Текст книги "Одинокий волк. Бег в неизвестность"

– Вик беги к Ламберту, попроси его, чтобы он к нам зашёл, скажешь, что сестра без сознания, из-за укуса змеи. И поторопись.

Я быстро снял нож и положив его по подушку, чтобы он больше не привлекал ни чьё внимания, вылетел из дома.

Ноги не ощущают дороге, я как пуля лечу по улицам посёлка. Срезаю пару переулков, пробегаю через задние дворы, и добираюсь до дома лекаря за считанные минуты. Он замечает меня через окно, и сам выходит из дома раньше, чем я успеваю постучаться. Я быстро рассказываю ему что случилось, и он направляется к нашему дому, я плетусь следом. Мысленно прошу его прибавить шаг. Он заходит в нашу комнату, но меня туда не пускает мама, я сажусь на скамейку возле окна и терпеливо жду, когда Ламберт выйдет.

Я судорожно стучу пальцами по подоконнику и мысленно отчитываю минуты. Время тянется мучительно долго, нервы напряжены, кажется, вот-вот лопнут.

Наконец-то Ламберт выходит и отец, подойдя к нему вплотную, спрашивает:

– Ну что?

– Яд частично успел проникнуть в мышцы и в кровь, думаю, что скоро организм сможет его перебороть.

Он не двузначно смотрит на отца и тот вспоминает, что нужно расплатиться за его приход.

Отец быстро достаёт из-под кровати деревянный ящик, открыв крышку, что-то долго пытается найти. Видно он так потрясён, что от волнения руки его не слушаются. После найдя то, что он искал, он встаёт и ставит на стол, небольшую шкатулку видно в ней хранятся все скудные сбережения семьи. Меня раздирает любопытство и я, встав, незаметно подхожу к столу со спины отца. Непроизвольно бросая взгляд в открытый ящик и не нахожу там ничего интересного, так старые родительские вещи, которые уже почти не на что не годны, но возможно ещё послужат, в чем-то другом. После гляжу на шкатулку, там тоже нет огромных ценностей, но вот только массивная цепь из жёлтого металла, которая завернута в белую ткань. Отец, доставая деньги, непроизвольно задел её и теперь она показалась в своём великолепии, и не только она. Медальон из того же металла, круг испускающий лучи и в середине оскалившаяся пасть волка.

«Ничего себе. – Про себя подумал я. – Это точная копия той, которая нарисовано на кораблях „Ночной братии“. Только ещё круг и лучи, которые почему-то не одинаковой формы».

Хоть отец быстро поправил ткань и скрыл столь интересный сувенир, то Ламберт успел его заметить, его глаза сузились и взгляд стол как у змей. Он почему-то перевёл свой взор на меня, и мне стало страшно. После он получил причитающийся гонорар, не пересчитав его, и даже не попрощавшись, стремительно покинул наш дом, как будто ему не хватало воздуха. Но мне было безынтересно его быстрое исчезновение, и мне даже показалось, что после его ухода в доме стало уютней и спокойней.

Я не стал расспрашивать об этом медальоне, быстро проскользнул к себе в комнату и опустился на колени возле кровати Дороти. Я трогаю рукой её лоб и замечаю что он горячий, убираю рук и просто смотрю на неё. Мне кажется, что во всём виноват я. Если бы я сразу стал отсасывать яд, то Дороти не лежала бы сейчас без сознания. Я уже готов заплакать, как ощущаю руку мамы.

– Ты молодец Вик. Не растерялся.

Она гладит меня по голове, а мне почему-то от этого становится ещё хуже. Хоть она и пытается меня ободрить, но мне всё равно неловка, за своё промедление. Она это чувствует.

– Ты сделал всё что мог, и быстро. В той ситуации любой мог растеряться, не говоря уж про десятилетнего ребёнка, но ты не растерялся. Ты просто молодец Вик. Теперь Дороти в безопасности, и скоро поправится. Ты посиди с сестрой, а мы с папой сходим, получим продукты. Ты только никуда не уходи, не бросай её.

Я киваю головой. Даже если всё кругом будет гореть, я не оставлю её. Мама ставит рядом на стул таз с холодной водой, после смочив кусок белой ткани, кладёт ей на лоб. После погладив меня ещё раз, они уходят. Я сжимаю руку сестры.

– Прости меня Дороти. Если ты поправишься, то я обещаю исправиться. Правда, обещаю, не так как всегда, а по-настоящему. Честно, честно. Ну, только выздоравливай, я умаляю тебя.

Я целую ей руку и прижимаю её к своей щеке. Я мысленно представляю, что вместо руки Дороти я держу жестяную банку с ее пеплом, и слёзы градом наворачиваются у меня из глаз.

Я просидел до самого вечера и даже не отходил от нее, чтобы поесть, и когда родители вернулись с продуктами и расплатились с соседом свежей рыбой, которую мы сегодня принесли, я не вышел. Им даже пришлось силой заставить меня, чтобы я поужинал.

После я опять сидел возле неё и постоянно мочил тряпку и клал ей на лоб, потом брал за руку и не отпускал.

Вечером появился Ламберт и хоть никто его не звал, то он пришёл сам, сказав, что переживает за состояние Дороти, он подошёл к её кровати потрогал лоб и оглядел рану. Но при этом он постоянно рассматривал меня, его взгляд пронзительно изучал меня, как будто болен был я а не сестра, вскоре он ушёл, сказав, что будет изредка заглядывать. Объяснив температуру, как борьбу организма с ядом дал какие-то травы и при этом не взял денег. Казалось, что в человеке проснулось сострадание, и он стремится помочь, но все его благие начинания портили вечно бегающие тёмные хищные глаза и слишком беспокойные руки.

– Ложись спать – прошептала мама, когда лекарь покинул наш дом.

– Мам я ещё чуть-чуть посижу? Ладно? Ну, пожалуйста.

– Вик, – мама сделала паузу. – Врач сказал, что ничего страшного. Поэтому тебе незачем высиживать. Ей ты сейчас ничем не поможешь, так что иди спать.

Я нехотя встал и направился к своёй кровати, мама ждала, пока я разденусь и лягу.

– Да плохо, что сегодня не удалось выменять материал, тебе нужно пошить белье, сколько ты ещё голышом будешь спать.

– Мам, но мне тепло, а без одежды не так жарко.

– Вик ты уже взрослый и если когда ты был ребёнком, то тебе никто не говорил ни слова, то ты уже взрослеешь, и уже не пристойно так носится с утра по комнате.

Ничего не отвечая, я пожал плечами, тяжело вздохнул и отвернулся к стене. Дождавшись, когда мама уйдёт, я выждал ещё не большой момент времени, тихо встал и уселся возле кровати Дороти. Спать я не мог, потому что в нутрии меня рос страх, что утром я могу уже не застать сестру. Я сидел, тупо пытаясь вглядеться в темноту, держал Дороти за руку.

В голове пробегали мысли одни меня пугали, другие заставляли задуматься. Почему волк не спешил? И странно, что в медленно-передвигающегося хищника, не смог попасть пират. Или он плохо стреляет, но я видел, как он расправлялся с бегущими собаками, или он специально не стал убивать его, но тогда возникает вопрос почему?

Долго я всё равно не смог просидеть. Я облокотился на её кровать, прижался щекой к её руке и веки плавно стали закрываться. Я сам того не замечая, как уснул.

Во сне я опять оказался на песке возле лежавшей Дороти и рядом стоящего волка, он был так близко, что протянул сою лапу и положил мне на плечо, от этого я проснулся.

Лекарство

Разбудила меня мама. К моему великому, счастью это была не лапа волка, а мамина рука.

– Я же сказала тебе, чтобы ты спал, ну почему ты всегда делаешь всё по-своему.

Я молчал, мама была права, и мне не хотелось что-то ей объяснять или спорить. Я бы даже в обычный день себе это не позволил, а сейчас тем более.

– Оденься, позавтракай и будь дома с сестрой.

Я махнул головой, быстро соглашаясь совсем сказанным ей. Хотя можно было не говорить, если бы я и забыл бы поесть, то сестру бы я точно никогда не бросил.

Не став ждать второго приглашения я одеваюсь и бегу на кухню. Завтракаю я очень быстро, я даже не чувствую вкус еды. Родители с тревогой смотрят на меня, боятся, что в такой спешке я могу подавиться куском пищи, но в свою очередь не одергивают меня, может просто потому, что знают, это бесполезно. Закончив, с завтраком я под их взгляд возвращаюсь назад в комнату.

Перед уходом на работу мама ещё раз заходит в нашу с Дороти спальню, трогает за лоб сестру и гладя нежно меня по голове, меня говорит:

– Ты хоть пообедать не забудь, верный страж.

Мама улыбается, убирает свою руку с моей головы, и тихо выходит. Не проходит и нескольких минут появляется Ламберт.

Он опять осматривает Дороти и недовольно качает головой.

– По всем признакам, это заражение крови, – почему-то глядя на меня, произносит он. Возможно, он считает, что в этом виноват я. – Единственное, что может помочь, трава, которая растёт на дальнем затоне. Но вот беда я не могу туда отправиться, очень много работы.

Он смотрит пристально, изучая меня как ренген.

– Но она очень могла бы помочь, – сказав он, протянул мне листок какого-то растения.

Я беру и рассматриваю его. Точно помню, что раньше я его никогда не видел.

– Вы ведь ходите с сестрой в лес?

Я молча киваю, но не отвожу свой взгляд от листка.

– Если хочешь, чтобы сестра поправилась, то тебе придётся сегодня одному туда сходить. Ведь ты хочешь, чтобы она выздоровела?

Я киваю и только теперь оторвав свой взгляд от растения смотрю на Ламберта.

– И тебе надо поторопиться, чем быстрее ты принесешь листки, тем быстрее мы сможем вылечить твою сестру.

– Но мама просила никуда не отходить от неё.

– Но это совсем другой случай. Ты ведь хочешь помочь ей?

– Да, – говорю я, очень быстро.

– Ну вот. Тогда слушай. Пойдешь по направлению к северным горам, но не к ним самим, а к лесу, который прилегает к ним. Немного углубишься и найдёшь его там. И поторопись.

Я и сам знаю, что мне нужно торопиться, и в голове крутится только одна мысль, кого попросить, чтобы тот остался с Дороти, пока я буду искать лечебное растение. Не произвольно всплывает наша соседка, она единственная на нашей улице, кто не работает, и в это время дома, а главное, она та, кому можно доверять.

– Хорошо, я только попрошу, чтобы соседка присмотрела за сестрой.

– Я думаю, в этом нет надобности, я могу побыть рядом, пока ты будешь бегать.

Вот именно он, не то что, последний в списке людей, на которых можно оставить Дороти. Его там просто нет среди тех, кому можно доверять, но озвучивать я не стал, зная, что Дороти нужна медицинская помощь, а ссорится с единственным в округе врачом, не самый подходящий момент.

– Так у вас же работы много?

– Я имел в виду, буду заходить периодически, да и у тебя не займет это много времени.

– Нет, её я одну не оставлю.

Моё лицо выражало непоколебимость.

Ламберт, видя, что со мной спорить бесполезно, согласился.

– Ладно, но только поторапливайся, – произнёс он со скрежетом в зубах.

Не задерживаясь больше не секунды, он вышел.

– Волчонок, – услышал я слабый голос Дороти.

Я повернулся и увидел слабый взгляд сестры. Я схватил её руку.

– Дороти, Дороти. Ты проснулась, ты скоро поправишься.

– Нет, – говорит она. – Ты не должен идти туда.

– А как ты догадалась, что я собираюсь? – удивляюсь я.

– Я слышала ваш разговор с Ламбертом.

– Дороти, но ведь он сказал, что оно поможет тебе.

– Нет Вик. Ты меня слышишь?

– Ну, я уже взрослый, почему ты не хочешь, чтобы я тебе помог?

– Хочу. Но только не поход в лес в одиночку.

Я вижу, что спорить с больной сестрой, в данной ситуации не самая хорошая идея, и я перевожу разговор:

– Дороти, может ты, хочешь кушать?

– Единственное что я хочу, это, то чтобы ты пообещал мне не ходить туда, – продолжает настаивать Дороти.

– Ты до сих пор считаешь меня маленьким, – во мне вспыхивает злость. – Вот как! Что ж, я всё равно пойду. И ты меня не остановишь.

– Глупенький, там очень опасно.

– И что прикажешь мне делать? Сидеть и смотреть, как ты умираешь? – говорю я.

– Ты должен понимать, что это не выход. Если с тобой там что-то случится, то я возненавижу себя. Я не умру. Обещаю. Если ты обещаешь не ходить.

Мы кружимся на одном месте. Я знаю, что не переспорю её, и больше не пытаюсь. Делаю вид, будто неохотно уступаю.

– Тогда дай слово во всем мне подчиняться, – произношу я твердым голосом.

– Хорошо волчонок, – легко соглашается она.

– Я сейчас принесу завтрак, и ты покушаешь. Ладно? – командный голос, плавно меняется на упрашивающий.

– Волчонок, а ты и правда, взрослеешь, – вместо ответа произносит она и тянет свою руку к моей голове. – И когда ты успел вырасти?

– Может давно, а ты просто этого не заметила.

Я легко поддаюсь на её поглаживания, и мне становится немного легче на душе. Но я недолго разрешаю себя ласкать, быстро вскакиваю и ухожу на кухню. Появляюсь я уже с полной тарелкой и опускаюсь на край кровати Дороти.

– Всё ещё теплое, мы только недавно кушали.

– Ты будешь меня кормить или разрешишь самой поесть, – улыбаясь, произносит Дороти.

Я пожимаю плечами, об этом я как раз не думал. Но мне в принципе не трудно и покормить её, даже будет приятно поухаживать за ней. Ведь она в свою очередь, скорее всего так бы и поступила, и даже не стала бы меня спрашивать.

Она с трудом занимает сидячее положение, дожидается, пока я по-быстрому поправлю подушку, облокачивается на неё. После берёт из моих рук тарелку, тем самым не давая мне позаботиться о ней. Делает она всё медленно и с усилием. Видно ей тяжело, но она двигается, а значит, скоро поправится.

Дороти съела совсем чуть-чуть и, возвратив мне тарелку, ложится опять.

– Ну, ты почти ничего не съела.

– Вик, я, правда, пока не хочу. Чуть-чуть полежу и ещё немного поем.

– Плохая из меня сиделка.

– Почему?

– Если бы ты меня вот так кормила, то заставила бы скушать всё, а я даже не могу тебя заставить.

Я понимаю, что ей сейчас плохо. Пока я относил завтрак на кухню, Дороти легла, и я сев рядом у кровати стал охранять её покой. Видно у неё было совсем мало сил, и она постепенно уснула. Мне нужно было торопиться. Я выбежал на улицу и отправился к соседке, которая была настолько старой, что не могла работать.

Поход в чужой лес

Утро было серое, тусклое, и пасмурное, создавалось впечатление, что природа грустит вместе со мной, ей также грустно и если я готов был плакать, то и она могла пролить на землю свои слёзы в виде дождя. Мне кажется, что дождь как-то вяло, начинает капать, не как всегда резко начался, резко кончился. Он как изморось ложился на землю и пропадал в песке и камне, оставляя как напоминание маленькие побеги на стеклах домов. Сегодня, как и всегда черные, усыпанные угольной пылью улицы безлюдны. Окна приземистых серых домиков скрыты тёмным унынием и печалью. Тишина, которая царит над посёлком заставляет вздрогнуть. Может это просто так выглядит на фоне пасмурного утра, но мне это не придаёт оптимизма, даже при всём этом мне нельзя отказываться от своих первоначальных планов и нужно не смотря не на что добраться до той линии горизонта, где за безжизненным песком виднелся лес.

Немного поёжившись от промозглости, я побежал к дому, что напротив нашего.

– Мисс Лотер. – закричал я уже с порога, ворвавшись в дом, забыв даже постучаться.

Пожилая женщина с добрым угловатым лицом, с глубокими морщинами и жестким ртом склонилась над раковиной. Седые волосы почти сошли на нет. Огромные миндалевидные глаз подчеркивали сдержанный и мягкий характер, длинный прямой нос, который милосердно можно было назвать «крупным». Её рука поднимается за полотенцем, а взгляд останавливается на мне. Она вытирает свои руки и снимает передник.

– О Вик. Ты сегодня встал так рано. И что же тебя заставило? – голос мисс Лотер был мягким и спокойным, он даже не выражал недовольства мои беспечным появление.

– Мисс Лотер, вы не могли бы присмотреть за моей сестрой, а то мне нужно срочно в лес?

– Мне казалась твоя сестра уже взрослая девочка, и может сама о себе позаботится.

– Она сейчас больна, а Ламберт сказал, что нужно вот эти листки, – я показал образец, который мне дал лекарь. – А одну я не могу её оставить.

В моих глазах стояла мольба.

– Хорошо Вик я посижу с Дороти, пока ты будешь собирать лекарство.

– Спасибо. Вы так добры, – и забыв попрощаться, я выскочил из дома мисс Лотер.

Я знал, что женщина не подведёт и ей придется заплатить за её работу. Но это всё ерунда по сравнению с тем, что нужно достать лекарство для больной сестры. После когда Дороти поправится, то мы сходим в лес и принесём ей рыбу или кролика, по мне для такой милой старушки даже и двух не жалко, но нужно чтобы сестра поправилась.

И вот заструилась под ногами дорога, я быстро бегу уже в сторону леса. Сегодня я бегу один в лес и не по нашим следам, где мы с сестрой ходим, а совсем другой лес, рядом с горами. Где ни я, ни Дороти, ни разу не были. И если бы хоть родители были дома, то возможно отец подсказал как там правильно себя вести, может он знал те места, но Ламберт свалился как чёрт из табакерки, сказал что нужно идти срочно. Срочно так срочно. Ради сестры я готов пойти на всё. Я побежал, в этот раз я не стал надевать тяжёлые ботинки, а надел старые кожаные ботинки сестры, из которых она выросла. Они мне были немного великоваты, но очень лёгкие. Бег по песку не самое увлекательное занятие, но в моём походе за столь чудесной травой он пока самый безопасный. Перед самой опушкой леса я замедляю бег и постепенно останавливаюсь совсем. Оглядываюсь кругом и ощущаю страх всем своим телом, но назад дороги для меня нет.

Немного успокоившись, от быстрого бега я, отдышавшись, ступил под густые елки. Еловые ветки были для меня слишком густыми и мокрыми. На них оседала изморось, превращалась в воду, падал на меня мутными хвойными каплями, попадала за шиворот и мочила мою одежду. Здесь было мрачно, и я ускорил шаг, быстрее проскочить через ельник, чтоб сразу подальше уйти от опасного места, хотя в моём случае быстрее в него попасть.

Я вышел на светлое место. Перевел дыхание и попробовал свою одежду, она была мокрая насквозь. Нужно немного сориентироваться, куда идти дальше.

Передо мной была зеленая поляна, на которой проглядывалась возвышенность в виде пригорка. Я решил взойти на неё, еще раз оглядеться и, оставить ориентиры в памяти, когда буду возвращаться домой. Перейдя поляну, я поднялся на пригорок, огляделся. Одиноко стоящее дерево не мешало обзору, но привлекло к себе внимания, я подошёл ближе и на коре дерева разглядел отпечатавшиеся кривые когтистые оттиски.

«Медведь». Единственное что пришло на ум, но ведь лес кончается здесь не далеко за спиной. Но память напомнила про случай, когда медведи подходили вплотную к посёлку. И тот мрачный день, когда разодрали управляющего и трех его охранников. По спине пробежал холодок.

Я попытался отвлечься от этих воспоминаний и стал изучать местность впереди себя, именно то место, куда мне предстояло пойти.

Нет, никогда я не видел таких деревьев и вывернутых пней, этой травы с пышными седыми метелками. Что-то опасное было здесь в буреломе, среди вывернутых корней, но что я не как не мог понять.

Я вспомнил знакомого отца, который тоже промышлял добыванием пищи, и не боялся заходить глубоко в лес. Мертвого, с разодранным горлом, с перебитым хребтом нашли его грибники. То, что это зверь, а не человек, решили все и разом. Я-то не видел, ничего сказать не могу, но думаю – медведь.

Глупые мысли и страшные воспоминание, единственное, что всплывает в моей голове. Нужно как-то собраться и прогнать всё из головы. Я пытаюсь оглядеть место.

Чуть справа трава, которая мне по плечи, и нигде нет тропинки. Целое разноцветное море. Может, там и съедобные злаки есть, но я такую видел впервые, а предосторожность что с незнакомыми травами и грибами нужно быть аккуратным твёрдо засело у меня в памяти. В траву мне неохота соваться. Жутко. Мало ли что. Вдруг там змеи, или бешеные звери, или трясина. И лечебные растения там всё равно не разглядеть.

Левее, красовался дуб, который рос у неглубокой, тенистой балки, дно и склоны которой были покрыты многолетним наслоением прелой листвы. В дереве было огромное дупло, которое манило к себе. Любопытство победило страх и я, сбежав с пригорка, уже через секунду шарил рукой в дупле. Но там ничего не оказалось.

Над головой колыхались раскоряченные ветки, столетнего дуба. Ветки переплетались, стукались с треском, роняя на землю кусочки коры. В листве что-то прыгало, верещало, скреблось. К земле опускались покореженные ветки, вытягивали крючковатые пальцы, угрожающе раскачивались.

Немного раздосадованный я пошёл прямо, так как именно это путь показался мне более или мене подходящим. Мне опять предстояло продираться через деревья. И хоть они не были так густы, как у самой опушке, то приятного от этого, всё равно было мало.

Чужим и равнодушным был окружающий лес. Если ко мне и сестре он был терпеливый, то вдруг отдалился, распался на отдельные деревья, охолодел. Мертво стоял лес вокруг меня. Не хочется лезть в чащу, в эти перепутанные елки, которые почему-то навеивали страх, но я вспоминал, что лежит больная сестра и пошел дальше. Но почему-то деревья закончились, и появилось зелёное поле. Странное зелёное поле, от которого исходил пар впереди елки, причём не зелёные, а черные, и серое меж елок, какой-то участок темно серого вещества, а дальше нельзя нечего увидеть. Все посветлело у меня в глазах и все обесцветилось, теперь я не мог различать краски, видел всё только в чёрно белом.

Я опустился на колени и дотронулся до травяного покрова. Он оказался ужасно сырым. Я надвил рукой глубже и чуть не потерял равновесие, потому что моя рука по локоть провалилась под воду.

Болото. Невидимое сразу, но очень опасное. Если учесть что трава теперь стала не зелёной, а серой. Туман, по всей видимости, испарение, которое действует на меня.

– Топь, – вспомнил я. – Так называется это место.

Я вспомнил рассказ отца, вот про эти самые места, и как он брал обещание с сестры никогда не ходить сюда.

На другом конце полянки гнили бесформенные валежины. Поднимались мясистые стебли с разбухшими красными головками, похожими на сырое мясо. Воздух не двигался, тяжелый и сырой.

Чувствую, как голова начинает кружиться, нужно уходить отсюда. Но мысль о сестре почему-то не даёт это сделать. Мозг, сопротивляясь туману, как молотком стучит одну фразу «Умерев здесь, ты сестре не поможешь», и я принимаю правильное решение, принимаю, пока ещё могу правильно соображать, но мне кажется, что это ненадолго. Для чего-то и пот полил с меня.

Я с трудом встал и побрёл к тому месту, где стоял недавно. В голове немного шумело, но чем дальше я отходил от болота, тем яснее она становилась, уже на пригорке я позволил себе остановиться и немного придти в себя, чтобы выйти из леса, или продолжить поиск.

Я присел на корточки, так как стоять было тяжело, и кружилась голова, поэтому появилась тошнота. Я стал оглядываться по сторонам, чтобы понять, я всё ещё вижу в серых тонах или зрение ко мне потихоньку возвращается.

Смотрю на одинокое дерево, оно серое, рядом мох, он тоже серый, пятачок глины, она тоже серая. Хотя может и не глина. Решаю подойти посмотреть поближе. Нет, точно глина, пробую на ощупь, смотрю на самый край пятачка.

– След, кусочек следа от ботинка. Уж на мокрой-то глине мог бы и сразу заметить.

Теперь-то я понял, что в лесу я не один.

Тихо спускаюсь к дубу, стараясь держаться в его тени. Нигде ничего подозрительного. Нет ни каких следов, землю устилает ровный ковер подопревших листьев. И вдруг этот звук. Я останавливаюсь и поворачиваю голову, уж не почудилось ли? Но вот он снова.

«Как же так? Почему я не слышал? Кто это прошел только что бесшумно за спиной?»

Кто-то прошел у меня за спиной, пока я стоял у болота. Сейчас немногие ходят по лесу, а те, кто решаются, то жмутся ближе к посёлку, и так далеко не забредают. Может, кто случайно забрел, так, далеко, в чужие места.

«Все это случайность», – торопливо думал я

Ни вздоха, ни треска сучка не слышал я, но я почувствовал запах, странный и до сегодняшнего дня мне не знакомый.

«Нельзя стоять, – почему-то подумал я. – На месте стоять нельзя. Надо двигаться».

После я почувствовал шевеление в прогнившем валежнике, слабые толчки. С усилием повернулся, сбив локтем клок толстого мха с мясистыми краями. Спиной я раздавил пару огромных лишаев, другие тянули к небу широкие, как баклажки, горлышки. Я осмотрелся, отшатнулся: из темной глубины кто-то смотрел пристально, неотрывно.

В темных, древних, обомшелых стволах чудилась угроза, хотелось поскорее выбраться отсюда – я ускорил шаг и даже побежал. Я не глядел по сторонам, но видел все. Все кусты, все стволы деревьев, все капли, падающие с веток, и чувствовал запах. Рядом он, совсем близко, я это чувствовал.

«А запах? Какой странный запах! От влажных елок, будто от собачьей шерсти. И еще что-то… Да ведь не лесом же… нет, никогда я его не встречал».

Ветка сосны хлестнула в глаз. Стало так 6ольно и горько, что хлынули слезы. На какой-то миг я полу ослеп, но не останавливался, пытаясь на ходу проморгаться, а когда у меня это получилось, потер глаза. Я столкнулся, получил удар по лицу и кубарем покатился по песку.

Боль на мгновение ослепляет меня. Острые вспышки света мелькают перед глазами, и я падаю на колени. Одной рукой трогаю щеку, другой держусь, чтобы окончательно не упасть. Я уже чувствую, как появляется опухоль, как она закрывает мои глаза. Песок подо мной мокрый от измороси.

Перед глазами все размыто, я не могу сфокусироваться, я изо всех сил напрягаюсь, чтобы эти два Выродка, стоящие передо мной, объединились.

Наконец-то я полностью прозрел и глядел, как на меня уставлен ствол оружия.

– Простите, простите. Я убегал. Там, скорее всего медведь, – я захлёбывался и тыкал пальцем в сторону леса.

Выродок поняв, что я не представляю для него угрозы или слово медведь произвело на него должное впечатление развернулся в сторону леса, но оттуда не смотря на мои опасения никто, не появился.

Я чувствую, что от дара у меня разбита губа и припухает щека. Я даже чувствую вкус крови у себя во рту. Но нет никакой обиды, а скорее даже радость что он тут оказался. И хоть из леса никто не вышел, то я точно чувствовал, что там кто-то был.

Но стоп где же ещё один Выродок, они никогда не ходят по одному, и как ответ на мой вопрос из леса появляется второй. Ну, вот и все на месте, не то чтобы я волновался за них просто как-то по одному, их было странно и удивительно увидеть.

Но что второй мог делать в лесу, может это его следы я видел и это он бродил за спиной у меня, но нет, я точно ощущал запах, а сейчас его нет. Тогда получается, что тот, кто странно пахнет не вышел, побоялся, а Выродок просто ходил пописать, в дороге всё может случиться. Ну, захотелось ему.

Тот, что стоя рядом и которой приложился мне по лицу, подошёл ко мне ближе, мне от этого почему-то стало дурно.

«Решил добить», – глупая, но единственная мысль проскользнула в голове.

Он протянул руку и показал на листок, который я держал в руке.

Мне только остаётся повиноваться ему и отдать свой листок, но я очень сильно испугался, вдруг он его съест. Выродок долго рассматривал и когда только второй подошёл, протянул его мне и показал на горы.

Я понял это без любых слов. Это растение росло в горах или возле них. Вспомнил так же, что говорили люди о нашем лекаре, о его трусости ходить по лесам.

Но оставался вопрос, зачем он меня послал на болото и кто за мной следил. То, что следили за мной, не было никакого сомнения.

Но раздумывать я не стал. Дома лежала больная сестра, и мне нужно было достать эти листки.

И опять нужно бежать. Я встаю медленно, чтобы не делать резких движений, и не спровоцировать Выродков. Кто знает, что у них на уме.

Дождь, неприятно моросивший все утро, решил к полудню сделать передышку, и сквозь серые тучи выглянули томившиеся в заточении солнца. Преисполнившись благодарностью за щедрые лучи, земля принялась быстро поглощать тепло, испаряя влагу. В итоге стало душно и жарко, словно в бане. Возможно, моя рубашка высохнет, но мне хочется, чтобы она была подольше влажной, так хоть не сильно жарко.

Немного отдаляюсь от патруля, и перехожу на бег. Ветер обдаёт мне лицо, не охлаждает, а на оборот от него становится ещё жарче. Он обрывками, позади меня завывал. Догонял меня и свистел в ушах. Поднимал удушающую желтую в вперемешку с чёрной пыль. И с силой бросал мне в лицо. Линия опушки леса оставалась справа, а впереди виднелись горы, рядом с которыми находилась угольная шахта и громадная электростанция, работающая на этом угле.

Ветер яростно свистел, но он был слабым и не мог сбить меня с ног. Насыщенный пылью от выбросов шахты и электростанции воздух словно превращался в едкую жидкость, удушающую, забивающую нос и рот, и если мне и так тяжёло дышать от быстрого бега, и испепеляющего солнца, то теперь это становится практически невозможно.

Яркое солнце сияло в чистом небе, но по мере того как я бегу вперед, день как бы начал меркнуть. Между небом и землей нависло густое облако дыма. Еще задолго до того как я добегаю до подножия гор, то уже могу слышать мощный рев вентиляторов, похожий на шум моря, и глухие удары гидравлического молота.

Но конец бывает всегда. Чувствую, что слабею, я прислоняюсь к одиноко стоящему дереву, чтобы отдохнуть, жара вытягивает влагу из моего тела, как губка. Даже глотать уже трудно, усталость подкрадывается ко мне. Я сползаю на землю. Сидя неподвижно, я начинаю замечать ящериц бегающих по песку с блестящими синими языками и кого-то, похожего на помесь крысы и опоссума который завидя меня бежит к скалам и теряется в камнях. Я начинаю завидовать им, ползать по песку и жаре целыми днями, это какую надо иметь выносливость. Моя уже исчерпала свой лимит, и если я ещё хоть как-то могу шевелиться, то это уже приравнивается к чуду.

Не знаю, сколько времени я сижу, задыхаясь от быстрого бега, разъедающей пыли; пот засох на коже, превратившись в отвратительную корку. Хочется пить, но воды нет. Очень сильно хочется есть, о чём постоянно напоминает недовольно бурчащий желудок.

Зная, что мне некогда долго отдыхать, я делаю над собой усилие и встаю. Впереди меня каменистая местность. Спотыкаясь о камни, я бреду дальше к горе, даже ещё не представляя, что делать дальше и где искать это чудо растение. Беглый обзор говорит о том, что тут не то что лечебных растений, а вообще растительности нет, а значит, это чудо растение растёт где-то на склонах гор, но явно не высоко, если его видели Выродки. Трудно представить себе, что эта груда мышц, упакованная в броню, карабкается по скалам.

Наконец-то я добираюсь до подножия горы, вскарабкался по осыпи, перебреюсь через гигантские куски камней. Передо мной открывается основание утеса, массивная отвесная стена; вершина ее уходит далеко в небо. Я иду вдоль подножия, нахожу подходящий подъем и вскарабкиваюсь вверх. Впереди отчетливо виден выступ, и небольшое плато я лезу к нему. Мне кажется, что это совсем рядом, но я постоянно соскальзываю, пытаюсь вновь и опять соскальзываю. Поединок с горой под палящим солнцем и ослабленными мышцами, это нелёгкое дело. Немного разрешаю себе отдохнуть и опять пытаюсь и так несколько раз. Я слышал от Дороти, что тяжело стучаться головой о неприступную стену, так вот этим я сейчас и занимаюсь. Судьба не отворачивается надолго от тех, кто имеет мужество с ней бороться. Наконец, задыхаясь, я докарабкался до места, куда так стремился и упал навзничь. Немного отлежался и поглядел по сторонам.