Текст книги "Одинокий волк. Бег в неизвестность"

– Мазь поможет снять воспаление… – продолжает Люк спокойно.

Он открывает небольшую баночку, свалив в тарелку, сыпет туда какой-то порошок, и быстро перемешивает. Оно становится бледно-зеленое и выделяет сладкий, чистый запах. Он тщательно начинает выкладывать это прямо на тело и нежно размазывает по рубцам. Я могу почти слышать шипение истерзанной кожи, чувствую резкое жжение и сильную боль. Я, на мгновение стал приходить в сознание и приоткрывать глаза, а затем издаю звук мучения. Дороти гладит меня по голове и шепчет что-то успокаивающее, в то время как моя мама и Люк всё ещё продолжают работать со своими не большими запасами обезболивающих препаратов, которые тот принёс со своего корабля. Он хранил их для своих целей, бесплатно принёс и сам занялся моим исцелением.

– Это очень хорошо помогает при заражении и обезболивающее, но оно очень горькое. Есть ещё обезболивающее в уколах, но его мало, – как бы извиняясь, произносит Люк.

Его запасы лекарства настолько малы, что если с ним сами что-то случится, то даже перевязать рану будет нечем

– Мы смешаем его с вареньем и добавим сироп для сна – произносит мама, – тогда Вик сможет уснуть.

Когда Люк накладывает последнюю повязку, мой стон слетает с губ.

– Просто дайте ему лекарство! – кричит Дороти. – Дайте! Как вы можете узнать, сколько боли может выдержать ребёнок.

Люк заполняет шприц прозрачной жидкостью из одного из пузырьков, и вкалывает её мне в руку. Почти мгновенно я чувствую, как боль притупляется и моё тело расслабляться.

– Выведите её, – говорит мама.

И отец буквально вытаскивает Дороти из комнаты, в то время как она плачет.

Когда я в очередной раз прихожу в себя, они дают мне сироп, который даже смешанный с вареньем отдаёт страшной горечью.

Лекарство вызывает успокоение, но не сон, поэтому я оказываюсь в ловушке неопределенного, причиняющего тупую боль страдания, которое, кажется, будет теперь со мной всегда. Все о чем, я думаю, это то, что сами же люди придумывают разные способы унижения, а что ещё хуже бесконечное количество интересных способов убийства таких же людей. Я представляю эти вещи, и мне страшно. Но посмотрим правде в глаза. Задумываются ли те, кто изобретает все эти методы? О чём они в это момент думают? Представляют ли они какую боль причиняют другим так или иначе должны, а если нет о нужно им объяснять на их собственной шкуре, показать какой продукт они изобрели, оказывается, все эти мысли скрывались в глубине моего сознания, а боль выдавила их наружу.

Начинает действовать укол или просто организм отключается, но я засыпаю. Засыпаю медленно, как бы проваливаясь в какую-то пропасть, я даже ещё могу слышать голоса, которые кружатся надомной, но я не могу им ответить.

Теперь, когда я обработан полностью, и опасность позади все, кажется, вздыхают свободней. Мама идёт накрывать на стол. Дороти предлагаем Люку остаться и пообедать у нас. Она явно хочет его отблагодарить за столь благородный поступок, и видно Люк принимает её благодарность и остаётся, но не ради скромного обеда, а скорее всего, чтобы подольше побыть рядом с ней.

Дороти и Люк пока не спешат покидать нашу комнату. Дороти присаживается на край моей кровати, а Люк нежно берёт её за руку. Через некоторое время её пальцы находят моё лицо. Она нежно прикасается к нему и легко поглаживает меня

– Теперь всё будет хорошо, – тихим голосом говорит Люк, успокаивая Дороти.

Его густые темные брови, его скулы, линия носа, шея, всё напряжено, видно он до сих пор не может отойти от увиденного.

– Все спящими выглядят моложе? – Как-то не уверенно он спрашивает у неё.

Потому что сейчас перед ним мальчик, с которым он первый раз столкнулся возле леса несколько дней назад. Тот, который чуть не сбил его, выходя от лекаря и который почти застал его за непристойным занятьем, с юной девушкой в таверне. Мальчик, который вырос за несколько дней и пережил то, что не каждый взрослый мог выдержать.

Прихожу в сознание.

Даже во сне я чувствую, как боль мучительно пульсирует в спине, и я просыпаюсь. Я гляжу на Дороти.

«Интересно сколько я проспал».

Сестра по-прежнему сидит рядом, и её пальцы переплетены с пальцами моей руки. Я чувствую запах свежего хлеба и поднимаю затекшую шею, чтобы найти там лицо Дороти, смотрящее на меня с грустным выражением глаз. Я догадываюсь, что она наблюдал за мной какое-то время.

– Ты кушать хочешь? – шёпотом спрашивает она.

– Дороти сколько сейчас времени? – начинаю я.

– Я не знаю, – просто, но также тихо отвечает она. – Может, поешь немного?

Я вижу булку хлеба на стуле возле кровати в бледном, только что пробуждающемся утреннем свете. Синие круги у неё под глазами. Интересно, спала ли она вообще? Возможно, недолго.

Я мучительно вспоминаю вчерашний день, о том, как они пытались сделать все, чтобы мне было менее больно. Она медленно поворачивает меня, но даже это мне причиняет страшную боль, я пытаюсь не издавать звуков, но это и ненужно сестра и так прекрасно видит, как я страдаю.

Она кормит меня, давая мне булку, намазанную каким-то вкусным веществом,

– Что это…

– Просто ешь, молча, и поспи ещё. Ладно? – перебивает она.

Я доедаю, и она возвращает меня на живот, потом оглядывает повязку. Вроде моё перемещение прошло без последствий.

– Тебе больно? Сильно?

Я киваю головой. Она достает шприц и делает мне укол. Я немного растерян, когда это сестра научилась делать уколы, а главное кто научил, но задать это вопрос я не успеваю, видно с булкой я получил дозу снотворного, и тут же засыпаю.

В какой-то момент Ламберт, попадает в мой сон. Он преследует меня, роняет на землю и забирает мой нож. Он глубоко вонзается мне в грудь, открывая широкую рану. Он вырезает на моей груди медальон и поднимает его к своим глазам, это приносит мне новую волну боли. Я сдавленно вскрикиваю и просыпаюсь, весь в поту и одновременно дрожа. Я смотрю сквозь занавески и вижу, что день уже давно наступил.

Я проспал почти сутки и проснулся уже, когда давно светило солнце нового дня. В доме стояла мертвая тишина, и я даже испугался, что все разошлись и оставили меня одного. Спина надрывалась, от зуда, но и лежать передом я уже не мог. Всё тело как деревянное и не слушалось меня. Я начинает шевелиться, попытался встать. От движения на моих бинтах появляются свежие пятна крови.

– Нет! – Испуганный девичий вскрик отразился стекольным звоном в окнах. – Ты что удумал?! – голос Дороти означал, что дома всё же я не один.

– Мне надоело лежать, и я хочу встать.

– Подумать только, он еще и издевается! – она едва не заскрежетала зубами от ярости – Видеть ли ему надоело лежать, а то, что у него на спине лекарство и он ещё потревожил раны, они опять начали кровоточить.

– Дороти. – чуть не плача простонал я. – У меня всё тело затекло, я его не чувствую.

Слишком подавленный, даже чтобы плакать, все, что я хочу, – это свернуться калачиком на своей кровати и спать, но даже такая мелочь для меня кажется роскошью.

– Это укол Вик, когда ты будешь его чувствовать, то это будет сильно больно, ты понимаешь меня?

– Очень больно?

– Потерпи волчонок, ты просто герой. Как бы я хотела забрать хоть часть той боли. Она села возле меня и гладила по голове.

– А ты не пошла сегодня в школу?

– Глупенький. Кто же тебя одного в таком состоянии оставит.

Несмотря на многочисленные дела по дому и заботы о хозяйстве, Дороти ухаживала за мной с кротостью и уменьем настоящей сиделки, никогда не проявляя нетерпения и ни о чем не забывая. Возможно, ей и надо было ходить в школу, но она никому не хотела доверять заботу обо мне.

Эту ночь она практически не ложилась, да и последующих несколько ночей пришлось неотлучно дежурить возле меня, так как мне было совсем плохо – я стонал от боли, особенно когда отходил укол. Но уколов было мало, и они быстро кончились, и хоть и боль уже была не такой сильной, но она была. Изредка её подменяла мама, но той нужно было с утра на работу, и сестра некогда не позволяла ей дежурить ночью.

Через несколько дней наступило легкое выздоровление, выражалось оно в том, что меня положили на спину, вставать также не разрешали, только по очень сильной необходимости. Поправлялся я очень медленно, но так сильно хотелось уже выйти на улицу, ну хотя бы постоять и подышать свежим воздухом.

– Дороти можно мне хоть чуть-чуть постоять на улице, ну пожалуйста.

Сестра посмотрела на меня, как всегда, что-то прикинув в голове, и просто ответила.

– Думаю что можно… – она, немного помолчав, добавила – …было бы, если ты меня слушался, не капризничая, ел всё, что я тебе предлагаю, а так у тебя сил совсем нет, и если с тобой что случится, то я тебя не смогу донести до кровати.

– А что со мной может случиться?

– Ну, вдруг ты упадёшь в обморок от бессилия.

– Дороти, а если я буду кушать, всё что ты мне дашь и буду слушаться тебя, то когда я смогу выйти на улицу, хотя бы на самую малость?

– Думаю намного быстрее, если будешь продолжать капризничать.

Ел я и правда очень плохо, может от того что не было аппетита или по какой другой причине, но Дороти сильно не заставляла, пыталась правда уговаривать, но всё безрезультатно, и вот ей выпал случай и она этим воспользовалась.

– Первым делом съешь весь суп, если даже не хочешь. Съешь через силу! – начала она.

– Даю слово. Суп готов? – это вопрос можно было и не задавать, у сестры всегда всё было готово.

– Сейчас принесу.

Суп ещё не остыл. И на вкус он был очень вкусный, но я после нескольких ложек почувствовал, что наелся, но вспомнив про улицу, стал поглощать его уже через силу, не жалуясь, и даже с усердием съел последние капли, оставшиеся на дне тарелки.

– Очень вкусный, – не забыл я похвалить, и это был не дешёвый трюк, чтобы задобрить, а вполне заслуженный отзыв.

Дороти могла бы гордиться собой и своими методами воспитания, но она была не такая, да и прекрасно знала, что жгучее желание делает с людьми. Это все равно, что вести торговлю с младенцем.

– Теперь примешь лекарство.

Она добавляет лекарство в кружку и растирает с ягодами и листиками мяты, чтобы отбить вкус.

– Вот тебе десерт. Я нашла немного ягод, когда ходила в воскресенье в лес.

– Ты ходила одна в лес? – говорю я с тоской.

– Не переживай ты сильно. Поправишься, и мы вместе опять пойдём, не вечно же ты будешь прикован к постели.

Я беру кружку, и прекрасно зная, что вкус горечи не способны заглушить не одни ягоды, но мне хочется быстрее выздороветь, и я его проглатываю очень быстро. Дороти подмешала туда и снотворного, чтобы я немного поспал, а она могла пока заняться своими делами.

Проснулся я уже вечером точно к ужину, и опять поев через силу, уже с опаской взяв лекарство.

– Вик, тебе сейчас нужно как можно больше спать, – поняв мою осторожность, сказала Дороти.

По её слова можно было понять, что снотворное присутствует и в этом лечебном настое.

Она успокаивающе меня гладит, и я выпиваю приготовленное ею лекарство.

– Если ты и дальше будешь меня слушаться, то возможно скоро я выведу тебя на улицу.

– А скоро, это когда?

– Может завтра.

С такой надеждой я и заснул, и хоть на следующий день я чувствовал себя уже намного лучше и Дороти пообещав вечером меня выгулять, то слова она своё не сдержала, вечером она опять меня усыпила, только снотворное добавила, намазав вареньем бутерброд и дав мне травяного чаю.

Правда.

Когда я понял подвох, то было уже поздно. Утром я проснулся и вспомнив вчерашний жестокий по отношению ко мне обман, решил, что сегодня я встану сам и мне уже все равно, даже если мои раны будут кровоточить.

Чувствуя боль, я потихоньку поднялся и пошёл на кухню, чтобы высказать своё разочарование поведением сестры. Ведь я всё время чётко выполнял её требования и думал, что заслужил, чтобы со мной поступили честно.

Дороти стояла у стола и что-то мешала в глубокой тарелке, увидев меня с лицом в котором столько обиды и негодования она, не дав мне произнести, не слова проговорила.

– Сам встал. Повернись спиной. Ну, вот раны не кровоточат, значит ещё один день, пошёл тебе на пользу, а теперь быстренько одевайся, умывайся и поможешь мне с завтраком.

И я не успев даже и пискнуть, как она подтолкнула меня к двери в нашу комнату и шлёпнула меня по заду.

– Поторопись.

Я был ошарашен, как быстро она всё проделала, что решил обязательно припомнить и это. Когда мне удалось закончить с утренним туалетом, и я уже хотел открыть свой рот. То и тут меня ждало разочарование.

– Ну, тебе надоело лежать, так что поможешь мне. Открой шкаф.

Сдерживая своё негодование, я открыл шкаф, в котором мы хранили продукты.

Как только я открыл дверцу шкафа, то на нижней полке я увидел молоко, масло, яйца и три яблока.

– Ты что ходила в лес за яблоками? – моё негодование сменялось любопытством.

– Подай мне яйца и очисть яблоки, – сказала сестра.

– А откуда у нас яйца? – это вопрос не застал сестру врасплох, но меня поглощало любопытство, я знал, что в это время все птицы вывели птенцов и усердно их откармливали, некоторые уже обучали их летать, так что яиц в лесу уже не было.

Дороти продолжала молчать, и только хитро посматривала на меня, пока я чистил и резал тоненькими ломтиками яблоки.

– А ты профессионал по нарезке яблок, – похвалила она меня

Она разбила и вылила яйца в муку, а затем принялась месить ее, постепенно подливая в нее молоко.

– Откуда у нас молоко?!

Если яблоки и яйца это можно хоть как-то объяснить, то наличие молока это было уже фантастика, которую мне давала почитать она.

– Интересно? Это страшная тайна.

– Шутишь или издеваешься?

Дороти сделала такое выражение лица, что я чуть и правда не поверил, что здесь не обошлось без волшебства.

– Ты знаешь, что у нас сегодня на ужин?

– Нет, – ответил я. – Подожди, какой ужин, а завтрак и обед, что уже отменяются?

Дороти рассмеялась, погладив меня по голове, поставила тарелку и взяла с плиты кастрюлю.

Она наложила мне картошки и положила кусочек мяса.

– А то, что ты готовишь, почему нужно есть на ужин?

– Тесто должно подойти, а пока покушай то, что есть, а на ужин у нас блины.

– Что у нас на ужин? – переспросил я, потому что первый раз слышал это названия.

– Блины, очень вкусное кушанье, уверена тебе понравится, – весело проговорила она и улыбнулась.

– Я так долго проспал, что не заметил, как к нам прилетал волшебник?

Замесив тесто, сестра поставила его в тёплое место, чтобы оно подошло. Теперь оставалось только терпеливо ждать вечера, так как есть блины, мы должны были за ужином.

Я долго кружил возле банки, в которой было молоко.

– Тебе хочется попробовать? – поняв меня правильно, спросила Дороти.

– Спрашиваешь.

– Я даже не знаю, это ведь не совсем настоящее молоко.

Я вопросительно посмотрел на неё.

– Это сухое, которое я развела водой.

– Ну, теперь я знаю имя волшебника, который принёс всё это, – хитро улыбнувшись, изрёк я.

Сказать по правде, день показался мне очень длинным, и я не раз заглядывал под полотенце, которым была накрыта кастрюлька.

– Ты застудишь тесто, – говорила мне сестра, – Оно плохо поднимется.

Но оно поднималось превосходно, и от бродившего теста шел приятный запах яиц и молока.

– Сейчас я прогрею сковородку, – проговорила сестра и сняла с полки сковородку, после поставила ее на плиту. – Подай мне масло.

– Масло?

Кончиком ножа она взяла небольшой кусок масла и положила его на сковородку, где оно мгновенно растопилось.

– А откуда на корабле «волшебника» Все эти продукты?

Дороти вместо ответа опять рассмеялась. Мне очень нравится, когда она улыбается или смеётся, это означает, что у нас всё не так уж и плохо.

Ах, какой восхитительный аромат разлился по всей комнате, как радостно и весело затрещало и зашипело масло! Я был всецело поглощен этой чудесной музыкой, но вдруг мне показалось, что на дворе раздались шаги. Кто мог потревожить нас в это время? Вероятно, родители уже возвращаются с работы.

– Надеюсь твоя новое кушанье, быстро готовится, а то мама с папай будут не сильно довольны, задержкой ужина, – говорю я и тут же отвлекся от этой мысли, потому что сестра погрузила большую ложку в кастрюльку, зачерпнула тесто и вылила его на сковородку. Разве можно было в такой момент думать о чем-нибудь постороннем?

Дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился Люк.

– Сам волшебник пожаловал, чтобы оценить, как его ученица справилась с заданием.

– Запах можно почувствовать даже на улице, – проговорил он, глядя почему-то на меня, хотя, скорее всего, пришёл к Дороти. – Как ты себя чувствуешь? Не рановато ты встал?

– Нет не рановато, а то я скоро бы пустил корни прямо на кроватке.

В дверях появились мама и отец. Папа как-то строго посмотрел на меня, что мне пришлось замолчать и съёжится, от его пронзительного взгляда. Неужели он, правда, думает, что это я притащил то злополучное ружьё к нам в дом, или он ненавидит меня за то, что я приношу неприятности в наш дом.

Мама же наоборот подошла ко мне, погладив по щеке, спросила как моё самочувствие. После поглядела на Дороти:

– Судя по запаху, очень вкусно.

Дороти улыбнулась и приступила накрывать на стол. Помимо блинов, на первое был суп. И судя по числу тарелок, то Люк оставался на ужин.

Я старался быстро кушать, видя, что вся семья в каком-то замешательстве. Видно было, что им нужно поговорить. И я решив, что они разговаривать при мне не будут, поспешал с ужином, чтобы оставить взрослых наедине. Мама заметила моё скоростное поедание ужина.

– Вик, кушай не спеша.

– Ну, вам ведь нужно поговорить?

– Нужно.

– Так вот я и хочу как можно быстрее вас оставить одних.

Мама улыбнулась и произнесла:

– Сегодня мы будем разговаривать все вместе, – видя мое изумлённое лицо, добавила, – Притом поговорить мы хотим о тебе.

Я испугался, возможно, если бы я выходил на улицу, то мог что-то натворить, тогда я бы понял, то что они хотят. Но я пролежал столько дней прикованный к постели, что вины за собой я не чувствовал, оставалось только жгучее сомнение, что они всё таки решили, что это я припёр то злополучное ружьё, которое принесло столько неприятностей в наш дом.

– Мама, папа, это правда, не я принёс его.

Я говорил, быстро глядя на своих родителей и в конце, остановил свой взгляд на сестре, ища поддержки своим слова, так как постоянно находился с Дороти, и она видела, что я не приносил ни чего такого в дом.

– Вик все это прекрасно знают, – поддержала меня сестра, видя, что я смотрю на неё.

– А тогда о чём? – я прокручивал в память, что того я мог совершить, что родители хотят поговорить со мной.

– Давай мы покушаем, а после ужина ты всё узнаешь, – предложила мама.

Я ел уже без аппетита, в голове поселился страх и он продолжал листать мою память, ища те моменты, которые могли послужить поводом, для сегодняшнего разговора. Блины, которые я так ждал и хотел попробовать, казались как бумага, которую нужно было ещё и глотать. Аппетита так же не прибавлял суровый взгляд отца и постоянное подглядывание Люка.

«Может я зря сегодня встал?» – проскользнул мысль в голове.

Можно попытаться ускользнуть, сославшись на то, что я плохо себя чувствую, а после расспросить Дороти. Но понимая, что та может и не рассказать, а в душе помимо страха, разгоралось ещё и любопытство, тем самым мешая мне принять правильное решение.

Ужин не может длиться долго, и вот он подходит к концу. Я замечаю, что чудо кушанье сестры не произвело столь ожидаемого фурора, как ей хотелось, а значит, разговор будет серьёзным. Взрослые сидят, пока молча, как бы, не решаясь начать. У меня ещё есть возможность слинять, но это возможность утекает, как вода сквозь пальцы.

– Вик, – начинает папа, и по нему видно, что каждое слово ему даётся с трудом. – Возможно сейчас не самый удобный момент, но в связи с последними обстоятельствами, мы должны всё тебе рассказать. По крайне мере, тебе это будет лучше узнать от нас, чем от кого-то другого.

Каждое слово, которое произносил папа и которое он почти выдавливал из себя, врезалось в меня как что-то очень острое, и приносило какое-то чувство, где помимо любопытства, проявлялось настороженность, и опасность.

– На тебя за последнее время столько свалилось, что не каждый и взрослый выдержит, но ты смог справиться, – он замолчал. – Ты молодец, настоящий мужчина. Как и твой отец.

Произнесённое последнее слово не сразу смогло проникнуть в меня, но после когда всё же дошло, то оно было равносильно, удару. У меня перехватило дыхание.

– Помнишь когда ты бегал в лес по заданию Ламберта, то когда я его выгнал, то он просил чтобы я отдал ему медальон?

– Так отдай, пусть он от нас отстанет.

– Я не могу его отдать, он не мой, а твой.

– Тогда тем более отдай, он мне не нужен.

– Ему он тоже не нужен, без тебя. А ещё ему нужны все твои вещи и место где я тебя нашёл.

Теперь я хорошо вспомнил, всё что слышал в тот вечер, и если я и забыл, то на то было много других причин помимо плахой памяти. Возможно, я не придал тогда этому сильного значения. Но теперь мне показалось, что в голове происходит что-то невообразимое. Я быстро расставил по своим местам, и мой разум выдал то, что я меньше всего ожидал, когда-либо услышать.

– Значит, если я вас понял правильно, то я не ваш ребёнок? – произнося это, я сам испугался, в глубине души, я ожидал, что сейчас последует опровержение моих доводов.

Вот именно сейчас я ждал, что мама скажет, что я ошибся, что не так всё понял, го она вместо утешительных слов произнесла:

– Ты понял все, правильно, точнее нет, не правильно. Господи, да как же объяснить тебе, даже если мы тебя и нашли, то ты наш, понимаешь…

– Почему вы молчали, и как я появился у вас?

– Возможно, следовало бы давно рассказать тебе правду. Но я привыкла считать тебя своим сыном, и мне трудно было признаться, что я не твоя родная мать. Кто твоя мама и папа и живы ли они, ничего не известно Ты был найден в лесу, и вот как это случилось…

Рассказ отца.

В тот день мы как обычно с Дороти пошли в лес. После того как мы проверили ловушки, то мы сами того не замечая углубились в лес, сильнее чем раньше могли себе это позволить. Ничего интересного мы там не обнаружили, и уже когда повернули домой, то я случайно увидел, гнездо диких пчёл. На вопрос Дороти что это. Я как мог, объяснил ей, что это пчёлы и что те собирают мёд. Волшебное слово мёд произвел на девочку неизгладимое впечатление.

И в её глазах читалось, что та хочет попробовать его. Я так же знал, насколько опасны их укусы и хоть взрослому это и не грезило ничем кроме болевых ощущений, то неизвестно чем это могло кончиться для ребёнка. Поэтому мы даже не стали подходить к ним близко. Когда мы возвратились с дочкой домой, я постоянно замечал, что Дороти как то грустно смотрит на меня. На лице выражалось явное желание попробовать это чарующий вкус мёда. И не знаю, что меня тогда подтолкнуло. Но я оделся, и пошёл назад в лес. Очень хотелось доставить ребёнку радость. Вернувшись на то место, я несколько раз обошёл вокруг дерева и понял, что к этому гнезду мне не подобраться, а укусов сотен, а то и тысячи пчёл, смертельно и для взрослого крепкого мужика. Отчаиваться я не стал, прекрасно зная, что в глубине леса, этих гнёзд очень много. Решив таким образом поискать, то гнездо, к которому можно будет подобраться с наименьшими потерями.

После недолгого моего поиска, я, как и ожидал, нашёл гнездо с пчёлами, к которому можно было подобраться. Я не буду в деталях описывать свой подвиг по заимствованию у пчёл мёда, но только скажу, что получив изрядное количество укусов, я всё же стал обладателем, столь заветного продукта.

Пака я покидал место действия, то углубился ещё в лес. Отдохнув, после стремительного бега. И стряхнув с себя последнюю преследовательницу, я уже собирался отправиться к дому. Время шло к вечеру, и мне нужно было до темноты выйти из леса.

Мне было нужно отправляться в обратный путь, как услышал плач. Детский плач был не так далеко. Он затих, и я даже решил, что мне показалось. Откуда в лесу могут быть дети? Но через несколько секунд, он повторился. Любопытство и желание узнать, что же на самом деле происходит, понесли мои ноги по направлению, откуда доносился детский плач. Пробираясь сквозь заросли я всё же дошёл до того места.

И что я увидел, повергло меня в шок. На не большой поляне, лежала женщина, она как потом выяснилось, была мертва, но рядом с ней ползал годовалый ребёнок.

Я осмотрел тело женщины, убедившись, что ей я помочь не могу, оглядел вещи, которые с ней были. Там в рюкзаке, я и нашёл эти вот предметы: нож и медальон в виде головы волка.

В лес постепенно наступал сумрак, а так как здесь темнело быстро, я забрал все вещи подхватил на руки ребёнка и поспешил прочь от этого места. Может, нужно было похоронить женщину, но времени не было совсем, и пока я этим занимался бы, то плачь мальчика, мог привлечь хищников. Поэтому самым оптимальным решением, которое пришло мне в голову, было по-быстрому покинуть лес. Мальчик был, скорее всего, голоден и он постоянно плакал у меня на руках, что заставляло меня идти быстро. И я только перевёл дух, года вышел на опушку леса. Чуть ли не бегом я прошёл по пустынной местности. И влетел в дом со всем этим сокровищем – в виде мёда и ребёнка. Я вначале не сразу понял, чему больше обрадовалась Дороти. Но когда она, распахнув свои глазки от удивления, произнесла, что знает теперь откуда, берутся дети, их находят в гнёздах пчёл, то только странно как они туда помещаются.

Не став дочери объяснять, или опровергать её домыслы, я попросил её поиграть с мальчиком. Жена должна была, приготовить для ребёнка, что-то покушать, да и нужно было с ней поговорить о дальнейшей судьбе мальчика.

В принципе судьба его была предрешена сразу, мы его оставили себе, твёрдо понимая, что ребёнок получит всё тепло и ласку, которую должны получать дети. В независимости родной это ребёнок или найдёныш. Так же решив не говорить, тебе, что ты не наш, не родной сын. Талисман, который мы нашли в той рюкзаке, мог принести много неприятностей, но выкинуть мы его не могли. Мы надеялись, что всё-таки, кто-то из твоих родителей жив, и всё это поможет им тебя найти. В рюкзаке так же был, небольшой запас детского питания, и свидетельство о твоём рождении.

Настоящее твоё имя – Виктор Пересветов. Здесь так же указано число и год твоего рождения. Поэтому мы точно знали твой возраст.

Поэтому мы сократили твоё имя, так как здесь полное его произношение могло вызвать много не нужных вопросов, и оставили тебя на попечительство семилетней девочки.

– Значит, я не родился, а появился. Вот почему вы всегда произносили именно это слово, – мой голос дрожал, комок подступал к горлу.

Глаза стали намокать, и предательская слезинка пообжала по щеке. Я даже уже родителей видел сквозь пелену, которая окутывала мои глаза.

– Вик. Для нас ты навсегда останешься нашим ребёнком, – погладила по голове меня мама, и прижала к себе.

– А мне ты всегда был и будешь любимым братом, – поддержала её Дороти.

Для неё по другому и не могло быть, ведь родителям надо было работать, а малышу нужна была забота. Дороти стала мне как мама. Учила меня ходить говорить, просто играла со мной. Купала, кормила, да и сколько отдала своей нежности тепла и терпения, знает только она одна. Она не выходила на улицу, забросила своих подруг, а всё время была привязана ко мне. Даже её любимая кукла, осталась без внимания своей хозяйки.

Я уже в открытую плакал. Не стесняясь своих слёз, которые градом катились из моих глаз, под напором всех тех потрясений, которые свалились на меня сегодня.

– Для меня вы будите единственными родителями, – давясь утопающими в слезах словами, произнес я.

Отец достал из кармана медальон и положил его на стол передо мной.

– Это твоё, как и нож, который отдала тебе Дороти чуть раньше. Я даже был протии этого, но он был без всяких символик, которые могли привлечь к себе лишнего внимания. Хотя само изящество с которым тот был сделан, могло привести ко многим вопросам, но увы, неприятность ждала нас с другой стороны.

Желтый металл, на прикосновение оказался холодным, и завораживающим. Только теперь вблизи я смог его рассмотреть, и он был великолепен. Очень красив, если забыть, сколько неприятностей он принёс. Сам по себе он не виноват, что люди настолько алчны и бездушны.

Я сквозь пелену, затуманившую мои глаза, смотрел, на то, что принесло неприятность, но еще столько вопросов и неописуемую боль в глубине души. Она бала даже сильнее той физической, которую мне пришлось пережить совсем недавно. Боль грызла меня, заставляя слёзы всё сильнее и сильнее литься из глаз, но я кое-как смог подавить в себе очередную волну, спросил:

– Ну и что мне теперь с этим делать?

Вопрос, скорее всего не о золотом украшение, которое лежало передо мной, а о том известие, которое мне пришлось узнать, и теперь попытаться проанализировать его.

Родители пожали плечами. Что они мне могли сказать, для них это самих было новостью, причём плохой. В других обстоятельствах можно было куда-нибудь скрыться, но куда скроешься с этой планеты, где ты не больше, чем раб, который должен добывать ресурсы, для кого-то.

– Мы не знаем Вик. Мы были просто не готовы к тому, что случится, точнее, случилось, – произнесла мама.

– Ведь вам всё равно пришлось мне когда-нибудь рассказать?

– Со времени мы бы поведали тебе, но намного позже, когда ты повзрослел бы, – проговорил отец.

Даже ему взрослому мужчине, сейчас трудно было говорить об этом, он даже не смотрел на меня, просто уставил свой взор на стол и перебирал в руках кухонный нож.

Возможно, когда я стал бы взрослым, они мне бы поведали бы удручающую историю моего появления, но даже тогда что, сделать, как-либо проверить возможную догадку, кто мои родители, и живы ли они, я не мог. Скорее всего, даже и проверять нечего, ни один родитель не бросит своего ребёнка. Там в лесу, скорее всего и была моя мама, но кто отец?

– А кто мой папа, и где он? – я задал этот вопрос Люку.

Задавая этот вопрос, я повернул свою голову в сторону Люка, если и знает, кто-то, то это должен быть именно он, ведь не зря же у него на корабле такая же символика, что и на медальоне. Мне хотелось знать правду, а может хотелось внести хоть какую-то ясность.

Люк посмотрел на меня, он скорее всего ждал этого вопроса, но начал отвечать на него не сразу, видно ещё раз прокручивая его в голове, даже может быть, ища парильные слова, чтобы ещё сильнее не травмировать и так натерпевшегося ребёнка. Но отвечать ему нужно было всё равно, не зря же он сегодня сюда пришёл.

Рассказ Люка.

Твой отец, был основателем, «Ночной братии», её предводителем. Во время противостояния, с расой Мелеанов, он получил каперский патент, из рук Императора, но Мелеаны попросили встречи с Императором, предложив свои технологий взамен на сотрудничество и систему, которая находилась рядом с их вратами, получили согласие.