Текст книги "Страх"

Глава седьмая: Кража в гостинице.

Вадиму Сидельникову предстояло установить – у кого из проживавших в гостинице «Сибирь» осенью прошлого года была похищена видеокассета. Учитывая отсутствие каких-либо данных об этой краже, задача была не из легких. Однако, по опыту работы в милиции, зная повадки гостиничных воров, Вадим предположил, что Бумбараш имел помощника, который должен был, как говорят блатные, «стоять на васаре» и подстраховывать Дежнева. Осталось за «малым» – найти этого помощника.

Беседы с блатными, с которыми был близко знаком Дежнев, ничего не дали, никому ни о каком помощнике Бумбараш не говорил. Что делать? Может быть не было никакого помощника? Вполне возможно. Но необходимо до конца отработать эту версию. И Сидельников решил вновь отправиться к престарелой матери Дежнева.

Она встретила его, как старого знакомого, широко заулыбалась.

– Что-то вы зачастили ко мне, гражданин хороший?

– А почему «гражданин»? Вы что, Мария Ивановна, раньше были судимы.

– Что ты, что ты! Окстись! Бог миловал. Это все Сереженька мой – «гражданин» да «гражданин». Вот и я привыкла. Не хотите, мил человек, кваску домашнего с дорожки испить?

– Нет, спасибо!

– Зря отказываетесь. Квас у меня хороший, ядреный. Это не то, что в магазине.

– Нет, просто я не хочу пить.

– Ну, на нет и суда нет, – отчего-то опечалилась Дежнева.

– Скажите, Мария Ивановна, у вашего сына бывали друзья?

– Ну как же не бывали. Только я их не любила и все с Сереженькой из-за них скандалила, все уговаривала его отринуться от них. Вороватые они все и, как собаки, с кличками. Тьфу ты, Господи! Но он только посмеивался, а свое продолжал. Вот его Господь-то и наказал.

– А кто из них был чаще других?

– Да не скажу, что они часто были – чувствовали мое к ним отношение.

– И все же?

– Чаще других, говоришь? – Мария Ивановна на какое-то время задумалась. – Борис, пожалуй. Точно, он.

– Как его фамилия?

– А вот фамилии, мил человек, не знаю. Они же мне не представлялись. Это я из разговоров их кое-что, а так… Откуда ж я их фамилии знаю.

– Как он выглядел?

– Чего говорите?

– Как он выглядел? Какова наружность этого Бориса?

– Обыкновенная наружность. Здоровый такой, мордастый, рыжеватый. Да, его ещё мой Сереженька «варамана» называл. Что за варамана такая, – недоуменно пожала плечами Дежнева, – Я ж говорю – все не как у людей.

Кличка была действительно странная. И тут Вадима осенило.

– Может быть, Мария Ивановна, «вира-майна»?

– Во-во, так и есть. А что это за «вирамана»?

– Это строительные термины, Мария Ивановна, означают – вверх-вниз.

– Ну, надо же! – удивилась Дежнева. – А чего ж его этим термином назвали?

– А вот этого я не знаю, – рассмеялся Сидельников. – А где он живет, этот Борис?

– Чего не знаю, мил человек, того не знаю. Сереженька сказывал, что он прежде где-то здесь жил, – Мария Ивановна махнула рукой в сторону особняков новых русских. – Да богатые им квартиру купили, а дом их, значит, снесли. А нам все обещают и обещают. Так, наверное, и помру в своей халупе. Да все одно уж. Какая без Сереженьки жизнь. – На глазах старой женщины навернулись слезы.

Сидельников достал фотографию Степаненко, показал Дежневой.

– А этого человека вы видели?

Она долго подслеповато рассматривала фотографию, затем нерешительно сказала:

– Вроде был как-то. Такой солидный, в годах уже?

– Да.

– Был. Точно. Они сначала с Сережей выпивали, а потом сын стал показывать… Ну, как его? Видик. А затем этот вот чему-то возмутился и ушел.

Попрощавшись с Дежневой, Вадим отправился с Заельцовское райуправление, где быстро установил вора со столь необычной кличкой. Им оказался Иванов Борис Александрович, двадцати семи лет от роду. Проживал он неподалеку, на Ботаническом жилмассиве. Но Сидельников точно помнил, в Заельцуовской группировке парня с кличкой Вира-майна не было.

Однако, в квартире он Бориса не застал. Был лишь его младший брат Костя, парнишка лет шестнадцати. Узнав кто такой Сидельников, он сильно занервничал, испуганно зашнырял по сторонам взглядом. Из чего Вадим сделал вывод, что в биографии этого парнишки уже не все чисто. Спросил:

– Где твой брат?

– Который? – проговорил Костя, глядя куда-то в окно.

– А сколько у тебя их?

– Трое.

– Борис?

– На работе, наверное.

– А где он работает?

– В фирме шоферит.

– Что за фирма?

– «Болдырев и К»,

– Где она находится?

– В складах на Клещихе.

– Понятно. А ты чем занимаешься?

– Я-то?

– Ты-то?

– Пока ничем. Меня нигде не берут по малолетке. Иногда помогаю Борьке разгружать вагоны, когда к ним товар приходит. Но это не часто.

– Почему же не учишься?

– Меня в прошлом году из школы выгнали, из девятого класса.

– Как так – выгнали? Исключили что ли?

– Ну да, – кивнул Костя.

– За что?

– А я это… – Костя ухмыльнулся. – Я на уроке дымовую шашку поджег.

– Где ты её взял?

– Нашел, – обеспокоенно, воровато зыркнул на Вадима парнишка.

– Только за это тебя исключили?

– Ну, почему… Было еще.

Сидельников попрощался с пареньком, не предполагая, что через пару часов снова с ним встретится.

На Клещихе он без особого труда отыскал склад, который занимала фирма «Болдырев и К». На этот раз ему повезло. Грузовая «Газель» Бориса Иванова как раз стояла под разгрузкой. Дежнева довольно точно его описала. Это был массивный, полноватый парень с грубым и довольно примитивным лицом. Короткая стрижка светло-рыжих волос обнажала могучую шею.

Вадим подошел, представился. Борис посмотрел на него долгим, тяжелым взглядом. Сказал недружелюбно:

– Зря, начальник, ноги бил. Я уже два года, как в завязке. Монтулю, как примерный пролетарий.

– Ты Геннадия Дежнева знал?

– Бумбараша-то? Знал. Корешили даже. А что? Он ведь недавно погиб в автоаварии?

– Я знаю. Скажи не для протокола – ты с ним осенью прошлого года случайно не ходил на дело?

– Я же сказал, что два года, как завязал! – возмутился Борис. – Правда, он мне не раз предлагал, но я его посылал подальше. И потом, я с ним вдрызг разругался.

– Из-за чего?

– А он, козел, Костю, младшего моего братана подбивал.

– Как ты об этом узнал?

– Зашел как-то рано утром к Косте в комнату, а он часы модерновые рассматривает. Увидел меня и шасть их под полдушку. «Откуда, – спрашиваю, – часы?» А он растерялся и говорит: «Мне Генка подарил». Ну, тут я ему и дал, и Генку, и часы, и все остальное. Признался щенок, что ходил с Бумбарашем на дело в гостиницу. Там и взял часы.

– В каком смысле – взял?

Спохватившись, что сболтнул лишнее, Борис густо покраснел, растерялся.

– Ты ж, начальник, говорил – не для протокола?

– Я и сейчас готов это подтвердить. Никаких правовых последствий ни для тебя, ни для твоего брата не будет. У меня другие задачи.

– Я тебе верю… Так вот, часы эти Костя украл из гостиничного номера.

– В какой гостинице?

– Кажется, «Сибирь». Точно. «Сибирь»,

– Когда это было?

– В смысле?

– Когда тебе брат все это рассказал?

– В прошлом году. Снег уже лежал.

Похоже, это был именно тот случай, который интересовал Вадима. Однако, кричать: «Ура!» и бить в литавры пока рано. надо все досконально проверить.

– Брат не говорил – в каком номере это было?

– Нет.

– И что было дальше?

– Дальше? Дальше я пошел к этому сучаре и начистил морду. Предупредил, что если он ещё будет к брату приставать, то отверну ему к хренам башку. Вот и все.

– Понятно. Послушай, Борис, а отчего у тебя кличка такая необычная?

– Вира-майна?

– Да?

– А это я ещё по малолетке на стройке мантулил и так мне понравились эти команды, что после этого я никогда не говорил – сесть, а только – майна, а встать – вира. Вот меня и прозвали Вира-майна.

После этого Сидельников вернулся на Ботанический жилмассив. Костя после непродолжительных запирательств, признался, что в конце октября прошлого года вместе с Геннадием Дежневым в номере 528 гостиницы «Сибирь» совершили кражу. Он стоял в коридоре, а Генка проник в номер. После Бумбараш отдал ему часы. Что было в номере он не видел. Бумбараш долго пас этого клиента, а когда тот спустился ресторан поужинать, обчистил номер.

Вадим помчался в гостиницу. Но там в самой категоричной форме отказались подтвердить факт кражи в октябре прошлого года в гостиничном номере 528 или в каком-либо другом. Во всяком случае, никто ни о какой краже им не заявлял.

В номере 528 с двадцатого по двадцать четвертое октября проживал коммерсант из Москвы Бодров Игорь Моисеевич, а с двадцать пятого октября по первое ноября журналист из Владивостока Вахрушев Юрий Алексеевич.

Глава восьмая: Бегство.

Утром Калюжного разбудил какой-то шум. Он прислушался. Шум доносился с лестничной площадки. Такое впечатление, будто там проводили какой-то митинг, либо собрание. Эдуард Васильевич посмотрел на часы. Половина восьмого. Пора вставать. И будто в подтверждение этому зазвенел будильник. Калюжный машинально нажал на кнопку будильника, встал, оделся и выглянул из квартиры. На лестничной площадке действительно было много возбужденных соседей, что-то громко и оживленно обсуждавших. Дверь двадцать шестой квартиры, где проживала пожилая чета Обнорских была полуоткрыта. Рядом с дверью стоял парень в форме сержанта милиции. И Эдуард Васильевич понял, что там что-то произошло.

– А я слышала ночью какой-то вскрик, но мне даже в голову не могло прийти ничего такого, – громко говорила соседка Калюжного Вера Антоновна Мякишева, конкретно не кому не обращаясь. У неё были всклокоченные химкой и крашенные в немыслимый почти огоньковый цвет волосы, а лицо из-за многочисленных пластических операций походило на натянутый пергамент. Поэтому Эдуард Васильпвич не мог сказать сколько же ей лет. Судя по её мужу, бывшему полковнику внутренней службы, умершему два года назад, никак не меньше шестидесяти. После смерти мужа Вера Антоновна вела довольно активный образ жизни – бегала по утрам трусцой, возглавляла домком и была в курсе всех событий в доме.

– Что случилось? – спросил Калюжный.

– Эдуард Васильевич! – воскликнула Мякишева. – Вы ведь ещё не в курсе! Обнорских убили! Представляете!

Новость была действительно потрясающей. Тем более, что Обнорские жили тихо, мирно, никогда ни с кем не ссорились. Александр Игоревич работал в Областном бюро судебных экспертиз, а Валентина Михайловна была на пенсии. Кому они помешали? Непонятно.

– Эдуард Васильевич, а вы ночью ничего не слышали? – спросила Вера Антоновна.

– Нет, не слышал. А кто это обнаружил?

– Я, – выступила вперед баба Варя из двадцать пятой квартиры. – Я рано встала и в шесть часов решила вынести мусор. Выхожу, а у Обнорских дверь полуоткрыта. В чем, думаю, дело? Прошла в квартиру, а там… Господи! За что их так?! Я сразу звонить в милицию.

В это время из дверей квартиры Обнорских вышел следователь прокуратуры Железнодорожного района Петр Васильевич, фамилию его Калюжный запамятовал. Они как-то встречались по работе. Следователь оглядел толпивших на площадке соседей, увидев Калюжного, поднял в приветствии руку.

– Здравствуйте, Эдуард Васильевич! Так вы, значит, сосед потерпевших?

– Здравствуйте, Петр Васильевич! Да. Проживаю в двадцать восьмой. За что их? Ограбление?

– Пока трудно сказать, – пожал плечами Петр Васильевич. – Но скорее всего. В доме все буквально вверх дном. А хозяина к тому же пытали.

– Пытали?! – удивился Калюжный.

– Да. И самым жестоким, бесчеловечным образом. Такое впечатление, что преступники не случайно к ним пришли, а по наводке. Вы не в курсе – у них были ценности?

– Не в курсе. Но не думаю. Александр Игоревич всю жизнь проработал судмедэкспертом, а Валентина Михайловна была бухгалтером на заводе. Этим больших денег не заработаешь. Верно?

– Возможно, что они получили наследство?

– Не знаю, не слышал.

Следователь обратился к присутствующим:

– Мне нужны двое понятых. Есть желающие?

– Я могу, – тут же вызвалась Мякишева.

– Очень хорошо. Кто еще?

– Я бы могла, – сказала баба Варя.

– Вы ведь обнаружили трупы и сообщили в милицию? – спросил её Петр Васильевич.

– Да. Я, – кивнула баба Варя.

– В таком случае, вам не надо. А вы не могли бы? – обратился следователь к пожилой полной женщине с нижних этажей. Калюный был с ней незнаком.

– Ну, раз надо, – ответила та.

– Петр Васильевич, а можно мне взглянуть? – спросил Калюжный.

– Бога ради, Эдуард Васильевич. Только сразу скажу – картина не из приятных.

Вслед за следователем и понятыми Калюжный прошел в квартиру Обнорских и прямо в зале увидел ужасную картину. Посреди комнаты на стуле сидел совершенно голый Александр Игоревич. Руки и туловище его были крепко привязаны к спинке стула. Все тело буквально исколото и изрезано, выколот правый глаз, отрезано левое ухо. Эдуард Васильевич невольно закрыл глаза. Какие же изверги! За что они его так?

Рядом с Калюжным громко вскрикнула женщина с нижних этажей и потеряла сознание. К ней подбежал судмедэксперт и принялся приводить её в чувство.

– А Валентина Михайлова? – спросил Калюжный Петра Васильевича.

– Задушена в спальне. Да, Эдуард Васильевич, чтобы не возращаться к этому. – Следователь раскрыл папку достал из неё бланк протокола допроса свидетеля, протянул Калюжному. – Напишите все, что сочтете нужным. Не мне вас учить.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Хорошо, – ответил Эдуард Васильевич, возвращаясь в свою квартиру.

* * *

На работу Калюжный опоздал на полтора часа. Но когда вошел и увидел испуганное и заплаканное лицо секретарши Оли, понял, что и здесь произошло что-то из ряда вон.

– Что случилось? – спросил он.

– Ох, Эдуард Васильевич! – выдохнула Оля и заплакала.

– Да, что все-таки произошло?!

– Маргариту Львовну убили! – ответила секретарша сквозь слезы.

– Как?! Когда?! – Калюжный был поражен услышанным и напуган.

– Сегодня ночью. Представляете!

Какая-то неясная догадка промелькнула в сознании Эдуарда Васильевича. Ему, вдруг, показалось, что убийство его соседей Обнорских и Маргариты Львовны каким-то образом взаимосвязаны. Но почему? Что между ними может быть общего? То, что произошли в одну и ту же ночь? Только и всего. Случайное совпадение, не более. Очень даже случайное. И все же, эта, невесть каким образом появившаяся мысль, свербила в мозгу, не давала покоя. Черт знает что!

Калюжный даже не понял – жалко ли ему Татьяничеву? Он только смертельно испугался, так как был уверен, что следующим в длинной цепочке убийств должен стать именно он. Больше некому.

В это время дверь кабинета прокурора открылась и в приемной показался Грищук. Он долго смотрел на Калюжного с удивлением и ужасом, как на выходца с того света, С плохо скрываемым волнением спросил:

– Ты откуда?

– Извините, Павел Викторович, за опаздание, но у меня веская причина.

– Ты это о чем? – недоуменно спросил прокурор.

– Сегодня ночью убили моих соседей. Потому пришлось задержаться.

– Да? Надо же, – в замешательстве пробормотал прокурор. – А у нас тут слышал?

– Слышал.

– Вот такие вот дела. Н-да. И за что ее? Ума не приложу.

– А вы не догадываетесь?

– Я?! – Грищук неприязненно посмотрел на подчиненного. – При чем тут… Ты что имеешь в виду?

– Я имею в виду кассету, которую вам показывала Маргарита Львовна.

– Кукую кассету? При чем тут кассета?

– Я уверен, что Татьяничеву убили именно из-за кассеты. Все, кто имел к ней непосредственное отношение, уже погибли. Остались мы с вами.

Прокурор бросил испуганный взгляд на секретаршу, натянуто улыбнулся и пытаясь перевести все в шутку, сказал:

– Типун тебе на язык!

– А я в этом убежден, Павел Викторович.

– Хватит тут болтать что попало, – раздраженно проговорил Грищук. – Ты вот что… А впрочем, – он устало махнул рукой и скрылся в кабинете.

Калюжный был сбит с толку и раздосадован поведением шефа. Ведь не мальчик же, а опытный прокурорский работник с довольно большим стажем оперативной работы, чтобы не понимать что к чему. Странно и непонятно все это. Очень даже странно. Но собственная судьба Эдуарда Васильевича занимала сейчас его больше всего. Надо было что-то решать.

Он прошел к себе в кабинет, сел за стол и глубоко задумался. Сегодня убийцы Татьяничевой должны обязательно выйти на него. И тогда он им скажет о своих условиях. Главное – не показать, что он их боится. Хорошо бы самому связаться с ними. Но как? А «Мицубиси»? Если они по-прежнему за ним следят, то можно самому подойти к их машине и все им сказать. Это мысль! Можно попробовать.

И тут взгляд Калюжного упал на список сотрудников прокуратуры с адресами, служебными и домашними телефонами. Ему бросилось в глаза исправление номера его квартиры. Напечатанная шестерка была шариковой ручкой исправлена на восьмерку. Это исправление внес он сам. Помнит, что когда Оля раздавала эти списки, он обратил её внимание на допущенную неточность. Тогда она ответила: «Да? А мне кажется, что и у меня в журнале так же». От страшной догадки Эдуард Васильевич буквально похолодел. Так вот отчего его мучило предчувствие, что оба убийства взаимосвязаны. Интересно, внесла ли секретарь в журнал исправление?

Он вскочил из-за стола и опрометью бросился из кабинета.

– Оля, срочно дай мне журнал, – сказал Калюжный, врываясь в приемную.

– Какой журнал, Эдуард Васильевич?! – испуганно спросила секретарша. Ее испугал слишком возбужденный вид Калюжного и его совершенно безумные глаза.

«Что это с ним?! – подумала она в панике. – Уж не сошел ли он с ума?!» И ей захотелось громко закричать от охватившего её ужаса и убежать.

– Со списками сотрудников. Давай, давай! – Эдуард Васильевич делал нетерпеливые движения рукой, будто пытался вырвать из её рук тот журнал.

– Ага, я сейчас! – Оля стала лихорадочно перебирать книги регистрации, журналы, папки, но тот злосчасчастный журнал куда-то запропостился.

– Ну, что же ты?! Что же ты, право?! – подгонял её Калюжный, будто от этого журнала зависела его жизнь.

– Сейчас, одну минтуку, Эдуард Васильевич! – бормотала девушка, чуть не плача от отчаяния. Наконец, журнал нашелся и она, облегченно вздохнув, протянула его Калюжному. – Вот, пожалуйста!

Тот выхватил у неё журнал и бормоча: «Ка… Калюжный», открыл его на нужной странице. Так и есть! Теперь отпали всякие сомнения. «26», – значился в журнале номер его квартиры. Недаром следователь Петр Васильевич сказал, что убийцы действовали по наводке. Так и есть! Они проникли в квартиру заранее уверенные, что это его, Калюжного, квартира, и пытали ни в чем неповинного Александра Игоревича, требуя выдать им видеокассету, считая, что перед ними Калюжный. Но бедный Обнорский понятия не имел ни о какой кассете. И, тем не менее, это не помешало преступникам его убить. Идея Эдуарда Васильевича с помощью кассеты сохранить себе жизнь летела прямиком псу под хвост. Для них важнее было избавиться от свидетелей разговора двух олигархов, чем сама кассета, Кассету потом можно выдать за плохо сработанную фальшивку, очередную провокацию оппозиции. Все в их руках. Главное – заткнуть рот людям. Он обречен!

В сознании Калюжного возник труп несчастного Александра Игоревича, обезображенный пытками. Неужто и ему придется пройти через такое?! От безысходности и отчаяния Эдуард Васильевич даже заскрипел зубами – так нехорошо, так муторно было у него на душе. Очень даже нехорошо и очень даже муторно.

С ужасом следившая за ним Оля попробовала закричать, позвать на помощь, но смогла издать лишь какой-то хриплый клекот. Но этот странный звук привел Калюжного в чувство. Видя состояние девушки, он невольно ей посочувствовал.

– Извините, Оленька! – проговорил он, возращая журнал. – Я кажется напугал вас своим видом. Извините!

Вернувшись в кабинет, Эдуард Васильевич стал лихорадочно думать, что же ему предпринять в его положении. Но, как на зло, ничего путнего на ум не приходило. Ситуация казалась ему безвыходной, тупиковой. В конце-концов решил, что надо бежать. Немедленно! Найдут его или не найдут – это другой вопрос. А сидеть сложа руки и ждать у моря погода явно не в его интересах. К нему могут заявиться уже через полчаса, через десять минут, и тогда будет трудно что-либо предпринять. Интересно, кто же его сдал? Оля? Ишь как она испугалась. Нет, она не в курсе кассеты и всего остального. И тут Калюжный окончательно понял, что это сделал прокурор Грищук. Точно! То-то он испугался, когда увидел его в приемной живого и невредимого. Сволочь! Потому-то Грищук никогда не нравился Калюжному и нагловатый взгляд его бледно-голубых, водянистых глаз, и надменная усмешка. Все, все не нравилось. Этот ради своей выгоды перешагнет через кого угодно и тут же забудет об этом. Только он зря надеется, что они его оставят в покое за его иудины заслуги. Он тоже свидетель разговора олигархов, а всех свидетелей ждет одна и та же участь. Ну, да хватит об этом. Пора действовать.

Калюжный написал заявление на очередной отпуск (он был ему положен по графику), оставил его на столе и вышел из кабинета. В приемной он сказал секретарю:

– Оля, я там оставил на столе. Отдашь потом прокурору.

– Хорошо, Эдуард Васильевич, – кивнула она.

Калюжный вышел из прокуратуры, сел в свою машину и поехал на дачу к Друганову. Через пять минут он обнаружил за собой «хвост» – все те же «Мицубиси». Но избавиться от «хвоста» для Эдуарда Васильевича не представляло особых проблем.