Текст книги "Пруссы эпохи викингов: жизнь и быт общины Каупа"

После доследования в Раскопе 6 погр. К36 было установлено, что оно – двухъярусное трупосожжение, представляет собой овальную в плане яму нижнего яруса, ориентированную по линии северо-восток – юго-запад, разм. 1,52 × 1,30 м (рис. 33). Глубина ямы нижнего яруса от уровня её выборки (верхней границы слоя переотложенного материкового суглинка), зафиксированная в западном профиле Раскопа 4 (Архив ИА РАН, Кулаков В.И., 2009), – 0,74 м. Могила заполнена переотложенным материковым суглинком с примесью крупнозернистого песка. Заполнение могилы – несколько более рыхлое, чем нежели окружающий её слой переотложенного материкового суглинка. Заполнение верхнего яруса, судя по упомянутому профилю – ОПК и слой костра с большим количеством золистых примесей. Мощность заполнения верхнего яруса – ок. 0,45 м. По центру кв. 20 в пределах верхнего яруса погр. К51 на шт. 2 обнаружено не имеющее чёткой в плане формы скопление ОПК с несколькими довольно крупными (диам. ок. 1 см каждая) обломками кальцинированных костей, лежавших среди четырёх небольших камней (рис. 33). Своим восточным краем эта могильная яма выходит в пределах Раскопа 4, где и была исследована в 2009 г. (Архив ИА РАН, Кулаков В.И., 2009). Этот край погр. К36 перекрыт выявленным тогда же погр. К31, что устанавливает последовательность сооружения этих двух погребальных комплексов: погр. К31 было сооружено позднее погр. К36. Уже на шт. 1 стали фиксироваться в кв. 20 разрозненные камни, относящиеся к разрушено корнями деревьев (?) кладке, перекрывавшей погр. К36. Непосредственно к югу от неё на шт. 1 зафиксирована группа из камней, являвшихся на глуб. +124+126 остатками крепления некоего столба. Не исключено, что этот столб служил как обозначением места расположения погр. К36, так и мог быть поставлен в ходе поминальных церемоний на самой верхней точке заполнения верхнего яруса погр. К36. Уже на шт. 1 в пределах этого яруса были найдены железный ключ № 13, ладейная заклёпка № 10, гирька № 7, замок железный цилиндрический с бронзовой ажурной оплёткой № 5, бронзовая накладка № 8, обожжённый фрагмент серебряной гривны № 6 (рис. 34).

Рис. 33. План погр. К36

При разборке шт. 2 в пределах верхнего яруса погр. К36 было выявлено скопление камней, имеющее треугольную в плане форму. Очевидно, восточная часть этого скопления была уничтожена при сооружении перекрывающего этот комплекс погр. К31. На уровне шт. 2 в погр. К36 найдены: бронзовая, с оловянистым (слабо обожжённая) покрытием фибула «куршского типа» (рис. 34) вар. Carlsson TRAJSVFO/LA, относимая по материалам о. Готланд к XI – сер. XII вв. (Carlsson A., 1988, p. 75), шпора № 94, гирька № 48, бритва № 95, наконечник копья № 90, цилиндрический железный футляр для трута № 96, бронзовая накладка № 97. Особый интерес вызывает обнаруженный на глуб. ок. +123 железный бич № 101, рядом с которым лежал нож № 100. Обе находки носили слабые следы обжига. Бич состоит из железного стержня общей длиной 25,0 см, на нижнем конце имевшем шаровидное утолщение, на верхнем конце раскованным и свёрнутым в петлю, конец которой был приварен к стержню. До сварки в эту петлю было впущено железное кольцо диам. 5 см. В свою очередь, в это кольцо впущены железная обоймица дл. 8,8 см с тремя заклёпками, две идентичные биэсовидные подвеска длиной 4,2 см и железное кольцо диам. 3,1 см. Железный стержень бича имеет различное сечение. В верхней части стержня бича оно – квадратное, разм. 4,5 × 4,5 см. Нижняя часть стержня имеет круглое сечение диам. 8 см.

Рис. 34. Инвентарь погр. К36 и погр К51

Похоже на то, что эта часть рукояти бича оплеталась полосой некоего органического материала (верёвка или кожа) для удобства руки, держащей бич. В противном случае сечение круглой формы могло привести к тому, что рукоять бича будет скользить в руке. По своей конструкции бич из погр. К36 соответствует типу плетей Кирпичников I, распространённых в культурных слоях Новгорода и Пскова, в курганных древностях юго-восточного Приладожья, распространённому в Восточной Европе до сер. XI в. (Кирпичников А.Н., 1973, с. 73, рис. 40). На территории южной Литвы также известно несколько находок бичей типа Кирпичников I, относимых здесь к X – первой пол. XI вв. (Butenas E., 2001, p.231). Представляется актуальным называть интересующие нас артефактами не плетьми, как А.Н. Кирпичников, а бичами, что по смыслу ближе к описанной выше мощной конструкции средства ручного понукания лошади или же иного тяглового животного (быков, например). Примечателен факт именования артефактов, подобных находке из погр. К36, в немецкой археологической терминологии словом “Peitsche”, прямо происходящем от старослав. «бич». Отмечается, что в Скандинавии эпохи викингов известны лишь бичи с деревянной рукоятью (Steuer H., 2003, S. 547), что ещё раз подчёркивает принадлежность бичей типа Кирпичников I исключительно восточноевропейским и балтийским древностям эпохи викингов.

Кроме отмеченных выше находок, к верхнему ярусу погр. К36 относятся два цилиндрических замка №№ 5 (рис. 14) и 15, нож № 98, обломок бронзового псевдовитого перстня № 118 (рис. 47).

В нижнем ярусе погр. К36 на глуб. +90+120 первоначально выявлены были остатки задней часть костяка коня, лежавшего в грунте на брюхе, с хребтом, вытянутым по линии северо-восток – юго-запад. Эта часть конского скелета располагалась в северо-восточном секторе могилы. Противоположный, юго-западный сектор могилы на указанной глубине был заполнен несколькими камнями. С костями коня в верхней части нижнего яруса были найдены: обломок рогового гребня № 106 с циркульным и прорезным орнаментами, бронзовая накладка № 97 плохой сохранности, бронзовая подвеска № 114 (к конскому оголовью?), две прямоугольные железные пряжки №№ 128 и 129, шпора № 94 (рис. 35), относящаяся к типу 1, датируемому XI в., (Кулаков В.И., 2003, с. 312, рис. 133). У дна могилы в её юго-восточном секторе был найден череп коня и остатки костей конских передних ног. Череп лежал зубами на северо-запад. В зубах черепа обнаружены удила № 135 очень плохой сохранности с обломками роговых псалиев №№ 132 и 133. Псалии были украшены прорезными линиями. Подобные находки были сделаны на могильниках Zohpen/Суворово (Гвардейский р-н) (La Baume W., 1944, Abb. 27) и Przebrod (woj. warminsko-mazurskie Polski) (Nowakowski W., 2000, Abb. 15). Оба исследователя без особых оснований датируют такие псалии или VII–VIII вв. (La Baume W., 1944, S. 17), или даже «не позднее третьей четверти VII в.» (Nowakowski W., 2000, S. 18).

Рис. 35. Инвентарь нижнего яруса погр. К36

Под нижней челюстью коня было найдено ботало № 141, рядом – стремя № 142. В югозападном углу дна могилы обнаружены шпора № 145 и пряжка шпорная № 146. Шпора, судя по её признакам, относится к типу Кирпичников I, относящемуся в Пруссии к X – нач. XI вв. (Кулаков В.И., 2003, с. 312). В полевом сезоне 2009 г. у юго-восточного края нижнего яруса было найдено стремя № К36-1, изъятое и переотложенное из погр. К36 в процессе сооружения перекрывающего его погр. К31 (Архив ИА РАН, Кулаков В.И., 2009). Учитывая эту находку, следует сделать заключение о непарности стремян в погр. К36. Положение костей коня в могиле К36 свидетельствует в пользу такой реконструкции церемонии его помещение в яму: тело коня было фактически разрублено и сложено пополам. Сначала на дно могилы поместили переднюю часть туши, затем перекрыли её грудой камней (см. выше), и сразу же положили на грунт, засыпавший придонную часть могилы, заднюю часть туши коня. Аналогов такому варианту конского захоронения в Балтии не имеется.

Используя общепризнанные датировки бича типа Кирпичников 1 и шпор типов Кирпичников I и 1, комплекс погр. К36 следует отнести ко времени не позднее первой пол. XI в. Таким образом, оказываются неверными не только датировки роговых псалий с прорезным линейным орнаментом, предложенные В. Ла Бом и В. Новаковским, но и корректируется дата (точнее – ранняя фаза существования) подковообразных фибул вар. Carlsson TRAJSVFO/LA.

«Погр.» К37 (Р. 4, кв. 1, 2, 5, 6) (Кулаков В.И., 2010, с. 202), трупосожжение, расположено в северо-западной части основного сектора Р. 4, могильная яма у него отсутствует.

Наличие данного погребального комплекса на Р. 4 было определено как при фиксации постоянно появлявшихся на разных уровнях в северо-западном углу Раскопа групп вещей, так и по представленным здесь на пл./шт. 2 и 3 весьма специфическим скоплениям камней (рис. 36). На пл./шт. 2 эти скопление камней представлено двумя группами небольших валунов (нередко – колотых), между которыми по линии северо-запад – юго-восток насчитывалось 1,2 м. Общая поверхность, занимавшаяся этими камнями в кв. 1, 2, 5 и 6, имеет разм. ок. 2 × 1,2 м. У северо-западного угла Р. 4 на поверхности грунта был случайно найден обломок бронзового браслета, характерного для куршских древностей эпохи викингов. Если на шт. 1 в интересующем нас участке Р. 4 встречена незначительная группа находок в кв. 2 (фрагмент бронзового крючка № 41, обломок ладейной заклёпки № 42 и фрагмент предмета железного № 44), то на шт. 2 находки довольно равномерно распределены между упоминавшихся выше групп камней и в плане формируют некое овальное по форме пространство разм. ок. 2 × 1,2 м, совпадающее с общими размерами скопления камней.

Рис. 36. План «погр.» К37

На шт. 2 в северо-западном углу Р. 4 найдены: в СЗ части скопления камней – фрагмент перстня бронзового № 55, бронзовая обоймица № 57, фрагмент удил с бронзовым псалием, гирька № 59, балка весов № 60, 2 гирьки № 62, балка весов № 63, гирька № 87, в центре скопления камней – гирька № 81, наконечник черешковой стрелы № 73 (типа Kazakievicius «черешковый с короткой и массивной головкой ромбовидной формы», XI в.) (Kazakevičius V., 2004, p. 51), имеющий, судя по аналогиям с куршского городища Апуоле (разрушено скандинавами в IX в.), несомненно скандинавское (возможно, использовались также древнерусскими дружинниками – Zabela G., 1997, p. 138) происхождение, гирьки № 77, № 85, № 80, обломок орнаментированного блюда № 82, в ЮВ части скопления камней: гирька № 116, фрагмент роговой накладки на гребень № 131, оплавленные остатки бронзового предмета № 123, черешковый наконечник стрелы № 124 (тип Kazakevičius «черешковые с ромбовидной формой пера», вар. с, представленный на ятвяжском городище Каукай в слоях XI–XII вв. – Kazakevičius V., 2004, р. 50), фрагмент обожжённой бронзовой накладки № 88, гвоздь № 91, фрагмент пластины железной № 89, нож № 117, бронзовый пинцет. На шт. 3 камней становится больше, их размеры увеличиваются, однако их представленность в виде двух групп в пределах одного скопления (камней и находок) сохраняется.

Рис. 37. Инвентарь, связываемый с комплексом «погр.» К37

В северо-западной части скопления найдены: серебряный денарий № 224, бронзовый крючок орнаментированный № 135, железная кольцевидная пластина № 136 (ХХ в.?), каменная игральная фишка № 139, гирька жел. № 151, гвоздь № 152, нож № 156, в центре скопления: гвоздь № 143, обломок гвоздя № 147, заклёпка № 163, в юго-восточной части скопления: копыто коня № 157, роговая накладка от гребня № 168, обломок бронзовой дуги весов № 176. На шт. 4 заполнение ОПК, стабильное для более высоких уровней залегания объекта в северо-западном углу Р. 4, изменяется. Если в восточной части интересующей нас зоны Раскопа сохраняется ОПК (с примесью частиц золы), то западнее появляется пятно переотложенного предматерикового суглинка с частицами прокалённого песка. Количество камней в этой на этом уровне в кв. 1 достигает 4, в кв. 2 – 2, в кв. 5 – 3 и в кв. 6 – 3, то есть – резко падает по сравнению с предыдущими пластами/штыками. Та же тенденция прослеживается и в отношении находок. В северо-западной части скопления встречены: гирька № 230, кольцо-разделитель бронзовое от пояса № 232, фр-т бронзовой тордированной гривны (?) № 256, в центре скопления – обломок бронзовой балки весов № 258, накладка жел. с серебряной плакировкой № 260, в юго-восточной части скопления – фрагмент бронзовой чаши весов № 281. С «погр.» К37 связаны бронзовые пластина с отверстием в центре и перстень с несомкнутыми концами № 234. Пластины, аналогичные упомянутой, известны в древностях северных куршей эпохи викингов как миниатюрные артефакты (пластина, как правило, проткнута булавкой) культового значения, заменявшие в погребениях реальные вещи (Asaris J., Muiznieks V., Radins A., Virse I., Zeiere I., 2008, p. 99).

Убедительный аналог феномену скопления камней был обнаружен нашей экспедицией в 2004 г. на курганном могильнике Кауп (примерно в 0,3 км к западу от Раскопа 4) на юго-западной окраине кург. К128/146 (Кулаков В.И., 2012а, с. 161–163). Здесь было найдено овальное в плане углубление разм. 2,0 × 1,2 м (ориентировано по линии СЗ-ЮВ) в материке с сильно прокалённой поверхностью, перекрытой каменной конструкцией. Рядом находилась аналогичная по размерам каменное сооружение с возвышенной юго-восточной частью, которая указывает на направление ориентировки головы покойной. Данный объект был интерпретирован как место временного пребывания тела умершей женщины (затем похороненной в кург. К128/146), соседнее углубление – место её сожжения. Сходный по параметрам и по конструкции объект был открыт в 2005 г. в кург. К127/147. Он был обозначен как «яма 8», «…имевшая, возможно, культовое значение и призванная имитировать первичное местоположение тела перед его окончательным захоронением» (Кулаков В.И., 2006, с. 214). Таким образом, каменная конструкция в северо-западном углу Раскопа 4 может быть интерпретирована как место расположения тела умершего, точнее – каменные подпорки под некое ложе (носилки) с этим телом. Как выяснилось при финальной зачистке поверхности Раскопа 4, вся площадь четырёх квадратов в северо-западном углу Р. 4 была интенсивно прокалена по верхней поверхности субструкций, на который при этом не было обнаружено ни единого камни и ни одной находки. Этот факт позволяет с уверенностью утверждать существование на уровнях пл./шт. 4 и 3 Раскопа 4 места множественного (этапного) сожжения. Возвышенный уровень камней кладки в её юго-восточной части (глубинная отметка залегания самого крупного камня в кв. 6 +147), как и в случае с кург. К128/146, указывает на юго-восток как на ориентир для положения головы покойного (во всяком случае – для пл./шт. 2). При этом обнаруженные здесь группы находок: гвозди и заклёпки – указатель на «плавниковое» происхождение топлива для погребального костра, расположение находок, основные скопления предметов инвентаря бытового назначения (обломки весов и гирьки, детали поясной портупеи, наконечники стрел как показатели причин смерти покойного) представлены в северо-западном и центральном секторах скопления. При справедливости интерпретации скопления камней и находок как места сожжения причина обнаружения указанных находок именно в этих местах скопления связаны с их размещением на/у пояса покойного и в группах (в ларцах) у его ног. Правда, этот вывод справедлив лишь в случае интерпретации данного объекта как места сожжения на месте. Именно поэтому объект поименован как «погр. К37». Неестественно большое для одного захоронения количество предметов инвентаря свидетельствует в пользу того, что акты таких захоронений производились на данном месте неоднократно. Это подтверждается стабильным обнаружением и каменных конструкций, и находок на пл./шт. 2 и 3. Ниже находки и мелкие камни были продавлены из верхних напластований за счёт тяжести каменной конструкции.

В западной части профиля северного борта Р. 4 отмечена подстилающая ОПК линза рыхлого предматерика в смеси с калёным песком мощ. 0,30 м, перекрытая парой валунов. Очевидно, в данном случае перед нами – заполнение северо-западной части «погр.» К37. Проходивший здесь периодически акт трупосожжения требовал засыпки тлеющих ОПК грунтом, однако планиграфически чётких контуров этого массива грунта не сформировалось. Перед каждым актом сожжения под возлагаемые на костре носилки с телом подкладывались новые камни, видные на каждом пласте/штыке. Идентификацию объекта «погр.» К37 позволяет провести анализ состава инвентаря на пл./шт. 2–4 в его пределах. Весь инвентарь сохранил следы пребывания на костре (в ряде случае – вплоть до оплавленности). Все найденные среди камней в северо-западной части Р. 4 предметы объединяют между собой их незначительнее размеры (в основном – ок. 2 × 2 см). Находки предметов вооружения крупных размеров, характерных для могил западных балтов IX–XI вв., здесь отсутствуют. Из этого можно сделать вывод о том, что «погр.» К37 не является погребением в собственном смысле этого слова. На камнях проводилось множественные трупосожжения, при котором мелкие детали инвентаря падали с костра и терялись в грунте. Обнаруженные такого рода находок (прежде всего – гирек, деталей весов и обломков блюд) в слое ОПК, равномерно покрывающем весь слой после каждого трупосожжения разравнивались по всей поверхности небольшого по площади грунтового могильника. Под слоем с мелкими находками, происходящими из «погр.» К37, располагаются выбранные примерно с уровня шт. 3 погр. К24(26)-36, в верхние ярусы которых вместе с крупными находками помещались часть ОПК с кремированными останками покойного. Этот феномен, неоднократно встречавшийся в прусской археологии, но специально не изучавшийся, можно именовать термином Aschenplatz («место сожжения» и «зольник»).

Подобного рода погребальные памятники в документированном виде в археологии исторической Пруссии не представлены. Сходный (но не адекватный) феномен имеется в одной из версий погребального обряда на могильнике Ирзекапинис – повторное сожжение уже ранее кальцинированных останков in situ на верхнем ярусе погребения (Кулаков В.И., 1990, с. 20), давшее большое количество ОПК. Частью феномена «погр.» К37 является форма прусской погребальной обрядности в виде помещении в верхнем ярусе могилы массива остатков погребального костра (ОПК), принесённого со стороны, в котором находятся обломки кальцинированных костей и предметы погребального инвентаря. Эта форма исчерпывающе представлена в том числе и на Раскопе 4 грунтового могильника Кауп. Её существование в пылу дискуссии ставит под сомнение Войцех Врублевский. Без каких-либо оснований он полагает: «вместо этого должны быть или прусское Aschenplatz («зольник», именно так обозначил К. Энгель верхний слой на вскрытом им на грунтовом могильнике Kaup-Kl.Kaup Раскопе 1 – см. выше), или массовые кремированные погребения западно-литовского типа» (Wróblewski W., 2006, p. 222). Изредка встречаемый в старой прусской археологической литературе термин Aschenplatz можно интерпретировать в частности как «место сожжения» (далее – форма обрядности А-1). Таковое на раскопе у грунтового могильника Кострово/Bludau (Зеленоградский р-н) обнаружила в 1988 г. М.Е. Смирнова. Расположенное там место сожжения представляло собой скопление

ОПК мощ. до 1 м с редкими обломками кальцинированных костей и обожжёнными фрагментами малоценных элементов погребального инвентаря (все престижные вещи выбирались с костра и помещались в могилу, расположенную на могильнике Кострово/Bludau, в стороне от места сожжения). В центре упомянутого скопления находилось пологое углубление диам. ок. 2 м. Именно там возлагали для сожжения тела покойных и именно оттуда брали массивы ОПК для перемещения вместе с кальцинированными костями и предметами инвентаря в могилу (Архив ИА РАН, Смирнова М.Е., № 13205). В значении «зольник» термин Aschenplatz (далее – форма А-2) мог выступать при описании погребений, перекрытых мощным слоем ОПК (как, в частности, на Раскопе 4). Такой случай был встречен М.Е. Смирновой на могильнике Поваровка/Powajen (Смирнова М.Е., 200бб, с. 334). Именно такие памятники (Вольное/Schulstein, Seefeld, Linkau, Суворово/ Zophen, Клинцовка/Yrzekapinis, Муромское/ Laptau) в основном отметил как Ascheplätze В. Врублевский (Wróblewski W., 2006, fig. 1). Возникновение в прусской культуре обрядовой формы А-2 (то есть – размещение больших масс ОПК на большом участке могильника, создание «зольника») может быть связано с традицией «массовых кремированных погребений западно-литовского типа» (не совсем удачный термин В. Врублевского). Несмотря на активную работу латвийских и литовских археологов на грунтовых могильниках куршей эпохи викингов, типология их погребального обряда в рамках племенной территории куршей не разработана. Правда, клайпедским коллегой Владасом Жулкусом уже доказан факт распространения в VIII–XI вв. у куршей традиций трупосожжения в результате культовых заимствований у носителей прусской культуры. При этом, напротив, с этого времени материальные свидетельства влияния куршей на прусское население Самбии становятся всё более очевидными (например – распространение на Янтарном берегу фибул «куршского» типа) (Жулкус В., 2004, с. 156, 158). С Х в. в южно-куршском ареале распространяется обряд «коллективных» трупосожжений в крупных по размерам (длиной до 5 м) могильных ямах. В. Жулкус читает эти могилы фамильными и показательными для дифференциации «по профессии» (могилы содержали останки дружинников) (Жулкус В., 2004, с. 159). Считается, что принцип этой формы обряда (причём – как у куршей, так и у части скандинавов) заключался в том, что сожжение производилось на стороне, затем «кости сожжённых вместе с остатками костра, обугленными камнями и фрагментами инвентаря рассыпались по поверхности земли» (Жулкус В., 2004, с. 160).

В отдельных публикациях есть краткая характеристика указанной формы погребального обряда куршей. На материалах грунтового могильника Laiviai (Kretinga raj., Lietuva) Е. Гинтаутайте-Бутенене и Е. Бутенас выделили 4 группы трупосожжений. Из них группа 3 (XI–XII вв.) представлена большими могильными ямами (разм. от 1,25 × 0,75 м и выше), в которых принесённый со стороны слой ОПК подстилается чистым песком. Ввиду своих больших параметров такие могилы сливаются бортами с соседними комплексами и очень трудно идентифицируются (Gintautaite-Butenene E., Butenas E., 2002, p. 16).

На могильнике Viesvile-1 (Jurbarkas raj., Lietuva) отмечены три трупосожжения, среди которых погр. 19 располагалось в овальной в плане яме разм. 2,20 × 1,10 м и было ориентировано по линии северо-запад – юго-восток. Погребённые сжигались с лошадьми. В погребениях представлены многочисленные разнотипные (и разновременные?) фибулы и другие находки, что может свидетельствовать в пользу множественности разновременных трупосожжений на одном месте (Budvidas U., 2006, p. 110–112).

Таким образом, можно констатировать связь «погр.» К37 (форма обрядности А-2) и отдельного вида (группа 3 на могильнике Laiviai) куршских захоронений эпохи викингов. Правда, литовские коллеги, называя такие комплексы «коллективными» и созданными единовременно, трактуют находящиеся там ОПК и находки принесёнными с расположенного на стороне погребального костра. Эта точка зрения опирается на сообщение Ливонской рифмованной хроники, которая повествует о похоронах пруссов-сембов (в этой церемонии могли принимать местные союзники пруссов – курши) после неудачной для них осады замка Мемельбург в 1253 г.: «И с молитвой их жрецы повелели тех сжечь, и отправить в мир иной в полном вооружении. Туда они должны были скакать верхом и в воинском порядке так, как они верили в то время. И те (кто слушал жрецов) тотчас последовали их словам. Они подошли к мертвецам с землёй в руке и сожгли их с имуществом, которое те имели:…со стрелами, щитами, копьями, конями, шлемами, палицами и мечами – сожгли согласно воле (жрецов)» (Janssen H.-K., 1939, S. 192, 193). Здесь, правда, отсутствуют данные о переносе ОПК с моста сожжения к могиле. Таким образом, тезис о трупосожжении согласно традициям куршей in situ получает подтверждение в письменном источнике, правда, для середины XIII в. В первой половине XV в. в области Куршяй посол короля Франции в Тевтонском Ордене Жильбер де Ланнуа фиксирует сходные ритуалы: «…Упомянутые курши, если они смогли уйти из-под власти христианства, имеют некую секту, члены которой после смерти, для того, чтобы погрести останки, сжигают (их) и к тому же в полном убранстве и снаряжении с их драгоценными украшениями. Сожжение происходит в некоей близлежащей роще или лесу, в которых разводится костёр из чистых дубовых дров. И они верят, что после того, как восходит дым, спасается душа умершего, если дым идёт прямой дорогой на небо; если же дым уходит в сторону, то душа считается потерянной» (Engel C., 1931, S. 86, 87). Хотя сожжения с конями у куршей в эпоху Реформации уже не упоминаются, традиция множественных (не обязательно – коллективных) сожжений in situ очевидно сохранена.

Нюансы «погр.» К37 показывают факт множественного трупосожжения (следы прокала на субструкции) различных индивидов, возможно, находившихся в родстве, но похороненных в разное время. Участие куршей в обрядовых церемониях, связанных с «погр.» К37, подчёркивает не форма обрядность А-2, сходная с «массовыми трупосожжениями» куршей, но и довольно стандартные элементы погребального инвентаря. Здесь активно представлены фрагменты весов и гирьки, детали поясных наборов, то есть – достаточно дешёвый бронзовый «ширпотреб», характерный для куршского побережья (и о. Готланд) финала эпохи викингов. Если в прусских могилах этого времени представленность указанных элементов инвентаря незначительна, то для куршей такой инвентарь является массовым и на погребальных, и на поселенческих памятниках X–XI вв. (Norvilaite N., Dakanis B., 2009, 3, 7 pav.). Указанные предметы встречены и над погр. К24(26)-36, куда они попали при разгребании ОПК по всему могильнику. Отметим, что ниже этого слоя, в верхних ярусах погребений такие находки в основном отсутствуют.

Лишь некоторые из погребальных памятников на территории исторической Пруссии, данные о которых собрал В. Врублевский, могут содержать объекты, сходные с «погр.» К37: Коврово/Dollkeim, Доброе/Hünenberg, Ржевское/ Linkuhnen и могут содержать форму обрядности А-2 с куршскими чертами. Сюда же входят и куршские грунтовые могильники, частично раскопанные в предвоенное время: Anduliai/ Andullen, Purviniai, Aukstekiemiai/Oberhof, Grieze в окрестностях г. Клайпеда. Как правило, на Самбии на могильниках со слоем ОПК, полученным в результате трупосожжения на месте по куршскому обряду, обильно представлены находки XI–XII вв. куршского происхождения. В своё время это дало возможность мне выдвинуть тезис о частичном переселении куршей на север Самбии после эпохи викингов (Kulakov V., 1994, p.116, 121, 8 pav.). Тоже самое можно сказать, очевидно, и о Раскопе 4 на грунтовом могильнике Кауп. Встреченные на шт. 3 и 4 на всей его площади над грунтовыми могилами, имеющими по прусской традиции верхний и нижний ярусы, бронзовые предметы: подковообразные фибулы, в том числе – «куршского» типа, многочисленные обломки весов и гирьки, наконечники стрел, никогда не встречающиеся в прусских могилах, ключи, перстни, в том числе – спиральные куршского происхождения, крючки (принадлежность не ясна), шиферные и песчаниковые пряслица далеко не всегда происходят из верхних ярусов прусских могил Х-XI вв. Все эти находки помещены сюда вместе с ОПК уже после осуществления двухъярусных погребений. Участие куршей в погребальных церемониях пруссов на Каупе в X–XI вв. вполне вероятно. Некоторые находки (например, бронзовые гирьки в виде навершия фибул, подковообразные фибулы с «головками змей» в виде наверший) указывают на бытование обрядовой формы А-2 с куршским участием и в начале XII в. (Кулаков В.И., 2011б, c. 61–79).

Причины появления обрядовых феноменов, выявленных в Раскопе 4, можно попытаться объяснить следующим образом. Группа пруссов, обитавших на поселении Кауп (?) и обладавших правом хоронить своих умерших на участке могильника Кауп, свободном от курганных скандинавских захоронений, в начале Х в. сакрализовала этот участок посредством засыпки материка гравием и мелким песком с последующим обжигом этой поверхности по подсыпке. Затем после смерти члена упомянутой группы, обладавшего достаточно высоким социальным статусом, вырывалась могила овальной в плане форм разм. в среднем 1,7 × 1,4 м глуб. от поверхности, современной началу земляных работ, ок. 0,5 м. Могилы ориентировались по линии северо-запад – юго-восток, что обычно для прусской культуры V–XI вв. Затем на дно могилы возлагалась отрубленная голова коня с частью шеи – часть заупокойной жертвы. Затем через некоторое время эта жертва перекрывалась тушей коня с подогнутыми ногами и сильно изогнутой, зачастую – сломанной шеей. Складывается впечатление о том, что этого коня силой запихивали в могилу, меньшую относительно его параметров. Наконец, на грунте, которым заполнена могильная яма с конями, создаётся каменная кладка. На неё приносятся остатки погребального костра с инвентарём. Акт кремации мог осуществляться неподалёку, на месте «погр.» К37. После снятия с него части ОПК с костями и крупными предметами инвентаря они помещались в индивидуальную могилу, а оставшийся в костре пепел с мелкими обломками кальцинированных костей и мелкими же предметами инвентаря, неуловимыми в золе, разравнивались по территории могильника. Такова сущность формы обряда Aschenplatz-2, сочетавшей как прусские (двухъярусные могилы), так и куршские черты (множественные трупосожжения). Примечательно то, что О. Тишлер подобную форму обряда (А-2) отмечал при раскопках грунтового могильника Oberhof/Aukstakiemiai и прочих могильников на территории нынешней Западной Литвы (Wróblewski W., 2006, p. 221).

Погребения, вскрытые на Раскопе 4, представляют собой уникум как по своему расположению в пределах курганного могильника Кауп, содержащего останки скандинавов IX–X вв., так и по своему обряду, сочетающему прусские и куршские традиции. Тоже самое можно сказать и об обнаруженных там предметах инвентаря. Отсутствуют лишь типичные для куршей женские украшения (прорезные пластинчатые фибулы, спиральные браслеты, витые перстни с расширенной центральной частью). Напротив, у куршей поздней фазы эпохи викингов отсутствуют конские захоронения в нижних ярусах могил (представлены лишь детали конского снаряжения), на Раскопе 4 эта черта прусской культуры имеется. Правда, наличие останков нескольких коней в одной могиле было известно ранее лишь на участке могильника Dollkeim/Коврово кон. Х – нач. XI вв.

Погр. 38 (в сезоне 2010 г. не вскрывалось)