Текст книги "Провинциальные письма"

Михаил Петров: «…У нас с властью разные устои»

Имя прозаика, секретаря Союза писателей РФ Михаила Григорьевича Петрова часто мелькает на страницах тверской, да и не только, периодики. Михаил Петров – автор книг «Иван Иванович» (1983), «Сны золотые» (1985), «Затяжная весна» (1986) … – восемь лет назад возглавил «Русскую провинцию» – журнал, который по общему признанию критики, был назван «самолучшим провинциальным изданием». Что изменилось с тех пор, какими мыслями и надеждами живет писатель накануне нового тысячелетия.

Михаил Григорьевич, немало лет вы возглавляете издательство и журнал «Русская провинция». Что происходит с литературой глубинной России сегодня?

Появляются новые имена, а старые замолкают, брюзжа и полагая, что их творчеству мешает социально-политическая обстановка. Десять лет назад вся Россия кинулась к торговым палаткам. Ей было не до литературы, особенно молодежи. Сегодня, глядя на почту, которую получает «Русская провинция» (малотиражный журнал – полторы, две тысячи экземпляров), а это в год около полутора тысяч рукописей (то есть на каждый номер тиража – рукопись), я с полной уверенностью могу сказать, что провинциальная литература успешно развивается. Первый номер журнала в двухтысячном году будет посвящен молодым. Проведем своеобразный смотр творческих сил. Тамара Ортанкина из Зубцова впервые взялась за перо, создала интересную повесть – «Великий пост», автор из Калуги – прекрасный рассказ. Ирина Круппенникова из Твери пишет фантастические романы, которые вскоре выходят в Москве. У нас в портфеле несколько ее рассказов. Много в русской провинции поэтов… Мы еще и художественный журнал: попытаемся дать панораму творчества молодых провинциальных художников. Многие из них стали зарабатывать на жизнь не станковой живописью, а этикетками, компьютерной графикой, – жанрами, основанными на новых технологиях.

Заметны ли в провинциальной литературе какие-то новые тенденции?

В нее приходит новый герой. М. Боченков из Калуги написал рассказ, в котором мне видятся черты нового взгляда на мир. Его герой абсолютно рационален – смотрит и анализирует то, что происходит вокруг. Заболела понравившаяся девушка, но он не может сказать, любит ли ее, размышляет, идти ли к ней в больницу… Ходит, но внутренне всегда оговаривается, что не любит… Отношения продолжаются до самой смерти героини. Писатель шестидесятых годов извлек бы тонны чувств из такого сюжета. А здесь все бледно и все происходит на рациональном уровне. Явилось новое поколение, которое по-другому смотрит на человеческие ценности. Главное изменение – рациональное, оно превалирует в поступках, в поведении.

Чтобы эта литература вышла в жизнь, нужна большая издательская работа. Вы этим занимаетесь. Как вам кажется, насколько то, что выходит в Твери, отражает провинциальный литературный процесс в целом?

Трудно сказать, что лежит под спудом в провинции. По тому, что печатается, издательства Твери резко дифференцируются. ТОКЖИ издает в основном членов Союза писателей, «Русская провинция» нацелена на новые имена. Нас можно назвать издательством первой книги. Как журнал мы начинали с тиража в 10000 экземпляров. Девять лет назад внимание к такому независимому и влиятельному изданию было очень большим. Потом постепенно тираж падал – семь, пять, две тысячи; изменялось и отношение к журналу. Поначалу учредители лучше помогали нам. Сейчас ощущение другое – не является ли происходящее закатом толстых литературных журналов вообще. Все смотрят телевизор, сидят за компьютером, листают газеты. Общество политизировано, никто не читает длинных текстов. Все делается на ходу.

Ранее провинциальная литература не заканчивалась чтением книг, была хорошая система их распространения и пропаганды, мощная связь современного писателя и читателя – на встречах, выступлениях перед малыми и большими аудиториями. Сейчас ничего этого нет. Почему?

Раньше книголюбы, бюро пропаганды литературы Литфонда, общество «Знание», – все этим занимались. Конечно, процесс исчезновения читательского внимания обоюдный. Охлаждение читателя к печатному слову и его недоверие вызвано в том числе плохой работой писательской организации. Но такой процесс идет не только в нашей области – по всей центральной России. Выдающий писатель современности Дмитрий Балашов в личной беседе со мной жаловался на отсутствие к нему интереса со стороны школы и вузов.

Вы занимаете несколько обособленное место в литературном процессе Твери своей независимой от власти издательской позицией… А как обстоят дела на писательской ниве?

Плохо обстоят, не хватает времени. Хотя, если бы какие-нибудь образы требовали выхода, сел бы и стал писать. Признаюсь, что в самом скором времени я с издательской деятельностью закончу. Интерес читателей к журналу, судя по подписке, падает. И учредители в основном занимаются подпиткой политических изданий, а не литературно-художественных. Современному обществу нужна массовая культура. Некультурным человеком легко манипулировать: дал наживку и все в порядке. Сейчас трудно пробиться к истине – это устраивает современных политиков. Литературный журнал в политических играх участвовать не может, поэтому он теряет «авторитет» у учредителей.

Неужели нет выхода из такой ситуации?

Я его не вижу. Я прошел круг необычайного интереса к литературному журналу, который был рожден издательским голодом. Тогда в Тверской области ни одного издательства не было, сейчас их пятьдесят. Издаться может любой – были бы деньги. Конечно, молодым авторам нужна профессиональная помощь, но для этого можно обратиться в писательскую организацию…

А разве писательская организация помогает молодым авторам. Вот недавно одна молодая поэтесса жаловалась, как литературный консультант писательской организации посоветовал ей выбросить ее стихи в помойную яму, а секретарь тут же за деньги издать сборник стихов?

Да, консультант писательской организации в основном занимается поэзией, но тоже не очень активно. Большего внимания заслуживает своеобразная «поэтическая тусовка» в библиотеке имени Герцена – «Роса». Это те, кто отвергнут писательской организацией, кто таким «литературным консультированием» не удовлетворен.

…Чего же вам больше всего не хватает – читательского внимания, подписки, внимания областной администрации, понимания властью значения свободного литературного слова?..

Для того чтобы продолжать дело, не хватает востребованности литературного труда обществом. Подписка – это только статистика. Востребованность чувствуешь кожей, порами. Когда у книги тираж 500 экземпляров, глупо делать вид, что она нужна обществу. После попыток директоров провинциальных издательства продать книгу, автор просто раздаривает ее знакомым и родным.

А разве можно востребованность измерить количеством голов читателей?

Но это особый разговор – литература становится уделом узкого круга людей. Мы переходим на буржуазные отношения между искусством и обществом, существующие на западе. Есть массовая культура и культура подлинная.

Почему вас не устраивает буржуазная схема распределения культурные пластов: книга – для элиты, «бульварное чтиво» – для народа?

Наверное, из-за тех заблуждений, которые я впитал в себя в прошлом – свобода, равенство, братство. Из тех нравственных основ, которые были в настоящей русской культуре. Они во мне остались. Человек рожден для литературы лучшей, чем бульварные романы. У нас с властью разные нравственные устои. Вспоминается предисловие к поэме «Возмездие» Александра Блока. Когда колесо истории прокатилось по личности, она ослабевает, но история набирает свой ход и личность хватается за это же колесо, чтобы подняться. А потом опять… Так и поступил исторический процесс с шестидесятниками. Все иллюзии, которыми мы питались, уничтожены. Мы никогда не думали, что после перестройки мы получим полный крах русской культуры. Нам все время хотелось видеть, как литература меняет жизнь. Это был один из постулатов нашей политики. Мы полагали, что издание какой-то книги может перевернуть мир.

Но, наверное, не первый раз пишут и кричат – «конец культуры», «конец истории», «конец романа»…

.. «Закат Европы». Может быть, это слабость…

…Будет восход. Вы в него верите?

Я верю, но вижу, что литература – плохое средство для этого восхода. Возрождение возможно через хозяйство, труд, науку…

А как же русская философия? Иван Ильин – «Духовное богатство много важнее экономического благосостояния»…

Все должно вместе расти. Русский человек мечтатель и идеалист. Нас легко уничтожить. Мы скорее изобретем что-то в чертежах, чем воплотим это в реальность. Сколькими иллюзиями нас поманила жизнь совсем недавно, но они так и остались иллюзиями… Не произошло восстановления новых идей в хозяйстве еще и потому, что под новым нет идеологии, нет идеи. Чтобы построить капитализм, нужна идея. В западной Европе капитализм шел рука об руку с реформаторством. Католицизм в западной Европе оказался несостоятельным перед экономикой, которая выбрала протестантизм и лютеранство. В России капитализм шел рядом со старообрядчеством: нравственность, копеечка к копеечке. А «новый русский» в анекдоте – это человек безнравственный, тысячи в казино проигрывает, тупой, выбивающий деньги рэкетом и обманом. В Российской империи капитализм создавался людьми высоконравственными и религиозными. Это позже М. Горький увидел вырождение русского капитализма в купцах, зажигающих сигары сторублевыми ассигнациями.

Мы живем в путанное время, в душе туман, нет ясности и в деле – в литературе. Ожидание нового – не безгранично. Казалось, достаточно открыть журнал и туда потекут Шолоховы, Булгаковы… Десять лет шла рутинная работа, но новых гениев мы не открыли.

Но, тем не менее, вы, вопреки всему, состоялись как писатель, как редактор популярного журнала.

Я не чувствую, что все состоялось, как нужно. Долгое время меня мучило то, что я занимаюсь совсем не тем делом – писать бы сидеть и все. А тут приходилось бог знает что творить. Почему я должен издавать других? За семь лет у меня лежат две рукописи? Я их не издал. И лучшее ли из того, что написано в провинции, я издаю? Я в этом сомневаюсь. Журнал мало знают. Выйдите, спросите на улице – знаете ли, что такое «Русская провинция»… Нет, не знают…

Но некоторые не скажут сейчас и кто такой Александр Пушкин, да и в какой стране живем – забыли.

Это все верно, поэтому и ощущения того, что в журнал попадает и приходит лучшее из написанного – нет. Отсюда и внутренний скептицизм к тому, чем я занимаюсь. Или надо на полную катушку работать, чтобы это была настоящая редакция, а я ведь всем занимаюсь – поэзией, литературоведением, краеведением, искусствоведением. А в серьезном журнале на это целые отделы – прозы, публицистики. У нас маленький самодеятельный журнал – никто его не знает, кроме тех, кто печатается в журнале или кроме того, чьи интересы лежат в кругу литературы и искусства. У меня действительно стойкое убеждение, что журнал дилетантский и самодеятельный. Проснешься часа в три ночи и тогда, когда работает только совесть, когда никого вокруг – ты со своими мыслями – тогда в минуты трезвой оценки видишь насколько это все самодеятельно. Хотя, что такое профессиональная журналистика, поставленная на поток и с направлением – сплошное бездушие и обман.

И все равно душа моя живет сейчас журналом, «Русской провинцией». Правка много времени отнимает, работа с авторами, а еще больше – поиск денег. Дотации получил – 10 тысяч, на треть одного номера, а выпустил – четыре журнала, три книжки и еще четыре на подходе. Шесть лет за «большой» стол не садился. Признание – жестокое, но такая у меня работа. Редакторство антагонистично творчеству, души не остается на творчество. Но есть что-то в столе, на это уповаю. Хочется добраться до 2000 года. До этой даты журнал донесу, а потом – посмотрим4545
  Впервые опубликовано – Тверская Жизнь. 1999, 16 окт.


[Закрыть].

Скучно сидеть без работы

Третий сборник серии «Поэты русской провинции», выходящей при содействии Русского общественного фонда А. Солженицына. В коротком предисловии коллега Алексея Роженкова4646
  Роженков А. Волчье лыко: Стихи. Тверь: ТОО «Русская провинция», 1997. ISBN


[Закрыть] по цеху поэтов «Русской провинции» Г. Безрукова замечает: «когда я читаю новые твои стихи, подмечая новый философский подход, все ж не могу отделаться от – почти песенного – «В середине лета зацветают липы…». …В стихах Роженкова песенность не исчезла: теперь она пришла в самую смысловую их ткань. Но долго ли может «петь» поэт из самой окраины, из глухомани…, вдруг задавшийся пронзительным вопросом:

 
…Есть ли кому-нибудь дело
В эту холодную рань,
Что здесь забылось, истлело,
Что здесь таит глухомань?
 

Разнообразны русские напевы – это и разудалая звенящая частушка, и мерный скромный тон хороводной, и отчаянный надрыв ямщицкого воя. Так много их и в стихах Роженкова. Вот, словно поминальный плачь:

 
Заболела, угасает мать.
Знает разум, сердцу не понять.
Как ни думать, что ни вспоминать —
Виноват, любил я скупо мать.
 

А вот и ямщицкая грусть, всковырнутая в простой деревенской душе повсеместным бездельем:

 
Скучно сидеть без работы.
Что-то начнет прибирать.
Станет у зеркала: кто ты?
Рано еще помирать.
 

У Роженкова раскрывается оригинальность платоновского героя – простолюдина философствующего типа, способного все понять, разобрать по элементам механизма и вновь собрать, устроить свою неустроенную жизнь. Читая новые стихи новых пишущих, а не почивающих на лаврах тверских поэтов, обнаруживаешь удивительную закономерность. В противовес очерствелости, бездушности они хором говорят об одном: о живой душе, которая хочет жить. У Роженкова эта живость, неистрепанность его души очень чувствуется. В том числе в самой технике стиха, которой могут позавидовать и некоторые «авторитеты». Вот, что «таит глухомань» – искренность, честность, подлинный талант, которому ничего не нужно, кроме одного…

 
Только имя доброе в народе
Я желал бы честно заслужить…
 

«…Кто урвал, с того и взятки гладки»

Последний сборник4747
  Сигарев Е. Гнездовье Кутха: Стихи и поэма. Петропавловск-Камчатский: Издательский Центр типографии СЭТО-СТ, 1997. 120 с., без ISBN.


[Закрыть] камчатского поэта Евгения Сигарева, ныне обосновавшегося в Твери, изданный к 300-летию присоединения Камчатки к России. Традиционная советская реалистическая поэзия, в которой откровенная гражданская позиция, неотделимая от принципиальных проблем современности, соединяется со знаниями истории освоения русского Севера и корякской мифологии. Сразу же обратим внимание на то, что в ранее преимущественно эпический строй поэзии Сигарева все сильнее проникают острые публицистические мотивы. Откровенно-обличительное начало, отличающееся у поэта и особой иронической интонацией, достигает вершины в третьей части «Дорожное эхо».

 
…Кто урвал, с того и взятки гладки,
Не урвал – виновен без вины.
От земель закатных до Камчатки
Слышно, как дерутся паханы.
 

Четыре главы соответствуют разным направлениям мысли автора, показывая одновременно и разные пространственно-временные планы: глубокую древность («Ветры с Востока»), недалекое прошлое («Человеку дарят мелодию»), предстающее в восприятии художника как время «людского тепла», «музыки сердца» – «был день хорош, он заново придет», дикий современный мир («Дорожное эхо»), в котором правит «ярмарочный зуд». Наконец, взгляд поэта обращается в будущее («Шелест алых парусов»). Конечно, в самой поэтической ткани все это разграничивается гораздо сложнее, чем в нашей схеме. Но сама композиция сборника строится очень прозрачно и развивается от эпоса через публицистику к лирике. Походы казачьих ватаг, судьба атамана Атласова, думы контр-адмирала Завойко, знакомые каждому жителю Камчатки приметы ее пейзажа – Мильковский зимник, бухта Русская, местечко Эссо… Из осмысления этих реальностей возникает значительный, не без налета свойственной мировосприятию поэта оптимистической (Сигарев – морской офицер, командир пограничного корабля, а куда в океане без оптимизма?) иронии, образ Камчатки-«галерки страны». Открывается то, что именно отсюда виден не только разыгрываемый в стране спектакль, но и все его зрители.

 
На камчатке шаманы камланью верны —
По неделе пургует галерка страны.
По неделе сидим, не нужны никому,
Налегаем на чай,
Кроем белую тьму…
 

Особой интонацией верности человеческой дружбе и памяти проникнуты строки стихотворений и поэмы «Гнездовье Кутха», адресованных основателю корякской литературы, рано ушедшему из жизни писателю Георгию Поротову. И хотя о степени мастерства известного поэта, организатора камчатской литературной жизни говорить не приходится, они – едва ли не лучшие в книге. Наиболее полное взаимопонимание между художником и читателями возникает в те мгновения, когда первый вещает об общепонятном, о человеческом. Это могут быть и точные бытовые зарисовки («Жанночка»), и посвящения («Памяти Андрюши Сигарева», «Вечер поэзии»), и серьезные размышления, обращенные в вечное («Шелест алых парусов», «Скоро лебеди улетят»).

«Четыре строчки или пять…»

Михаил Суворов – самый плодовитый тверской поэт второй половины ХХ века: быть может, вопреки или благодаря своему печальному недугу – слепоте. Но уже со своих ранних поэтических книг, первая из которых вышла в 1958 году, он избрал особое отношение к жизни и стихотворчеству, игнорируя, если такое возможно, свой недуг… Перспектива творить необычно, обостренно-чувственно, «не так, как все…», прикрываясь своей «уникальностью», мало прельщала Суворова, во всяком случае он ею никогда не злоупотреблял. Иначе бы мог вырасти поэт редкостного чувствования мира, прислушивания к нему… Суворов же выбрал другой путь: пристального вспоминания зрительных образов своей юности. Сейчас еще рано говорить почему… Быть может, это было решение художника, опасавшегося потерять характерную описательность определенного слоя русской поэзии. Быть может, это был исключительно человеческий шаг… Но последний4848
  Суворов М. Предчувствия: Стихи и поэмы. Тверь: ТОКЖИ, 1997. 56 с. ISBN 5—85457—096—3.


[Закрыть] стихотворный сборник Суворова, хотя как и прежде демонстрирует мощное стремление жить так, как живут все, писать так, как пишут все… – поэты, тем не менее уже даже назван для него нехарактерно. В «Предчувствиях», кажется поначалу, до предела сокращается присущее ранним стихам Суворова желание добавить миру живописности и цвета, и большую силу приобретают звуковые метафоры и образы. К тому же здесь (что впрочем было заметно и ранее) можно обратить внимание на свойственную складу стиха Суворова разговорность. В нем всегда было много вопросов, обращений, случайных риторических реплик, повисающих в воздухе… Но самым интересным кажется появление именно в «Предчувствиях» поэмы «Глаза», претендующей на уровень программного произведения.

 
Четыре строчки или пять —
И вся несложная глава.
О, помоги, Природа-Мать,
Искать и находить слова!
Ослеп мальчишкой – горе в дом.
Палитра неба и земли
На сердце не легла крестом:
Воскреснуть люди помогли…
 

Поэма «Глаза», наконец, показывает всю парадоксальность внутреннего мира «слепого» художника и одновременно раскрывает до сих пор не угасшее стремление М. Суворова разнообразить колорит его словесного творчества, (а точнее – уподобить, приблизить его к современной «зрячей» поэзии, тем самым лишив естественной уникальности) нежелание смириться… И, выдавая смятение чувств, звучит признание.

 
Я понимал, когда писал,
Что всех цветов не соберешь…
Другим поэтам повод дал…
У них побольше будет прав
Для самой радужной раскраски.
 

Мусорный ветер пройдет…

Владимир Павлович Смирнов – наш земляк, профессор, заведующий кафедрой русской литературы ХХ века Литературного института им. М. Горького (Москва), член правления Союза писателей России, автор телепередач на канале «Московия». Его лекции с недавних пор слушают не только в Сорбонне и Риме, но и в залах областной универсальной библиотеки, в которой он частый гость. В 1997 году профессор Смирнов стал лауреатом премии «Традиция», специалистам хорошо известны его исследования о русской поэзии, среди последних – первая часть фундаментального труда «Русская поэзия: век ХХ», вышедшего в издательстве «Олма-пресс» в конце лета.

– Владимир Павлович, вы часто бываете в Твери, на родине. Что заставляет известного отечественного литературоведа ехать в провинцию – неужели чувство земли, долга, быть может, благодарность слушателей?

– Тверь – это родина, здесь все или почти все. Как недавно подсчитал, большую часть своей жизни, сознательной и продуктивной, я живу в Москве. Но поездки в Тверь – не только необходимость посетить могилы мамы и папы, кстати, видных тверских интеллигентов, встретиться со своими товарищами, которых у меня здесь много, побыть в милом сердцу пространстве… Здесь есть еще нечто высокое, для определения которого не подберешь более подходящего слова, чем роскошное «костромское» – метафизика. В первую очередь – это путешествие к земле отцов своих, к истоку дней, а все остальное – Волга, берега… – потом.

– Кто по происхождению ваши родители?

– Род отца из деревни Лобово, что недалеко от станции Тверца. Дед – из крестьян, рабочий, помощник мастера на Морозовской мануфактуре. Мама происходит из довольно просвещенной, богатой, трудовой крестьянской семьи, корни которой в знаменитом Прямухине, по образованию химик. Отец – известный тверской филолог, последние годы занимался краеведением, долгое время в нескольких вузах России служил ректором. Я окончил Тверской университет, было это давно и порядком стерлось из памяти, но родители воспитали меня так, что я прекрасно помню своих учителей. Я вообще считаю, что провинциальность – это кристаллизация России. Все складывается в провинции, чтобы в Москве прозвенеть.

– Давайте поговорим о литературе и не только тверской… Последнее десятилетие – годы коренной ломки того, что мы называем «литературным процессом», резкой смены авторитетов, школ, направлений. Не кажется ли вам, что тверскую литературу эти потрясения обошли?

– Русская государственность, культура и русская литература в последние годы значительно деформированы, точнее сказать – искалечены повсюду, как искалечен смысл человеческого существования. Но не нужно печалиться: Россия и Европа знали и более тяжкие времена. Русское слово живо: пока у нас есть главная политическая партия – Пушкин и Волга – мы не пропадем. Я веду программу «Поэты России: ХХ век» по каналу «Московия» в рамках «Русского дома». Мне приходится много ездить по самым дальним весям России. И я бы не сказал, что литературная жизнь в провинции разбита. Она приобретает новые формы общественного или антиобщественного бытия, органично приспосабливаясь к так называемым рыночным условиям. Основная проблема литературы не в пишущем человеке, а в читающем. Большая литература предполагается великим читателем, а он – читатель – сегодня в значительной степени деморализован. Литература же, в том числе в Твери, жива… Меня связывает более чем 30-летняя дружба с М. Петровым, который героическими усилиями издает журнал «Русская провинция». Сейчас много чего издается: количественный рост налицо, но главное – в качестве. Журнал М. Петрова качественно отвечает высшим критериям культурности, русской в частности. Я это утверждаю не по дружбе, а как пристрастный специалист. По Москве и другим городам знаю, как высоко оценивают журнал именитые люди – от А. Солженицына до покойного академика Д. Лихачева. Покойные Н. Тряпкин и В. Соколов, наши выдающиеся земляки, русско-тверские писатели, знали и ценили «Русскую провинцию» и его редактора. В. Кожинов, Ю. Кузнецов, целую фалангу можно назвать, – они читатели «Русской провинции». М. Петров сумел найти такой внутренний объем журнала, которому нет соответствия среди других. Обычное провинциальное издание – это либо региональный журнал, территориально привязанный к какому-то краю, либо культурологические, краеведческие, исторические альманахи, также географически ограниченные. В «Русской провинции» все это есть, но главное преимущество, что его авторы, поэты, прозаики, эссеисты, – это непрофессионалы, творчество которых несет на себе отчетливые признаки стильности, высокого вкуса, культуры и подлинной художественной даровитости. Такое бывает очень редко. Когда в «Русской провинции» читаешь народную прозу, стихи колхозника, мы их хвалим не потому, что (как это было при советской власти) токарь пишет стихи, плохие, но стихи – это уже замечательно, если пастух – это вдвойне замечательно, а потому, что все это подлинно и тонко. И с каким трудом выходит «…Провинция», почти без помощи. Я не хочу обидеть тех, кто помогал, но в итоге получается, что только М. Петрову и небольшой группе энтузиастов журнал необходим. Он его выпускает, будто бы в осаде, выпрашивая копейки в кругу бесчувственных людей. Я открыл сегодня почтовый ящик, он набит политической предвыборной требухой, а найти средства для высококультурного, важного издания трудно.

– Владимир Павлович, значит, злободневная в прошлом оппозиция культура провинции и культура столицы сегодня уже не столь актуальна?

– Местом, где провинция встречается со столицей, раньше были всесоюзные литературные журналы. Сейчас от них остались только названия. А собирателем национальных сил, при всех сложностях и недостатках – бюрократических, экономических, стал Союз писателей России, что и показал последний десятый съезд. Но это не исключает наличие некоторых деформаций в местных писательских организациях: противостояние амбиций, бюрократический склероз мешают развитию литературы. Ведь что такое литературная жизнь?.. Это не количество членов писательской организации и книг, которые они издают. Дело – в качестве. Не умаляя деятельности тверского союза писателей, я считаю, что «Русская провинция» – это показатель тоски по подлинно художественному, признак не умирающей русской культуры.

– Кого бы вы могли отметить среди тверских авторов?

– Конечно, того же М. Петрова, который последнее время не выступает, как прозаик, но часто – как эссеист и публицист. В его работах всегда присутствует высокий художественный вкус, темперамент. Я высоко ценю стихи покойной Г. Безруковой, А. Мальцева, Н. Николы, авторов скромной серии «Поэты Русской провинции» – это литературные открытия, которые надо было отыскать, собрать и издать. Стихи А. Роженкова – настоящая бунинская поэзия, в которой зримо присутствует подлинный мир природы… …Литературная жизнь не угасает. Кто раньше в Тверской области внимательно занимался литературной критикой так взыскательно, как «Тверская жизнь» (это я не в порядке комплимента говорю), следил за тем, что здесь и сейчас делается в литературе? Таких людей не было. Газета живо, интересно, ярко пытается обратить внимание на какие-то ускользающие явления. Понятно, что это не всегда встречает понимание, но критику надо помнить замечательные слова И. Бунина – «Я не червонец, чтобы нравится каждому…». Прекрасно, когда оценка книги местного автора не совпадает с его самооценкой. Конечно, сосед по лестничной площадке перестанет здороваться, ибо всякая теснота приводит к обидам, интригам и домыслам, но так было всегда…

– Владимир Павлович, как на рубеже восьмидесятых и девяностых в русской литературе произошел такой резкий слом: на смену деревенщикам пришел дикий постмодернизм?

– Общественная ситуация, состояние СМИ сродни посмодернизму, поэтому это явление оказалось раздуто рекламой и саморекламой. В условиях настоящего соперничества апология посмодернизма не приобрела бы такие извращенные формы. Все шумят – Пригов, Пригов… Пригов – это усталый пожилой графоман. Но если я это скажу, меня тут же обвинят в антисемитизме. Но даже если бы он был Ивановым, Петровым или Сидоровым – его стихи оставались бы наглой иронической графоманией. К сожалению, глупость и бездарность заметнее талантливости и ума, поэтому на какое-то время это так.

– Но люди-то уходят?

– Что же делать… Вспомните русскую литературу последней трети ХХ века… Кто думал, что классиками станут Юрий Казаков, Василий Шукшин, наш гениальный земляк Виктор Курочкин из Старицы, качество прозы которого равновелико «Повестям Белкина» или прозе М. Лермонтова? Выйдите на улицу и спросите: «Кто такой Виктор Курочкин?». Никто не вспомнит, ну, может быть, если подскажите название фильма – «На войне как на войне»… А величайший Владимир Соколов или Николай Тряпкин? Где они? Ведь Соколов и Курочкин – это не просто символы тверского, это символы тверского и всероссийского художества. Но мы их плохо помним, знаем только А. Деменьтева, полномочного представителя русской национальной стихии в Израиле, а ведь это – безвкусная, сладкая графомания.

– Владимир Павлович, вы связаны со средствами массовой информации, ведете свою передачу на канале «Московия». Как, на ваш взгляд, русская национальная культура представлена на современном телевидении?

– …Незаметно прошло 100-летие гиганта мировой мысли А. Платонова. У нас до сих пор нет всего А. Пушкина, всего А. Блока, но на ТВ есть весь Жванецкий, весь Хазанов и другие колониальные товары. Современное телевидение – это ветер в сторону денационализации страны. Мы оказались в трагической тупике: вместо того, чтобы национализировать социализм, его приватизировали. Так и в культуре: для того, чтобы приватизировать все формы культурной жизни, их надо лишить национального начала. Стоит кому-то сказать о русском, как тут же начинает витать призрак красно-коричневости, национальное трактуется как агрессивное. Ведь какая доктрина сформулирована устами нашего президента: наконец-то Россия двинулась по пути в царство цивилизованных народов, до этого мы были полуживотными, а теперь у нас есть шанс… Это, конечно, бред. Куда бежать нам, стране величайшей культуры, – в царство швейцарского сыра? Но я думаю, что русская культура выдержит, и никакой бесчеловечный сволочизм, никакая ироничная истерия, не смогут помешать прорости русскому слову, русской правде. Вспомним того же А. Платонова – «Мусорный ветер пройдет, его сроки кончаются…».4949
  Впервые опубликовано – Тверская Жизнь. 1999, 22 дек.


[Закрыть]