Текст книги "Бессарабский роман"

82

Жизнь Малыша перестает быть набором цветных и прерывистых воспоминаний в ту ночь, когда такси везет его, брата, Маму Вторую и отца в Бобруйск, где папа нашел чудесную квартиру. Долго плутают. Таксист хочет заработать на полтора рубля больше, мать желчно говорит об этом вслух, и отец смущается. Переплачивает полтора рубля. Семья высаживается во дворе какого-то частного дома, Мама Вторая с ужасом глядит на земляной пол, на пьяных хозяев, которые варят на кухне что-то с очень резким запахом – самогонка, много позже понял Малыш, – и на ведро в углу, которое и не ведро, а уборная. Устраивает истерику. Папа Второй впервые задумывается, а может, родители в чем-то правы, упрекая жену в излишнем меркантилизме? Мама Вторая собирается. Устраивается в холле Дома культуры военного городка, и Малыш засыпает в кресле в обнимку с братом под тяжелым занавесом из актового зала. Ходят люди. Мама Вторая не собирается никуда уходить, пока им не дадут хоть какой-нибудь угол, и Папа Второй ужасно стесняется. Получают квартиру. Разумеется, не в частное владение, – такого в Советском Союзе не было, кажется, думает Малыш, просто на срок службы выдали ключи от квартиры, хозяева которой собрали вещи в одной комнате и закрыли ее. Двумя перебьемся. Мать тащит из дома с земляным полом вещи на саночках, надрываясь, и Малыш глядит в изумлении на снег и ворон, на мраморные лица вокруг, ему еще никогда не доводилось видеть северян поблизости, а Белоруссия для него – крайний север.

Какие-то вы смуглые, говорит им с братом тетка, обнимая по приезде в Кишинев на летние каникулы. Мы же с моря. Ну и что, хмурится светловолосая тетя и велит тщательно вымыться мочалкой, чтобы хоть как-то снять загар. Бабушка Четвертая переживает. Главное, чтобы были кареглазенькие и смугленькие, говорит она, ожидая, когда появятся дети у Малыша, единственного из внуков, кто не сделал ее прабабушкой. Мама Вторая обживается. Дети стараются, но поначалу получается очень плохо, и Малыш с братом попадают в такую школу, что впоследствии не раз хохочут, глядя на клип «Стена», ох уж эти английские мажоры, то ли дело бобруйская школа номер девять.

Настоящая тюрьма. Толстая, с окольцованными пальцами директриса вежливо осведомляется у Мамы Второй, не привезла ли она из Венгрии каких-нибудь сервизов или ковров, которые могла бы продать по дешевке. Дети в строю. Классная руководительница берет за затылок хлипкого, вечно с соплями, мальчишку, и бьет того головой о доску. Хлещет линейкой. Ругается хуже солдат. Малыш ужасно переживает, потому что на любое оскорбление в свой адрес он обязан будет ответить, как учила мама. Дерется из-за девочки. Учительница врывается в класс и бьет по голове его соперника, за которого Малыш сразу же вступается, и тогда рассвирепевшая пожилая женщина с редеющими медными волосами комкает лист бумаги и бросает Малышу в лицо. Он бросает в ответ. Класс умолкает. Это настоящий бунт, но Мама Вторая, спешившая по льду гарнизонных дорожек к школе, твердо объясняет школьному руководству, что никому не позволит бить или третировать своих сыновей – никому, кроме себя, мама, так ведь, скажет грустно повзрослевший Малыш, – и всегда учит их давать сдачи.

1987 год. В почтовом ящике Папа Второй находит толстую пачку каких-то листов, – что это, новые счета какие-то, спрашивает он жену, и та недоуменно листает. Читают дома. «Мчится по России тройка, Мишка, Райка, перестройка» – и еще много столбцов о том, как Михаил Горбачев, его жена и перестройка губят Советский Союз, и пока генсек болтает языком, в магазинах нет продуктов. Продуктов правда нет. В маленьком магазине за гарнизоном лежат под стеклом большие свиные головы, вызывающие у Мамы Второй отвращение, а за стеклом напротив – пирожные и торты. Малыш мечтает. Мне бы шапку невидимку и на ночь в магазин, думает он, прижавшись к стеклу лицом, но Мама Вторая уводит его из магазина, это отвратительные советские сладости, жирные, слишком вредные, в них много крема, они тошнотворны.

Мама Вторая ненавидит Советский Союз. Малыш любит Маму Вторую. Так что малыш начинает ненавидеть Советский Союз. Становится маленьким фрондером, много и без толку читает, в том числе и толстые литературные журналы, фамилия Солженицын для него не пустой звук, а еще он знает, что Лермонтова убили на дуэли за эпиграмму на царя, а не потому, что поэт довел бедного Мартынова. Гласность наступает. Транслируются в прямом эфире съезды народных депутатов, все сидят у телевизоров. Политизированы все, а больше всего дети – в журнале «Крокодил» выходит карикатура, где маленькие дети в песочнице обсуждают итоги съездов. Малыш роняет очки. Стекло вдребезги. Это настоящая трагедия, и мать три дня не разговаривает с ним, потому что найти очки в Бобруйске 1987 года очень трудно, невозможно почти. Четырехглазик. На больших стеклах есть и маленькие – для чтения вблизи – это Мама Вторая не оставляет надежды исправить близорукость сына, наступившую вовсе не из-за его пристрастия к чтению. Это последствия порохового ожога. Малыша его небольшая близорукость не мучает, он вполне энергично и успешно дерется из-за очков в новой школе, – одноклассники узнают, что когда они дерутся с Малышом, то дерутся с его братом, и наоборот, – и лазит по крыше дома, охотясь на голубей.

Жизнь налаживается. Угрюмые лица белорусов разглаживаются, Мама Вторая подружилась с соседкой напротив, снег, оказывается, можно собирать в большие шары и ставить один на другой, а с горки у дома можно кататься на лыжах, которые подарил дядя из Кишинева. Мальчики адаптируются. Папа Второй поглядывает на это с беспокойством, потому что он, единственный из семьи, кто вырос в семье военного и знает признаки переезда задолго до самого переезда. Малыш читает стихи. Идем из бара как-то раз, летит от шефа к нам приказ, летите детки на Восток, бомбите русский городок, декламирует мальчишка, после чего следует неудачная попытка бомбежки, первый снаряд попал в капот, раком встал старший пилот, а кончается все тем, что «летели мы бомбить Союз, теперь летим кормить медуз». Мама Вторая уверена, что это КГБ. Они сочиняют эти дурацкие стишки, а потом распространяют как народное творчество, говорит она мужу, и Папа Второй пожимает плечами.

Школа серая. В ней ходят строем на переменах, буквально, и Малыша бесит, когда его жены считают, что это он преувеличивает, чтобы вызвать их жалость, физкультурой занимаются на матах в холле. Зимой лыжи. Малыш сбивается с лыжни и полтора часа плутает в лесу, выходит весь мокрый, запыхавшийся, а учитель даже и не глядит в его сторону, потому что в бобруйской средней школе номер девять 1988 год лишь по календарю, а на самом деле – год 1972-й или, к примеру, 1949-й. Проклятые совки. Мама, приходит Малыш к маме с учебником, на первой странице которого девочка тянет тюльпан солнцу, научи меня читать по-молдавски. Какой смысл, сынок. Все мы будем советским народом, который говорит по-русски и голосует на съездах за программу партии. Папа Второй беспартийный. От учебника пахнет подсолнечным маслом, язык матери для Малыша – это всегда дом бабушки, подоконник, много солнца, бутылка с желтой рыбкой на горлышке и неторопливый разговор двух женщин. Мать и бабушка.

Малыш пишет письмо Дедушке Третьему, у которого ехидно осведомляется, куда же пропало мясо из страны, которой так успешно руководит партия, – это в восемь-то лет, с тоской и злобой думает он о себе, когда вырастет, – и отправляется с братом на тренировку. Одноклассница показывает фото. Ее папа, тоже офицер, здесь у всех папы офицеры, по пояс торчит из бронетранспортера, а ниже пояса уже машина. Механизированный кентавр. Если высунуться из люка, то при подрыве оторвет ноги, зато можешь остаться в живых. Он в Афганистане сейчас, говорит девочка, которой нравится Малыш, но которому не нравится девочка, так что он, повертев снимок из вежливости, возвращает. Папа Второй пишет рапорты. Просится тайком в Афганистан и ужасно нервничает из-за того, что Мама Вторая не хочет, чтобы он в Афганистан попал. Двое детей.

Зато против Чернобыля Мама Вторая ничего не имеет – никто еще толком не знает, что там случилось. Взорвался завод. Мифы и легенды о Чернобыле еще только начинают сочинять, и Папа Второй уезжает туда на целый год, оставив жену с детьми. Мама Вторая досадует. Чертовы коммунисты не умеют толком даже атомную станцию построить, читает она между строк в журнале «Звезда»; коммунисты все развалили, читает она в журнале «Новый мир»; партократы и бюрократы только и делают, что колбасу жрут из распределителя, читает она в журнале «Огонек». Малыш тоже читает. Хватит, говорит ему мать и отбирает книжки, лучше иди погуляй, так что Малыш с братом берут лыжи и идут целый день к кладбищу за городом, которое кажется обманчиво близким. Возвращаются затемно. Мама Вторая вне себя от страха, весь гарнизон на ногах, это конец восьмидесятых и вегетарианские времена прошли – в Белоруссии то и дело идут процессы маньяков.

Психи свирепствуют. То и дело находят убитых детей, изнасилованных детей, судят душегубов с пятьюдесятью жертвами на счету, с семьюдесятью жертвами, судят Чикатил, судят Михасевичей, газеты в истерике, люди в панике. Белорусский феномен. А тут еще СПИД! Малышу трудно заснуть, потому что в глазах у него все страшно пляшет, он ужасно боится уколов, а вдруг его заразят этим ужасным СПИДом. Мать спохватывается. Мальчик растет чересчур впечатлительным, ему не хватает твердой уверенности, спокойствия. Мужского воспитания. Ничего, спорт поможет.

Братья много плавают, это уже похоже на что-то профессиональное, тем более рядом спортивный комплекс «Шинник». Это мирит с Бобруйском. Мама Вторая покупает папку, куда складывает грамоты Малыша, и их соберется больше ста штук, – у брата пятьдесят, он стайер, у них меньше дистанций, – а уж призов-то не сосчитать. Малыш – спринтер. Крепкий, взрывной, порывистый, он идет на плавание как в школу – чтобы не скучать дома самому без брата, – и его ставят на заплыв со старшими в соревнованиях случайно, чтобы дорожка не пустовала. Бассейн в пятьдесят метров. Малыш выигрывает. Получает первый урок формальностей. Останавливается у края бассейна, срывает протекшие очки, я выиграл, выиграл, радостно говорит он секундометристу, важному мальчишке лет пятнадцати, и тот улыбается. Говорит – дай руки. Зачем, спрашивает Малыш. Дай руки, смеется секундометрист. Малыш тянется. Тот берет его ладони и с силой прижимает их к бортику, после чего нажимает на кнопку механического секундомера. Вот теперь ты выиграл.

83

Поднажми, велит себе Малыш, который только учится командовать своим телом, и перестает чувствовать ноги – чересчур активный финиш отнимает последние силы и волю, и мальчик финиширует судорожным рывком рук. Все равно проиграл. Малыш, отфыркиваясь, с недоумением глядит на Славу Новгородцева, парнишку годом старше, который не должен его обходить, никак не должен. Слава смеется. Малыш пожимает плечами и жмет руку победителю. Он умеет проигрывать и даже рад в глубине души, что это случилось. Бассейн «Шинник» ровно гудит, это спортивный комплекс градообразующего предприятия, шины нашего завода колесят по дорогам всего Советского Союза, написано в рекламном проспекте – они только-только появляются. Реклама пробивается. Малыш с недоумением глядит на то, как мужчина в телевизоре суетливо бегает по городу с порванными штанами, а потом с блаженной улыбкой садится в уютное кресло ателье по ремонту и пошиву одежды. «Приходите к нам». Чушь какая-то.

Зато американцы умеют показывать рекламу и Малыш с мамой и папой и братом и попугайчиком Кузей, которого они купили взамен попугайчика Карлуши, умершего от старости, смотрят телемост. В СССР секса нет. Хоть убейте Малыша, но он совершенно не помнит этой дурацкой фразы, зато отчетливо до сих пор в его памяти хранится музыкальный клип молодой Кайли Миноуг, которая поет, покачиваясь, в розовых облаках. Какой примитив! Долбаные восьмидесятые, их Малыш всегда будет ненавидеть, с их «Ласковым маем», Юрой Шатуновым и кучей другого дерьма, которого он, слава богу, не успел хлебнуть. Розовые розы. Как женственно, говорит с восхищением Малыш, глядя на зарубежную певицу, – бедняга, как и все в СССР в конце восьмидесятых уже привык к тому, что молодая женщина ходит в мини-юбке, колготах в сеточку, и волосы у нее крашеные, – и родители с усмешкой переглядываются. Женишься на такой.

Малыш и женился, первая его жена выходила из ЗАГСа в розовом платье, пышном внизу, тонком на талии – Малыш не знает, как описать это в правильных портновских терминах, – и под ногами молодых лежат кучи розовых лепестков, это затея жениха. Мать кривится. Ненависть к невесткам перейдет ей по наследству от свекрови. До этого далеко – до всего в моей жизни далеко, часто думает маленький Малыш, она, моя жизнь, словно бы и не начинается, – и Малыш смотрит клип Кайли Миноуг, смотрит яркий мультик про поросенка-американца, который дружит со смешным страусенком-индейцем, смотрит рекламу консервов и чипсов, и все это кажется ему невероятно вкусным. Ты как сорока! Разгневанный Дедушка Третий пишет внуку – картинка не должна сбивать его с толку, и все это глупая пропаганда, рассчитанная на идиотов, один из которых – его внук! Дедушка – совок. Малыш до хрипоты спорит с дедом насчет СССР и США, – само собой, он за Америку, потому что она богатая, счастливая и цветная, как реклама чипсов, – и убеждает себя, что в Америке все лучше. Даже чипсы.

Те чипсы, которые продавались в Белоруссии в коробках, тяжелые подсоленные пластины из картофеля, он будет искать потом много лет. Конечно, без толку. Все забито спрессованным крахмалом, который нынче выдают за лепестки картофеля, да еще и присыпано каким-то вызывающе пахнущим порошком, это чтобы у детей возникало привыкание. Дедушка Третий негодует. Вместо того чтобы говорить с внуком как дед, он ведет с ним газетную полемику, это радует ничего не понимающего Малыша, да еще и мать подзуживает. Телемост заканчивается. Малыш с братом отправляются в свою комнату – из нее открывается вид на небольшое поле с сосновой рощей, – и еще немножечко разговаривают друг с другом. Ночью жарко. Малыш встает попить и натыкается спросонья на полуголую мать, ты что, следишь за мной, визгливо спрашивает она, и Малыш от ужаса теряет дар речи. Возвращается в постель.

На следующий день едет на соревнования в город Светлогорск, два часа пути на автобусе, и задумчиво наблюдает белорусские пейзажи – чтобы снова проиграть Славе Новогородцеву. Чертов спинист! Малыш вроде уже и смирился, когда прохиндея разоблачают: оказывается, он плыл, подтягиваясь рукой за дорожку. Мальчишку лишают грамот и долго стыдят на собрании, и Малыш вздыхает с облегчением: ему плевать на грамоты, но он хотел знать, почему проигрывает. С тех пор Малыш усваивает: если он не выиграл, значит, противник смухлевал. И Малыш все равно выиграет. В школе разрешения на отлучки дают неохотно, это школа старых советских традиций, и если у тебя не застегнута верхняя пуговица пиджака или галстук повязан не так, как следует, будут неприятности.

Малыш – самый быстрый чтец в классе. В пионеры раньше всех принимают брата, толстощекую Олю Комарницкую и всегда грустного Аркашу Шраера. Он еврей. Малыш с братом наполовину молдаване, наполовину русские, Оля Комарницкая полячка, Слава Новгородцев русский, Света Коваленко белоруска, Сережа Добровольский украинец, они живут в большой многонациональной стране, Малыш знает назубок названия всех республик, они на карте на стене класса, на каждой республике нарисованы мужчина и женщина в национальной одежде. Помнит костюмы. У прибалтов они какие-то… замороженные, что ли, а узбеки, наоборот, носят очень пестрые халаты. Самые красивые – молдавские. Малыш патриот Молдавии, потому что патриотка Молдавии – его мать, и он твердо знает, где растут самые вкусные фрукты, живут самые красивые люди и светит самое яркое солнце. Милый дом.

Папа Второй берет отпуск и едет с ними в Абхазию на месяц – две недели у моря, две недели в горах, – и Бабушка Третья пишет гневное письмо. Что за траты?! Если собрать все деньги, которые вы потратили на отдых, можно будет купить стенку, шкаф, и еще останется на шубу мамочке. Папа Второй смеется. Ему все-таки уже далеко за тридцать, и он все меньше внимания обращает на то, что говорит мать, ее голос словно теряется где-то далеко, да она и правда далеко. Хорошо, что я не в Молдавии. В Абхазии они живут в доме отдыха у самого моря, это Сухуми, и Малыш с удивлением ест жесткую свинину – абхазы не держат свиней дома, и те свободно гуляют, где хотят. Ну как собаки.

Малыш мечтает научиться нырять глубоко-глубоко, он читает книгу Жака Майоля «Человек-дельфин» и влюбляется в море, так что все две недели он плещется где-то в сорока метрах от берега, пытаясь достать дно. Рекорд двадцать метров. Недурно для двенадцатилетнего мальчика, но Малыш хочет еще и ужасно расстраивается, когда после касания дна на двадцатидвухметровой глубине у него идет из уха кровь и отец запрещает нырять. Тренирует дыхание. Штормит, пятиметровые волны обрушиваются на набережную города, а Малыш как раз больше всего любит купаться в шторм, – они с братом заходят в воду, и море колотит их по камням под спокойным взглядом отца. Пускай учатся. Мальчишки еле выходят из моря, а какая-то туристка, посмевшая окунуться в такую погоду, на радость всей набережной выскочила из моря без купальника, сорванного волнами.

Растут бананы. Они, правда, не дозревают, но Малыш с братом все равно срывают парочку, чтобы привезти Маме Второй, и прячут плоды в чемодан. Тащат его вдвоем. Довольный Папа Второй, который считает, что баловать пацанов – только портить, – идет рядом, руки в карманы, спускается со ступенек автобуса. Это они приехали в горы. Кобулети. Отдыхающие по утрам собираются в столовой, чтобы с бледными лицами и изжогой пить кефир после ночных попоек, а Папа Второй с детьми, так что не пьет и каждый день таскает мальчишек по горам. Десятикилометровые походы. Возвращаются поздно вечером, уставшие, и сразу засыпают, а Папа Второй на балконе сидит с бутылкой вина и глядит, как темнота стирает горы. Чайные плантации. Чабаны с овцами, которые звенят. Малыш вспомнит Абхазию, когда вернется в Молдавию. Обсерватория. Горное кафе, открытое непонятно для кого, но где им сделают салат из свежих овощей и поджарят мясо, и все будет вкусным и свежим, правда острым. Снег наверху. И яркое пятно на нем, Малыш подбежит поближе и увидит цветок – глядите, ребята, это эдельвейс, скажет отец, и они заберутся еще выше, где облака совсем быстро бегут. Лягут на спину. Спускаться придется несколько часов, но оно того стоило, решит Папа Второй, и Малыш будет ждать, пока бережливый брат не вынет из чемодана коробку шоколадных конфет и выдаст брату и отцу по одной штуке. Он бережливый. Если бы не брат, Папа Второй и Малыш съели бы всю коробку в один день.

Возвращаются окрепшие, загоревшие, отдохнувшие, Мама Вторая тоже посвежела и даже губы кусает не так часто, а попугай Кузя летает и чирикает от радости. Приезжает Бабушка Третья. Снова увозит с собой кусок пемзы, но Мама Вторая, уже закаленная, не позволяет испортить себе настроение, уходит от скандалов, гасит намеки, сама атакует – и так успешно, что растерянная свекровь чувствует необходимость срочно отступить. Эту схватку я проиграла. Малышу дарят велосипед – первый подарок от дедушки с бабушкой за десять лет, – но его украдут уже через три дня у местного магазина.

Папа Второй рыбачит. В Белоруссии очень много озер, и Папа Второй едет рано утром на одно из них, взяв с собой сыновей – Малыш сидит на раме, а брат на заднем сиденье. Светает. Дорожки аккуратные, заасфальтированные, газон у домиков радует глаз, Малыш позже будет скептически слушать утверждения о том, что порядок в Белоруссии навел Лукашенко. Порядок там был всегда. Педантичные, жестковатые, суровые белорусы выходят по утру к забору и приветствуют мужчину, везущего на велосипеде сыновей. Дзоброе утро. Дзоброе, посмеивается Папа Второй. Но много не смейтесь, дети, говорит он мальчикам, мы ведь тоже немножко белорусы, ваш дедушка отсюда родом. Ставят удочки-донки. Малыш хватается за поплавочную удочку, ему невероятно везет в рыбалке, и отец с братом это знают. Счастливая рука. Так что спустя два часа под ногами Малыша садок с кучей линей, сладковатой на вкус рыбы без чешуи, которая живет в норах под берегом, ну прямо как раки, и которая топит поплавок сразу же. Карась покачивает. Карп медленно кладет. Малыш знает особенности клева всех видов рыб, какие только встречаются в Белоруссии, все благодаря отцу. Чувствует рыбу. Брат берет на донку пятикилограммового карпа, и Малыш возится с рыбой, стоя по колено в воде, чтобы не сорвалась, и они еле вытаскивают громадину на берег. Долго любуются. Потом Малыш распутывает леску – его обычное наказание, потому что он крайне небрежно относится к снастям, что бесит педанта-отца, – и они едут обратно.

Отец уезжает. Как обычно, ночью, это зазвенела коробочка, которая есть во всех квартирах гарнизонных домов Советского Союза. Вроде тревожной кнопки. Она звенела, слышал сквозь сон Малыш, потом была возня, шуршание, и хлопнула дверь, значит, папа ушел на службу ночью, такое бывает. Утром мать готовит. Пробует убить карпа, который глядит совсем как человек – мелкая рыбешка так не умеет, но он слишком большой, и нож в слабой женской руке не протыкает чешую. Бьет по голове. Брат отворачивается, хотя, конечно, уже не плачет, и Мама Вторая вспоминает косулю. Малыш раздражен. От отца он знает, что в любом деле тянуть не стоит, отбирает у матери нож, выгоняет ее и брата с кухни, сам просит у рыбы прощения в мыслях и протыкает ее под жабрами. Ухватившись, отрезает голову. Мощная рыба бьется, и Малышу едва не становится дурно, но это быстро проходит, так что он запоминает: гуманность – это не всегда доброта. Сварили халасли. Получилось вкусно.

На следующее утро, в понедельник, Малыш с братом и еще несколькими несчастными стоят перед линейкой, и пионервожатая лет сорока читает речь траурным голосом. Достойны презрения. Подонки и враги. В то время как вся наша дружина в едином порыве как один человек вышла на празднование… Девятого мая… Прогуляли… Конечно, это не было обязательным, но… Малыш шокирован. Он, конечно, за наших, но это ведь отец взял его с собой на рыбалку Девятого мая, думает он, глядя искоса на брата. Тот молчит. Тогда и я помолчу, думает спорщик Малыш. Пионервожатая гневно клеймит тех, кто Девятое мая провел как выходной день, а не пришел в школу, чтобы в едином порыве спеть и станцевать, и это становится последней каплей в чаше терпения Мамы Второй. Как будто при Сталине!

Что за школа, недоумевает она и переводит сыновей из девятой школы гарнизона в шестнадцатую общегородскую школу города Бобруйска. Она экспериментальная. Про нее снимают документальные фильмы, которые показывают по советскому телевидению, она прогрессивна, она – ростки нового. Директор Ревзин. Мужчина с бородкой и свободными взглядами, которые любому школьнику 2008 года показались бы копилкой нафталина и анахронизмов. Но тогда… Малыш с братом поначалу теряются, они не понимают, почему на перемене можно выйти из класса самому, не дожидаясь распоряжения учителя, и пойти куда хочешь, а не строем в столовую или в туалет. Здесь нет формы. Белый верх, черный низ, этого вполне достаточно, считает учитель Ревзин. Выходит школьная газета и работает школьное радио, так что Малыш получает свои две минуты славы, когда зачитывает по радио предвыборную программу. Да-да, он баллотируется! Малыш хочет стать членом совета пионерской дружины – и он им становится, а еще ему доверяют писать статью в школьную газету, новые времена явно настали. Но и старые не прошли. Молодежь все еще вступает в комсомол, это обязательно, правда Малыш из противоречия выходит из пионеров, что вызывает бурный восторг матери. Какой умница. Папы Второго нет, и малышу некому объяснить, что лучший способ пережить обстоятельства – стать для них незаметным.

Наступает лето. Теперь уже Мама Вторая едет в отпуск в Кисловодск и берет с собой детей, так что Малыш изводит экскурсовода, пожилую женщину, измученную нарзаном и что там у них еще бьет из земли, придирками, расспросами и уточнениями. Мать цветет. Гнусный мальчишка. Думая о себе так, тридцатилетний Малыш сгорает со стыда, особенно когда читает воспоминания Довлатова о заповеднике Пушкина и о самых назойливых посетителях, которые всегда Больше Всех Знают. Но он не со зла. Малыша распирает щенячья радость жизни, они постепенно обжились в Белоруссии, и она стала их домом, так что ему хочется поделиться с миром своей радостью, а другого способа привлечь внимание мира, кроме как его зацепить, он не знает. Фотографируется на канатной дороге. Уже подросший, серьезный, в очках, смазливый мальчишка сидит в кресле на высоте двадцати метров – мать фотографировала с другого сиденья – и глядит вперед. На все свое мнение. Рядом брат. Внешне это облагороженная копия Малыша, поправляющего экскурсовода, который рассказывает о причинах дуэли Лермонтова с Мартыновым. Все было так… Экскурсовод терпеливо вздыхает, и Малыш упоенно разглагольствует под восхищенным взглядом матери, и она так горда и счастлива, что ни у кого не хватает духу что-то сказать. Тем более экскурсовод и правда мало знает.

Мама Вторая фотографируется с детьми у большого синего озера, вода в нем всегда ледяная (Малыш добавляет: а вы знаете, что в высокогорных озерах Мексики…). Подымаются на Казбек. Отправляются в поход, и две недели группа идет сложным маршрутом, ночуя в палатках, и воду берет прямо из земли – она течет с пузырьками, поэтому чай отдает минералкой. Группа небольшая. Лысый молодой подводник – это от радиации, с тревогой говорит Мама Вторая, задумывающаяся о том, что грозит ее мужу, – учит Малыша устраивать ночлег в лесу. Парнишка из Казани. Большой, семнадцатилетний, он рассказывает Маме Второй и мальчикам настоящие ужасы о том, что творится в его городе. Подростковая преступность. Уличные банды. На улицу не выйдешь. Малыш с братом слушают, притихнув, они просто не представляют себе такого. Мама Вторая ужасается. Малыш читает в обрывке газеты про невероятный случай где-то в Подмосковье: парни постарше обидели компанию подростков, те затаились, а когда обидчики приехали отдыхать с палатками и девочками, напали ночью. Всех убили. Двенадцатилетние зарубили шестнадцатилетних. Потом, окружив палатку девушек, вытащили тех за волосы и… Малыш уже понимает, что случилось потом. Ему немножко страшно, немножко противно, и он взбудоражен. А уже после того, что случилось, мальчишки зарубили и девочек. Страна ужасается. С восторгом и дрожью позволяет себя пугать, – газеты в то время лучше не читать, но их читают все. Малыш с Мамой Второй и братом возвращаются из похода на туристическую базу в Кисловодске и получают значки туристов и разряды. Третий взрослый. Пф, насмешливо говорит Малыш, который вот-вот получит второй взрослый по плаванию, третий разряд… Каменный век.

В Белоруссии цветут поля голубики, если идти долго лесом, то можно выйти на огромную поляну, которая пружинит, и сочится водой, это мох, а на мху ягода, и Малыш с братом собирают ее. Собирают грузди. Большие вкусные грибы, их Мама Вторая солит в бочке на балконе, куда уже не боится выходить подросший Малыш. Все боятся радиации. В школе Малыша и его соучеников обследуют на щитовидку – просто вызывают в коридор во время уроков, и медсестра прикладывает к шее каждого ученика десертную ложечку. Смех один. Им дают сладкие маленькие таблетки, которые вроде бы делают из гречихи японцы, и это чудо-средство помогает от радиации. А что это – радиация? Папа Второй мог бы рассказать, но пока он в Чернобыле – занят тем, что зарывает пораженную технику в землю, старается обходить места, где счетчик показывает самые высокие дозы, а вечерами парится в бане и пьет кагор. Других средств нет. Каждое утро он, придя во главе команды в город, со злостью видит разрытые могильники, это спекулянты достают автомобили, телевизоры, видеомагнитофоны – и смертоносные вещи разъезжаются по всему Союзу. Спекулянтов ловят. Иногда пристреливают сразу же, чаще всего сдают милиции, но ставки очень уж высоки, один автомобиль – это целое состояние. Умирают в таких за месяц. Папа Второй разводит огонь в лесу и, стоя вдалеке, наблюдает за тем, как в пламени появляется невиданный цвет, какого нет на планете Земля. Он не красный, не синий, не желтый. Чернобыльский цвет. Папа Второй запомнит его навсегда, ему некому пока рассказать об этом, он не отправляет письма домой, чтобы радиация не попала, и просто ждет, когда его командировка кончится. Как там мальчишки. Скучаю по своим.

Малыш с братом плавают все лучше и начинают ездить на соревнования, объезжают всю Белоруссию. Гомель, Светлогорск, Солегорск, Солнечнегорск, Осиповичи, Барановичи, Минск, Брест… Всюду призы. Малыш получает за первое место на дистанции четыреста метров кролем веселого клоуна Клепу; за второе место на двести комплексом – несколько книжек о спорте; за неизменно первое место на сто спиной – турник, который можно смонтировать и установить дома; за первое место на двести спиной – электронный морской бой, за третье место на двести брасс, хотя это вообще-то не его вид, – махровое полотенце. Брат болеет. В самом конце соревнований, когда почти все зрители расходятся, на тумбочку становится и он – это заключительная дистанция в полтора километра кролем, – и тогда уже Малыш идет по бортику за братом, громко кричит, срывает голос. Всегда переживает.

Между городами чистые аккуратные дороги, и тренер спрашивает детей, не хотят ли они спеть, чтобы время прошло незаметнее, и, не дождавшись ответа, сразу же начинает. Старая мельница-крутится вертится. Николаев отстой. Серов отстой. «Ласковый май» – что надо. Малыш, который никогда не слушал музыки дома, ну кроме нескольких пластинок, с удивлением узнает все это от одной из девочек. Кажется, брассистка. Слушают магнитофон. Даже целуются, но она похожа на обезьянку, так что Малышу не очень хочется, хоть ему и приятно, что она глядит на него так проникновенно. Тренер подбадривает. У него кривые ноги, он очень похож на Влада Листьева, которого только-только начали показывать по телевизору, и он женился на молодой тренерше по плаванию же, вызвав пересуды родителей. Бьет досочкой. Правда, без особого усердия, а за провинность и всегда в меру, но у Малыша это все равно вызывает протест и негодование. Его не бьют. Тренер жесткий, даже жестокий, и как-то заставляет всю группу приседать триста раз и отжаться двести из-за того, что занятия начались не вовремя. К середине многие плакали. Малыш садится на деревянных ногах на десять раз больше, чем положено, и отжимается так же, и тренер поглядывает на него с усмешкой. Значит, ерничаем? Малыш получает еще сто приседаний и пятьдесят отжиманий в нагрузку и, конечно, ломается, – тело его попросту не слушается. То-то же.