Текст книги "Голубые люди Розовой земли"

– А почти такой же, как и у вас. – И, предупреждая следующий вопрос, Тэн пояснил: – Учти, Юра, на нашей Земле почти такие же условия жизни, как и у вас. И сутки почти такие же, только у нас принята десятичная система. Например, в минуте сто секунд, в часе сто минут. В сутках десять часов, а в неделе десять суток. Ну и так далее…

– Так выходит…

– Нет, еще ничего не выходит. Просто наши секунды чуточку другие, чем ваши. А абсолютное время и у вас и у нас одинаково. Почти одинакова абсолютная продолжительность суток. А раз так, то, значит, и год тоже почти одинаков с вашим.

– Все ясно… Но тогда скажи, как же так получается: людям всего двенадцать лет, а их посылают в космическое путешествие. Разве это правильно?

– На вашей Земле, – невозмутимо ответил Тэн, – это пока еще неправильно. На нашей уже правильно.

– Что-то я тебя не понимаю.

– А что ж тут понимать? Вот возьми себя. Когда ты научился читать?

– Ну… когда мне было пять лет.

– А когда пошел в школу?

– В семь лет.

– И что ты делал в первом классе? Юра задумался, вспоминая то далекое время, когда он был в первом классе, и невольно усмехнулся.

– Палочки писал… Читать учился.

– Постой, постой! Ты же научился читать за два года до поступления в школу.

– Выходит… Выходит, я просто читал.

– Я тебе скажу прямо: выходит, что в первом классе ты почти все время бездельничал. И сам не учился, и другим мешал. И тебя называли балованным и, возможно, наказывали.

Но наказывали не очень сильно, потому что все-таки ты получал хорошие отметки. Верно?

– Верно… – растерянно согласился Юра. Тэн говорил так уверенно и так правдиво, что Юрий на минуту усомнился – а на корабле ли он находится? Голубые ли люди перед ним? Может, это все не так? Может, он все еще на Земле и кто-нибудь из ребят решил разыграть его, представившись голубыми космонавтами?

– А чего ж тебе не получать в первом классе хороших отметок, если ты два с половиной года назад уже знал то, чему тебя учили в первом классе? Ведь верно?

– Верно… Но… Но откуда ты это знаешь?

– Вот чудак! Так у нас тоже так было. А потом умные взрослые люди решили, что это неправильно. Если так учиться, так только учеников портить. Человек хоть в пять лет, хоть в пятьдесят всегда есть человек. У него есть ум. У него есть понимание окружающего. Пусть еще не всегда полное и ясное, но оно все равно есть. Вот у нас на Розовой земле и решили: нужно требовать с человека с самого раннего возраста. Но и доверять ему тоже с самого малого.

– Что доверять? – нерешительно спросил Юра.

– Все! Доверять все, что может сделать человек. А он даже в пятилетнем возрасте может сделать многое. Очень многое. Если, конечно, его научить и если ему доверять.

Юра хотел возразить – смешно доверять пятилетнему человеку серьезное дело. Пятилетний человек – это еще не человек. Но тут почему-то вспомнилось, что Пушкин в пять лет писал стихи. Да еще не на русском, а на французском языке. А Суворов уже в раннем детстве возился со схемами и описаниями боев и походов. А Моцарт в пять лет давал концерты. А…

Нет, что бы там ни говорили, а пять лет для настоящего человека – это очень и очень… Ну и не то чтобы много, но и не мало. В пять лет тоже можно сделать кое-что настоящее. Если, конечно, человека научить и потом хоть немного ему доверять.

– Вот у нас на Розовой земле и решили учить детей с четырех лет. Как человек выходит из яслей, он и начинает учиться по-настоящему.

– А это… не очень трудно?

– Чего ж тут трудного? Тебе трудно читать интересные книги? Гонять мяч ведь не трудно же? А почему? Потому что это доставляет тебе удовольствие. А разве не доставляет удовольствие всегда узнавать новое? А узнав, применить его в деле. Так что, как видишь, у вас только начинают учиться, а на нашей земле ребята уже кончают арифметику и грамматику, естествознание и историю и приступают к настоящим наукам.

– А эти, выходит, не настоящие? – сердито спросил Юра, потому что ему показалось, что Тэн слишком уж загордился своей Розовой землей, и своими ребятами, и своими школами. Пусть, конечно, у них так все здорово, но задаваться этим все равно не стоит. Даже космонавтам. И даже не простым, а голубым.

– Нет, зачем же… Тоже настоящие, но они – общие. А у нас науки более… точные, что ли. Возьмем химию. У нас в школе химия не одна. У нас и органическая, и неорганическая, и физическая, и квантовая. А каждая из этих химий разделяется еще на отделы. Вот так и идет изучение.

– И у всех так?

– Конечно! Только ведь изучение изучением, а практика практикой. Изучаем химию – и сразу работаем возле приборов и установок.

– Это в семь-то лет? – воскликнул Юрий. Тэн долго смотрел в его возбужденное, недоверчивое лицо и с достоинством, но чуть-чуть с сожалением ответил:

– Я же тебе говорю, что человека нужно не только учить. Человеку нужно доверять! У нас научились доверять. Даже семилетним. Даже пятилетним. Понимаешь?

– Это понятно. Но пятилетние у вас… Просто так учатся?

– Зачем ты так?.. – с горечью протянул Тэн. – Ведь я же серьезно.

– Так и я серьезно.

– Нет. Даже пятилетние и восьмилетние на практике еще не работают, а вот десятилетние обязательно помогают студентам. А потом работают самостоятельно. Потому что их научили и им доверяют.

Нет, всего этого Юра еще не мог понять. Он чувствовал, что это здорово, когда тебе доверяют, верят, что ты настоящий человек и что ты способен на что-то дельное, хорошее. Но он не мог представить себе, что ему бы самому не то что в первом классе, а даже теперь, уже шестикласснику, вдруг доверили бы работу на каком-нибудь станке или приборе.

Выходило, что доверие не только дает, но оно и требует. Выходило, что доверие не только легкая и радостная вещь, но, оказывается, еще и серьезная, трудная обязанность. Выходило, что доверие мало заслужить, его нужно оправдать.

Ох сколько не то что нового, а, скорее, непривычного стояло за этими словами голубого человека!

Возникли мысли, что хотя и Пушкин, и Суворов, и Моцарт – это все гении, особые люди и, конечно, равняться на них нечего, потому что такие рождаются раз в столетие, но все-таки и самые обыкновенные земные люди могут добиться прямо-таки сказочных успехов.

Наверное, раньше Юра не согласился бы с этим и сказал Тэну: «Это все фантастика!» Но сегодня сказать так он не мог. Не мог еще и потому, что уже подумал о том, что ведь во времена Пушкина, Суворова, Моцарта не было радио. Не было телевидения. Не было машин. Настоящей химии.

Так как же можно и нужно учиться теперь? Да, Юра все-таки понимал – Тэн прав. Начинать учиться можно и нужно гораздо раньше, чем это делается до сих пор на Голубой земле. Пожалуй, если честно, так он уже потерял целых три года. Ведь он научился читать еще в детском возрасте, когда ему было пять лет. Хотел – читал, не хотел – не читал. Потом, в школе, его заново начали учить азбуке, умению читать по слогам. Ясно, что учить то, что уже знаешь, – смешно. И Юрка не учил. Он баловался на уроках, на переменках, дома. А учительница все равно ставила ему четверки или пятерки, потому что он-то ведь знал то, чему его учили. А ведь отметки ставят не за красивые глаза, а за знания.

Ну а потом, во втором классе, ему казалось, что знания даются просто так. Ни за что. А отметки ставятся за то, что знал уже раньше. Наверное, поэтому ему все время не хватало каких-нибудь получаса, чтобы выучить уроки, пятнадцати минут, чтобы решить неполучающийся пример. Так и вышло, что вместо четверок и пятерок он стал получать уже тройки, а потом и двойки. А учительница стала ругать его и называть лодырем. А сам Юрка это не чувствовал. Просто он по-прежнему был таким, каким бывал и в садике, и в первых классах школы. А вот требовали с него уже совсем по-другому, не так, как в садике или в первом классе. И это казалось несправедливым. Он думал, что к нему придираются.

Из-за того, что учительница «придиралась и не давала жизни». Юрка то злился на нее и совсем не делал уроков: решал, что он все равно уйдет работать, а рабочему человеку очень уж больших знаний не требуется и, значит, можно, не учиться. А то, наоборот, как бы мстя учительнице, вызубривал уроки и со злостью отвечал ей на четверку, а то даже на пятерку. Но вызубренное быстро забывалось, а любви, уважения к таким знаниям не оставалось.

В пятом классе пошло еще хуже. В пятом классе был уже не один, а несколько учителей и учительниц. Отговориться тем, что к нему придираются. Юрка не мог: причин для придирок у новых учителей просто не было. А двойки в Юркином дневнике были, и отец, раньше немного веривший и придиркам учительницы, и невезению, и вообще всяким Юркиным отговоркам и оправданиям, теперь верить отказался. Он сказал прямо:

– Ты лодырь. Я в твои годы…

И пошло, и поехало!

Вот почему Юрий вздохнул еще горше: что ни говори, а доверие – вещь хорошая, если… Если самому хочется оправдывать это доверие. А если не очень хочется, так лучше пусть без доверия… Как-нибудь уж по старинке… Как на Голубой земле…

И в то же время ему страшно, до колик в сердце захотелось, чтобы ему доверяли. Поручали сложные и ответственные дела и требовали, чтобы он во что бы то ни стало выполнил их. Вот как космонавты…

Наверное, потому, что Юрий уже понимал: учили его и сам он учился в прошлом так, что равняться теперь с голубыми людьми ему было трудно, а признаться в этом, когда стало совершенно ясным, что они Юркины ровесники, было просто невозможно. Юрий попытался найти последнюю лазейку. Даже не лазейку. Он и в самом деле не очень верил тому, что видел.

– Слушай, Тэн, может, ты скажешь, что вам доверили весь корабль?

– Конечно! – ничуть не смутился Тэн. Это становилось прямо-таки интересным: Тэн явно врал напропалую. Юрка ехидно улыбнулся и спросил:

– И, кроме вас четверых, на всем корабле нет ни одного живого человека?

– Конечно!

– И с вашей Земли никто не управляет вашим кораблем?

– Конечно! – все так же уверенно ответил Тэн и наконец заметил ехидную Юркину улыбку. – Ты, кажется, не веришь? А почему? Разве я или кто-нибудь из наших тебя обманывал?

– Не в этом дело, – уклончиво протянул Юра. – Не в этом дело…

– А в чем?.. – И потому, что Юрий жался, кривился и недоверчиво покачивал головой, Тэн рассердился: – Что ж ты молчишь? Говори напрямик. Ты нам не веришь?

– При чем тут не веришь… Но, понимаешь, я же сам слышал, как кто-то объявлял тревогу… Предупреждал… И голос был, по-моему, взрослый.

– Так тебе же говорили, что это действуют роботы. Следящие роботы. Говорили или не говорили?

Сейчас Юрий уже не помнил – говорили ему или не говорили о роботах, но в душе он уже согласился с тем, что при таком положении дел и при такой технике и в самом деле должны работать, предупреждать и действовать роботы. Иначе зачем же тогда и космическую технику выдумывать?

Но был еще один хитрющий вопрос. Такой хитрый и с такой подковыркой, что Юрий не сразу решился задать его. А когда решился, то еще долго не знал, с чего начать.

Пока Тэн кипятился и рассказывал о том, какие роботы есть на корабле – расчетчики, следящие, обучающие, информирующие, оценивающие, предполагающие, разведывательные и многие-многие другие, – Юрий наконец придумал подход к самому важному вопросу:

– Тэн, а сколько… сколько лет вы в пути?

– Мы? В пути? Уже шестой год… Тут Бойцов не выдержал и рассмеялся – облегченно и очень ехидно. Вопрос с подковыркой оправдал себя.

– Ты чего смеешься? – удивился и немного обиделся Тэн.

Юрий смеялся все громче и раскатистей. Он крутил головой и даже хлопал себя по коленям, хотя это было и очень трудно – силы притяжения, или, научно говоря, силы гравитации, прижимали его в мягком кресле-кровати и наливали тело если не свинцовой, то, во всяком случае, чугунной тяжестью.

Тэн недоумевающе смотрел на Юрия, потом вдруг улыбнулся и тоже рассмеялся.

– Так. Пожалуй, ты прав, – сказал он, и Юрию сразу расхотелось смеяться.

– Почему я прав?

– Потому что со стороны и в самом деле наше положение выглядит смешным.

– Какое положение? – уже серьезно спросил Юрий.

– А такое, что нам всем по двенадцать лет, а мы летим уже шестой год.

– Почему же это смешно? – насторожился Юрий.

– Ну, нам это не смешно. У нас это в порядке вещей. А вот для людей с других планет это может показаться и смешным.

Тэн объяснил это таким тоном, что Юрий даже покраснел и буркнул:

– Только ты не очень задавайся, ты лучше расскажи.

– Что тебе рассказать?

– А вот это: почему вам понятно, а людям с других планет не понятно?

– Потому, Юрочка, что с нашей Розовой земли космонавты вылетают в свои первые дальние путешествия не в двадцать или тридцать лет, как у вас на Голубой земле, а в семь-восемь лет.

Это было не так уж неожиданно – что-нибудь в этом роде Тэн обязательно должен был сказать, – но поражал его тон, снисходительный и в то же время сожалеющий. И нужно было поддержать авторитет всех землян, а заодно и людей каких-то других цивилизаций, о которых голубые люди знали, а земляне только догадывались.

– Это ж почему вам такая привилегия?

– А это, брат ты мой, не привилегия, а самая обыкновенная необходимость.

– Почему же это, интересно, необходимость? Везде такой необходимости нет, а у вас она появилась?

– А как ты считаешь – сколько лет нужно, чтобы добраться от одной обитаемой или годной для обитания планеты до другой?

– Ну, я не знаю… точно. Но думаю, что года два… три… Может быть, пять лет…

– Та-ак. А сколько у вас на Голубой земле человек готовится к космическим полетам?

– Точно я, конечно, не помню… Например, Гагарин – самый первый космонавт в мире… нашем мире – готовился два года. Потом и других готовил… Тоже несколько лет…

– Вот! А теперь прибавь пять лет до нужной вам планеты, сколько-нибудь времени на то, чтобы на ней посидеть, обследовать, а потом еще пять лет, чтобы вернуться на свою землю. Сколько получится?

Юрий не раскусил всей каверзности этого вопроса. Но он сразу почувствовал, что за ним стоит что-то очень важное и нужное для понимания всей жизни голубых людей. И поэтому он не стал ловчить и выкручиваться. Он честно признался:

– Н-ну… лет пятнадцать… – И неуверенно, но великодушно добавил: – Может… чуть больше…

– Во-от. – Тэн назидательно выставил палец и сложил розовые губы трубочкой. – Вот и получается, что космонавт ваш, с Голубой планеты, слетает один раз на какую-нибудь планету, вернется, пока отчитается, пока отдохнет – и лететь ему во второй раз уже не придется.

– Брось! – решительно заступился Юрка за милых сердцу космонавтов. – Они еще будут молодые!

– А я и не говорю, что старые. Будет им лет по сорок. Верно?

– Верно.

– Ну вот. Теперь клади опять несколько лет на подготовку к полету.

– Так они же один раз уже готовились! – возмутился Юрка.

– Как ты все хорошо знаешь! – задиристо покачал головой Тэн. – А что ж, по-твоему, все пятнадцать лет, пока они готовились и совершали первый полет, ученые и инженеры на земле сидели раскрыв рот и хором кричали: «Ура! Вот какие хорошие космонавты! Уже полетели».

– Я тебя не понимаю…

– А чего ж тут понимать? Тут думать надо.

– Я думаю… – не совсем уверенно ответил Юрий.

– Думаешь, да, видно, не о том. Ведь за эти пятнадцать лет инженеры и ученые построят новые корабли, откроют новые способы их ведения. И сами космонавты из космоса передадут, что плохого в том корабле, на котором они летят, а что хорошего. Инженеры тоже это встроят в новые корабли. Так как, по-твоему должны будут космонавты для своего нового полета освоить новый корабль, научиться его водить и всякое такое?..

– Наверное, должны, – неуверенно согласился Юрий.

– Значит, и для этого потребуется время. Может быть, даже годы.

– Наверное…

– А раз наверное, так вот и посчитай, через сколько лет ваш земной космонавт полетит в свой второй полет.

Юрий добросовестно считал. Получалось много. Так много, что и говорить об этом не хотелось.

И Тэн прекрасно понял его. Он не стал задаваться, показывать свое превосходство. Он только мягко улыбнулся и сочувственно, спросил:

– Теперь ты понял?

– Почти… – печально протянул Юра. Ты знаешь, Тэн, ты на меня не обращай вни| мания. Ты просто рассказывай, а я, чего непойму, спрошу. Ладно? А то времени много уходит…

– Тао, – тоже почему-то печально протянул Тэн. – Времени действительно уходит много. Но слушай. Раз ты понял, что ваши земные космонавты при современной вашей технике и главное, при современном отношении ваших людей между собой смогут полететь во второй свой полет не раньше чем в сорок лет, то ты должен понять и другое: домой, на свою родную землю, они могут вернуться только, в глубокой старости.

– Но ведь корабли-то будут более совершенные. Они же полетят – побыстрее.

– Правильно! Но ты другое не забывай. Во-первых, теперь космонавты полетят подальше. Они же опытные, умелые – летят-то не в первый раз. А во-вторых, чем больше скорость, чем ближе она к скорости света – триста тысяч километров в секунду, тем невероятней ведет себя время. Может получиться так, что космонавт будет летать недолго, какой-нибудь десяток лет. Но его корабельное время будет бежать так медленно, что, когда он вернется на свою Землю, где время бежало нормально, как всегда, там окажется, что прошла уже сотня лет. Вот в чем дело, Юра. И это тоже нужно помнить. А то и у нас и у вас некоторые как считают:

«А-а, космос! Подумаешь! Пространство безвоздушное, скорость огромная, машины и роботы действуют автоматически – значит, космонавты вроде бесплатного приложения. Как пассажиры или как подопытные животные». А ведь небось когда садятся в самый обыкновенный летательный аппарат, который и от земли-то не отрывается как следует, все поджилки у них трясутся, лекарствами запасаются, готовят бумажные пакеты да еще возмущаются, почему нет парашютов. У вас есть такие?..

Юра еще никогда не летал на самолетах или вертолетах и потому не знал, есть такие храбрецы на язык и жидкие на расправу в настоящем деле. Но он был уверен, что такие обязательно должны быть, потому что он встречал и маленьких и взрослых людей, которые умудрялись охаять и принизить все, что они не умели делать сами или чего у них не было. Но уж если они чему-нибудь научились или что-нибудь приобрели, так выходило, что как раз это и есть самое лучшее и самое совершенное. А все остальное – форменная ерунда. Вот почему Бойцов решительно сказал:

– Конечно есть!

Сказал и почему-то почувствовал облегчение. Выходило, что и на Розовой, пока что недостижимой земле тоже были люди с недостатками. Выходило, что голубые люди тоже были не такими уж необыкновенными, как могло показаться в самом начале. Люди как люди. Только голубые. Да земля у них Розовая. Да еще цивилизация у них выше.

Но ведь цивилизация – дело наживное. Сегодня ее нет, а завтра ее можно и выработать. Важно только не лениться и не ждать, пока тебе преподнесут ее в готовеньком виде да еще начнут уговаривать – возьмите, пожалуйста. Не обижайтесь. Может, и лучше можно было процивилизовать, но мы еще не достигли…

Нет, после этого голубые люди стали как-то ближе и роднее. И потому Юрий сразу почувствовал себя смелее и надежней. Он засмеялся и повторил:

– Конечно есть.

– Во-от! У нас такие имеются. Но как у вас, так и у нас имеются и другие. Просто умные. И таких как у нас, так и у вас – абсолютное большинство. Вот они и решили: зачем ребятам первую половину своей жизни, в сущности, бездельничать? Ведь они привыкают бездельничать, а потом учиться по-настоящему им уже трудно. Вот у нас на Розовой земле и начинают обучение с четырех с половиной лет.

Сразу выгадывается три года. А в семь лет тех ребят, которые подходят по физическим и психическим данным, если, конечно, они сами хотят и на это соглашаются их родители, посылают в космос.

– Семи лет?! – все еще не веря, переспросил Юра.

– Да, именно семи. И ты не удивляйся. Ты просто подумай. Вот мы с тобой сейчас болтаем и дела не делаем. Верно?

– Верно…

– Вот так и в начале полета. Пока ракета разгонится, пока ляжет на курс – лежи и болтай. А еще лучше – спи. Что мы поначалу и делали. А время-то идет нормальным образом, и мы нормальным образом растем.

Все казалось таким неправдоподобно правильным и логичным, что не верить было просто невозможно. Но именно эта простота и смущала.

Как так: погрузили тебя в космический корабль, вывели на орбиту – и лети, ни о чем не думая? Юрка не раз читал, что специальные приборы-роботы сделают это еще лучше и надежней, чем сами космонавты. Что же, спрашивается, в таком случае делать космонавтам? Решительно нечего. Недаром земные космонавты запросто спали в своих кораблях. Тогда это даже как-то умиляло. Летят в космосе, обедают и даже спят… Самым обыкновенным образом. Может, даже руку под щеку подсунут. Слюнку во сне пустят.

Интересно, храпят космонавты во сне или не храпят?

И чем больше таких вот мелких мыслишек копошилось в Юркином мозгу, тем проще и неинтересней казались космические полеты, сами космонавты и в самом деле представлю лись не то ленивыми, не то просто подопыд ными. И от этого – неприятными…

А Юрка знал: они настоящие ребята! Настоящие! Смелые, сильные, умные и мужественные. Он знал это, восхищался своими земным космонавтами, и все-таки… Все-таки теперь после вот этих рассуждений на окраине космоса что-то было не так.

Они уже не казались настоящими, умными и смелыми… Нет, не казались. И это было так плохо, так неприятно, что мириться с этим Юрка не мог. Он стал разыскивать хоть какое-нибудь оправдание своим, земным космонавтам. Но оправданий поначалу не было, и Юрка уже почти не слушал Тэна. Его слова проходив ли где-то в стороне.

И вдруг Юрия, как говорят, осенило. Он резко дернулся, охнул от боли, пронизавшей все тело, – ведь перегрузка организма все время увеличивалась и резкое движение в мягком кресле оказалось очень болезненным. И все-таки, охнув, он закричал:

– А наблюдать-то они должны! Иначе зачем, же им летать? Зачем? А?

Тэн посмотрел на него несколько сожалеюще, задумался и радостно улыбнулся.

– Чудак. Так наблюдать нужно вашим космонавтам. Космонавтам с Голубой земли! Они же летают впервые. Они ведь как глаза и уши всего вашего… белого или черного, а может быть, желтого или уж не знаю какого там человечества. Они должны наблюдать, должны отмечать и запоминать все важное и интересное. Им, конечно, и труднее всех, и опаснее всех, я… – Тэн сверкнул глазами. – И все-таки… все-таки… интереснее всех. Они же все видят впервые! Понимаешь – в самый первый раз.

– А у вас? – остывая, спросил Юра.

– А у нас? У нас ведь летают в космос давно. И все космические окрестности нашей Розовой планеты давным-давно изучены. Движения всех крупных метеоритов, астероидов и комет давным-давно рассчитаны, всякие там поля и гравитационные отклонения изучаются в первых классах на уроках географии, и если школьник их не знает, так ему ставят двойку. Зачем же нужно нашим космонавтам наблюдать в начале полета? Совершенно незачем.

Опять все было правильно! Но так правильно, что Юрке захотелось кричать и прыгать от радости.

Нет, космонавты Голубой земли – настоящие ребята! И они не виноваты, что их цивилизация еще не дает им возможности слетать подальше, заглянуть в дальние уголки космоса. Но это время будет, и тогда… Тогда…

– Правильно! – ликуя, крикнул Юрка. – Все правильно!

– Что – правильно? – недоверчиво переспросил Тэн.

– Все правильно!

– Как это – все? Все-все?

– Н-ну… все, что ты говоришь. Я, словом, все понимаю.

– А вот это точно. Но это не значит, что все правильно. Это значит, что ты все понимаешь.

– Ладно, Тэн, не придирайся. Рассказывай. А то мы уже столько болтаем, а я все еще не понял главного: что же вы делаете во время полета?

– Так ты слушай и не перебивай! А то: «Всё правильно! Всё правильно!» Но вот и неправильно.

– Что неправильно?

– А вот то и неправильно, что первые года полтора мы просто летим, спим, едим… Ну картинки смотрим, и всякое такое… Словом бездельничаем… Роботы запрограммированы так, что нам делать совершенно нечего. В это беда, и это неправильно. Ты понимаешь?

– Не совсем, – сознался Юра.

– А плохо то, что полтора года мы бездельничаем. По программе, составленной на нашей Земле, нам дали отдых. Кто-то нас очень пожалел: как бы мы не переутомились. А мы не переутомились, а просто отупели от безделья И потом пришлось мучиться, чтобы опять при ступить к учебе.

– А вы, значит, не просто летите? Вы ещ и учитесь?

– А ты по себе не знаешь?

– Ну так я думал… Это ж ваш язык, а вы наш, русский, не изучали.

– Чудак. А математику, а химию? А биологию и космогонию, а сотни других наук?

– А учителей где вы берете? Они к вам подлетают на скоростных ракетах? Прилетят, дадут урок и улетят? Ну конечно, оставив домашнее задание.

– Ты не смейся. Мы учимся так же, как учился и ты. Вся программа нашего школьного обучения записана на пленке. Включаем урок – и готов. Понял? Так что учителя нам не особенно нужны. Мы не маленькие и уме ем заниматься сами.

– А… если не все понимаешь?

– Неужели ж мы вчетвером ничего не поймем? Ведь хоть один из нас да разберется. Поможет другим. А главное, пленку-то мы не перерабатываем в энергию, а храним. Не поймем – заново пропустим пленку.

– Ну а если пленка плохая… непонятная?

– Тогда дадим сигнал на свою Землю и оттуда пришлют консультацию. Кстати, мы здесь летим, а оттуда нам все время присылают поправки к программе.

– Это зачем же?

– А затем, что там, на Розовой земле, наука не стоит на месте. Каждый день рождается что-нибудь новое. А чем же мы хуже тех, кто учится в настоящих школах? Мы тоже должны знать все самое новое. Так вот мы и учимся. А могли бы и лучше. Могли бы…

Он сказал это так грустно, что Юрий тоже загрустил вместе с ним – как-никак, а полтора года они действительно теряют. Ведь это что получается – даже на такой, далеко шагнувшей вперед Розовой земле и то есть совершенно определенные недостатки. Эти недостатки настолько заметны, что даже он, обитатель Голубой земли, и то их замечает. Но тут память подсказала иное.

«У них плохо используется полтора года их жизни, а у нас на Земле по крайней мере три года».

«Это ж почему?» – мысленно спросил Юрий свою беспокойную память.

«А потому, что читать и считать ты, например, умел в пять лет, а потом до второго класса ты, в сущности, ничему новому не научился».

«Но…»

«При чем здесь „но“? – сказала беспокойная и строгая память. – „Но“ здесь ни при чем. На Розовой земле теряют полтора года, да и то только космонавты, потому что при разгоне им и в самом деле трудно учиться – слишком сильна гравитация, а на нашей Голубой – целых три. Так что „но“ здесь ни при чем».

И Юрию пришлось согласиться. Он легонько вздохнул и задумался над тем, что на белом свете есть много правильных пословиц. Например, ну… как ее?.. Ну, где говорится о том, что в чужом глазу мы очень легко замечаем даже соринку, а вот в своем пусть торчит суковатое бревно, а мы будем считать, что все правильно и все очень замечательно.

Когда Юра собрался пофилософствовать на эту тему, кто-то требовательно ткнул его в ногу.

С трудом преодолевая все усиливающуюся гравитацию, Юрий приподнял голову и увидел возле своих ног верного Шарика.

Шарик всегда отличался очень умными и, как говорили все мальчишки на улице, человеческими глазами. А сейчас они были такими, что Юрий, несмотря на гравитацию, дернулся и приподнялся в своем кресле. Глаза у Шарика были не только умными, но еще и страдающими, растерянными, такими, что Юра сразу бросился на помощь своему товарищу.

Но помочь он не успел, потому что, когда он все-таки приподнялся в своем кресле-кровати и сел, от удивления у него опустились руки:

Шарик был Шариком и в то же время он уже не был Шариком.

Он стал совсем другим. И не только потому, что у него необыкновенно поумнел и очеловечился взгляд, хотя и это было очень важно. Ведь если бы не огромный, свисающий набок язык, можно было бы ожидать, что собака вот-вот заговорит на человеческом языке. Но главное все-таки было в том, что Шарик необыкновенно вырос и вытянулся. На месте одного Шарика стало по крайней мере два.

Когда собака поняла, что от обалдевшего хозяина ждать помощи нечего, она горько усмехнулась и подобрала язык.

Несколько секунд вся морда Шарика, его уши и даже тело странно и непонятно дергались, морщились и передвигались. Доносились какие-то неясные, приглушенные звуки: клохтанье, повизгивание, хрипы. Потом все стихло. Шарик устало вывалил сухой язык и посмотрел на Юрку так, что он понял четвероногого друга.

«Хотел тебе все объяснить. Юрка, но ничего не получилось. Не умею. Понимаешь? Очень это обидно – не умею, и все тут».

И, не ожидая, пока Бойцов придет в себя, Шарик медленно повернулся и медленно, осторожно, словно на льду, стал передвигать лапы. Он не шел, а именно передвигал лапы – старательно и трудно.

Они подгибались и иногда подводили Шарика, разъезжались в стороны. Но Шарик упрямо подтягивал свои непослушные лапы и сосредоточенно вышагивал к приоткрытой двери.

В дверях он остановился и оглянулся. Взгляд у него опять был печальный и слегка растерянный. Потом на морде мелькнуло выражение усмешки. Как будто он хотел сказать:

«Видишь, брат, как все неладно получается.

Прямо и не знаю, что делать. А ты не поможешь. Лежишь и молчишь».

Юрка действительно молчал, хотя и не лежал, а, скорее, сидел.

На прощанье Шарик пронзительно посмотрел на него, укоризненно покачал головой и скрылся за дверью: большой, длинный, странно… нет, не то что худой, а какой-то мосластый. Словно в нем костей было много больше, чем для него требовалось. И эти словно лишние кости выпирали из неопрятной, торчащей во все стороны шерсти.

Да, по всем приметам, в глубину космического корабля поковылял Шарик, и в то же время это был уже совсем не тот Шарик… «Ведь он хотел… – подумал Юра, —хотел что-то сказать мне… объяснить, что с ним произошло, но у него ничего не получилось. А почему? Наверное, потому, что у него язык не такой, как у нас. Язык у него слишком уж длинный».

И Юрий, сам того не замечая, высунул свой язык и кончиком попробовал достать хотя бы до подбородка или до носа.

Измерения показали, что, по сравнению с собачьим языком, Юркин язык был короче, наверное, в два раза. А может быть, даже больше.

«А как ему хотелось что-то мне рассказать… Как хотелось! – опять подумал Юрка и поэтому не успел убрать язык. – Ведь это, наверное, такое мучение – понимать, что говорят другие, и ничего не уметь сказать. Надо что-то с ним делать…» – благородно решил Юрка и услышал недовольный голос Тэна:

– Ты что язык показываешь?

– Какой язык? – искренне удивился Юрка: он совсем забыл, что после опыта не успел убрать свой язык.