Текст книги "Митридат"

XII

Митридат приказал Эксиподру жить вместе с Фарнаком и никуда не отлучаться, кроме войскового лагеря, и не заниматься ничем, кроме боевой науки.

Избитого Бакха сначала бросили в яму, прикрытую сверху решеткой, где он окоченел от холода и ослаб от недостатка пищи, ожидая смерти. Но непорядки в гинекее принудили царя сменить гнев на милость и выпустить евнуха на свободу, вернуть ему высокую должность и все права. Митридат понимал, что проступок евнуха небольшой и лучше его простить, чем терпеть хаос в гинекее, с которым никто, кроме Бакха, не справился бы.

Более двух недель город жил веселыми рассказами об этом происшествии, потом интерес к нему иссяк. И сам Митридат стал забывать о нем, поглощенный подготовкой к приближающейся боевой весне, которая должна была решить судьбу его царствования.

Теперь около него осталось трое приближенных – Трифон, Тимофей и Менофан. Первые двое, как доверенные евнухи, охраняли его и заботились о его удобствах. Третий – стратег, на которого полностью были возложены заботы о войске.

В обществе этих людей он коротал вечера в дымной хижине около очага, обсуждая за ужином дела войсковые. Он расспрашивал обо всем, что случилось за минувший день или было узнано о делах врага, зимующего где-то южнее, за хребтами гор. Митридат наказывал Менофану кормить бойцов вволю, добывать для их развлечения рабынь, но зато требовать от них ежедневных упражнений в рукопашном бою, умения укреплять походные лагеря и взбираться на горные кручи.

С приходом весны тревожные вести оживили будни Диоскуриады и ее окрестностей. Вновь вспыхнула война. Помпей двинулся на север со всей решительностью, полагая в короткий срок преодолеть кавказские хребты, сломить сопротивление горных племен и нагрянуть в Диоскуриаду. Его целью было добить понтийского царя в кавказской ловушке. Он был убежден, что Митридат попал в безвыходное положение, окруженный враждебными народами и неприступными горами.

В свою очередь Митридат рассчитывал на то, что его зять, царь Армении Тигран Второй, не позволит Помпею хозяйничать на Кавказе и начнет новую войну, которая, независимо от исхода, ослабит Помпея и даст выигрыш времени. Но лазутчики донесли, что после некоторого замешательства Тигран явился к Помпею и упал к его ногам, сдался на милость римского полководца.

– Он всегда был более хвастлив, чем храбр! – с презрением заметил Митридат. – Что ты думаешь об этом, Менофан?

– Думаю, – ответил стратег, – что поражение Тиграна сразу приблизило час нашей решительной битвы. Помпей получит у Тиграна продовольствие, проводников, дополнительные войска и носильщиков. И все это лишь для того, чтобы добраться до нас!

– Видимо, это так. Что делать нам?

– Сидеть в Диоскуриаде бесполезно! Надо идти подымать колхов и албанов и вместе с ними встретить Помпея в горах или…

– Ну, что или?

– Или продолжать наше отступление на север, пробиваться на Боспор! Что прикажешь?

– Обучай войска, готовь их к походу! А куда, на юг или на север, скажу позже!

После этого разговора Митридат вдруг изменил суровой неприхотливости походной жизни, стал ежедневно ездить на охоту, устраивать пиры и увеселения, на которых вел себя так, словно праздновал победу.

Это всех изумляло и заставляло предполагать, что Митридат знает какой-то выход из трудного положения, но пускает пыль в глаза, чтобы сбить с толку возможных лазутчиков Помпея, пробравшихся в его лагерь. Как бы то ни было, а соаны и местные греки, видя, как бодр и весел Митридат, невольно проникались верой в его сверхъестественные способности разгадывать будущее и предупреждать события.

С оживлением войны на юге и наступлением весеннего тепла в лагерь Митридата опять стали проникать толпы оборванных людей, голодных, часто раненых. Гонимые ветром войны, они, как перелетные птицы, стремились на север в чаянии найти пристанище на землях, еще свободных от римского гнета. Страшась жестокого Рима, люди спешили под знамена Митридата, верили, что гордый царь воспрянет от временного унижения и упадка и вновь восторжествует над заклятыми врагами.

Один из таких пришельцев, однако, нарушил относительное равновесие царской души, заставил Митридата испытать приступ гнева и ярости.

Это был уже немолодой дандарийский царек Олтак, когда-то друг и тайный возлюбленный последней боспорской царицы. Наследственный трон в дандарийской столице Созе был им утрачен дважды. Первый раз по злому умыслу недругов, обвинивших его в пристрастии к эллинской культуре и измене богам предков. Тогда он укрылся в Пантикапее, при царском дворе, где пользовался милостями Перисада Пятого и вошел в близкие отношения с царицей Алкменой. Он объявил свое царство подвластным Боспору и с помощью боспорских войск вернул себе власть в наследственных землях. Но в Созу не вернулся, продолжая жить в Пантикапее.

В памятную ночь восстания рабов и убиения Перисада Пятого Олтак бежал через пролив вместе с царицей Алкменой, которой помог вернуться в родную ей Фанагорию. Сам же оказался в городе Созе как полновластный монарх. Однако не смог удержаться на троне предков и принужден был спасать свою жизнь в изгнании. Он стал приживальцем у могущественного Митридата, с которым и связал свою судьбу. Он сопутствовал Митридату в войнах, добился высокого положения и даже был провозглашен царем Колхиды, включая те места, где сейчас находился Митридат. После поражения понтийских войск при Дастире Олтак пропал без вести. Митридат полагал, что престарелый царь дандариев и Колхиды попал в плен к Помпею и сейчас его держат для будущего триумфа, чтобы выставить напоказ римской черни.

И вдруг этот человек с седой головой пешком преодолел кручи кавказских гор и предстал перед Митридатом. Всегда щеголеватый в прошлом, сейчас он был одет в рубище, а обут в постолы из сыромяти. Грязный и оборванный, он выглядел бродячим нищим.

Митридат всегда ценил этого человека за личную храбрость и острый ум, поэтому был рад его возвращению. Оставшись с ним наедине у пылающего очага, царь спросил:

– Что знаешь о делах там? – и кивнул головой на юг.

Олтак снял войлочный колпак, обнажив спутанные седые волосы. Поглядел на стены хижины, в которой ютился царь, и вздохнул.

– Тигран сдался Помпею и стал врагом твоим! – сказал он.

– Знаю. Дальше!

– Помпей пошел походом через реку Кирн и разбил в сражении войско царя албанов Ороза!

– Слыхал и об этом.

– Теперь Помпей воюет с иберами и угрожает их царю Артоку! Достиг Фасиса!.. Но албаны опять поднялись по призыву брата Ороза Косида. В битве Косид угодил в грудь Помпею дротиком, но панцирь оказался крепок. Помпей убил Косида копьем!

– Ого, я не знал этого. Говори дальше!

– Но войско Помпея голодает, оборвалось, лазая по скалам, многие воины не могут идти – ноги изрезаны кремнями. Войско ропщет, ибо добычи нет, кругом враги и страшные горы!

– Так, так! – прогрохотал Митридат удовлетворенно, раздувая ноздри. – Боги решили унять гордыню Помпея и наказать римлян!.. Это все?

– Нет, не все. По слухам, Помпей уже покинул Фасис!

– Что? Покинул Фасис?… И двинулся на север? – быстро поднял голову Митридат, меняясь в лице.

– Нет, великий государь, – успокоительно ответил дандарий. – Римское войско не в состоянии преодолеть перевалы, да и война с иберами и албанами только начинается!

– Молодцы горцы!.. Что же нам, идти им на помощь?

Олтак подумал, морщины на его лбу стали глубже. Он выглядел стариком.

– Горцы, великий государь, – начал он, делая жест грязной, заскорузлой рукой, на которой уже не было золотых перстней, им любимых, – сильны лишь в горах и не любят спускаться в равнины. Пойти к ним на помощь – значит надолго задержаться в их небогатых землях, где твоему войску трудно будет прокормиться. А двинуться дальше на юг – значит оказаться под ударом не только римлян, но и свежих ратей изменника Тиграна! Если ты думаешь вторгнуться в пределы своего царства, то учти, что ты уже не наберешь там новых воинов, ибо люди устали от войны, разорены и голодают… Твои города в развалинах, а твои сокровища – разграблены!

– Разграблены?… Говори, что знаешь об этом!

– Не гневись только, говорю, что слышал.

– Не бойся, говори правду!

– Известно ли тебе, что твои сокровища в Новой Крепости в руках Помпея?

– Знаю…

– А ведомо ли тебе, что тайну твоих кладов выдала жена твоя, царица Стратоника?

– Стратоника выдала? – подскочил царь, словно коснувшись раскаленного железа. – Выдала сокровища?… Да как она посмела?… Или ее пытали?

– Опять-таки, государь, вижу твой гнев и страшусь говорить дальше!

– Говори, ты не в ответе за чужие дела!

– Стратоника хотела этими сокровищами купить у Помпея жизнь и прощение своему сыну Эксиподру, если он попадет в руки римлян!

Возмущение и ярость обуяли Митридата. Он схватился за рукоятку меча и повернул голову, намереваясь позвать Трифона и отдать приказание. Глаза его стали страшными, рот перекосился, но он сдержал себя и… рассмеялся! Олтак невольно схватил свой колпак и кинулся к двери. Он знал характер Митридата и что означает в таких случаях его смех.

– Подожди, Олтак, – проговорил царь медленно, с каким-то свистом в голосе. – Подожди! Ты за эту тайну отвечаешь мне головой! Ни одна живая душа не должна знать об этом!.. Разумеешь?

– Разумею, государь, – пробормотал Олтак.

– Теперь – каков твой совет, что нам делать?

– О великий царь, делать надо то, что указуют боги! А они указуют тебе один достойный путь – на Боспор!

– Слышал тебя. Уйди, оставь меня одного!

В этот вечер Митридат приказал подать вино, курильницу с одуряющим дымом и никого не впускал к себе в хижину. Его покой охранял Трифон с лучшими евнухами.

XIII

Миновала короткая южная весна, и пришло жаркое лето. Все следили за слухами о продолжающейся войне Помпея с воинственными албанами и иберами, радовались его неудачам.

Сторонники южного похода оживились и стали смелее напоминать о себе, появляясь и хижине царя.

– О великий государь! – говорил с поклоном Тирибаз. – Ныне настал час твоего решения! Смелые кавказские племена защищаются геройски, даже наносят римлянам поражения! Сейчас самое время помочь им – и победа будет на твоей стороне!.. Поможем горцам и сообща опрокинем Помпея! Гордый полководец выдохся, его воины ропщут, изголодались, измотались в горах! Сейчас началась жара, много римлян погибло от укусов змей! И это в твою пользу! Легионеры боятся ядовитых гадов и требуют возвращения на равнины!

Но Митридат отмахивался от подобных советов и проводил большую часть времени на охоте. Советники переглядывались и недоуменно пожимали плечами, полагая, что царь теряет время и упускает благоприятный случай для победы и возвращения домой.

Шли дни и недели. Митридат продолжал пускать стрелы в горных козлов и пировать в кругу близких ему людей. На охоту выезжал с пышностью. Брал с собою Клеопатру, чему она была несказанно рада. Девушка хорошо ездила на коне, умела стрелять из лука и метать дротик. Нередко среди окровавленных туш убитых животных были и ее трофеи, чем она очень гордилась.

Бывая в лесах, в ущельях гор, они знакомились с необыкновенной кавказской страной, когда-то привлекшей к себе сердца и корабли отважных аргонавтов, искателей «золотого руна», среди которых, по преданию, были и Диоскуры, сыновья Леды и Зевса, вылупившиеся из яйца.

Проводники-греки рассказывали, что у Диоскуров – Кастора и Полидевка – были возничие спартанцы Амфит и Керкий. Они-то и основали Диоскуриаду! Они же положили начало племени гениохов, расположенному к северу.

На вопросительный взгляд Клеопатры Митридат усмехнулся и заметил:

– Если слушать греков, то все народы произошли от них! Это эллинская легенда!

В прибрежных горах проводники показали царю и его дочери ту скалу, к которой, как гласит древний миф, был прикован великан Прометей, обреченный Зевсом на вечную муку за похищение божественного огня и передачу его людям.

Митридат с задумчивостью взирал на скалу, пытаясь мысленно представить себе сказочного великана, потом пожелал подъехать ближе, словно надеясь найти у ее подножия обрывки Прометеевых цепей.

Вертлявая Клеопатра с задорной усмешкой обратилась к отцу со словами:

– Прометея освободил Геракл! Но могучему титану надо было самому порвать цепи неволи! Это больше возвеличило бы его, чем похищение огня! Сила приносит больше славы, чем добродетель!

Митридат взглянул на дочь не то с одобрением, не то удивленно. Ничего не ответив, повернул коня и поскакал прочь. В последующие дни охотился в других местах. К Прометеевой скале больше не возвращался.

– Что задумал он? – спрашивали советники Тирибаза в доверительных беседах. – Или он хочет прогулять лето и остаться в Диоскуриаде на вторую зиму?

И словно в ответ на этот вопрос была получена поразительная весть: Помпей отказался от намерения добраться до Диоскуриады и решил спуститься с гор в равнины!

– Помпей отступает! – говорили друг другу обрадованные советники.

– Цари албанов и иберов хорошо били римлян! – весело говорил Митридат на пиру, устроенном по этому поводу. – Помпей отступил с позором! И нам не пришлось утруждать себя и воинов тем походом, на который вы меня склоняли!

Следующей ошеломляющей новостью было сообщение о том, что Помпей совсем уходит из Закавказья, оставляет завоеванное Понтийское царство! И направляется со всем войском в Сирию, воевать с непокорным царем Антиохом Восьмым. В покоренной стране оставляет лишь гарнизоны и поручает охрану римских завоеваний Тиграну, царю Армении, и Ариобарзану Каппадокийскому, ранее свергнутому Митридатом, а теперь восстановленному в своих правах на троне предков.

В Синопе Помпей оставил за себя трибуна Фавста Корнелия Суллу, сына знаменитого римского диктатора, того, что скрестил оружие с Митридатом двадцать лет назад, в первой римско-понтийской войне.

– Чудеса да и только! – ударили в бока руками приближенные Митридата. – Это диво дивное! Ждали грозы, а туча рассеялась, не уронив и капли дождя! Вот на что рассчитывал Митридат! Воистину боги нашептывают ему верные мысли! Он угадывает будущее лучше всякого оракула! Теперь, после ухода Помпея из земель наших, царю и всем нам один путь – домой, обратно в Понтийское царство!

Многие обнимались и со слезами на глазах поздравляли друг друга с предстоящим возвращением к родным очагам.

Римские перебежчики, входившие в войско Митридата и подчиненные Гаю, также оживились. После многократных поражений Митридата они считали дело понтийского царя проигранным окончательно, а потому были исполнены мрачного чувства безысходности. Диоскуриада казалась им каменным мешком, выхода из которого нет. Будущее их страшило. Многие гадали, как поступить – оставаться ли до конца в войске Митридата, или бежать в горы. Они рассчитывали найти пристанище среди местных племен, укрыться от преследований всесильного Рима, который никогда не простит им измены. Новость об уходе Помпея в далекую Сирию произвела в лагере перебежчиков потрясающее впечатление. Диоскуриадский мешок развязался сам собою! Всеобщая подавленность сменилась бурным весельем и возрождением надежд. Воины плясали на лагерном плацу, славили Митридата. Публий, совсем было упавший духом, кинулся обнимать Гая, который хотя и не изменил обычной сдержанности, но вздохнул с облегчением, лицо его прояснело, обмякло. Оказывается, Фортуна еще не изменила своему венценосному баловню и, кто знает, может, решила еще раз открыть перед ним ворота успеха!..

Однако задумчивость не покидала Гая. Возможно, он, не будучи вполне убежденным в грядущем торжестве Митридата, продолжал втайне строить замыслы на случай новых неудач. И хотя был изумлен поведением Помпея, но не допускал мысли о том, что Рим так просто отступится от Митридата, предоставив ему готовить новый поход на запад.

В дружеской беседе спросил Публия как бы невзначай:

– Известен ли тебе лично Фавст Корнелий Сулла?

– Лично – нет! Но я слышал, что это муж властный и жадный до золота! А вот царь каппадокийский Ариобарзан знает меня в лицо. Я не раз бывал в его ставке с поручениями от Лукулла. Он даже наградил меня конем!

Сам Митридат был поражен отходом Помпея, противоречащим римскому правилу добиваться победы любой ценой. Он не верил в то, что горные племена оказались победителями. Видимо, были еще какие-то причины столь неожиданного поворота событий. И хотя эти причины вырисовывались перед его мысленным взором, невольно напрашивалось объяснение случившегося вмешательством богов! Хотелось верить, что не затруднения с продовольствием и не разлад в войске толкнули Помпея уйти из Закавказья, но рука небес, покровительствующих замыслам Митридата!

– Видно, боги не забыли обо мне! – с жарким чувством прошептал царь. – Они освободили меня, как Прометея от цепей, и благословляют на великий подвиг!

После чего объявил большой смотр войскам. Это означало, что предстоит выступление в поход.

За зиму войско отдохнуло, набралось сил и в то же время не отяжелело от безделья. Менофан с помощью Гая ежедневными упражнениями приучил воинов к труду. Они слаженно перестраивались, бодро вскидывали копья и шли в атаку, споро рыли лопатами каменистый грунт и умело наводили палисады.

Это были не те «несгибаемые», которые когда-то составляли костяк понтийского воинства. Соанские зипуны и постолы из сырой кожи, подвязанные ремнями поверх онуч, выглядели не очень представительно. Однако, вооруженные трофейными римскими мечами и щитами, отряды легкой пехоты были подвижны, понимали своих начальников, дружно выполняли их требования. Многие вместо войлочных колпаков и бараньих шапок, приобретенных на месте, надели сохранившиеся от прошлого медные шлемы.

Менофан, пропуская войска мимо царева ока, вопросительно заглядывал царю в лицо, пытаясь угадать его оценку. Митридат, стоя на возвышении, сложенном из дерна и камней, одетый в царский наряд, с высокой китарой на голове, смотрел, прищурив глаза. Трудно было разгадать, милостив ли он или сейчас сделает недовольный жест и разразится гневом.

Даже при появлении блестящих рядов римских перебежчиков, которые сегодня выглядели особенно бодро и весело, царь не изменил брюзгливой мины, продолжая взирать на парад каким-то отчужденным взглядом.

Бравый воинский вид бывших легионеров только усугубил привередливое чувство, что закипало в глубине его широкой груди. Он мысленно сравнивал свое довольно-таки жалкое войско с когортами Лукулла и Помпея, испытывая досаду. Были и у него в прошлом рати не хуже римских! Но их было слишком мало!.. Во всех трех войнах большую часть войск составляли не они, а шумные полчища восточных кочевников да разношерстные толпы людей случайных. В том числе освобожденных рабов, способных к геройскому и яростному сопротивлению, но часто недостаточно стойких в лишениях и воинских трудах.

Удивительно, что мощь и слабость понтийского воинства были как бы зеркальным отражением достоинств и недостатков самого царя. Об этом когда-то говорил Митридату бродячий маг-предсказатель. Но тогда Митридат лишь посмеялся над таким определением. Сейчас оно смутно всплывало в памяти.

В самом деле, он был порывист, суеверен, склонен не только к неожиданным проявлениям отваги и боевой страсти, но и к столь же внезапным припадкам малодушия и какого-то детского испуга. Цепенящий страх овладевал им в критические мгновения, и тогда он был способен сразу утратить свое мужество и проявить трусость, которой после стыдился. Он был неровен. Такими же были и его военачальники и все войско.

В прошлом году под Дастирами произошла глупейшая несогласованность, приведшая к разгрому понтийского войска и победе римлян.

Было это так.

Сначала спешенные конники просили выпустить их из лагеря, желая помочь передовым отрядам пехоты отбросить разведку римлян. Митридат разрешил. Конники, неуклюжие на земле, вразвалку побежали через ворота лагеря, размахивая мечами. Но натолкнулись на сильные конные разъезды римлян. Не умея по-настоящему драться пешими, они дружно, с боевыми криками, кинулись обратно в лагерь, спеша сесть на коней… И это было правильно с их стороны! Но Митридат и его многоумные стратеги решили, что вылазка закончилась поражением, что понтийские воины проявили трусость и бегут, а главные силы Помпея уже у ворот лагеря… Что же получилось дальше? Во-первых, было решено не открывать ворота перед бегущими, чтобы не допустить в лагерь их преследователей. Во-вторых, Митридат разгневался и с высоты палисадов сам повелел отступающим вернуться на поле боя и отбросить римлян. Это пешим-то всадникам!..

– Мы не отступаем! – пробовали кричать воины. – Нам надо сесть на коней!

Но их никто не слушал. Римляне использовали замешательство и ударили в пешем и конном строю на толпящихся у ворот беззащитных воинов и перебили почти всех! Это было досадно, нелепо! Царь и военачальники созерцали эту бойню с высоты палисадов, ничего не предпринимая. И вдруг Митридат повелел открыть ворота. Зачем?… Не то для того, чтобы впустить кучку отчаянно отбивающихся пеших всадников, не то с намерением сделать вылазку и наказать дерзких римлян… Но для вылазки следовало подготовить колонну лучших воинов на конях и поставить их против ворот. Этого сделано не было, так как кони стояли на приколах и жевали сено, а всадники умирали за порогом лагеря! Нестройные толпы легкой пехоты устремились было в ворота, но их предупредили римские наездники, которые с гиком и свистом ворвались в лагерь!

Правда, это был лишь авангард передового Помпеева отряда, и его без большого труда можно было вытеснить обратно. Но началась неразбериха, повальное бегство!

Сам Митридат поддался общей панике, вмешался в толпу бегущих и бежал вместе с другими, как последний трус! И не римские мечи нанесли поражение его войску, а тот животный ужас, который охватил всех и оказался губительнее вражеского оружия!

Вот это позорное бегство огромного войска из неприступного лагеря от малых сил врага и называют теперь «последним сражением под Дастирами»! Пусть это будет последней ошибкой! Больше такого не повторится, довольно!..

Вспоминая это, Митридат кусал губы от досады и сожаления. Менофан видел его волнение и растерянно водил глазами, стараясь понять, чем не угодил.

Казалось, все было в порядке. Войска продолжали идти отряд за отрядом. Конницу сменила пехота, а за пехотой двинулись толпы добровольцев из местных племен, вооруженных по старинке и одетых по-своему.

И когда последний отряд прошел мимо, царь поднял скипетр и обратился к многолюдной толпе соратников, окруживших трибуну.

– Боги с нами! – возгласил он торжественно. – Боги с нами! Мы победим!

Общий хор голосов подхватил эти слова, все подняли оружие над головами и огласили окрестности многократным боевым кличем.

Это означало, что царь принял войско и объявляет поход… Куда?

Митридат не дал немедленного ответа на этот немой вопрос. Лишь ночью собрал военачальников и при свете еле мерцающего огня в очаге объявил кратко:

– Будьте готовы к походу на Боспор! О дне выступления скажу завтра!