Текст книги "А-бомба. От Сталина до Путина. Фрагменты истории в воспоминаниях и документах"

Главная достопримечательность бывшего полигона – «атомное» озеро, которое находится на испытательной площадке «Балапан». Оно образовалось в результате подрыва термоядерного боезаряда мощностью в 140 килотонн в 1965 году

Остатки производственных объектов на Семипалатинском ядерном полигоне

Казалось бы, Владивостокская экспедиция закончилась полным провалом: ни по одному из направлений не было получено никаких результатов!

Но не будем спешить с выводами.

Спустя 40 лет американцы приехали на Семипалатинский полигон. В рамках советско-американского сотрудничества проводился эксперимент «Семипалатинск – Невада». Речь шла об аппаратуре для обнаружения ядерных взрывов. Американцы увидели нашу систему. Они были поражены, насколько точно и эффективно она действует! Кстати, их аппаратура показала себя намного хуже…

Система контроля за ядерными испытаниями начала создаваться сразу после Владивостокской экспедиции. А два ее руководителя – Владимир Иванович Алферов и Михаил Александрович Садовский – стали очень известными людьми в Атомном проекте СССР.

Контр-адмирал В. И. Алферов – один из создателей нашего ядерного и термоядерного оружия. Он работал в Арзамасе-16, защитил докторскую диссертацию, получил Ленинскую и две Государственных премии, стал Героем Социалистического Труда.

Академик М. И. Садовский – один из основоположников науки о физике взрыва, научный руководитель Семипалатинского полигона, директор Института физики Земли АН СССР. Ему присуждены Ленинская и четыре Государственных премии. Звания Героя Социалистического Труда удостоен за испытания первой советской атомной бомбы.

Можно ли взорвать Кремль?

Атомный диверсант приедет в СССР с паспортом дипломата. По частям он перевезет атомную бомбу через границу, потом соберет ее в Москве неподалеку от Кремля и взорвет.

Неужели такое может быть? Или это сюжет голливудского боевика?

Отнюдь! Фрагменты письма, полученного 1 марта 1947 года Л. П. Берией. Автор его – инженер-полковник профессор Семен Петрович Александров.

Человеком он был знающим. Работал в МВД, тщательно изучал все, что в Америке было связано с Атомным проектом. Был послан наблюдателем на испытания на Бикини. Оттуда привез два фильма, рассказывающих о воздействии ядерного оружия на боевые корабли. О своей поездке на атомный полигон США подробно рассказал руководителям Атомного проекта СССР.

По своей инициативе С. П. Александров следил за американской прессой, в которой, как известно, подчас раскрывались некоторые атомные секреты. Но американская пресса ничего принципиально нового не писала, однако полковник обратил внимание на несколько необычных, с его точки зрения, материалов.

Это было то самое, что позволяло полковнику обратиться к самому Л. П. Берии. Речь шла о защите от атомной диверсии.

В своем письме Александров сообщает:

«Газетная и журнальная печать США в 1946 году была переполнена высказываниями о возможности атомной войны против Советского Союза.

Эти высказывания появлялись обычно после напечатания чьих-либо прямых призывов к такой войне. Среди подобного рода высказываний особое внимание должны привлечь высказывания об анонимной атомной войне».

Далее полковник анализирует ряд материалов, опубликованных в газетах и журналах. Несколько фраз Берия подчеркивает. В частности, такие:

«Атомная бомба может быть завезена в страну агентурой в мирное время…

По заявлениям физиков, эти два материала (уран-235 и плутоний-239. – Авт.) отличаются слабым гамма-излучениями, особенно свежеприготовленный плутоний…

Для преодоления этой трудности необходимо поручить нашим физикам разработать особо чувствительную методику обнаружения урана-235 и плутония-239.

Располагая такой методикой, наши контрольные органы смогут проверять, например, дипломатический багаж или дипломатическую почту, не вскрывая ее…

Атомные материалы могут завозиться в Советский Союз и в багаже иностранцев, проходящем таможенный досмотр…»

И далее полковник Александров делает такие выводы:

«Таким образом, наиболее важными направлениями по защите от возможных внезапных атомных диверсий, названных американцами „анонимной атомной войной“, лично мне представляется следующее:

1. Проверка невскрываемого дипломатического багажа и дипломатической почты прецизионными физическими методами с применением, например, счетчиков Гейгера – Мюллера.

2. Введение усиленного таможенного контроля на основе специальных инструкций за багажом и грузами иностранцев с изолированием подозрительных материалов для последующей их проверки научными методами на уран-235 и плутоний-239.

3. Периодическая проверка физическими методами районов особой государственной важности на возможность установки вблизи них диверсионных атомных бомб…»

Берия отправил письмо полковника в архив. Но только после того, как показал его Курчатову. Тот не стал объяснять, что пока технической возможности устанавливать такой атомный контроль на границе нет – шеф Атомного проекта и сам это прекрасно знал. Хорошей аппаратуры не хватало на атомных объектах, где же их достать для таможен?!

Впрочем, Игорь Васильевич не удержался и пошутил:

– Хорошо бы поймать одного атомного диверсанта с настоящей бомбой – это очень помогло бы в нашей работе!

– Американцы не дураки, чтобы преподносить нам такие подарки, – заметил Берия.

Письмо Александрова было отправлено в архив.

Однако ему суждено было сыграть свою роль уже в наше время. Об идее полковника МВД и профессора вспомнили уже в наше время, когда атомный терроризм стал реальностью, и теперь уже на всех границах всех развитых стран установлена специальная аппаратура, которая контролирует перемещение ядерных материалов.

Судя по всему, «анонимная атомная война» – уже не фантастика.

Бомбы… в Софрино?

Не исключено, что одно из знаменитых дачных мест под Москвой могло бы превратиться в очень закрытую зону, огороженную двумя рядами колючей проволоки и тщательно охраняемую. Здесь мог появиться ядерный центр.

Однако на письме ученых и руководителей Атомного проекта Л. П. Берия свою подпись не поставил, хотя пометок и подчеркиваний, сделанных им, на документе много. Это свидетельствовало о том, что предложение о создании конструкторского бюро в Софрино он изучал внимательно.

Почему выбор пал на полигон в Софрино?

Во-первых, все решения надо было принимать стремительно – ведь шел уже декабрь 1945 года, а бомбу Сталин требовал максимум через год-полтора.

И, во-вторых, авторы письма были убеждены, что Софрино идеально подходит для создания КБ-5 – так называли они центр по созданию атомных бомб.

Свою позицию они аргументировали так:

«В настоящее время должна быть полностью развернута работа по конструированию, изготовлению и подготовке испытаний изделия.

Работа включает в себя собственно конструирование, исследование элементов и узлов объекта, разработку и проверку аппаратуры для испытаний образцов, а также расчетную и экспериментальную работы.

Для постановки указанных работ нужна экспериментальная и производственная база с экспериментальными мастерскими и опытным участком, обеспечивающим возможность применения опытов с подрывом до 1 тонны взрывчатки типа тротила…

Испытания готового изделия под Москвой не предусматриваются. Для этой цели будет подготовлен участок в пустынной местности на одной из окраин страны.

Наиболее целесообразно организовать КБ на базе Софринского полигона НКБ СССР…»

И далее авторы письма обосновывали свою точку зрения, что полигон находится всего в 70 километрах от Москвы, что недалеко пролегает колея железной дороги, что неподалеку находится мощный лесной массив, способный скрыть секретные объекты, что часть рабочих и специалистов может быть привлечена к работе в КБ-5.

К этому письму прилагался проект постановления. Авторы были убеждены, что иного варианта просто быть не может…

На 14 декабря 1945 года назначено заседание Специального комитета при Совнаркоме СССР, на котором предполагалось решить судьбу КБ-5. Вел заседание Комитета его председатель Л. П. Берия. Неожиданно для многих он выступил против Софрино. Свою точку зрения он мотивировал тем, что «необходимая секретность работ не будет соблюдена», мол, «деятельность КБ-5 должна быть полностью изолирована».

В протоколе № 10 заседания Спецкомитета было записано, что в 10-дневный срок будет выбрано новое место расположения КБ-5.

Уже 26 декабря (все распоряжения выполнялись точно в срок!) Б. Л. Ванников направляет новое письмо Берии. В нем, в частности, сообщается:

«В соответствии с указаниями на заседании Специального комитета комиссия подобрала, как наиболее отвечающий этим данным, для лаборатории и экспериментальных мастерских завод № 550 НКБ.

Завод № 550 НКБ размещается в бывшем Саровском монастыре Мордовской АССР, в 75 километрах от ст. Шатки, на юго-восток от г. Арзамас…

Вокруг завода на расстоянии 75 км лесные заповедники.

Населенные пункты редкие, от железной дороги и от крупных населенных пунктов завод удален, и ближайшие деревни находятся на расстоянии 12 км.

Ввиду того, что из-за снежных заносов в настоящее время выехать комиссии на место не удалось, прошу отсрочить представление окончательного решения с мероприятиями по приспособлению завода № 550 под лабораторию и экспериментальные мастерские на 10 дней и предрешить вопрос размещения лаборатории на заводе № 550 НКБ».

Так начали рождаться «секретные атомные города».

День рождения «реактивного двигателя»

Позже, после первых испытаний атомной бомбы, ученые будут спорить о том, как расшифровывается аббревиатура «РДС». Первый вариант: «Реактивный двигатель Сталина» – был распространен до тех пор, пока К. И. Щелкин не предложил иной: «Россия делает сама». С той поры о «двигателе» постепенно начали забывать. А зря!

Сразу после войны реактивная авиация начала завоевывать небо. А потому, чтобы «запутать врага», в постановлении СМ СССР № 805–327сс от 9 апреля 1946 года появляются строки о том, что создается Конструкторское бюро № 11 при Лаборатории № 2 АН СССР «по разработке конструкции и изготовлению опытных образцов реактивных двигателей».

В этом постановлении говорится:

«3. Назначить:

т. Зернова П. М., заместителя министра транспортного машиностроения, начальником КБ-11 с освобождением от текущей работы по министерству;

проф. Харитона Ю. Б. главным конструктором КБ-11 по конструированию и изготовлению опытных реактивных двигателей».

Казалось бы, все правила секретности соблюдены: «атомная бомба» – «реактивный двигатель», «завод относится к министерству сельскохозяйственного машиностроения» и т. д. Но вдруг, когда речь заходит о привлечении ученых Академии наук к работам, появляется такая строка: «организовать в Институте химической физики АН СССР разработку теоретических вопросов ядерного взрыва и горения и вопросов применения ядерного взрыва и горения в технике».

Это неожиданное отступление от правил секретности Атомного проекта можно рассматривать как недосмотр того или иного сотрудника режима, но на самом деле причина в ином. Это был тот самый редкий случай, когда требовалось в постановлении показать ученым, чем именно надлежит им заниматься, иначе «реактивный двигатель» они будут трактовать по-своему, а за «изделие» примут самолет.

А возможно, сотрудники секретных служб предполагали направить шпионов по ложному следу, мол, ищите бомбу в институте академика Н. Н. Семенова или в министерстве сельскохозяйственного машиностроения, а не в КБ-11, находящемся где-то в Мордовии.

9 апреля 1946 года можно считать днем рождения Федерального ядерного центра России.

Что нужно для лаборатории?

11 января 1946 года Ю. Б. Харитон готовит справку о том, что требуется для лаборатории по разработке атомных бомб.

«В работе должно принять участие не менее 100 научных работников и инженеров, из них примерно 25 физиков, 20 математиков, 10 специалистов по взрывчатым веществам, 10 приборостроителей, 5 радиотехников, 5 химиков и металлургов, 25 специалистов по различным вопросам артиллерии», – пишет он.

Подчас ему кажется, что он требует слишком многого. Особенно когда речь заходит о бытовых условиях. Главный конструктор пишет:

«Должно быть проведено жилищное строительство частично за счет капитального ремонта существующих зданий, частично – за счет сооружения новых. Необходимо будет разместить около 150 вновь приезжающих, частично вместе с семьями. Жилища должны быть обеспечены мебелью. Необходимо построить канализацию и расширить водопроводную сеть…»

И далее Юлий Борисович просит:

«Следует особо отметить, что специфические условия работы – удаленность от Москвы и изоляция от внешнего мира – должны компенсироваться для работников, с одной стороны, хорошей организацией работы, первоклассным лабораторным оборудованием и мощными мастерскими и, с другой стороны, улучшенными по сравнению с другими местами бытовыми и культурными условиями: хорошие и удобно оборудованные жилища, спортплощадки, библиотека и т. п. Без создания этих условий будет крайне затруднено как привлечение кадров, так и их эффективное использование».

Пройдет совсем немного времени, и города, окруженные колючей проволокой, будут называть «городами, где социализм уже построен, а сейчас заканчивается создание коммунизма», и многие тысячи жителей окружающих сел и деревень будут с завистью (а подчас и с ненавистью) смотреть, как живут люди за колючей проволокой. Им будет казаться, что там созданы райские условия. Впрочем, во многом они правы: в голодной, разрушенной войной стране, во время страшного голода на Украине, в закрытых атомных городах люди особо не нуждались – они имели все необходимое для работы и жизни.

Что же касается специалистов для создания оружия, то сотней, о которых просил главный конструктор, не обошлось.

Современный Федеральный ядерный центр, родившийся из КБ-11, превратился в крупный научно-исследовательский институт, в котором работает несколько тысяч человек. Саров – это теперь крупный город. Правда, до сих пор он окружен колючей проволокой…

Появление сверхбомбы

Считается, что работа над водородной бомбой началась после испытания атомной, мол, именно тогда появились на «Объекте» И. Е. Тамм и А. Д. Сахаров. Безусловно, такая точка зрения имеет право на существование, однако идея о сверхбомбе появилась гораздо раньше, в то время, когда у молодого физика Андрея Сахарова еще не было даже комнаты, где он мог бы жить с женой и дочкой.

Директор ФИАНа академик С. И. Вавилов предложил подключить Сахарова к Атомному проекту, что позволит ему решить проблему с жильем.

Так и случилось: вскоре семья кандидата наук Сахарова получила комнату в центре Москвы.

А через несколько лет молодой доктор наук А. Д. Сахаров блестяще решит проблему, о которой научный руководитель «Объекта» Ю. Б. Харитон 1 января 1946 года напишет:

«4. Вопросы сверхбомбы.

Проанализирован вопрос о возможности использования легких элементов. Анализ экспериментальных данных о сечениях для ядерных реакций и теоретическое рассмотрение вопроса показывают, что в принципе возможна ядерная детонация легких элементов, причем наиболее подходящим веществом является тяжелый водород».

В 1952 году американцы испытали первое термоядерное устройство. Они доказали экспериментально, что сверхбомба возможна.

В 1953 году в СССР взорвана первая водородная бомба.

Кто же был первым?

Об этом физики и историки спорят до сегодняшнего дня…

А нужен ли такой спор и в чем его смысл?!

Одиннадцать первых…

Кто может сделать бомбу?

Этот вопрос задавали себе многие руководители Атомного проекта. И однажды Берия попросил Курчатова и Харитона представить ему свои соображения. Понятно, что именно эти двое знали, кого привлечь к работе в КБ-11.

Письмо, направленное ими, весьма лаконично. В нем перечислено 11 человек, которых предстояло направить в КБ-11. Каждому из кандидатов давалась краткая характеристика. К примеру:

«6. Цукерман Вениамин Аронович.

Кандидат физ. – мат. наук, лауреат Сталинской премии, зав. лабораторией Института машиноведения АН.

Специалист по вопросам рентгенографии, автор блестящих работ по мгновенному рентгенографированию процессов взрыва. Тонкий и многосторонний экспериментатор.

Область работы по проблеме: исследование процессов сжатия активных веществ».

Или еще одна характеристика кандидата:

«11. Васильев Михаил Яковлевич.

Кандидат техн. наук, ст. научный сотрудник НИИ-6.

Видный специалист по снаряжению артснарядов спец. конструкций, автор ряда работ по бронебойному действию взрывчатых веществ.

Область работы: разработка принципов и технологии снаряжения».

Конечно, сам список кандидатов весьма любопытен: он показывает, что КБ-11 требовались специалисты разных направлений науки и техники. К сожалению, не все кандидаты оправдали доверие Курчатова и Харитона, некоторые не смогли справиться с невероятно сложными проблемами, которые им предстояло решать. Но несколько человек остались в Атомном проекте на всю жизнь.

В этом письме любопытно то, что Курчатов и Харитон впервые высказали свои соображения об основном научном персонале КБ-11. Как о тех требованиях, которые предъявляются к специалистам, так и об условиях их работы.

«Основным условием успеха работы, – пишут Курчатов и Харитон, – является создание сильного коллектива физиков».

Эти слова Берия подчеркивает.

Далее Курчатов и Харитон пишут о том, что в условиях изоляции должно быть достаточно большое число физиков, которых могли бы дискутировать, анализировать каждый эксперимент с разных точек зрения, если, конечно, в этом возникнет нужда. Впрочем, Игорь Васильевич и Юлий Борисович не сомневались, что такие дискуссии и анализы обязательно потребуются, а потому они сообщают Берии:

«Сложность и важность стоящих перед КБ задач настолько велика, что переход ряда физиков на работу в КБ был бы целесообразен, даже если это ослабит работу в некоторых других направлениях.

Поскольку лица, о которых в первую очередь идет речь, в большинстве случаев уже загружены важной и ответственной работой, привлечение их к работе в КБ может быть практически осуществлено лишь в случае, если им будет разъяснена важность предлагаемой им работы и условия ее выполнения».

По сути дела, Курчатов и Харитон доказывали, что гриф «совершенно секретно» должен быть снят для большой группы специалистов, привлекаемых к созданию бомбы.

Как ни странно, но Берия согласился сразу: в тот же день, то есть 13 апреля, на заседании Специального комитета при Совете министров СССР предложение Курчатова и Харитона было поддержано.

А через несколько дней на имя министра внутренних дел СССР С. Н. Круглова поступило еще одно письмо, теперь уже от Б. Л. Ванникова. Оно было по-военному лаконично:

«Для обеспечения строительства особо важных объектов – завода № 880 и КБ-11 Первого главного управления, – которые будут поручены выполнением министерству внутренних дел Союза ССР, убедительно прошу вашего указания дать следующие распоряжения:

1. Перевести до 15 мая с. г. Саровскую колонию несовершеннолетних преступников из г. Саров в другое место.

2. Дать указание о заводе в Саров для обеспечения строительства № 880 5000 чел. заключенных, в том числе 2000 в мае месяце и 3000 – в июне…»

Приказ министра был выполнен. В Сарове началось строительство КБ-11 и завода «Авангард», где будут собраны первые советские атомные бомбы.

А заключенных после того, как они отработают положенные сроки, отправят в Магадан. На всякий случай, чтобы они не разболтали о том, где находятся атомные объекты. Впрочем, никто из них и не подозревал, что именно они строят…

Кусок уранинита

Никогда – ни раньше, ни позже – случайная геологическая находка не приводила к столь трагическим последствиям: сотни специалистов оказались в лагерях, а десятки – расстреляны. Это было так называемое «дело геологов», о подробностях которого даже сегодня знают немногие.

Список пострадавших насчитывает 120 страниц «Книги памяти», которая до сих пор выйти не может, так как данные постоянно обновляются и с каждым этапом рассекречивания документов, относящихся к 1949 году, число невинно пострадавших увеличивается. По мнению историков, этому процессу конца и края не видно…

А все началось с куска уранинита, который специально для Берии был доставлен в Москву из Восточной Сибири.

Поиск месторождений урана – главная задача геологов в 1948 году. К сожалению, им не везло – новых залежей найти не удавалось, а всем руководителям Атомного проекта СССР было ясно, что разведанными запасами не обойтись. Если бы добыча не велась в Германии и Чехословакии, то вообще говорить о создании ядерного оружия было бы бесполезно. Именно поэтому о каждом успехе геологов, даже ничтожном, немедленно докладывали в Москву.

И вдруг в Восточной Сибири найдет кусок уранинита! Это была фантастическая удача! О ней в специальном письме от 6 января 1949 года Берия сообщает Сталину. Уже сам по себе этот факт иллюстрирует то, насколько значимым было это событие.

В своем письме руководитель Атомного проекта, в частности, отмечает:

«Для разведки урана по заданию Специального комитета в 1948 г. министерством геологии было организовано свыше 200 специальных геологоразведочных партий и экспедиций с 12 отрядами самолетов, оснащенных сконструированными в 1948 г. новыми чувствительными радиометрическими приборами, позволяющими производить поиски радиоактивных руд с высоты 100–300 метров».

Естественно, приборы были весьма несовершенны, данные, полученные с их помощью, большей частью были ошибочными, но проводить испытания и доработки было некогда, а потому аппаратура из заводского цеха сразу же поступала в распоряжение геологов. Это не только приводило к ошибкам, но зачастую заканчивалось трагически. Самолеты вынуждены были летать низко, главным образом в гористой местности, а потому катастрофы случались регулярно.

Однако в своем письме Берия сообщал о другом:

«В конце августа 1948 г. в одной из таких экспедиций (Снежинской), посланных для обследования Восточной Сибири, была обнаружена с помощью приборов, установленных на самолетах, сильная аэрорадиометрическая аномалия в районе горного хребта Кодар (в сев. – вост. части Читинской области).

При наземной проверке аномалии геологи и радиометристы Снежинской экспедиции и выезжавшие на место специалисты министерства геологии нашли в 50 км от с. Чара (районный центр Каларского р-на Читинской области) новое месторождение урана.

На месторождении отобрано 240 килограммов образцов урановой руды для анализов.

Предварительно сообщаю следующие данные о вновь открытом месторождении урана:

1. Месторождение расположено в труднодоступной горной местности на высоте более 3000 метров над уровнем моря, в 1350 км севернее г. Чита (по зимнему пути), в 550 км от ближайшей ж.-д. станции Могоча и в 50 км от ближайшего аэродрома (с. Чара).

2. Уран обнаружен в минерале уранините, залегающем в горном массиве в виде жил мощностью 4–10 см и прожилков, а также у подножья коренного месторождения.

Предварительные анализы, произведенные на месте, показывают содержание урана в уранините 30–50 % и в руде из осыпи – 0,7 % (качество, сходное с рудами чехословацких и саксонских урановых рудников).

По заданию Специального комитета детальный анализ найденных руд производится Институтом минерального сырья министерства геологии и НИИ-9 Первого главного управления».

Именно эта строка станет трагичной для специалистов Института. Большинство геологов, изучающих этот кусок уранинита, будут через четыре месяца арестованы, а потом и расстреляны…

Далее в письме Берия заверяет Сталина, что в наступившем 1949 году геологоразведочные работы на новом месторождении будут вестись очень активно, чтобы в скором времени начать эксплуатацию месторождения.

Заканчивалось письмо привычно:

«В целях засекречивания работы на новом месторождении урана будут производиться под видом разведки и добычи руд титана и свинца».

Именно эта строка спасет самого Берию… Дело в том, что никакого урана в том районе найдено не было! Желаемое было выдано за реальность. Тщательная геологическая разведка показала, что месторождения не существует – есть лишь небольшое количество уранинита.

Но как обо всем этом доложить Берии? А тем более самому Сталину?!

Еще некоторое время продолжали поступать «оптимистические» данные из Восточной Сибири, мол, геологоразведка ведется «широким фронтом».

Впрочем, именно так и было: сотни молодых геологов работали в этом районе, они буквально метр за метром исследовали местность.

«Мы шли в десяти метрах друг от друга, опасаясь что-то пропустить…» – вспоминал академик Н. П. Лаверов, который в молодые годы проходил практику в Восточной Сибири.

Он вспомнил о своей юности, когда обсуждалась «на высшем уровне» трасса нефтепровода «Восточная Сибирь – Тихий океан». Один из губернаторов заметил, что район очень сложный – он это наблюдал из окна поезда, когда ехал на встречу с президентом в Красноярск.

«А я эти районы прошагал с рюкзаком!» – парировал Лаверов. Во многом благодаря этому его предложения по прокладке трассы нефтепровода и были приняты…

Насчет той давней истории с открытием уранового месторождения неподалеку от Чары академик Лаверов сказал коротко:

– Это мифическое месторождение существовало до 53-го года. Оттуда постоянно шла информация о геологических работах, которые проводились в этом районе. Геологи прекрасно знали, что урана там нет. Однако докладывать об этом они не могли – расправа была бы жестокой и моментальной… Впрочем, избежать ее не удалось…

Академик Н. П. Лаверов имел в виду «дело геологов», которые возникло уже в апреле 1949 года.

Иногда мне кажется, что Берия затеял его специально, чтобы избежать кары от Сталина за обман с открытием месторождения урана. Подобного Сталин не прощал… И тогда Берия решил защитить себя, уничтожив тысячи геологов.

Все началось со статьи корреспондента «Правды» Шестаковой из Красноярска. Она писала о том, что «вредители-геологи» скрывают от народа открытие в Красноярском крае новых месторождений редких и ценных металлов.

Сразу же, будто эта статья в «Правде» ожидалась Берией, принимается постановление Совета министров СССР № 1409–50сс «Вопросы министерства геологии». Сталин подписывает этот документ с удовольствием, потому что только что прошла сессия ВАСХНИЛ, на котором разгромлена генетика и генетики, готовится «дело врачей-вредителей». Так что «приструнение геологов» как раз кстати. Жаль, что на документ надо нанести гриф «совершенно секретно», более эффектно было бы его широкое обсуждение, но пока нельзя признаваться, что с добычей урана плохо – американцы это сразу же поймут, тут «титаном» и «свинцом» не прикроешься…

В постановлении сказано:

«Министерство геологии проглядело, что группа старых геологов из числа служивших в прошлом у капиталистов… злонамеренно скрывала от советского государства ценные месторождения цветных и редких металлов в Красноярском крае, умышленно направляла геологические разведки по ложному пути, в результате чего важнейшие месторождения меди, молибдена, свинца, урана, вольфрама и других цветных и редких металлов не сдавались в эксплуатацию…

Работа геологических учреждений министерства геологии – Красноярского, Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского управлений – направлялась старыми геологами, активными деятелями колчаковского режима… всячески скрывавшими природные богатства и выполнявшими установки бывших владельцев горнорудных предприятий Сибири…»

Более четверти века прошло после Гражданской войны, но упоминание о Колчаке, по мнению Берии и Сталина, еще звучит весомо. На кого еще списывать собственные неудачи?!

Оргвыводы, как обычно, жестоки. Руководители министерства геологии и ряда крупнейших институтов арестованы. Большинство из них расстреляны. Остались в живых лишь некоторые – те, что были близки к И. В. Курчатову. В частности, будущий академик Д. И. Щербаков.

Машина репрессий вновь прокатилась по стране. В особенности по Сибири. Не случайно ведь в постановлении был выделен специальный пункт:

«11. Обязать министерство государственной безопасности СССР (т. Абакумова):

а) осуществить необходимые чекистские меры в Красноярском крае, Новосибирской, Омской, Томской и Иркутской областях по пресечению подрывной деятельности вражеских элементов, учитывая, что эти районы в прошлом были очагами колчаковщины…»

Впрочем, Сталин и Берия прекрасно осведомлены, насколько рьяно будут выполняться их указания, а потому в постановлении появились такие слова:

«…аресты без санкции ЦК ВКП(б) и Совета министров не производить».

Урана в этих районах так и не оказалось, хотя еще несколько лет от местного начальства шли «победные» рапорты об успехах геологов. Кстати, они до сих пор не могут придти к единому мнению, как здесь оказался столь большой кусок уранинита.

Но нет худа без добра. Геологическая разведка, проведенная в те годы, была сделана очень квалифицированно и объемно, что позволило уже в наше время открыть ряд крупных месторождений. Их освоение начнется уже в ХХI веке. Уран тоже был найден, но не на севере Читинской области, а на юге – в Краснокаменске. Это самый крупный урановый рудник в России.