Текст книги "Золото русского эмира"

24
ЖЕЛТЫЙ ЛЕОПАРД

– Что от нас требуется, брат Цырен?

– Будьте настороже. Не отвязывайте меня, пока всё не кончится.

Цырен откинулся на спину. Он закончил чертить руны, которым его научил отец. Голубиной крови хватило, но монах не был уверен, что голубица для этого подходит. В такой дали от родного таежного айха он ни в чем не был уверен. Если он ошибся и начертил тайные знаки Земли и Неба неправильно, колдовство может обернуться ему же во вред!

Несколько мужчин и одна женщина окружали нагого, распятого на полу мужчину. Бритый монах, привязанный за лодыжки и кисти к железным кольям, был раскрашен по всему телу желтой и черной красками. Сложные пятна и узоры издалека походили на шкуру хищника. Его окружала двойная линия магических рун, начертанных кровью на выщербленном полу. В полутемную холодную залу врывался ветер, где-то хлопали ставни, пищали в подполе крысы. Сквозь разбитое окно жадно заглядывала щербатая луна, носились по кругу листья, вздыхал ночной парк, больше похожий на лес. О его искусственном происхождении напоминали куски разбитых статуй, мощеные тропинки и покосившиеся мраморные лестницы в зарослях шиповника и крапивы.

Соборники непрерывно крестились и шептали молитвы, пока Кристиан заканчивал приготовления. Хранитель памяти загнал глубоко в доску последний, четвертый железный штырь и принялся за укладку веревок. Он мочил веревки в банке с керосином и раскладывал вокруг лежащего Цырена широким кольцом.

– Зачем дрянь-то эта вонючая? – зажимая нос, спросил Озерник. – Уфф, как ты это выносишь, у меня аж дыхание сперло…

– Леопард боится огня, – покорно объяснил с пола Цырен. – Если… если я не справлюсь с духом, вы успеете убежать. Леопард боится огня, он будет заперт…

– Пока не догорит масло, – ехидно добавила Мама Анна, наблюдая, как побледнели иерархи. – А потом он нас разорвет.

– Если вы сейчас меня покинете, ничего не получится, – тихо напомнил Цырен. – Мой отец учил меня, что нужно не меньше десяти человек…

– Никто бежать не собирается, – с достоинством ответил патриарх, принимая из рук помощника тяжелый серебряный крест. – С Божьей помощью одолеем нечистого…

– А вот это как раз лишнее, – пробурчал себе под нос Озерник.

– Брат Цырен, а как мы поймем, что все кончилось? – перебил мрачное брюзжание попов Хранитель памяти.

Распятый на полу монах грустно улыбнулся.

– Брат Кристиан… ты поймешь. Не забудь, о чем я тебя просил.

– Я помню.

Хранитель памяти выдвинул из мрака железный сундук, запертый четырьмя печатями и обернутый цветными бусами оберегов.

– Поклянись. Все поклянитесь.

– Не беспокойся, брат Цырен. Клянусь, что прикончу тебя, если леопард победит. Мы умеем усмирять зверушек, – Хранитель склонился с ножом над первой печатью.

– Такая зверушка вам не по зубам, – Цырен шептал слова, как в горячке. – Либо вы беретесь следить за ней, либо отдадим эту ношу другому. Я один не справлюсь, я не рожден шаманом…

– Он прав, – промолвил старший из Хранителей. – Разве не достаточно тех смертей, что уже произошли? Мы должны поклясться, что не оставим его. Ты разве не с нами, Мама Анна?

– Вы свихнулись, так же, как ваш глупый Кузнец, – колдунья разметала косички, затряслась всем телом. Словно в ответ на ее бормотание, заворчал привязанный в лесу летучий змей. – Конечно, я не брошу вас, нерадивых. Та мерзость, что убила столько насекомых в вонючем городе… она слишком опасна и для нас, кха-кха… Но вы все обязаны запомнить… И ты запомни, брат Цырен. Когда мы покончим с этой мерзостью, я больше не стану терпеть. Все эти беды от того, что перестали чтить Книгу, кха-кха. Этот отвратительный, нечистый город надо стереть.

– Но… там растут и учатся наши дети, – Хранитель памяти помедлил, срывая вторую печать.

– Быстрее, брат Кристиан, – монах стучал зубами, но не от холода. С его обнаженной груди стекал пот. Митрополит свистящим шепотом повторял «Отче наш», прочие церковники тоже шевелили губами.

– Клянусь, что исполню, – поднял открытую ладонь Олеша.

– Клянусь… клянусь…

– Я клянусь, что исполню свой долг! – торжественно провозгласил патриарх.

– Клянусь своим посохом, – стукнул деревом о землю Дед Касьян. – Пусть сожрут меня заживо черви, коль от клятвы отойду.

Пожилой Качальщик наклонился и влил в рот монаху немного жидкости из бутылки.

– Так лучше?

– Да…

– Мне не все равно, что случится с нашими детьми и внуками, – вполголоса продолжала бурчать Мама Анна. – А я клянусь вам, что немедленно соберу всех. Этот город несет не жизнь, а смерть. Дети там учатся? Кха-кха, охх… Дети там учатся всякой дряни. Многие уже рассуждают, как паршивые городские насекомые. Многие не желают жить в лесу! Ты слышишь, брат Кристиан? Я тебе говорю! Ты можешь представить Качальщика, который не желает жить в лесу?!

– Я слышу тебя, Мама Анна, – ровно ответил Хранитель. Он поддел ножом последнюю печать на сундучке, откинул крышку – и едва слышно застонал. Будто дали знать о себе старые раны.

Остальных Качальщиков качнуло назад, точно в лицо им ударил ветер. Мама Анна заслонилась рукой, Исмаил шепотом читал заговоры. Молодой колдун не успел отпрянуть, невидимой волной его толкнуло в грудь, ударило о стену. Младшие Озерники, сопровождавшие Деда, скорчились в углу, точно побитые собаки. Митрополит выронил Библию.

В саду перед крыльцом взвыли псы. Казаки из свиты патриарха попадали на колени, истово крестясь. Лошади взвились на дыбы, потащили за собой карету. Мраморный портик загудел, точно колокол с трещиной, глухим дребезжащим звуком отозвался лес за окном. Два дракона, дремавшие далеко в кустах, задрали морды и завыли, скребя лапами дерн. Над дряхлыми березами захлопали крыльями встревоженные птицы.

– Чур нас, чур, окаянный, – зашептали люди хором.

«Боже святый, что я тут делаю?» – подумал патриарх.

На дне сундучка, в тряпице лежало что-то пятнистое. Желтое на черном, черное на желтом.

Крохотный леопард, грубая поделка, с едва намеченными лапами и хвостом, чучело, набитое сухими травами и золой. Но шкура когда-то принадлежала настоящему байкальскому леопарду. И когти, и зубы, которые зашили в чучело, когда-то принадлежали хищнику. Кристиан, непрерывно творя заклятия, вытащил онгон.

В зале бывшего дворца стало еще темнее. Мама Анна со стоном схватилась за щеку, словно у нее разболелся зуб.

– Что теперь, брат Цырен?

– Во… возьмитесь за руки. Вы должны стать в круг…

В парке один из драконов сорвался с привязи, с треском вылетело кольцо из толстой дубовой колоды. С сиплым карканьем над рваными ветвями деревьев кружили вороны. По крыше барабанили ветки, ветер превратился в настоящий ураган.

«И что мне на озере не сиделось? – спросил себя Дед Касьян. – Не нравится мне это… неподвластная чернота прет…»

– Недобрая сила, – пробурчал из мрака Исмаил. – Как бы Слабые метки ненароком не разбудить…

– Что теперь? Все держатся за руки, брат Цырен.

– Подожги… подожги веревку.

– Горит.

Веревка вспыхнула, голубой огонек пробежался по ее изгибам, замыкая голого распятого человека в неровный круг. Кроме Цырена, в круге остался только Кристиан. Одним точным движением он вскрыл Цырену вену, собрал кровь в чашку с узким горлышком, быстро заговорил рану. Цырен начал медленную тягучую песню.

– Быстрее… – простонала Мама Анна. – Он говорил, что сразу надо резать леопарда.

– Чужое ведовство, темное… раз ошибешься, всем конец настанет, – всхлипнул в углу молодой Озерник.

Цырен пел все так же замедленно, странно и непривычно ломая строй музыкальных фраз. Соборники сжались в кучку, с недоумением прислушивались к гнусавым яростным звукам.

– Брат Олеша, держи ему левую руку. Чую я, нелегко нам придется, – приказал младшему Кристиан. – А ты, Исмаил, держи колени. Не доверяю я металлу клятому…

Кристиан скальпелем вскрыл мягкой игрушке брюхо, вылил туда кровь. Секунду все оставалось тихо, затем с грохотом вылетела оконная рама. Дворец тряхнуло, словно неподалеку взорвался вулкан. Кристиану показалось, что маленькая пушистая игрушка зашевелилась в руках и стала увеличиваться. Глаза крохотного леопарда, сделанные из бусинок, вспыхнули. А может, это только ему показалось, и вспыхнули огни свечей, заботливо прикрытые Анной?

– Обереги сняты, – прошептал Цырен. – Он рвется, ищет тело! Творим заклятие вместе, братья!

Кристиан открыл книжицу, начал шептать незнакомые, чудные слова, которые надиктовал ему Цырен.

– Руны, глядите! – указал дрожащим пальцем Олеша. – Руны расползаются.

Начертанные голубиной кровью знаки двигались. Доски пола словно сотрясала мелкая дрожь, заставлявшая таинственные плоские фигуры расползаться.

Кристиан опустился на колени, положил пушистую игрушку на голую грудь буддийского монаха. Цырен, зажмурившись, скороговоркой читал священные тексты. Его ребра вздымались и опадали, татуировки на щеках начали шевелиться.

– Смотрите, братья, чудо невиданное, – указал младший Качальщик.

Иероглифы на выбритой макушке и на щеке Цырена меняли свои очертания. Иероглифы, которые ему накололи в отрочестве, означавшие так много для него и совершенно непонятные для русских Хранителей, пугающе двигались. Не прошло и минуты, как они стали совсем иными значками. Не только рисунки на теле поменялись. Изменения коснулись черт лица; Кристиан с нарастающим трепетом вглядывался – и не узнавал своего старинного приятеля. Нос и даже брови Цырена заострились, скулы заметно сузились, щеки запали, превращая добродушное бурятское лицо в хищную свирепую личину.

Кристиан всем телом навалился на правое запястье бурята. Железный штырь, на пятнадцать сантиметров забитый в доски, раскачивался! Неожиданно Кристиан вспомнил, где уже видел это лицо. Перед ним как будто сверкнула молния!

Бывший Клинок, президент Кузнец, привозил Кристиану книги из библиотеки Зимнего дворца, и там, среди прочих темных демонов человеческого рода, встретилась как-то картинка с изображением страшного Чингисхана. Кристиан тогда долго мучился, пока осилил длинную статью, но мучения того стоили. Он, конечно, был немного разочарован, что на картинке не настоящая фотография, а всего лишь образ, придуманный художником. Но даже этот образ, несколько штрихов, вкупе с описаниями военных походов, вызывали невольный трепет…

– Он вырывается! – Олешу подкинуло в воздух.

– Сохрани нас, Мать-земля, змея черного дай превозмочь, – хором заголосили Качальщики, повторяя слова Мамы Анны. – Силу силушкой охомутать, на вороньем глазу – поволокой, на лисьем ухе – капельным звоном, на бобровых зубах – весенней смолою, встань да упрись, в небо воткнись, чур нас, чур…

Цырен никого не слышал. Глаза его закатились, изо рта летела слюна. Он пел. Кристиан и Исмаил выкрикивали слова Земельной молитвы, которую слышали впервые, Земельная передавалась только среди женщин Рода. Она возникла из ниоткуда, из седой тысячелетней старины, в голове у самой первой Мамы, помнившей еще сполохи огня на остывающих камнях языческих капищ. Исмаил и Кристиан, совсем недавно ратовавшие за возвращение к святому кресту, словно позабыли об официальной религии, истово выкрикивали запретные фразы, призывали в свидетели и защитники Духов Леса и Первой борозды, Дев речных и озерных, Иерофантов Степного песка и Студеного ветра. Молодой, безбородый еще Олеша повторял за ними, путаясь, приглаживая вставшие дыбом волосы…

Цырен рычал, извивался, как раненый кабан, угодивший брюхом на кол, скрытый в ловчей яме. Мама Анна ползала по кругу, растрепанная, мокрая. Напевая, она снова и снова рисовала руны, но заговоренная кровь за ее пятками не засыхала, а точно проваливалась, просачивалась сквозь доски пола. Доски скрипели, расходились, сквозь щели, извиваясь, лезла колючая серая трава. Анна беспощадно рвала эту траву, раня себе ладони, снова макала кисточку в пузырек с голубиной кровью и без устали повторяла рисунок на дергающихся досках.

Что-то рвалось наружу из круга, что-то невидимое, облепившее со всех сторон Цырена.

Внезапно монах выгнулся дугой, так что Исмаил, державший его ноги, отлетел к стене. Качальщики навалились скопом, но второго приступа не последовало. Цырен очнулся, посмотрел осмысленно, слизнул с губы кровь. Не прекращая песню, показал глазами – пора.

Кристиан снова уложил онгон в центр двойного круга, начерченного прямо на обнаженной груди монаха. Цырен опять выгнулся, словно на грудь ему опустили раскаленную печать. Но удержал силу зверя, укротил в себе.

– Быстрее! Укрывайте его!

Олеша и Исмаил накинули на Цырена толстое меховое покрывало.

– С головой! Он просил укрыть с головой! – напомнила Хранительница.

Соборники хором молились во весь голос. Дед Касьян с трудом удерживал в руке разогревшийся посох. Чтобы не обжечь ладонь, ему пришлось размотать длинный рукав рясы.

– Огня! Огня еще, веревка может погаснуть!

– Крепче держитесь за руки!

Перед тем как медвежья шкура укрыла запрокинутое горло Цырена, Хранитель памяти кое-что увидел. Он никому не сказал, потому что есть вещи, о которых лучше не рассказывать. Есть вещи, которые не предназначены для человеческого глаза. Нелепая мохнатая игрушка, только раскраской напоминавшая о грозном хищнике, выпустила коготки и вцепилась в мокрую от пота кожу Цырена.

– Ах ты, бесовская сила, руны его тают, – всплеснул руками Олеша. – Отче, есть ли еще голубиная кровь?

– Держи, парень, – Исмаил передал пузырек. Его седые косички стали дыбом, точно их намазали салом.

– Держите руки вместе! – проявила вдруг активность Анна. – Руки вместе, встали в круг, живо! Аль не чуете, что пакость эта из нас душу повытянет? Каждого, по одному, высосет, как упырь – зайчонка!

Мужчины послушались. Стальная воля Хранительницы Рода сплотила их в беде, как это неоднократно случалось прежде. Мозолистые ладони Качальщиков переплелись, Кристиана обняли за плечи, за талию. Белые одежды развевались, вокруг колдунов летали мусор, листья, обломки сучьев…

– Что это? Затих? – слышалось только тяжелое дыхание, да храпели во дворе перепуганные лошади.

– Он… жив?

– Не слыхать разве? – Исмаил потрогал разбитую губу. – Сердце-то стучит, точно молоток!

– Жив, да только то не он, – Мама Анна уселась у окна, обессиленно привалившись к стене. – Кристиан, душа моя, табачком не богат?

Кристиан непослушными пальцами развязал кисет.

– Можно уже?

– Можно, чую, что можно. – Дед Касьян перешагнул тлеющую веревку, рванул в сторону душное покрывало. Митрополит на всякий случай прикрылся Библией.

– А ведь и точно – не он, – произнес Олеша, поджигая три упавшие свечи. Он принес в круг больше огня, вытер белое, точно гипсовое лицо бурята влажной тряпкой. – Что теперича делать будем, братья?

– Ждать, – Кристиан раскурил трубочку, почтительно поднес Хранительнице. – Ну, Мамочка, не обессудь, коли что. Ты нас всех спасла…

Ветер стих, словно боги захлопнули форточку.

Цырен поднял голову. Двинул плечом. Кожаные веревки на левом запястье лопнули, стальной гвоздь вылетел из доски, как легкая булавка. Мужчины схватились за оружие.

– Ну? Что? – не вытерпел Олеша.

Монах лежал неподвижно, разглядывая свою левую кисть. Он поднес ладонь к глазам, словно в сумраке пытался рассмотреть присевшую на пальцы божью коровку. Потом он так же, не торопясь, освободил правую руку и сел. Мокрые кожаные веревки, которые не сумели бы порвать и двое крепких мужчин, он играючи превратил в клочья.

– Мать честная… – Дед Касьян попятился.

Цырен встал и повернулся. На груди его дымились следы от кошачьих когтей. Сам онгон бесследно исчез.

– Не бойтесь, – глухим голосом произнес монах. – Теперь мы его задавим!

Он снова поднес к глазам ладонь. И все увидели, как вместо ногтей из подушечек пальцев тянутся острые загнутые когти.

Часть третья
КОПИ БЕЛОГО ЦАРЯ

25
О ТАЙНЕ БАНКОВСКИХ ВКЛАДОВ

– Как зовут этого подонка?

– Доктор Ланье. Доктор Ланье Третий, с вашего позволения,

– Поднимите его и усадите, пока он нам тут не испортил воздух. Герр Богль, я полагаю, что с моим немецким они не справятся. Вы не согласитесь переводить?

– Почту за честь, мой президент.

– Первым делом переведите им: мы реквизируем все дирижабли.

Коваль выглянул в высокое стрельчатое окошко. Ему очень нравился этот уютный город. Но еще больше ему нравилось то, что он видел под гранитными брусками мостовых.

Много любопытного. И этим любопытным следовало честно поделиться.

– Доктор Ланье говорит, что это невозможно. Дирижабли обеспечивают почтовую и пассажирскую связь с Миланом, Берном, Цюрихом…

– Раньше поддерживали. До того, как Швейцария вступила в войну.

Доктор Ланье Третий остолбенел. По залу прокатился изумленный ропот. Двоих особо энергичных депутатов городского собрания русские гвардейцы успокоили прикладами.

– Но… Швейцария не вступала ни в какую войну. Вероятно, вам неизвестно, но Швейцария никогда…

– Мне всё известно, – отрубил Коваль. – На сей раз у Швейцарии нет выхода. Спешу вас обрадовать, вы только что стали членом большой дружной семьи. Вам придется вступить в коалицию, хотите вы этого или нет!

– Но… это произвол, – побледнел доктор Ланье. От возмущения у него перекосило на носу очки, задергался левый глаз, а из петлицы выпала гвоздичка. Доктор наклонился, чтобы ее поднять, но два огромных русских солдата насильно запихнули его в кресло.

– Слушайте меня внимательно и не перебивайте, – Артур распахнул окно, с наслаждением вдохнул цветочные ароматы. – Вы соберете ваше городское правительство. Немедленно. И объявите им, что великая Швейцария присоединилась к коалиции дружеских стран в борьбе с общим врагом. Для того чтобы ваша речь звучала убедительнее, я пошлю с вами герра Богля и несколько танков. Мы расставим их напротив окон, вы не возражаете?

Доктор Ланье уронил на пол очки. Но наклоняться за ними не посмел.

– Слушайте дальше. Магистрат немедленно примет следующие решения. Первое – вводится комендантский час, круглосуточно. Все жители остаются в домах, никто не покидает Лозанну до особого распоряжения. Попытка покинуть город приравнивается к предательству в пользу турок.

– В пользу кого?! – подался вперед Ланье – и тут же получил пудовым кулачищем в челюсть.

– Повторяю последний раз: каждый, кто совершит попытку покинуть город, будет расстрелян на месте как турецкий шпион. Второе. Лозанна с радостью передает, а союзное командование с радостью принимает в дар весь действующий наземный, воздушный и речной транспорт. Да, речной тоже. Не беспокойтесь, мы найдем способ его вывезти и по суше. Далее. Всё оружие, находящееся в личном и общественном пользовании, и все боеприпасы. Если после сдачи оружия у кого-то будет найден хоть один ствол, это также будет считаться изменой. Следующее… – Артур прошелся вдоль рядов, вглядываясь в перекошенные от страха, словно запавшие физиономии правителей кантона. – Дальше. Сегодня. Сейчас. Прямо после нашего заседания добросовестные банкиры добровольно сдают в казну союзных войск все банковские ценности, хранящиеся в металлах и камнях… Что-то непонятно? Или уважаемый герр Богль неточно перевел?

Первый шквал урагана, которого Артур ждал уже давно, пронесся по рядам.

– Это грабеж! Насилие!

– У нас нет никакого золота и камней!

– Как интересно, – всплеснул руками президент. – А куда же вы дели то, что хранили в ваших банках люди до Большой смерти? Вы можете обмануть кого угодно, господа хорошие, но не меня. И знаете, почему вам не удастся меня обдурить? – Он нарочито медленно и свирепо оглядел зал, заглядывая каждому в зрачки. – Потому что меня зовут Проснувшийся Демон. Я помню жизнь до Большой смерти. Вы захапали миллиарды в золоте и валюте и не торопитесь отдавать назад, верно?.. Что такое?

– Герр президент, этот толстяк что-то хочет сказать.

– Я… Вы… – заикаясь, начал жирный тип в меховой безрукавке. В пухлых ручках он мял бархатную шляпу с пером. – Вы не совсем верно… э-э-э… осведомлены. Мы давно ничего не прячем. Мы ведем банковские операции, и не только внутри страны. Мы торгуем с итальянцами, с австрийцами и со свободными кантонами. Уже тридцать девять лет мы обеспечиваем золотом четыре биржи, в том числе и в Британии…

– Не сомневайтесь, у них деньгами набиты подвалы, – злорадно вставил Паунти. – На прошлой сессии лондонской биржи они обвалили нам фунт на десять пунктов против их невнятной валюты! Это государство менял и ростовщиков, вечная гавань проходимцев!

– Давно следовало пощипать разбойников, – важно кивнул полковой архимандрит, прибывший с чудотворной иконой на броне головного танка.

– Вот и прекрасно, – хлопнул в ладоши Коваль. – Тем проще вам будет восполнить потери. Предупреждаю вас, господа. Лучше сдать ценности честно и полностью, иначе я иду искать…

Лозанна…

Это было красиво. Прямо за чистенькой площадью, выложенной брусчаткой, за клумбами с яркими пионами висели четыре дирижабля. Весело раскрашенные, вымытые, они надежно крепились у причальных штанг. Внизу в идеальном порядке были разложены балластные мешки, канатные бухты, бочки с горючим и тюки, приготовленные к отправке. Поблизости, под навесом, в сложенном виде хранились под охраной еще несколько воздушных судов. Под другим навесом располагалась почтовая база. Там, в таком же идеальном порядке, принимали грузы со стареньких автомобилей, взвешивали и отправляли пока на дальние полки.

Потому что полетов пока не предвиделось. И вместо клерков на постах стояли русские и польские солдаты. В два часа ночи по местному времени войска коалиции окружили Лозанну, в три ночи передовые отряды практически без боя заняли главные болевые точки – магистрат, почту, гавань, вокзалы и казармы «меховых шапок». Артур почти не участвовал в штурме, штурма как такового и не было. Несколько выстрелов – не в счет. К шести утра, когда хозяйки погнали коров на пастбища, курьеры с кисточками и клеем уже развесили по всем площадям приказы коменданта, а к семи всех членов городского правления вежливо извлекли из постелей и доставили в ратушу.

Первые минуты они кричали и размахивали руками. Они пытались вскочить и куда-то бежать, но несколько зуботычин быстро привели их в норму. Они демонстративно не желали вести переговоры, а капитан «меховых шапок», лучших горных стрелков, даже кинулся с кулаками на охрану.

Пришлось провести несколько показательных упражнений. Артур приказал привести прямо в зал заседаний шестерых пойманных партизан. Это были деревенские жители, нападавшие на обозы русской армии и взятые в плен фон Борком еще раньше, на пути в Геную.

Их показательно расстреляли на виду у парламентариев и городских чиновников. Капитан стрелков больше не высовывался, утирал на заднем ряду разбитую в кровь физиономию и помалкивал.

– Гордая свободная Швейцария не желает оставаться в стороне, когда лучшие сыны Европы гибнут в схватках с кровожадным врагом, – вещал с амвона местный священник. Его трясущиеся руки нервно сжимали трактат, который только что сочинил германский епископ, посланный генералом Борком.

Прихожан собралось на удивление много. С тоскливыми физиономиями они вслушивались в страшные слова и готовились к худшему. Они жались друг к другу, как овечки перед бурей, и поглядывали на двери, возле которых с шашками наголо дежурили бородатые казаки.

Город Лозанна почти добровольно вступил в коалицию воюющих держав.

Артур немножко понаблюдал за растерянными гражданами в храме, затем с удовольствием закусил горячими булочками с джемом – и вышел на площадь. Арестованных чиновников и банкиров вывели заранее и, по приказу президента, разделили. Чтобы они не могли договориться между собой. Сорок семь человек ожидали своей участи в тесных комнатушках городской управы, вдвое больше было взято в заложники вместе с семьями. Всех предупредили, что единственный выстрел партизан или попытка воспротивиться приказам коменданта приведут моментально к самым трагическим последствиям.

К расстрелу членов семей.

Снизу к площади с грохотом приближалась танковая колонна. Мамаши хватали детей, крестясь, запирали ставни, опускали жалюзи. Мужчины спасали с тротуаров скамейки, табуреты и верстаки, на которых занимались своим нехитрым ремеслом. Танковая колонна с лязгом вползла на площадь, почти не причинив вреда. От запаха солярки у Артура запершило в горле. Однако он улыбался, наблюдая, как с головной машины капитан руководит перестроениями. Этот маленький устрашающий парад был задуман заранее. Несговорчивая городская власть должна была убедиться, что проклятые русские никуда не уйдут. А если их требования не выполнить они вообще застрянут тут навсегда.

Депутаты городского парламента, заседавшие с раннего утра, вскочили на ноги, ринулись к окнам и замерли в ужасе. Коваль снизу помахал им ручкой.

– Капитан, разверните две башни в сторону этих милых окошек… Ну что, господа? Я призывал вас добровольно внести средства в казну кампании. Теперь – кто не спрятался, я не виноват. Идем искать вместе. Больше предложений не будет. Капитан, давайте первых трех сюда, мы пройдемся до банка…

– Но… послушайте! – заблеял плотный осанистый мужчина, как потом выяснилось – хозяин трех продуктовых лавок и подпольный банкир. – Давайте рассуждать не как дикари. Сколько вам нужно? Быть может, мы лучше внесем свою долю натуральным продуктом? Ведь даже золото и серебро имеют хождение далеко не везде. Вы можете купить на унцию золота в Цюрихе мешок пшеницы, а где-нибудь в Хорватии вам уже дадут в два раза меньше. Ведь вы собираетесь двигаться на восток, в сторону Стамбула? Откуда вам известно, что там произойдет с ценностями?

– Ценности отправятся в Петербург, Лондон и Берлин для покрытия огромных текущих расходов, которые несут наши правительства, – вежливо улыбнулся Артур. – Там им не грозит девальвация, можете не беспокоиться. Ведите нас к городскому банку, живо!

– Но… там пусто, – затряс седой головой один из лидеров магистрата, элегантный старик в черном камзоле, с серебряной бляхой на груди. – Если вы имеете в виду городской филиал центрального банка, который существовал до катастрофы, то там – пустота. Все бумаги сгорели еще в прошлом веке, а ценности растащили разбойники. Вы увидите – они сломали двери и даже вывернули балки перекрытий. Очевидно, они полагали, что…

– Заткните ему рот, – поморщился президент. – Мешает мне работать.

Он уже увидел то, что искал. На развилке улочек Артур опустился на колени и положил ладони на прохладный камень. Ползший следом паровой броневик замер. Из-под его капота струйками вырывался пар. Из кабины стрелка за президентом с восхищением наблюдал экипаж. По-видимому, они давно считали своего некоронованного царя кем-то вроде бога. Вот сейчас он готовился извлечь деньги прямо из земли, разве это не чудесное волшебство?

Конвойные оцепили улицу. Ввиду того, что командир президентской сотни Карамаз был временно прикомандирован к раненому адмиралу Орландо, охраной Артура заведовал фон Богль. От бдительного германца ничто не ускользало. Прежде чем Артур поднялся с колен и направился к заколоченным дверям бывшего банка, гвардейцы успели дать несколько предупредительных выстрелов по окнам верхних этажей. Ставни тут же захлопнулись. Фон Богль этим не удовольствовался, он приказал проверить лестницы и подъезды.

Конвойные взломали двери в четырех квартирах, выволокли на улицу излишне любопытных обитателей. Двое мужчин оказали вооруженное сопротивление, их застрелили на месте.

Несмотря на вялое брюзжание чиновников, польские саперы шустро выломали двери и протащили в запертый банк переносные лампы. Перед президентом внутрь нырнули Дед Савва с двумя лысыми булями на поводках и дюжина преданных телохранителей. В банке никто не жил, наверное, его просторные офисы сложно было превратить в комфортное жилье. Кроме того, судя по количеству заброшенных домов на окраинах, в Лозанне не набиралось и четверти от прежнего населения.

Большая смерть и здесь прокатилась тяжелыми жерновами.

Коваль прошелся по сгнившему, расползающемуся ковролину первого этажа. Гвардейцы почтительно сопели в конце коридора. Здесь разило плесенью, на стенах, среди потеков жидких обоев, до сих пор косо висели промокшие графики и рекламные буклеты.

– Герр Богль, спросите у этого кадра, они что, сюда вообще не заходят?

Швейцарец быстро залопотал в ответ, Артур снова не понял ни слова.

– Мой президент, он говорит, что полтора столетия существует поверье. Считается, что там, где хранились ценности прежнего мира, – там хранилось и зло, открывшее путь для Большой смерти. Уже полтора столетия они входят в хранилища зла только группами и только со священником во главе. Здесь нечисто…

– Что ж, он по-своему прав, – пробурчал Коваль, рассматривая чей-то разобранный на части скелет. – Эй, посветите мне! Не сюда, дальше, здесь лестница должна быть вниз.

– Здесь нет лестницы, ваше высокопревосходительство.

– Если я сказал – значит, есть! – рассмеялся Коваль. Его новое удивительное зрение нравилось ему все больше. – Живо сюда, двигайте эти шкафы с макулатурой. Они и так на труху похожи…

– Доктор Ланье говорит, что здесь десять раз все обыскали. Никаких скрытых комнат нет.

– Ага! Стало быть, все же обыскивали? – хлопнул в ладоши Коваль. – Чего ж мне лапшу вешаете, что только по праздникам и только с попом сюда забредаете, а?!

Солдаты с немалым трудом оторвали прибитые к стене стеллажи. Затем по приказу Артура принялись взламывать панели стенового покрытия. За вторым слоем набухших от сырости панелей обнаружилась стальная стена. Доктор Ланье занервничал, когда саперы ломами и фомками вскрыли первые сантиметры ржавого шва. Его седой приятель с серебряной бляхой продолжал гнусавить свое – о пустой казне, доставшейся в наследство от мрачного империалистического прошлого.

– Взрывайте, – приказал Артур.

Саперы немножко перестарались. От взрыва вылетели окна в соседних зданиях, отвалившимся куском лепнины ранило двоих солдат, и обвалился потолок в коридоре.

Зато обнаружилась лестница вниз.

…Полуметровой толщины дверь поползла в сторону. Офицеры союзных войск заахали, засвистели, как дети. Никто из них не представлял, сколько драгоценностей может храниться в отдельно взятом подвале. Оба директора банка рыдали, не скрывая слез.

– Клянусь здоровьем детей, – причитал доктор Ланье. – Мы понятия не имели, что тут такое…

– Вот ведь жадюги, – озорно рассмеялся молоденький польский солдатик-сапер. – Может, завтра им помирать, а они сегодня удавиться готовы!

В подземное хранилище, во избежание неприятных сюрпризов, вначале пустили булей. Затем к дверям подтянулась вереница телег, экспроприированных у местного населения. Артур приказал грузить каждый предмет отдельно, непременно пропустив его через весы, и сразу же – пломбировать. Отдельно – слитки высшей пробы, отдельно – монеты разных номиналов, серебро же откладывать на другие телеги. Сложнее стало, когда в нижнем хранилище, за второй дверью, обнаружили секции с драгоценными камнями.