Текст книги "Страх"

Глава девятая: Иванов. Допрос Зяблицкого.

Едва успел появиться на работе, как зазвонил телефон. Снял трубку.

– Алло, слушаю!

– Доброе утро, Сергей Иванович! – услышал голос Димы Беркутова. – Спешу доложить, что клеент подготовлен и жаждет встречи с вами.

– Какой клиент? – не понял я.

– Очень симпатичный. Маленький, плюгавенький Гена Зяблицкий со смешной кликухой Тушканчик. Его тут «киллеры» одолели и он очень надеется на нашу защиту.

– Какие «киллеры»? – вновь не врубился я.

– Послушайте, а я точно говорю с начальником следственного управления областной прокуратуры государственным советником юстиции 3 класса Ивановым Сергеем Ивановичем?

– Нет, это его внучатый племянник.

– Я так и думал. – Послышался тяжелый вздох. – Да, с родственниками Сергею Ивановичу явно не повезло. В таком случае треба объяснить. «Киллеров» отбирал я лично из оперсостава уголовного розыска Заельцовского РУВД.

– Теперь понятно. А где он?

– В дежурке дожидается. От общения с ним я уже малость шизанулся. Определенно. Он тут мне такого порассказал, что у меня до сих пор чубчик торчком.

– В таком случае, вези, бум разговаривать.

Едва оказавшись в моем кабинете, Беркутов воскликнул:

– Боже, как же вы похожи на своего знаменитого дядю! Ну прямо, как две капли воды! Бывает же такое сходство! Как его драгоценное здоровье? Все так же полон молодого задора, энергии и оптимизма, граничащего с детской непосредственностью? Все также с переменным успехом воюет с мафией? Передавайте ему и его молодой жене Светлане Анатольевне большущий привет! Скажите, что Дима Беркутов приказал кланяться!

Судя по его цветущему виду, Беркутов был очень доволен своей вступительной «речью», считал, что здорово меня ущучил. С этими парнями: Димой Беркутовым и Андрюшой Говоровым всегда надо держать ухо востро, иначе могут оконфузить при всем честном народе. Ага.

Я нарисовал на лице недоумение. С сомнением спросил:

– Это вы недавно звонили мне по телефону?

– Я, – кивнул Дима, самодовольно ухмыляясь. Молодо-зелено! Я бы на его месте не был столь самонадеян и на стал так торопиться с ответом. Своим опрометчивым «Я», он сам захлопнул капкан, мною поставленный, Я бы на его месте сказал примерно следующее: «Нет, то был мой троюродный брат». Вот тогда бы он усложнил мне задачу. А так.

– Странно, – пожал я плечами. – А по телефону вы произвели на меня самое благоприятное впечатление, показались мне достаточно толковым, я бы даже сказал, умным парнем. Воистину говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Самодовольство на его лице приказало долго жить. Пропустив ответный удар он пребывал в легком нокдауне. Не найдя достояйного ответа, Беркутов рассмеялся и сказал:

– Разрешите, Сергей Иванович, вам представить Геннадия Ивановича Зяблицкого.

Из-за спины Беркутова показался маленький, плюгавенький, как точно тот охарактеризовал его, мужчина лет сорока с хвостиком. Круглая аккуратная головка и черные маленькие и любопытные глазки и впрямь делали его похожими на тушканчика.

– Здравствуйте! – поклонился он. – Зяблицкий Геннадий Иванович. Очень рад!

Я вышел из-за стола, пожал Зяблицокому руку.

– Здравствуйте, Геннадий Иванович! Я думаяю, мне представляться не нужно. Это уже сделал наш общий знакомый, юморист-затейник Дмитрий Константинович.

– Хи-хи-хи! – меленько, подхалимски захихикал Тушканчик.

– Очень смешно, – проворчал Беркутов с хмурым видом.

Заблицкий стрельнул на него глазками, оборвал смех, сконфузился.

– Извините!

– Геннадий Иванович, Дмитрий Константинович сказал по телефону, что вы хотели что-то мне сообщить. Это так?

– Сущая правда, Сергей Иванович! – с готовностью подтвердил Зяблицкий и закивал головкой «тушканчика». – Считаю, так сказать, своим долгом!

Да, видно, злорово, напугали его «киллеры» Беркутова, если он вспомнил о долге.

– Очень хорошо. Какие отношения были у вас со Степаненко Федором Степановичем?

– Самые дружеские, Сергей Иванович. Абсолютно. Федор Степанович поддерживал меня в трудные минуты жизни. За что я ему по сей день благодарен.

– Это он назначил вас на должность директора ночного клуба?

– Он. Как же иначе с моим, извиняюсь, прошлым я смог бы занять такую должность.

– Понятно. При каких обстоятельствах он показал вам видеокассету?

– Простите, не понял?

– Когда и как это произошло?

– Где-то около месяца назад Буб…, извините, Федор Степанович пришел в клуб сильно под этим самым, сильно под мухой. Да. Был чем-то очень раздосадован, матерился и все такое.

– Он что-то говорил?

– Много чего.

– Постарайтесь вспомнить – что именно? Это может быть очень важно.

– Да-да, я конечно, – вновь закивал Зяблицкий. На какое-то время задумался, вспоминая. затем, продолжил: – Говорил буквально следующее: «Эти суки…» Я извинясь. «Эти суки, там наверху, предали и продали Россию, считают, что с ней уже покончено. А вот этого не видели?!» Тут Степаненко сделал неприличный жест и страшно заматерился. Я пробовал его как-то успокоить, урезонить, но он ни в какую. «Эти козлы считают, что они уже скрутили нас всех в бараний рог, поставили на колени и мы будем на них безропотно ишачить. Как бы не так! Много таких шустрых было. Русский народ это не какая-нибудь шушера-мушера, какой-нибудь сброд, согнанный со всего света, вроде американцев, он ещё им покажет кузькину мать!» А потом взял меня под руку и сказал: «Пойдем». Пришли ко мне в кабинет. Он включил видеомагнитофон, вставил кассету и говорит: «Смотри, что с нашей бедной Матушкой-Россией хотят сделать!»

Тушканчик замолчал, боязливо посматривая по сторонам и ежась, будто от озноба. По всему, ему до сих пор страшно вспоминать о том, что увидел.

– И что же вы там такого увидели, Геннадий Иванович? – спросил я бодро, жизнерадостно улыбаясь, пытаясь тем самым подбодрить Зяблицкого.

– Лучше бы я этого, Сергей Иванович, не видел, – печально вздохнул он.

– И все же?

– Видел беседу двух олигархов Сосновского и Лебедева.

– Вы точно помните, что это были именно они?

– Абсолютно.

– А откуда вы их знаете?

– Кто ж их не знает, Сергей Иванович?! Вы уж совсем меня за какого-то недалекого, я изиняюсь, держите, – обиделся Тушканчик.

– Вы зря обижаетесь, Геннадий Иванович. Похоже, что на новой должности вы совсем забыли правила поведения на допросе. Вас совсем не должно волновать – почему задан тот или иной вопрос, что он преследовал, полный идиот следователь или только прикидывается…

– Скажите тоже, – смущенно проговорил Тушканчик.

– Я позволю себе продолжить. Разрешите?

– Конечно-конечно. Извините!

– Так вот. Вопрос задан и вы должны четко на него отвечать. Понятно?

– Понятно.

– Повторяю вопрос. Откуда вы знаете этих олигархов.

– Сосновского я ещё в колонии неоднократно видел по телевизору. Знаю, что одно время он даже входил в правительство. А Лебедев особенно отличился в последнее время, стал, можно сказать, героем мировой прессы.

– А вы внимательно и регулярно следите за мировой прессой?

– Н-нет, – смутился Тушканчик. – Слышал по телевизору.

– И чем же этот, с позволения сказать, олигарх отличился?

– А вы разве не знаете?! – вновь очень удивился Зяблицкий, здорово рассмешив тем самым Беркутова.

– Ну ты, блин, даешь! – проговорил он. – Ты что такой тормозной, Тушканчик?! Похоже, что ты с детства сильно ушибленный.

– А вас, подполковник, я бы попросил помолчать, – сказал я «строго». – Кто тут ушибленный, это ещё надо разобраться. Слушая вас, я все больше склоняюсь к версии, что это все-таки не Геннадий Иванович.

– Самокритика – всегда была одним из ваших самых сильных качеств, Сергей Иванович, – ухмыльнулся Беркутов.

– Побойтесь Бога, Дмитрий Константинович! – укоризненно покачал я головой. – Я был о вас лучшего мнения. Прием «перевода стрелок» сейчас используют в разговоре лишь дебилы, да ещё возможно аборигены острова Занзибар, но никак не современные джентльмены, к тому же претендующие на звание весельчака и острослова.

– Молчу, молчу, – сдался Дмитрий.

Разобравшись с Беркутовым, я обратился к Зяблицкому:

– И все же, чем отличился олигарх Лебедев, Геннадий Иванович?

– В его офисе произвели обыск федерали, а самого арестовывали, но потом выпустили.

– Федералы – это кто?

– Генеральная прокуратура, ФСБ и прочие.

– Понятно. Следовательно, можно записать, что собеседники, которых вы видели при просмотре видеокассеты, вам хорошо знакомы, так как вы неоднократно видели их по телевизору. Это известные бизнесмены и политики Сосновский Виктор Ильич и Лебедев Сергей Георгиевич. Так?

– Да. Так.

– Очень хорошо. А теперь, Геннадий Иванович, самым подробнейшим образом расскажите, что вы видели по телевизору.

– Да я уж почти ничего не помню, – заюлил взглядом Зяблицкий.

– Нет, вы, Сергей Иванович, посмотрите на этого феномена! – вновь завозникал Беркутов. – На его левый глаз. Это ж не глаз, а самоучитель для глухонемых.

Действительно, левый глаз Тушканчика явственно косил. Между тем, Дмитрий продолжал возмущаться:

– Вот, блин, обмылок, что вытворяет! Гена, не буди во мне зверя, сейчас же расскажи дяде Сереже все, что рассказал мне. Иначе, я за последствия не ручаюсь. Я тебя, суслик ты гребанный, отвезу обратно и оставлю на съедение тех волкодавов, что торчат у тебя под окнами. Ты меня, Гена, знаешь, я это сделаю.

Пламенное выступление Димы Беркутова возымело действие. Зяблицкий совсем сник и потеряно пролепетал:

– Извините! Я готов выполнить свой патриотический долг. Возможно какие-то детали и нюансы я уже точно не помню. Встреча все же продолжалась около часа. Уж вы, Сергей Иванович, не обессудьте.

– Мы внимательно вас слушаем, Геннадий Иванович?

– Как я понял из их разговора, он состоялся задолго до выборов в Государственную Думу. Речь шла именно об этом – как провести в Думу свои партии, чтобы обеспечь там полный контроль. Говорил больше Сосновский. У него характерная речь – говорит быстро, но с повторами и частыми остановками. Так вот, Сосновский предложил с момента их встречи перейти в конфронтацию друг к другу.

– Для чего? – не понял я.

– Я ж говорил – чтобы обеспечить полный контроль в Думе. Как сказал Сосновский, чтобы она делала только то, что ей скажут.

– Да, но при чем тут конфронтация между олигархами?

– В то время, как я тоже понял из их беседы, была очень популярна партия или движение «Отечество», а Сосновский собирался лишь создавать свою партию «Русский медвель», но не был уверен, что за оставшееся до выборов время, сможет её по настоящему раскрутить. Поэтому предложил Лебедеву поддержать «Отечество» и всячески помочь ему и материально и информационно. А поскольку лидеры этого движения весьма негативно относились к Сосновскому, то и Лебедев должен выступить с резкой критикой в его адрес. Таким образом при любом раскладе достигалась главная цель – завоевание большинства в Думе.

– Ловко! – удивился Беркутов. – У этих олигархов «котелки», будь здоров, как варят!

– А каким образом Сосновский собирался привести в Думу новую партию? – спросил я.

– Они собирались раскрутить нового лидера, спасителя Отечества. По их мнению, у россиян было ещё свежо в памяти позорное поражение в первой Чеченской кампании. Взрывы в Буйнакске, Москве и других городах, вторжение в Дагестан, должны будут довести возмущение народа до точки кипения. И вот тогда на сцене должен был появиться новый герой – молодой, решительный, смелый и разделаться с обидчиками. Это должно было, по их мнению, принести новому избраннику невиданную популярность и любовь народа, а партии, которая будет создана специально под нового лидера, обеспечить победу на выборах. Так все произошло и на самом деле, – тяжело вздохнул Зяблицкий.

От услышанного у меня засосало под ложечкой, стало трудно дышать. Неужели же все так на самом деле серьезно?

– Геннадий Иванович, про взрывы домов вы ничего не путаете? – спросил я.

– Вы, Сергей Иванович, сказали, чтобы я, по возможности, более точно воспроизвел тот разговор. Вот я и воспроизвожу, – обиженно проговорил Зяблицкий. – Думаете мне это приятно? Мне гороздо было бы спокойнее, если бы я его вообще не слышал и ничего этого не видел.

– А почему они остановили свой выбор на Путине?

– Мне кажется совершенно случайно. Лебедев, сказал в шутку, что у него фамилия подходящая.

– При чем тут фамилия? Фамилия, как фамилия. Обыкновенная.

– Я сейчас постараюсь в точности вспомнить слова Лебедева. – Зяблицкий на мгновение задумался. – Он сказал: «В начале века в России был Рас-Путин, так пусть в конце будет Путин два. Это весьма символично».

– А ведь верно! – удивленно воскликнул Беркутов. – Я как-то об этом не задумывался.

– Продолжайте.

– Дальше, после выборов в Думу, если они обеспечат там большинство, то Ельцин должен будет подать в оставку и состояться новые выборы. В успехе своего ставленника они не сомневались. Все это мы видели по телевизору.

– И что же они собираются делать дальше? – спросил я.

– Насколько я понял, они хотят изменить территориальное деление страны, разбить её на семь или восемь округов, где посадить своих ставленников, которые бы на месте осуществляли контроль над ситуацией.

Это мы уже проходили. Сосновский и кампания уже делали попытки расчленения страны на округа, опираясь на криминалитет. Теперь они избрали более легкий путь – сделали ставку на продажных политиков. Дела!

– Что же ещё входит в их планы, Геннадий Иванович?

– Как я понял – в среде олигархов имеются существенные противоречия. У Сосновского и Лебедева на тот момент была серьезная оппозиция. Поэтому с помощью нового президента они собирались разделаться с ней, а предприятия и кампании этих олигархов прибрать к рукам. Как пошутил Сосновский по этому поводу, сказав: «Государство – это мы!»

– И он недалек от истины, – печально подытожил я.

– Я полностью с вами согласен, Сергей Иванович, – поддержал меня Зяблицкий. – Чтобы как-то скрыть эти свои планы, они договорились, что наступление на олигархов начнется либо с Сосновского, либо с Лебедева. Но это так – по нарошке, А уж потом возьмутся за остальных, но уже по настоящему.

– Нет, вы что-нибудь во всем этом понимаете, Сергей Иванович?! – не выдержал Беркутов. – Как же так?! Как до такого допустили?! Ведь это же заговор против всех и вся?!

Мне и самому было невмоготу. Такая накатила тоска зеленая, так прихватило сердце, что хотелось волком выть от бессилия и безысходности. Выходит, что вся моя жизнь – псу под хвост?! Да-а, дела-а! Дела, как сажа бела. Ага.

– А что будет с Чечней? Они что-нибудь на этот счет планировали?

– Да. Они собираются там в руководство республакой назначить своих людей из числа боевиков. Но тогда они ещё не решили на ком конкретно остановить свой выбор.

– О чем ещё они говорили?

– Они собирались после выборов президента взяться за создание оппозиционной партии. Чтобы было, как на Западе, – две основные партии и обе под их контролем.

* * *

Допрос Зяблицкого я закончил лишь к концу рабочего дня и до того он меня вымотал, что мне едва-едва хватило сил дотащиться до дому. Взглянув на меня, Светлана встревоженно спросила:

– Что случилось, Сережа?!

– А-а-а! Не спрашивай! – махнул рукой, прошел в спальню и не радеваясь лег на кровать. Мне не хотелось нагружать Светлану проблемами, обрушившимися на меня. Через месяц-полтора она станет матерью. Ни к чему ей это. А я уже буду трижды папа. Правда, все дети у меня от разных жен. Но так уж получилось. В мои сорок три, пожалуй, это уже поздновато. Но не в этом дело. Мне, вдруг, страшно стало за будущего ребенка. Сосновские, лебедевы, ельцины, и прочие отморозки отняли у него будущее. Господи! Есть ли где ещё на свете правда и справедливость?! Или их давно отдали в заклан, обменяли на хрустящие тугрики, растреляли в Дагестане и Чечне эти фарисеи, эти оборотни? Похоже, что так и есть. Куда же мы все катимся, господа хорошие?! Неужели же так трудно понять, что на лжи и лицемерии мир долго не продержится. Нет, не продержится. Все мы, господа, катимся к одному концу. И это не версия, это аксиома. Вот Говоров говорит – Создатель. Где же он, его Создатель? Неужели же не видит, что балом давно правит сатана? Или это тоже предопределено стратегическими планами Создателя? В таком случае я не понимаю такой стратегии. Почему обязательно нужно доводить ситуацию до абсурда, позволять бесчинствовать и издеваться над порядочными людьми сатане и его приспешникам?! И почему в этих планах моя бедная Россия должна вновь выполнять роль козла отпущения? За что?! Разве она не спасла мир от татаро-монгольских орд, от коричневой чумы? Разве не она приняла на себя испытание марксизмом и революцией? За что же вновь подвергать её столь тяжкому испытанию?! Да и вообще, как я могу верить в тебя, Создатель, после того, что сегодня услышал?

В спальню вошла Светлана, спросила:

– Сережа, ты будешь ужинать?

– Нет, Свет, не хочу, – ответил. И это было правдой. Я был, если можно так выразиться, пустой. Во мне не было никаких желаний. Не хотелось ни есть, ни пить, ни даже, что интересно, спать. Может быть напиться? Нет, и этого мне тоже не хотелось. Полный мрак, если Иванов даже от этого отказывается.

Светлана присела на кровать и пытливо глядя на меня, спросила:

– Так что же все-таки случилось? Что-то на работе?

– Это для меня слишком мелко. Если я за что и берусь, то начинаю сразу с мировых проблем, – попробовал я отшутиться.

Но не тут-то было. Он сразу же пресекла все мои попытки открутиться:

– Что же произошло?

– Ты знаешь, Света, как-то в юности я прочел стихотворение Новеллы Матвеевой о том, как юный пожарник хочет совершить подвиг, но в городе, как на зло, ничего не горит. Оно заканчивалось строчками, запомнившимися мне на всю жизнь: «А между тем горело очень многое, но этого никто не замечал». А сейчас не просто горит, а полыхает, и не многое, а все. Но мы по-прежнему пребываем в полнейшей беспечности и делаем вид, что ничего не происходит.

– Я так и думала, – серьезно сказала она. – Случилось что-то очень страшное.

Книга вторая: Затмение.

Часть первая: Заложник.

Глава первая: Олигарх сердится.

В такие вот ночи, когда луна… полная когда ему было особенно не того… Беспокойство там… Одолевает беспокойство… Мысли всякие. А чего, спрашивается? В такие вот Этот… Обязательно… Жутко! Днем-то ещё не того… ничего. Дела, люди. Нормально днем, ага. Смешно даже… Бывает смешно даже. Объявил вот, что в оппозицию этому… Что президенту в оппозицию, ага. Вчера эту проводил… Прессконференцию, ага… Много собралось. Сидят, слушают и того… записывают. Верят. Смешно. Так и хочется… сказать хочется, а нельзя. Не для того, сказать хочется… Не для того я его к власти, что б того… что б против него. Но нельзя… Пока нельзя. Потом сами того… Поймут сами все потом. А пока сидят. Записывают. Верят, ага. И эти сверкают… Как их? Блицы, вот. И блицы сверкают. Смешно! В этой стране все того… Все смешно. Легко работать. Им хоть что, а они всему… Наивные. Уж на что этот… Дольский этот в своей программе… Такую, порой, ахинею… Ни за что, думаешь… Не поверят, думаешь. Верят. И чем злобнее он того… гавкает, ага… Тем больше верят. Зрители любят, когда вот так… Когда больших, известных… Когда известных людей того… унижают. Ноги когда о них, как об эту… как о половую тряпку. Любят. Ну и что, что ты большой и у тебя все, а у меня ничего… А я вот смотрю, как тебя того… хлещут, ага, и мне хорошо. Надо знать психологию этих… маленьких этих… людей этих. Он, Сосновский, знает. А Дольский за те деньги, которые… он ему не только руки, ага… не только руки будет лизать. Пусть лижет, пока не надоест… Ему, Сосновскому, не надоест. Надоест, другого того… другого купит. Много желающих. Все по плану идет, ага. И оппозиция эта по плану… У него все уже в этих… в руках. И администрация, и правительсство, и Дума, и этот… Вовчик-коровчик. Ха-ха-ха! Смешной он, ага. Исполнительный. Что не скажешь, все того… Будешь тут. Если узнают… Правду узнают. Каждый ему с удовольствием, в лицо с удовольствием… плюнет с удовольствием. А так… Так он герой. Власть того… Шибко власть любит, ага. Он, Сосновский, в нем это давно… ещё давно подметил. Понял, что этот ради власти на все… А сейчас дорвался. И на самолете, и на корабле… Смешной! Любит он… Как это? Пофасонить. Любит пофасонить, ага. Пусть. А теперь вот оппозицию теперь. Что б своя была теперь. В кармане сидела и этой своей ждала… Очереди свой ждала. Эти надоедят, а он оппозицию из кармана… Вот, любите… А эти верят, что он своими руками свое… Наивные они. Смешные, ага.

Но что это в окно? Будто стучит кто в окно?! Ветер? Не должно. Ночь тихая того… была, ага. А луна… полная какая? Будто какие флюиды свои… Аж мороз по коже. Пробирает мороз… Вот опять в окно. Что бы это могло?… Может быть опять Этот… Вот привязался! Житья от него… Никакого житья от него.

Только успел Виктор Ильич подумать о своем ночном госте, как раздался мелодичный звон, будто зазвонили в серебряный колокольчик, послышался легкий шелест и он увидел в кресле человека.

Но это был не Этот… Совсем другой. Совсем на Этого не похож, ага… Ничего общего. У человека было бледное… Лицо бледное. А глаза большие и того… печальные глаза очень. И вроде, как сияние вокруг. Он его уже видел, раньше видел… Как-то на выставке у Глазунова… Там и видел. Там этот крест на себе… На картине крест на себе… Иисус, ага. Сын Божий. Странно. А что это он к нему-то?

Тут раздался голос нового гостя:

– Здравствуй, сын мой!

«Тот сыном ага и этот тоже не знаешь кому и того служить ага привязалсь будто у них нет там другой работы другой нет», – пронеслось в сознании Виктора Ильича.

– Здравствуйте! – ответил Сосновский и, чтобы окончательно удостовериться, кто перед ним, спросил: – А вы кто это… Будете? Кто?

– Иисус, Бог, – просто ответил Иисус, печально вздохнув.

– Я вас видел… На картине видел… Как вы крест свой… Красиво!

– Неправда все это, – печально вздохнул Бог.

– Что неправда?

– Все.

– Как это?! – удивился Виктор Ильич. – Ведь вы… Вот он вы… Почему ж… Извините.

– Нет, как историческая личность я, конечно, был, не спорю. А в остальном – все неправда.

– А Библия?.. Там же все… Написано все?

– Библейский Иисус никакого отношения ко мне не имеет. Библия придумана Дьяволом, чтобы дурачить людей, сделать из них покорных рабов, отнять волю и повести за собой в гиену огненную.

– Бибилия?! Дьяволом?!! – изумился Виктор Ильич. – Я что-то не того… Ни того… Ни чего.

– Но только это так.

– А вы знаете, он ко мне… Повадился ко мне… Сидит вот в кресле… Страшно!… Вы б его того… Приструнили бы. А?

– К сожалению, я этого не могу, – вновь печально вздохнул Иисус.

– Как же так?!… Вы ж Бог?!

– В вашем понимании, да, бог.

– Ну вот… Вы ж там главный.

– Я там далеко не главный. У нас с ним равные должности. Он возглавляет с первого по пятый уровни жизни, где пребывают грешники, я – с девятого по двенадцатый, где отдыхают уставшие.

– Что значит?… Уставшие… Почему?

– От борьбы с дьяволом.

– А сколько их?… Всего сколько?… Уровней сколько?

– Восемнадцать.

– Да ну?!… А кто ж на этом… На восмнадцатом?… Кто?

– Создатель.

– Вот как… Стало быть, вы у него того?… Служите, ага?

– Можно и так сказать, – согласился Бог.

– Значит, он главный в этой… Как ее? Вселенная. Во Вселенной этой… Главный?

– Нет. Во Вселенной главный Космический разум. А Создатель главный лишь в части Вселенной, куда входит и Солнечная система.

– А на семнадцатом?… Уровне на семнадцатом?… Кто?

– Те, кто составляют Высший Совет при Создателе. В нем самое большое представительство землян – двадцать человек, из них четверо ваших соотечественников.

– Кто это?

– Достоевский, Пушкин, Чайковский и Глинка.

– Дела!! – все больше удивлялся Сосновский. – Вот вы сказали… Землян – сказали… А что, есть другие?

– Да. В нашей части Вселенной семь планет, подобных Земле.

– А вы в этом?… Вы в Совете, ага?

– Лишь с правом совещательного голоса, как руководитель уровней. Кстати, дьявол там тоже на тех же правах.

– А что же тогда вам?… В вас?… Если вы ничего не того?… Если даже с Этим ничего?

– Речь сейчас не обо мне. Я пришел исключительно ради вас.

– Меня?! А что я? Я того, этого… В порядке я.

– Если бы, – вновь печально вздохнул Иисус. – К сожалению, вы уже давно и исправно служите князю тьмы. Это он воспламенил в вас гордыню, смутил ваш разум мирскими соблазнами, заставил верно и прилежно себе служить. Но, как вы уже знаете, земная жизнь ничто, лишь краткий миг в сравнении с вечностью. Служа сатане, вы облекаете себя на вечные муки. Подумайте об этом.

– Ну да, ну да… А что я должен?… Делать должен?… Что?

– Прежде всего отказаться от коварных планов, покаяться в грехах своих, рассказать людям правду о злодеяниях своих.

– Нет-нет, я не могу! Это что же я… Это как же… Отказаться от всего?!… Столько сил и все того… Этому под хвост?! Псу этому?… Так, да? Нет, вы этого не можете… Нельзя так то! – Виктор Ильич даже погрозил пальцем. Но тут же поняв, кому грозит, смутился. – А иначе нельзя как-то? Я церковь могу того… Или храм. Я второй храм Христа Спасителя в вашу честь могу, а?

– Этим вы только потешите сатану. Нет, только полное и искреннее расскаяние.

– Но мне ж тогда никто руки… Меня ж судить того… Будут судить, ага… Издеваться будут.

– Да. Но муки человеку на то и даны, чтобы очистить бессмертную душу от налипшей на неё скверны. Только так вы сможете искупить грехи свои, отринуться от сатаны, востановить связь с Космосом, а в последующем заслужить прощение Создателя.

– Как так – связь?… Какая ещё того?

– Человек связан с Космосом своей энергией. Чем прочнее эта связь, тем человек более велик, ему доступно многое. И, наоборот, чем меньше эта связь, тем ничтожнее человек, тем больше превращается в игрушку в руках сатаны. Впереди его ждут великие муки.

– Но я не хочу в тюрьму, – захныкал Виктор Ильич. – Не могу! Там это… Там пища… Плохая пища. А у меня здоровье, ага… Я недавно желтуху и все такое.

– Не ерничайте, Виктор Ильич. Желтуху вы сами себе придумали – успугались, что посадят.

– Не хочу-у-у! – закричал, вдруг, Виктор Ильия и проснулся.

В окно уже вовсю того… День того… Стучался, ага. Хорошо!

Виктор Ильич встал, потянулся. Продошел к окну, раздернул теневые шторы. В комнату ворвался солнечный свет. В окно открывался чудесный вид на столицу.

«Все мое, – с гордостью подумал он. – И эта моя и все скоро одна семья моя семья ага я во главе остались того некторые олигархи ха-ха некоторые сами по себе но это ничего мы их скоро всех с помощью Вовчика всех и тогда уж все тогда уж ничего никому ага все наше будет из России ещё много чего можно богатая ага на их век хватит а Лебедев здорово придумал того с него начать с него самого с Лебедева начать чтобы ни у кого ничего подозрений что б у олигархъов никаких молодец ага».

Настроение у Виктора Ильича заметно улышлось. Гоголем прошелся по спальне. В пижаме он был ещё смешнее и неказистее, чем в костюме. Он сейчас очень походил на сатира, только рожек не хватало. Он открыл прикроватную тумбочку, где у него стояла пузатая бутылка французского коньяка и лежала коробка фигурного шоколада. Шоколад он предпочитал отечественный. Отвинтил пробку отхлебнул из горлышка глоток коньяка, зажевал шоколадом. Хорошо!

В офисе Виктор Ильич появился, как всегда, ровно в девять ноль ноль. Он любил точность и пунктуальность и требовал этого от подчиненных.

– Виктор Ильич, пришел Варданян. Вы ему назначали на девять пять, – соообщил референт.

– Пусть того… Пусть заходит.

У Варданяна бы виноватый и униженный вид, как у провинившейся собаченки. Он прекрасно осознавал, что не обрадует шефа новостями. Так и слочилось.

Из бестолкового и сбивчивого доклада шефа службы безопасности, хоть с трудом, но можно было понять, что копия известной кассеты была не одна, как он докладывал раньше, а, как минимум, из было три. Причем, если две удалось изъять и уничтожить, как и свидетелей записи. то третья кассета гуляет неизвестно где вместе с её обладателем. Варданян напирал на то, что его людям приходится работать в условиях чужого города, а потому ошибки неизбежны. Только этим можно объяснить, что клиенту удалось уйти буквально из-под носа его людей.

Доклад шефа безопасности вызвал у Виктора Ильича явное неудовольствие.

И вообще… Он, дурак этот… Варданян этот стал его, Сосновского, все больше того… Раздражать, ага. Совсем разучился… работать разучился… Надо бы того… Менять надо бы… Но кто, где?… Все дураки! Ни на кого, ничего… Положиться ни на кого… Бездари! Да, а почему он про этого… Как его? Почему про него ничего?

– А что с Кольцовым? – спросил.

– С Беркутовым, – поправил его Варданян.

– Какая в принципе, – раздраженно передернул плечами Виктор Ильич. – Как с ним?

– Работаем, – лаконично ответил шеф службы безопасности,

Ответ вызвал у Сосновского ещё большее раздражение.

– Дурак! – закричал он, выходя из себя. – Я тебя, дурак, не что бы того?… Я тебя, дурак, результат!… Каков результат?

– Ну, зачем же вы меня, Виктор Ильич, дурачите?! – обиделся Варданян. – Я заслуженный генерал и все такое.

Сосновский даже подскочил от подобного нахальства шефа службы безопасности. Мало того, что… Так он ещё и это… Он ещё и возникать?! Наглец! И стукнув крепким кулачком по столу, он вне сябя от бешенства закричал:

– А мне плевать, ага!… У меня таких… Заслуженных таких… Все хотят деньги… такие деньги получать хотят. Кто тебе, дурак, позволил?… Обижаться позволил?

– Извините! – окончательно сник Варданян.

– Я тебя спросил об этом… Как его? Так изволь… Отвечать изволь?!

– Готовим операцию, Виктор Ильич. Не сегодня, завтра. Вы ведь знаете Беркутова. Он может из любой ситуации вывернуться. Поэтому надо, чтобы все было без сучка и задоринки. Не беспокойтесь. Все бедет сделанно в лучшем виде.

– А мне чего… Это тебе нужно… Беспокоиться нужно.

Варданян уловил в словах шефа очень даже непрозрачный намек. Побледнел. Увольнение с должности означало смертный приговор. Слишком много он знал, чтобы оставаться в живых. К тому же, у него нет такой армии преданных личных охранников, какая была, к примеру, у Коржакова.

– А как у тебя с этим?… Который у нас?… Который кассету? – спросил Сосновский.

– К сожалению, здесь похвастаться нечем, Виктор Ильич, – развел руками Варданян.

– У тебя нигде ничего… Ладно, ступай. Надоел… Если через неделю не того… Пеняй, ага… На себя пеняй.

После ухода генерала, Виктор Ильич откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.

Надо того… Успокоиться надо. Дурак какой!… Еще только день того, а этот уже из колеи, ага… Из колеи выбил. Какой архаровец! А ещё генерал… Где только таких генералов того… Делают где?

Виктору Ильичу, вдруг, вспомнился сегодняшний сон.

Вот и будь тут… Добрым будь, когда такие… Ему там хорошо. Там тишина и эти… Как их? Кущи. Райские кущи. И люди, как люди. А здесь одни сволочи.