Текст книги "Зима на разломе"

6. Строительный рабочий

Сообщаю Вашему превосходительству, что в ходе археологических исследований мы вынуждены были очистить от турецких войск порт Акаба и окружающие его пустынные области. Потерь со строны вспомогательных рабочих нашей экспедиции (численностью в данный момент около пятисот сабель) удалось избежать.

Томас Эдуард Лоуренс, член Археологического общества Ее Величества. Телеграмма, 1913 год.

Ночи стали настолько холодными, что мне пришлось достать из рюкзака ветровку.

Если утром вставать пораньше, можно было успеть увидеть налет снега на вершине Джебель Мухаммеда, самого высокого из иорданских вулканов. Маленькие тучки изредка заглядывали к нам с севера, но быстро таяли в жарком полуденном небе.

Самцы страусов стали принимать за самку все, что движется на двух ногах: когда я шел с работы, они бежали за мной по ту сторону изгороди и время от времени начинали танцевать, раскинув крылья. Они необыкновенно красивы, но с головой у них неважно: я не очень удивился, когда прочитал статью в палеонтологическом журнале, доказывавшую, что страусы – не птицы, а одна из групп динозавров. Все наши самки лис забеременели, а у волчицы наступила ложная беременность, и теперь, когда я входил в клетку, она рычала и пыталась подкрадываться ко мне, если я смотрел в другую сторону.

Шломи так и не стал начальником, потому что проштрафился. Он разложил по змеиным ящикам мышей, но забыл забрать на следующий день тех из них, кого не съели. В результате рогатой гадюке мыши отгрызли два сантиметра хвоста, и мы с Беней долго ее лечили.

Сыну Тони Ринга исполнилось тринадцать. По еврейским обычаям, это большой праздник, но Тони вообще отказался его отмечать в знак протеста против религиозного мракобесия в стране. Насчет мракобесия он, в общем-то, прав, но тут, на мой взгляд, несколько увлекся. Впрочем, это его дело.

Мы все теперь ходили с оружием, потому что пограничники обнаружили на контрольно-следовой полосе чьи-то следы, ведущие из Иордании. Оттуда иногда приходят террористы, но чаще просто всякие темные личности, которые пересекают узкий в этом месте Израиль и исчезают в Египте. Так я впервые обнаружил, что граница страны «на замке» только на словах, но в тот момент меня это мало интересовало.

Ночные засидки позволили мне выяснить, что каждое утро, часа в четыре, за выложенными мною цыплятами приходят два каракала. Теперь я выкладывал цыплят все позже с каждым днем, пока звери не стали приходить, когда уже светало. Они сидели под окном, словно домашние кошки, а когда я кидал им цыплят, тут же начинали драться, сколько бы цыплят ни было. Я взял у Давида фотоаппарат и немного поснимал их. Каракала иногда называют пустынной рысью, но поведением он больше напоминает большого камышового кота. У него короткая золотисто-кофейная шерсть, голубые глаза и такие длинные черные кисточки на ушах, что издали они кажутся антеннами.

Однажды утром я шагал в контору с фотоаппаратом на плече и внезапно увидел в двух шагах от дорожки притаившегося за камнем леопарда. Сообразив, что он просто спрятался и ждет, когда я уйду, я сделал вид, будто его не заметил, а когда поравнялся с ним, то украдкой сфотографировал.

В этот вечер к Бене приехали две девушки откуда-то с севера – эфиопские еврейки, совсем чернокожие, но очень хорошенькие. Мы как раз собирались перейти к неофициальной части встречи, когда вечернюю тишину расколол оглушительный дуэт:

наша леопардиха громко рычала, а пришедший самец вторил ей еще более мощным басом. Потом вдруг послышалось отчаянное мяуканье и короткое рявканье. Схватив фонарь, мы с Беней помчались к вольерам. Упав на последнюю клетку, луч фонаря высветил два припавших к земле черных силуэта с горящими глазами. С одной стороны вольер огораживала наклоненная внутрь бетонная стена со смотровым стеклом – видимо, по ней самец и забрался к нашей старушке.

Мы тут же погасили фонарик, и леопарды, забыв о нашем присутствии, занялись друг другом. Мы долго сидели у решетки, наблюдая за их играми, а когда вернулись, то обнаружили, что наши девушки все доели и допили, позанимались любовью (они были бисексуалочки) и мирно спят в обнимку. Нам стоило большого труда разбудить их и растащить по комнатам.

Это был почти единственный в моей практике случай, когда мне удалось переспать с негритянкой, поэтому я не стану делать обобщений. Но в целом мне очень понравилось. У девушки было смешное имя Мини, изящная фигурка, прелестная мордашка и такие тугие груди, что они не растекались по бокам, когда она лежала на спине. Я даже заподозрил, что они силиконовые, но, к счастью, они были самые настоящие и к тому же очень чувствительные. Стоило мне положить на них ладони и, прижав, немного помассировать, как Мини мгновенно начинала дрожать, целовать меня взасос и, схватив за ягодицы, тащить к себе. Утром я едва не проспал начало рабочего дня.

Тут выяснилось, что леопард-самец выбраться из клетки не может. На мясо звери не обращали внимания, и заманить кого-нибудь из них в соседний вольер не удавалось.

Просто открыть дверь мы не могли, потому что тогда они бы выскочили оба, а самка вряд ли выжила бы в саванне после пяти лет на всем готовом. Я предложил открыть дверь и зайти в клетку – глядишь, самец испугается и убежит в соседнюю, тут кто-нибудь его там и закроет.

– А кто будет входить? – быстро спросил Ивтах.

– Ну, я…

– Тебя съедят, – возразил Тони, – а меня посадят.

– А я далеко не войду, только дверь открою.

Вскоре сотрудники выстроились вдоль решетки с лопатами, вилами и ведрами с водой. Шломи принес винтовку.

– Разряди ружье, – потребовал я на всякий случай.

Звери нервничали и кругами ходили по клетке, рявкая на нас. Едва я открыл дверь и шагнул внутрь, как самец сломя голову кинулся в другой вольер, а самка молча прыгнула ко мне. Кажется, она еще не приземлилась, а я уже снова запер клетку снаружи. Ивтах между тем закрыл дверцу между клетками. Мы подержали самца взаперти пару дней, пока у самки не кончилась течка, а потом выпустили. К сожалению, котят мы от нее так и не дождались

– возраст не тот.

Следующим событием нашей монотонной жизни был международный съезд б„рдвотчеров.

Birdwatching примерно переводится как «наблюдение за птицами». Это немного странное околонаучное увлечение стало своего рода национальным спортом в большинстве развитых стран, особенно в Англии и Голландии. Каждый уик-энд тысячи фанатов с биноклями выезжают на болота и морские побережья, вооружившись полевыми определителями птиц. Задача – увидеть в природе как можно больше видов и проставить галочки напротив их названий в списке. Нам трудно себе представить, насколько все это серьезно: в экономике некоторых туристических местечек birdwatching tourism играет весьма значительную роль. В Эйлате даже построен международный BW-центр, который занимается обслуживанием BW-туристов и учетами перелетных птиц, у которых здесь один из основных перекрестков миграционных путей. Вообще многие фанаты BW со временем становятся орнитологами-любителями.

BW-центр представляли его директор, обаятельный Реувен, и группа волонтеров. В основном это были приблатненные англичане ПТУшного возраста и вида, а один оказался индусом. Парень звался Шари и внешне напоминал покойного Раджива Ганди.

У Центра было маленькое общежитие в Эйлате, и Реувен неосторожно предложил мне пожить там, если возникнет необходимость. Общага (Беня называл ее притоном) пустовала до середины января, когда начнется весенняя миграция. Эйлат особенно славится в BW-мире мартовским пролетом хищных птиц – через Араву летят почти все хищники Восточной Европы и Западной Сибири, зимующие в Африке и Аравии. В это время в Израиль съезжаются орнитологи-любители и проводят учет мигрантов, перегородив всю страну цепью из двухсот-трехсот наблюдателей (ширина Израиля не больше 100 км).

Предложение Реувена оказалось как нельзя кстати, потому что после Нового Года я собирался перебраться в Эйлат и поискать другую работу. Уезжать из Хай-Бара не хотелось ужасно, но должен же я был привезти домой хоть какие-то деньги! Однако, зная по опыту, что полагаться на подобные обещания рискованно, я решил сперва съездить в Эйлат и посмотреть, как там обстоят дела. Денег на автобус не было, и я покатил на велосипеде.

Дно Аравы плавно понижалось по мере приближения к морю, а в спину мне дул резкий северный ветер, так что я мчался по шоссе, почти не крутя педали и не держась за руль. До наступления жары я успел промчаться все сорок километров. Впереди широкая долина плавно переходила в темно-синий Эйлатский залив, уходивший в горячую дымку на юге.

Израилю принадлежит чуть больше десяти километров побережья Красного моря, и пять из них занимает Эйлат – цветущий городок, амфитеатром поднимающийся на склоны гор. Впритык к нему, словно зеркальное отражение, расположена Акаба – единственный иорданский порт. Горы, тянущиеся вдоль залива дальше на юг, принадлежат соответственно Египту (со стороны Эйлата) и Саудовской Аравии (со стороны Акабы). С центрального городского пляжа отлично видно все четыре страны.

BW-притон оказался двухкомнатной квартиркой, забитой многоярусными нарами и сплошь оклеенной вперемежку фотографиями голых баб и редких птичек. Из ее обитателей один Шари не был англичанином, остальные разговаривали только на те темы, на которые любит беседовать английская молодежь: о телках, рок-группах, наркотике «фэнтэзи» и о том, от кого из присутствующих плохо пахнет. Впрочем, бесплатное жилье в Израиле – в любом случае находка, так что Реувену я искренне благодарен.

Неприятности начались, когда я выехал из Эйлата. Ветер теперь дул в лицо, а ехать надо было в гору. Прямо двигаться вообще не удавалось, приходилось ползти галсами (зигзагом) с черепашьей скоростью. Километров через двадцать ветер усилился, и я понял, что домой попаду в лучшем случае поздно ночью. Пришлось свернуть с шоссе и укрыться от ветра в Эйн-Нетафиме, крошечном оазисе метрах в тридцати от границы.

«Оазис» представлял собой высохшую лужицу с пятном жидкой грязи посередине, окруженную рощей высоких дум-пальм с аккуратно раздвоенными в виде буквы Y стройными стволами. Здесь, в компании газелей-доркас, маленьких ярких птичек – зеленых щурок и здоровенных травоядных ящериц-поясохвостов я дождался вечера.

Но, вопреки обыкновению, ветер не стихал, а на севере появились самые настоящие грозовые тучи.

Пришлось отчаянно налечь на педали. Километровые столбики почему-то все реже выплывали мне навстречу из сгустившихся сумерек. Ветер уже достиг такой силы, что даже вести велосипед «в поводу» удавалось с трудом. На автобус надеяться не приходилось: был вечер пятницы, а в это время они не ходят – до пяти вечера в субботу. Машины меня иногда обгоняли, но автостоп в Израиле – очень трудное дело из-за всеобщего страха перед террористами. Только солдат все охотно подвозят, поэтому иногда удается остановить попутку, если одет во что-нибудь защитного цвета. Сейчас, голому по пояс и с велосипедом, рассчитывать мне было не на что.

Когда я наконец увидел впереди ограду Хай-Бара, гроза как раз оказалась над самой головой. Молнии ударяли в скалы, эхо громовых раскатов перекатывалось по Араве, серые полосы дождя свешивались из-под черных туч, порывы ветра гнали по саванне высокие стены желтой пыли. Но ни одна капля не долетела до земли: до сезона дождей оставалась еще неделя. Последние два километра до дома я так и не дополз, заночевал у Бени.

В субботу мы с ним прошвырнулись в киббуц Йотвата, и я повидался с Кэти

– как оказалось, в последний раз. Надеюсь, они с Аликом счастливы и по-прежнему Граждане Соединенных Штатов.

Воскресенье в Израиле рабочий день. Зайдя наутро в контору, я застал Тони Ринга и остальных погруженными в решение сложной научной проблемы.

На Ближнем Востоке широко распространена дикая степная кошка. Четыре этих красивых зверя жили и у нас в зоопарке. От нее происходит домашняя кошка, которая, естественно, легко скрещивается с дикой. Теперь из-за обилия повсюду бродячих домашних кошек встретить чистокровную степную становится все труднее, и она неожиданно оказалась в числе видов, которым угрожает исчезновение.

Так вот, к нам приехала целая депутация из киббуца Цофар в Северной Араве и привезла в ящике кота, пойманного в киббуцном курятнике. Более типичного представителя степных котов мне видеть не приходилось: в полтора раза больше сибирского, с дымчато-серой шерстью, чуть зеленоватой на спине, в круглых черных пятнышках.

– Какой шикарный экземпляр! – хором вскричали мы с Беней. – Отвезем его в Вади Самар, там как раз сейчас живет одна самка!

– Стоп, – сказал Тони Ринг. – Мы же не знаем, чистокровный он или помесь.

– Да сам посмотри! Разве у помесей бывают такие резкие пятна? А хвост? Толстый, с коротким мехом, конец закругленный – где ты видел помесей с таким хвостом? А уши-то, уши!

Уши кота действительно были украшены коротенькими черными кисточками.

– Да ну вас, – отмахнулся Тони, – вы всегда по каким-то кисточкам судите! Пока посадим в вольер, а там разберемся.

– Как ты будешь с ним разбираться?

– Очень просто. Промерим все показатели экстерьера, заложим в компьютер, он сравнит с типовыми промерами дикого кота. Если расхождение меньше 10,5%, значит, кот дикий.

– А почему не 10 или 11%?

– В справочнике (Тони показал на толстенную книгу «Экстерьерные особенности диких и домашних млекопитающих») написано 10,5. Вам не пора работать?

Кота посадили в клетку и благополучно забыли. Через три дня мы с Беней, обходя вольеры, остановились перед несчастным узником.

– Нельзя его больше держать, – сказал Беня, – привыкнет к людям, потом попадется кому-нибудь.

– Надо Тони напомнить…

– Бесполезно. Если проблему не решили сразу, лучше к ней не возвращаться.

Израильский менталитет.

– А что, если нам…

– Тихо, аспирант (Беня снова стал называть меня аспирантом после истории с волками). Разберемся.

И он разобрался. Будучи по каким-то делам в Эйлате, он зашел в приют для бездомных животных и взял у них свежесдохшую кошку подходящей масти. В следующую пятницу, во время вечернего кормления, заменил ею кота, а его отвез в Вади Самар. За субботу вороны и стервятники хорошо поработали над трупом несчастной кошки, так что заподозрить подмену было невозможно. С тех пор каждый раз, как Тони Ринг пытался спорить с нами по какому-либо поводу, мы поминали ему загубленного степного кота, и он сразу сникал.

– Раз вы такие крутые зоологи, – сказал Тони, – займетесь наукой. Беня будет наблюдать за ослами, а Вови считать газелей икс. Только на шоссе не выезжай: не забудь, что у тебя нет прав.

Газелями икс мы называли небольших песочно-серых газелей, населявших узкую полоску саванны между шоссе и подножием обрыва, поднимавшегося к Негеву. В мире есть примерно полсотни зоологов-специалистов по газелям, и ровно столько же точек зрения на то, какие из них являются самостоятельными видами, какие – подвидами, а какие вообще не существуют (некоторые газели описаны по единственному экземпляру). Поэтому кто такие икс, было совершенно непонятно.

Давид поддерживал точку зрения Управления, согласно которой это был реликтовый подвид обыкновенной газели, распространенной на севере страны. Беня подозревал, что это самостоятельный вид. У меня были основания считать икс подвидом песчаной газели из Северной Африки. В принципе, новые способы определения степени родства между разными видами – электрофорез белков и анализ ДНК-маркеров – могли бы дать точный ответ, но для этого нужна была мертвая газель (поймать их живьем невозможно, они гибнут от стресса), а оставалось иксов всего около двух десятков. Если за прошедшие три года ни одна из них не угодила под машину или еще в какую-нибудь неприятность, значит, они так и остаются живой загадкой.

Я убедился, что считать их с джипа невозможно – они убегали, заслышав рев мотора. Тогда я прочесал участок их обитания на велосипеде и выяснил, что газелей икс на свете ровно двадцать две (рад сообщить, что учет 1996 года дал цифру 29). Еще три дня я в основном ползал по усыпанной колючками пустыне на животе, чтобы понаблюдать за ними и узнать число самцов и самок и хоть что-то об образе жизни (бедняге Давиду никак не удавалось до них дорваться). Наградой мне были чудесные картинки: поединки самцов, игры молодых газелей, очаровательная церемония ухаживания. Теперь я знал всех иксов в лицо и примерно представлял себе их «положение в обществе». Но ни одной хорошей фотографии так и не получилось: даже при съемке с нескольких шагов газели совершенно «растворяются»

в фоне, так как кажутся плоскими благодаря светлой «противотеневой» (с белым низом) окраске, а черные полосы на мордочке и боках сливаются с ветками акаций.

Во время одной из вылазок я вспугнул небольшого желтоватого зверька. Поняв, что велосипед его догоняет, он распластался на песке, спрятав между лап полосатую мордочку – чтобы не бросалась в глаза. Когда я подошел, он забился под камень и яростно шипел на меня оттуда. Тут уж я не упустил шанс и заполучил, быть может, лучший в мире снимок барханного кота.

Отъезд в Эйлат неотвратимо надвигался, а я еще не решил последнюю проблему, остававшуюся у меня в Хай-Баре. Надо было найти пару маленькому Мойше. Гекконы самого причудливого вида во множестве населяли все окрестные фонари, к которым слетались на свет насекомые, и даже потолок моей комнаты. Но найти самку для Мойше было очень трудно, потому что он был песчаным гекконом, а большие песчаные пустыни в Израиле есть только в том месте, где Негев граничит с сектором Газа.

Добраться туда сейчас у меня не было возможности, но я поклялся найти ему подружку до весны.

Собственная личная жизнь тоже не клеилась. Когда гости съехались к Бене на Новый Год, Аня по-прежнему демонстративно не обращала на меня внимания. Естественно, я только еще больше завелся, как всегда, когда сталкиваюсь с подобными обидными препятствиями.

– Плохи твои дела, – сообщил Беня, поболтав с ее родителями. – Ее кадрит такой парень, что тебе не светит.

– Израильтянин?

– Хуже. Русский во втором поколении. Его отец – самый богатый человек в Эйлате.

Если ты будешь ходить с таким выражением лица, тебя примут за террориста из «Хамас». И не вздумай с ним подраться. Сам Лева нормальный парень, но его папаша тебя либо засудит, либо наймет пару бугаев, чтобы тебя искалечили.

– А что, такое уже случалось?

– Да, хотя по другому поводу. И не пытайся с ней встречаться в Эйлате: только надоешь или на неприятности нарвешься. Как друг советую.

Я в общем-то не отличаюсь особой смелостью. Если я не боюсь войти в клетку со зверями или путешествовать по странам, считающимся опасными, то лишь потому, что в этих областях обладаю достаточной профессиональной подготовкой. Разборки с амбалами и прокурорами в сферу моей квалификации не входят. Оставалось залечь поблизости и дожидаться удачного шанса, время от времени напоминая о себе мелкими знаками внимания. Но отступать я не собирался, да уже и не смог бы, наверное.

Нетрудно догадаться, что в Эйлат я приехал в довольно мрачном настроении.

Сотрудники Хай-Бара тепло со мной попрощались, а Беня потихоньку выдал на дорогу пять кило газельего мяса. Он теперь был вполне доволен жизнью, так как целыми днями торчал на наблюдательной вышке среди пасущихся ослов и куланов (любой нормальный человек там рехнулся бы от скуки и жары). Управление, правда, выдало мне вдвое меньшую зарплату, чем обещало, но в Израиле лучше не трепать себе нервы из-за подобных мелочей, особенно если ты «оле хадаш» (новый иммигрант).

Я поселился в BW-притоне и устроился на стройку, точнее, на разборку – мы разбирали старый павильон аттракционов. Мой новый начальник был ирландец, а весь штат он пригласил на зиму из своей родной деревни. До тех пор я самонадеянно полагал, что знаю английский, но из того, о чем они говорили, понимал в лучшем случае половину. Платили неплохо, и рабочий день был коротким, хотя достаточно напряженным. После работы я купался, полчасика отдыхал на пляже и отправлялся в притон. Путь мой проходил мимо Анечкиного подъезда, но она к тому времени уже возвращалась из школы, так что я совсем потерял надежду ее увидеть.

Шанс представился неожиданно. Через пару дней мне повстречался Беня.

– Иду к Боре, – сказал он, – у них кобель заболел. Пойдем, подержишь, пока я его осматривать буду.

Увидев меня, Анечка очаровательно покраснела и, ничего не сказав, ушла на кухню.

Пока мы возились с Роки, жирным белым бультерьером, я пару раз замечал ее взгляд в зеркале, удачно оказавшемся на распахнутой кухонной двери. Подрезав псу когти, мы выпили с Борей народного напитка русских иммигрантов – воды с сиропом. Работа в автомастерской приносила достаточно неплохие деньги, но семье никак не удавалось избавиться от укоренившейся за три года привычки экономить на мелочах.

Я быстро сочинил маленький, довольно халтурный стишок, завернул в него коробочку с припасенной на случай встречи серебряной цепочкой (нет, я не грабил прохожих, но где достал, не скажу) и все это оставил на ее столе под первой страницей раскрытой книжки.

А назавтра была суббота, поэтому мы с Беней стрескали шаурмы в арабском кафе и вечерним автобусом укатили в Хай-Бар. Милая черненькая Мини и ее не менее симпатичная подружка Соли уже сидели на крылечке Бениного дома, ласкаясь, как пара горлинок. В этот раз, уже не помню, почему, мне досталась Соли, но, честное слово, жалеть об этом не пришлось.

Ане

Порой тоскливо, как в пустыне,

И никакой надежды нет,

Но вслух твое прошепчешь имя –

И вновь в туннеле виден свет.

Ночуют все в домашних гнездах,

А я в притоне, как в дупле,

Но только вспомню глазки-звезды,

И сразу на сердце теплей.

В чужом краю не мед, конечно,

Где «эйн дира, эйн хавера",

Но лишь представлю стан твой нежный –

И сплю с улыбкой до утра.

И нет проблем на свете больше,

И все заботы – ерунда,

Пока твой голос-колокольчик

Могу я слышать иногда.