сдержал – никто из нас ни разу не отправился под плеть, пока он был нашим командиром.

Чего не скажешь о нем самом.

Взводный наш был человеком мерзким. Снаружи весь такой прилизанный, каждая пуговица начищена, форма как с иголочки, а внутри гнилье. Шефа… да, вот тогда мы и стали звать Маккоя Шефом. Так вот, Шефа он возненавидел, наверное, с первого взгляда. Знаете, бывает такая завистливая ненависть дурака к умному. Вот так Артур Шиллер, наверное, ощущал всю свою убогость рядом с ним.

На каждом построении я, да и остальные парни, видели, как Шиллер сверлит глазами Шефа, а вечером весь его вид излучал неподдельную ненависть, потому что придраться к нашему отряду опять было не за что. Мы снова и снова были первыми и готовыми назавтра вывернуться наизнанку, чтобы повторить наш успех.

Но через пару месяцев повод все-таки нашелся. Задание, выданное нам системой, было на редкость отвратным. О том, как выглядит противник, так и не было ничего известно, и нас готовили убивать любую форму жизни. Роботов, милых с виду зверюшек, гигантских червей и насекомых, благообразных старцев. В этот раз нас, в экзоскелетах и с излучателями наперевес, встретили безоружные женщины, качающие в люльках детей.

Я и Криг замешкались всего на пару секунд. Твари еще не успели дать залп из встроенных в головы орудий, как мы срезали их очередями, получив свои призовые очки. Пара штрафных баллов тут же перекрылась, задание было успешно выполнено.

Взводный… Говнюк только этого и ждал. Уверен, он специально загрузил такую программу. Он уже маячил у дверей полигона – успел добежать от пульта системы наблюдения, пока мы сдавали оружие.

– Отчитайтесь, командир, – приказал, преградив Шефу путь.

– Задание выполнено, сэр, – ответил Маккой быстро.

Шиллер кивнул. Заложил руки за спину и протянул, даже не пытаясь скрыть торжества в голосе:

– Отчитаться о штрафах, – и впился в Шефа взглядом.

Это была такая откровенная подстава, что её раскусил даже не слишком сообразительный братец Криг: шагнул вперед, сжал кулаки. Я удержал его за локоть от греха подальше, и правильно сделал.

– Задание выполнено, сэр, – повторил Маккой твердо. – Призовые очки получили рядовые Ларсен и Борчил. Штрафных нет.

Шиллер аж на цыпочки привстал.

– Пять плетей, – он откровенно осклабился во всю свою холеную рожу. – За ненадлежащий контроль за действиями личного состава. И еще три для стимуляции памяти, – он помолчал, явно наслаждаясь моментом. – Доложить о штрафах, сержант Маккой.

– Так точно, сэр, – Шеф смотрел на него спокойно и прямо, не меняясь ни в лице, ни в голосе. – Задание успешно выполнено, штрафов нет.

Шиллер закатил глаза, усмехнувшись:

– Еще пять. Система, запись.

На огромном экране за его спиной был наш отряд. Мне пришлось что есть мочи вцепиться в локоть Крига. А сам я до крови прикусил щеку изнутри.

– Стоп! – эта сука даже не поворачивалась, видимо, наблюдал в прямом эфире за нами. На экране застыл я, замешкавшийся с выстрелом. – Доложить о штрафах! – рявкнул Шиллер, нависая над Шефом.

– Штрафов нет, сэр, – ответил Маккой ровно. Хотелось крикнуть ему, чтобы назначил уже эти гребаные штрафы, но я боялся лишь усугубить ситуацию. – Мой отряд уложился в норматив, у нас нет штрафных. Назначать дополнительные я нужным не считаю.

– Плюс десять за нарушение субординации! – Шиллер уже рычал. От былого веселья не осталось и следа. – Доложить о штрафах, сержант!

Двадцать три плети… Я мог только радоваться, что Криг не понимает, на что обрек себя Маккой. Потому что в этом случае он бы не стоял так спокойно, пялясь на Шиллера, и это кончилось бы максимальным наказанием в тридцать плетей. Хотя, кажется, этот мудак твердо решил вытащить всех тузов из колоды и заставить палача поработать как следует.

– Так точно, сэр, – вот теперь голос Маккоя набрал металла, а взгляд заледенел. Терять ему уже было нечего. – Штрафов сегодня нет и не будет!

– Ну что же, это твой выбор, – взводный отвернулся. – Еще семь за неподчинение приказу, – равнодушно бросил он и вышел.

Какое-то время мы все молчали, тупо глядя на Шефа.

– Ладно, парни, мыться, – сказал он бодро как ни в чем ни бывало, да только никто не двинулся с места.

– Зачем? – спросил я тогда у него, не в силах промолчать.

– А сам как думаешь? – он улыбнулся и посмотрел на меня таким взглядом… Будто стал еще на несколько лет старше.

Криг вывернулся из моего захвата и подскочил к брату.

– Не смей! – прорычал он, бесцеремонно хватая его за плечи и тряся, как тряпичную куклу. – Я не пущу тебя туда! Хер с ним, трибунал так трибунал!

– Перестань, Джей, – Маккой покачал головой и обнял брата за плечи, потянув к раздевалкам. – Все через это проходят. А он в любом случае нашел бы повод.

– Но не тридцать же… – шепнул кто-то, и я был с ним согласен.

Маккой Крига успокоил, но мы все понимали, что это очень ненадолго. Порки тот ни разу еще не видел и, разумеется, не должен был увидеть. Пара-другая плетей, что изредка назначал Дирк особо недогадливым из нас, не считались. То, что предстояло вынести сегодня Ивару, мокрой тканью не вылечишь. Я отозвал в сторону Данкана и послал его по-тихому в медчасть – договориться с медиками. Маккоя нужно было встретить, а Крига… скажем так, подготовить. Если честно, я надеялся, что у докторов найдется конский транквилизатор: за год парень возмужал, и уже его впору было звать «Большой Джей».

Наказания исполнялись после ужина. Никому из нас кусок в горло не лез, но, вашу ж мать, за этот стейк Ивар сегодня будет кровью платить, и мы жрали с аппетитом гиен. Данкан сунул мне в руку крохотный инъектор, шепнув, что колоть надо уже в каюте. Я мысленно добавил, что это десантников стандартного размера надо колоть в каюте, но понадеялся, что хоть немного затормозить нашего Крига это лекарство сумеет.

Ивар вел себя как обычно. Беспечно пожимал плечами, когда к нему подходили командиры других отрядов, уже знавшие о наказании, спокойно ел, пил чай. И так же спокойно встал, когда все мы закончили ужин.

– Ну, ладно, – он повернулся к нам и обвел всех взглядом. – Я не хочу, чтобы вы на это смотрели, – сказал тихо, но непререкаемым тоном. – Считайте это приказом. Криг, особенно это касается тебя.

Криг, конечно же, попытался возразить, но Свен с силой толкнул его в открывшийся дверной проем. Я только молча кивнул Ивару и тоже шагнул в коридор, ведущий к жилым отсекам. Остальные потянулись за мной.

Конский или нет, но укол оказался отличным. Едва я приставил инъектор к поистине бычьей шее Крига, как тот обмяк в руках удерживающих его Свена и Ромека, а когда мы добрались до своего отсека, то и вовсе закрыл глаза, оседая на пол.

– Приглядите за ним, мало ли чего, – кивнул я парням, когда мы уложили его на койку. – Свен, пошли.

– Медики ждут, – негромко отозвался Данкан. – Сказали, если будет нужно, капсулу организуют.

А капсула стопроцентно понадобится. Я знал наверняка, так что стиснул зубы и вышел в коридор без лишних разговоров.

Я скажу так: моя плеть – это оружие. Самое настоящее, хоть и сделано из кожи и полимернити. При хорошем ударе она аккуратно вспарывает кожу, оставляя длинный след с ровными краями. При плохом – отрывает мясо от костей так, что ошметки по всей комнате летят, и превращает кожу в лоскуты.

Мне было велено превратить сержанта Маккоя в фарш. Да только срать я хотел на такие приказы. Мы, чай, не в вакууме жили, все про всех знали. Так вот Маккой – он честный был. Все делал, что требовалось, людей своих берег. Ни одного клиента мне не отправил. А Шиллер, наоборот, дерьмо дерьмом, а не человек. Так что плевал я на его слова, бил даже не вполсилы – в четверть. Да только тридцать плетей, да еще в первый раз – тут ничего не поможет, только если откровенно гладить. Но тогда меня самого бы наказали.

А плеть… А что плеть? Потерял. Да, представьте себе, на Базе потерял. Ну, мало ли… Обронил, пока Маккоя к медикам нес, а может, в Исполнительной забыл. В общем, понятия не имею, как она у Шиллера оказалась.

Мне казалось, мы ждали у безликой серой двери целую вечность. В принципе, можно было войти внутрь, и обычно мы так и делали, чтобы сразу подхватить под руки и увести в каюту. Но в этот раз переступить порог было выше наших сил. И не в приказе Шефа было дело.

– Пошли, – хрипло сказал Свен. – Он сам и шагу не ступит.

И тут же двери распахнулись. Исполнитель и его помощник вели, нет, тащили под руки едва живого Ивара. Накинутый на его спину китель потемнел от пропитавшей его крови.

– Его бы в санчасть, – голос исполнителя был сухим, но я явно видел сочувствие во взгляде. – Я старался аккуратно, но при таком количестве это без разницы.

– Плюс первый раз, – добавил помощник с искренним сожалением. – Не трогай, – остановил он Свена. – Я донесу.

Исполнитель просто молча оттеснил меня плечом. Они отнесли Маккоя в больничное крыло и даже держали, пока мы с санитаром раздевали его и смывали кровь в душевой. Ивар потерял сознание еще в коридоре – и хорошо. Ни к чему ему было видеть кровавые потоки и знать, во что превратилась его спина.

– Шиллер, сссука… – прошипел Свен, когда наконец мы в упаковали Маккоя в капсулу.

– Говно он, – припечатал исполнитель. – Нельзя таким власть давать.

Они с доктором переглянулись. Думаю, то, что произошло потом, не многих огорчило.

Убийство? Нет, конечно, бог с вами. Роковое стечение обстоятельств, не более. Вы всерьез думаете, что кто-то специально отключил электроэнергию в нашем секторе на два часа, чтобы мы разделались с Шиллером? Глупости. Просто авария. А Шиллер… ну мало ли, какие у человека проблемы были с головой. Может, ему какие голоса нашептали повеситься в зале для наказаний на той самой плети… Ну или не той. Не знаю я. Вообще ничего не знаю.

Как бы там ни было, пока Ивар отлеживался в медкапсуле, Шиллер сыграл в ящик. Некачественную плату в трансформаторной, кстати, потом обнаружили, как и записи в медкарте этого мудака, проявлявшего какую-то там неустойчивость. Поставщикам запчастей выслали претензию. Тело Шиллера сожгли и прах отправили на его родину – какую-то планету второй или третьей волны колонизации. Для солдат такое было обычным делом, офицеры могли внести плату, и тогда бы их подвергли криоконсервации и доставили домой тело. Но этот говнюк зажал три сотни глобов55
  Эталонная денежная единица ОЗА. – (Прим. авт.)


[Закрыть].

В ожидании назначения нового взводного нами командовал ротный. А Ивара временно заменил Большой Вилли. Бифштексы, конечно, в первый же день уплыли с нашего стола, да только мы и биомассе радовались. А чего не радоваться, если Ивар спит и ему не больно, а Шиллеру уже никак.

Мы надеялись, что, когда Ивар вернется, всё снова пойдет по накатанной. Теперь, без Шиллера, жизнь казалась почти безоблачной. И даже возможность в любой момент быть посланными в бой не слишком пугала. Мы ведь видели все. Не будет боя. Раз – и ты уже в лучшем мире…

Но в этом мире, конечно же, ничего не происходит так, как хочется.

Ивар вернулся, и мы из кожи вон лезли, чтобы устроить ему праздничный обед – и смогли это! Вот только стейк свой он так и не попробовал: по громкой связи вдруг объявили, что его ждут в офицерской части. Я, признаться, испугался. Неужели на него собрались повесить смерть Шиллера?

А уж когда через пару минут еще и Большого Вилли забрали – тут испугались мы все. Уже и стейк в горло не лез, все сидели, глазели друг на друга, пытаясь угадать, кого вызовут следующим.

Вилли и Ивар явились, когда я уже почти готов был ломиться в офицерский отсек. Барабанить во все двери подряд, орать, что Шиллер целиком на моей совести и что помощников у меня не было. Увидав их, я первым делом оглядел Ивара – идет ровно, легко, и улыбка на губах настоящая, почти такая, как до всего этого дерьма. И только потом заметил, что китель на нем не черный, а темно-серый.

Большой Вилли же выглядел слегка одуревшим.

– Они сделали Шефа взводным, – объявил он с непонятными эмоциями. – А меня – командиром отряда.

Мы все молча уставились на них. Наверное, появись на пороге Шиллер, живой и невредимый, мы и то бы так не охренели.

– А как же… – начал Пи-Джей, но его перебил Свен.

– Это надо отметить! – заявил он и грохнул о стол кружкой. – Моя посылка как раз пришла!

Дальше было что-то невообразимое. Ивара поздравляли все – офицеры и рядовые, знакомые и незнакомые. Спонтанную пьянку пришлось перенести из каюты отряда в комнату отдыха, но и она забилась до отказа. А уж алкоголя натаскали столько, что бутылками можно было весь пол в каюте заставить.

Я радовался со всеми, но вместе с тем все никак не мог взять в толк, что это за насмешка судьбы такая. Ивар восемнадцать лет своей жизни хотел стать пилотом, но вот ему двадцать, и он командует взводом десантников. Чего он хочет сейчас? И о чем думали те, кто присудил ему эту должность?

Признаться, я был о командовании гораздо худшего мнения. Мне даже в голову не могло прийти, что они действительно додумаются поставить Маккоя командиром взвода. Но ведь это очевидно: лучший командир – тот, что пользуется уважением и авторитетом. И неважно, сколько ему лет, какого он роста и как попал в десант. Но все-таки там, наверху, сидели не дураки. И смогли сделать правильные выводы из всей этой ситуации.

Назначению Шефа я радовался, наверное, больше всех. А вот собственному – как-то не очень. Не годился я на роль командира, и всё тут.

Но парни были не прочь доверить мне свои спины. Потому что тосты за мое назначение поднимались почти так же часто, как и за Шефа. Того еще и замочили вдобавок по старой традиции, облив с ног до головы пивом.

Уже почти ночью, когда все мы были пьяные и горланили невпопад срамные армейские песни, Шеф улыбнулся как-то по-особенному, разом став тем, кем, по сути, он и был: мальчишкой, озорным и готовым к приключениям. Он глянул на Крига. Тот притих. Посмотрел так, будто чему-то не верил, а потом кивнул.

Маккой чуть нетвердой походкой подошел к пока ещё своей ячейке с личными вещами и что-то выудил из самого дальнего угла.

А, вы знаете… Ну да, вы-то слышали всю историю уже с самого начала. А мы вот понятия не имели, что Маккой играет. Я даже и инструмента такого не знал! Когда он заиграл, повисла тишина. И только Криг захохотал, захлопал в ладоши. Черт возьми, я, конечно, только из вашей книжки узнаю, что за судьба была у мальчишки, но, клянусь, он из тех, кого Бог в темечко поцеловал.

Первым вскочил с мест долговязый Ларри из седьмого отряда. Его приседания и прыжки сложно было назвать танцем, но парни встали кругом, давая ему место, и вскоре к нему присоединилось еще несколько человек. Маккой играл все быстрее, одну мелодию за другой, и я тоже не устоял. Не с моей комплекцией, конечно, скакать козлом, но мы там все такие были. Взвод десантников, а плясали, как сумасшедшие – колени выше головы мелькали!

Кто-то начал подпевать, отчаянно фальшивя и пропуская половину слов. Тогда Шеф заиграл «Малышку Мэри», и её орали уже мы все. Даже офицеры подтянулись на звуки, чтобы выпить с нами, да так и остались до конца.

Эта попойка вошла в историю нашей Базы с большой буквы – Попойка, и все, что были после, непременно с ней сравнивались. Правда, история с того момента короткая оказалась. Но мы тогда этого еще не знали. Мы плясали, пили, пели и были совершенно счастливы.

Я увел Ивара, когда у него уже не хватало дыхания играть, а парни готовы были улечься спать хоть на полу. Прошел с ним по коридорам, толкнул в неприметную нишу.

– Здесь для камер слепая зона, – сказал, забираясь следом. Оглядел его, едва сдержался, чтобы не ощупать. Вилли говорил, после медкапсул шрамов почти не остается, и все же было страшно. Я проснулся через сутки после всего и видел Ивара только издалека, но даже через биогель и матовый пластик различил глубокие раны от шеи до копчика.

– И откуда ты знаешь про камеры? – улыбнулся Ивар устало и тут же нахмурился. – Нет, не говори, я понял.

– Вот и правильно, не спрашивай, – согласился я. Вытянул ноги, уперся спиной. Залез рукой за пазуху, достал крохотную бутылку. – И не конфисковали ведь, – я погладил мутное стекло. – Прикончим ее за твой тот-самый-день? – протянул ее Ивару.

– Да ну брось, – Ивар покачал головой и накрыл бутылку рукой. – Разве ж это тот самый? Выпьем в день, когда война закончится, – он поменялся в лице и замолк. – Лео, наверное, сказал бы, что я идиот, – добавил вдруг. – Не ценю момент.

Вы понимаете, зачем я об этом рассказываю? Это был первый раз за всё наше время пребывания в десанте, когда Ивар заговорил о Лео.

В тот момент у меня в душе что-то лопнуло. Какая-то преграда. Я ведь тоже по нему скучал. Не верил в смерти всех тех парней, видел кошмары. Но буквально силком запретил себе думать об этом, вспоминать, а главное – напоминать Ивару.

Лео был человеком другого мира и даже как будто другой расы. Он был похож на героя книги или крутого блокбастера. Высокий, статный, образованный. Какой-то, знаете, утонченный, что ли. Сколько раз я чувствовал себя увальнем-фермером только что из стойла. Я почти ненавидел его за это. И любил. Ну, знаете… Он ведь выбрал нас. В друзья, в смысле. Даже и не знаю, почему. Ведь он был нашим первым и единственным настоящим другом. И, кажется, для Ивара это значило очень много. Родственников, даже приемных, ведь не выбирают, а вот друзья – другое дело. И Лео выбрал нас.

Он был общительным – мне порой казалось, что чересчур. Но дальше привет-пока и каких-то общих тем пускал только нас с Иваром. И не в деньгах было дело. Первое, что из нас выбили, это наше происхождение. В армии нет никакой разницы, ел ли ты на гражданке с золотых тарелок или ходил по грязи босиком. Теперь каждый был всего лишь боевой единицей. Обучение пилотов было дороже и сложнее, они ценились больше десантников, но и только.

– Он никогда так не говорил, – сказал я с трудом после долгого молчания. – Он бы сказал: «Молодчина, Ивар!».

– Да… – Ивар отвернулся. – Наверное, ты прав.

– Конечно, прав, – повинуясь порыву, я обхватил Ивара за плечи, будто ему снова было двенадцать лет. – Он ведь всегда так говорил.

Бутылку в тот вечер мы так и не открыли. Оставалось только надеяться, что дрянной алкоголь не скиснет к тому времени, как придет время его пить.

Ну, скажу я вам, эти полгода были лихими! Про Шефа п***ть можно долго. Он вообще, б***ь, не спал. Раз в неделю присутствовал на тренировках каждого из отрядов взвода, вечерами собирал командиров, прогонял записи, разбирал ошибки, е***л всех во все дыры, пока ошибки свои не усваивали. После обязательных прогонов ставил нам пару кругов программ «по выбору» – и это был полный п***ц! В разы сложнее утвержденных командованием. Эти тренировки в зачет не шли и, в общем-то, были необязательными, но на них ходили все, за исключением поломанных. Скрипели зубами, стонали, орали, обкладывали Шефа х***ми, но снова и снова лезли в б***кие «скелеты».