Текст книги "Бессарабский роман"

86

Папа Второй стреляет. Солдаты разбегаются кто куда, республики независимые, и что теперь с этим делать, непонятно, все хотят уехать на Родину. Много солдат-кавказцев. Азербайджанцы с армянами живут дружно, учатся воевать, чтобы ссориться уже дома, а здесь нам что делить, Папа Второй доволен. Получает письмо. Многоуважаемый… в связи с образованием национальной армии… необходимостью в кадрах… многоопытный офицер… служба Родине… Папа Второй молчит. Одиночество и молчание завораживают его, он может молчать месяцами, отдавая лишь распоряжения и команды, он смотрит на молоко, пролитое не небо, – так, кажется, обозвал северное сияние младший сын, – он прыгает в снег, хорошенько распарившись в бане. Гарнизон умирает. Почти все офицеры отослали свои семьи домой, многие готовятся переезжать, остаются одиночки и майор Петров. Папа Второй гуляет в сопках, подолгу стоит возле карликовых берез, глядит, прищурившись, на границу с Норвегией, где-то там по соседству городок Лиллехаммер, где проводились Олимпийские игры. Жарит себе картошку. Читает журнал «Советский воин», на последней странице всегда несколько приемов самбо с иллюстрациями, Папа Второй интересуется, потом отрабатывает в зале.

Север молчит. Папа Второй молчит. Солдат в части больше нет, гарнизон расформировывают, у страны нет на него денег, так что подполковник Папа Второй – именно в тот день он подумал, что, в сущности, уже может не считать себя молодым человеком, – глядит на грузовую колонну, спускающуюся с сопки. Гражданские уезжают. Осталось полсотни офицеров, все демонтируется, вывозится, тех, кто не пожелал уехать на одну из внезапно образовавшихся пятнадцати исторических родин, переводят в Печенгу. Гарнизон молчит. Майор Петров узнает, что его никуда не переводят, никуда не назначают и что он может оставаться в квартире в пятиэтажке столько, сколько душе его будет угодно. Пьяница воет всю ночь. Папа Второй этой же ночью сидит у окна – в подъезде остались всего шесть человек, – и глядит за дома в сопки. Видит зайца. Огромный, серый, он прыгает нагло по соседству с людским жильем. Уже бывшим. Папа Второй думает, что надо бы зайти к майору Петрову и утешить мужика, выпить с ним, что ли. С алкашом? Надо что-то другое придумать. Но Папа Второй так и не придумал. Включил телевизор, сел посмотреть, проснулся от того, что экран шипит и серый. Значит, утро.

1992 год, в Молдавии на Днестре стреляют, и Папа Второй мысленно поздравляет себя с тем, что оставил письмо из Кишинева без внимания: что угодно, только не гражданская война. Мальчики на Днестре встали грудью на пути молдавского фашизма, пишет ему сестра. Чертовы коммуняки окопались в Тирасполе и строят козни молдаванам, пишет ему жена. Бодриться, выше, крепче, быстрее, веселее, пишет ему Дедушка Третий. Еды уже много. Но это мясо и хлеб, ну еще сгущенка, овощей мало, так что Папа Второй от дрянного питания покрывается фурункулами, да еще и этот мороз, от которого кожа трескается. Кровь за ушами. Папа Второй уходит с последней колонной из Луостари, десять машин оставляют за собой пустой плац, пустые пятиэтажки и майора Петрова в одной из них. В Печенгу не захотел. Бедный пьянчужка, думает отяжелевший Папа Второй, что ему делать в Печенге, он же будет там бездомным, а бродяге на Севере… Тут хоть какие-то шансы. Перед отъездом зашли попрощаться, хотя майор и не захотел ни с кем говорить, просто сидел себе в квартире, глядел в окно. Прощай, майор. Каждый оставил Петрову что-то из продуктов, спирта целый ящик, а Папа Второй положил на пол в прихожей пистолет и двенадцать полных обойм, в чем не было никакой необходимости, потому что у майора Петрова было ружье, а пистолетом на Севере много не настреляешь, сказал кто-то из сослуживцев. Но Папа Второй другое имел в виду.

Гарнизон продержался всего год, это все-таки Север, а потом с ним произошло то, что с планетой Земля в фильме «Тысячелетие без людей», который Малыш видел по каналу «Дискавери». Как будто мы вымерли. В ускоренной съемке трава пробилась сквозь асфальт, разрушились балки и перегородки, стены кусками обвалились на дороги, на крышах поселились летучие мыши и кошки. Книги сгнили. Стекла обратились в пыль, плотины взорвались, обдав небо фонтаном грязной из-за человека воды, животные вновь стали хозяевами Земли. Квартиры вымерзли. Все прошло. Малыш ночами просыпался из-за того, что топили в Кишиневе слишком жарко, это потом прошло, но в 1992 году батареи были еще по-советские горячими. Гарнизон Луостари пережил две метели, а третья накрыла его так, что не выдержали многие стекла, от холода скукожились внутри квартир двери и полопались гвозди, тепло было в одной квартире. Майор Петров топил печь. Кошки, которых он прикармливал, обосновались в квартирах, но размножиться в больших количествах им помешали мороз и песцы, пришедшие в гарнизон. Белые собачки. Из одного окна валил дым.

Иногда майор Петров выходил на улицу, шел к плацу и стоял там, моргая, представлял себя последним человеком планеты Земля после войны. Ядерная зима. Моргал, тер глаза, шел смотреть, что кто оставил, рылся в чужих столах, просматривал ненужные бумаги. Пялился на фотографии. На одной смотрели вверх два симпатичных мальчишки в майках под американские рядом с крепким офицером и красивой черноволосой женщиной. Кажется, соседи. Малыш в это время хохотал от души, бросаясь снежками в троллейбус номер 4, ехавший по улице Роз от его школы. Майор Петров повертел снимок и бросил на снег, ночью занесло, вморозило, к следующей весне от заледеневшей, а потом раскисшей бумаги ничего не осталось. Еда заканчивалась. Майор Петров порылся в соседской квартире, нашел какую-то фанерную коробку, кажется, в таких посылки шлют, подумал он, и верно, на дне был почтовый штемпель. Внутри горсти леденцов. Дырявый свитер. Кишинев, индекс 2005, почтовый адрес… Майор Метров выходил на охоту, но из-за дрожи в руках стрелял не очень метко. Поймал кошку. Сварил, съел, и на несколько мгновений сознание – не спившегося еще человека – вернулось к нему, майор подумал: что я делаю, что со мной происходит. Прочь, в Печенгу. Перестать пить, найти телефон, позвонить куда-то в Россию, где бывшая жена, найти работу, майор Петров точно решается, всю ночь готовится к пешему переходу до Заполярного – двадцать километров полярной ночью да при морозе это не шутка, – разговаривает сам с собой, смеется, шутит, плачет. Утром стреляется.

87

Папа Второй в Печенге становится офицером береговой артиллерии и с профессиональным интересом глядит на мрачные воды Ледовитого океана. Интересуется Молдавией. Быстрая война там заканчивается, и Папа Второй отмечает в записях все промахи и ошибки, допущенные артиллерией с обеих сторон, хотя какая там артиллерия, смех один. Боги войны. Дедушка Третий пишет ему письма, призывает бодриться и все такое, Папа Второй по сдержанному тону в том, что касается жены и детей, понимает – отношения не налаживаются. Черт с ними. Папа Второй бегает по утрам с отрядами морпехов, которые форсу ради выходят на утренние занятия в майках с черными – а не синими, как у десантников, – полосками. Качается в зале. Печенга в сравнении с Луостари просто центр мира, так что Папа Второй и в библиотеку записывается. Главное – дослужить. Всего год остался, думает Папа Второй, и к нему в гости приезжает Мама Вторая, супруги смущены, так долго друг друга не видели. Стирает, готовит. На съемной квартире Папы Второго порядок, конечно, но без женщины все равно не то.

Как там мальчишки? Малыш с братом собирают черешню в садах за районом Гренобля – у нашего Кишинева есть французский побратим – потому что в Молдавии произошла очередная денежная реформа. И вместо старых купонов теперь новые. Каждое десятое ведро себе. Подрабатывают на дядю-кооператора, работы все больше, оплата все меньше, мечтают купить компьютер местного завода «Синтез». Успевают за месяц до закрытия, после которого завод делят, пилят и открывают в пустых помещениях огромные рынки. Стиральный порошок и тампоны – в бутике номер двести пятнадцать. С ума сходит вся Молдавия, все торгуют, продают, и весь Кишинев можно найти на толчке, вещевом рынке. Мама Вторая продает куртки-«аляски». За день уходит по двенадцать штук, заработки прекрасные, у всех, но не у нее – брат-кооператор обкрадывает, с негодованием видит Малыш. Мы же все одна семья. Любчики.

Малыш, заслышав любые разговоры о семье и братстве, прикрывает рукой правый карман. Война закончилась очень быстро, так что он не успевает сбежать на фронт с другом, о чем благоразумно не рассказывает Дедушке Третьему. Того бы сразу удар хватил. Тетка переезжает в Москву, ей здесь делать нечего, Бабушка Третья не желает разменивать квартиру, а вместе жить дальше просто невозможно. Да и молдаване эти со своим самосознанием сраным… Дедушка Третий получает первый нокаут от Паркинсона. Папа, плачет дочь. Милый, хлопочет Бабушка Третья. Сверху планирует американский истребитель. Стрекочет пулемет. Янки скалится. Улыбаются подсолнухи. Стучит в окно солнце. Вот и конец мне настал, силится сказать Дедушка Третий, но лишь приподымается на локте. Примчались внуки. Даже невестка пришла, честь оказала. Стоят в углу комнаты, смотрят настороженно. Мммм, мычит Дедушка Третий. Подходит младший, самый несносный, характер вконец испортился, это, видимо, гормональное. М-м-м-м, мычит Дедушка Третий, и все три женщины в истерике, потому что не получается понять, что он имеет в виду, – да что же ты хочешь сказать, папа?! Заткнитесь все, спокойно говорит Малыш, усвоивший от отца и отца отца, что паника лечится грубостью. От неожиданности заткнулись. Мммм, говорит Дедушка Третий, и Малыш, наклонившись над ним, внимательно глядит в лицо деда своими глубокими карими глазами. Медленно кивает. Идет к окну, отставляет от него вазу с цветами и распахивает, спрашивает, обернувшись – ну что, так лучше? Дедушка Третий, довольный, молча откидывается. Теперь можно поспать.

Папа Второй думает, что старик еще крепкий, хотя, как жена рассказывает, удар был сильным. Пора в Кишинев. Надо быть рядом, когда все случится, так что Папа Второй начинает собирать документы, тем более что приглашение из Молдавии все еще в силе. Там нужна армия. Срок службы подходит к концу, и Папа Второй уезжает из Печенги. Он больше не российский офицер, прощай, армия. Устраивает прощальный вечер, два дня потом отдыхает, плавает в бассейне у знакомого тренера Дунаева. Избавляется от ненужного. Меняет два охотничьих ружья и бинокль на вагон досок, из которых собирается сколотить в Кишиневе домик на даче, бреется, надевает парадную форму. Прощается с Севером. Идет по улице с чемоданом к железнодорожной станции, видит там состав, у которого курят сослуживцы, рядом несколько грузовиков, видны вдалеке еще машины, идет погрузка, много солдат, привет, морпехи, приветствует Папа Второй знакомых. Снежинка падает на нос. Куда, ребята? В Чечню, говорит кто-то, Чечню замирять, а где это – хрен ее знает, весело и недоуменно добавит кто-то из бравых морпехов. 1994 год.

88

Малыш растет стремительно. Как на дрожжах, мысленно извиняет он себя за банальность, но это и впрямь похоже на дрожжи. Малыш плавает два раза в день и видит, как на соседней дорожке делает поворот сам серебряный призер Барселоны Башкатов. Малыш ныряет ко дну. Малыш отдыхает, когда над открытым бассейном «Юность» туман и тренер не видит, что происходит на том конце пятидесятиметровой чаши, выложенной плиткой. Малыш качается в зале. Малыш влюбляется в одноклассницу. Малыш приглашает девочек на свидания к памятнику Лазо, Малыш ворует цветы с клумб у ресторанов «Русь» и «Кишинеу» и дарит розы без оберточной бумаги, сгорая со стыда, но денег на целлофан попросту нет.

Малыш торгует. Малыш продает носки и колготки, Малыш собирает заполярный еще стол с матерной бранью, делает сидр и ночью бутылка, в крышке которой Малыш не просверлил дырку, взрывается. Квартира пахнет яблоками. Малыш растет. Малыш получает первую оценку в Кишиневе, это десять баллов – пятибалльную систему отменили и время на час сдвинули, вот, глядите, у нас здесь вовсе не Россия, – по биологии, потому что изучил назубок строение ракообразных. Учительница хвалит. Малыш клепает кнопки в цеху у дяди, Малыш смотрит программу про фермерство с ведущей Максимовой и мечтает заработать миллион, выращивая огромные желтые и красные перцы, помидоры, ярко-зеленую фасоль. Малыш дерется с одноклассником полтора часа и по итогам схватки скорее проигрывает, зато потом в дело вступает брат и теперь и здесь все узнают – кто дерется с Малышом…

Малыш слушает музыку, он открывает для себя «Битлз», и песня «One Way Ticket To Ride» становится его откровением, особенно соло на бас-гитаре, слушая которое, Малыш чувствует себя привязанным к огромной струне, на которой висит мир, и струна эта колеблется, и это – струна бас-гитары Джорджа. Малыш читает авторизованную биографию «Битлз». Малыш целуется с троюродной сестрой. Малыш бреется в четырнадцать лет. Малыш мечтает о новой войне, на которой бы он совершил подвиги. Малыш дерзит учителям, Малыш пробует написать стихотворение, и у него получается так плохо, что он больше никогда не пишет стихов, Малыш отправляется на свой четырнадцатый день рождения в магазин мороженого «Пингвин» сам, – друзьями обзавестись еще не успел, а брат уехал к родственникам в деревню на пару деньков, – Малыш записывается на рукопашный бой, Малыш ходит на бокс, учится не падать, Малыш достает учителей, Малыш начинает учиться все хуже, хотя все признают, что он толковый парень.

Малыш становится серебряным призером чемпионата Молдавии. Малыш не получает карманных денег. Малыш впервые затягивается сигаретой – это «Кэмел», – и глупо смеется, это эйфория, ну или если по-простому приход – и трет пальцы листом ореха, перед тем как зайти домой. Малыш трудится. Он устраивается в ночную доставку и посещает занятия очень редко. На хер школу, можно зарабатывать кучу денег ночной доставкой сигарет, выпивки и еды! Малыш получает первую зарплату. Малыш обставляет дядю-кооператора, обставившего его с братом на зарплату, и тот признает в Малыше своего. Спасибо, до свидания, дядя.

Мама Вторая выживает и торгует на рынке. Брат учится. Малыш попадает в гуманитарный класс, потому что спортивный расформировали – бассейн «Юность» закрывается навсегда, и пишет настолько дерзкие сочинения по литературе, что учительница вызывает в школу родителей. А их нет. Отец в России, а мать… Моя мать давно умерла, грустно говорит Малыш. Все прыскают. Малыша разрывает, он не знает, что с ним происходит, но с ним что-то происходит, это явно. Малыш идет по кривой дорожке. Малыш вырывает у женщин сумочки на проспекте Мира и бежит с хохотом за дружками, которые вырвали у кого-то кошелек из рук. Вечная забота – деньги. Малыш участвует в гоп-стопе у дороги от вокзала к Долине Роз, гоп-стоп это грабеж: Малыш стремительно нападает на прохожего, накидывает тому на голову куртку, и пока жертва бьется, подростки срывают с него часы, цепочку, кольцо, кошелек. Все как в армии. Левая рука, шея, карман, правая рука. Малыш знает назубок. Одноклассники тоже хорошо устраиваются. Кто-то кидалой при обменном пункте, кто-то в бригаду попал. Все спортсмены, все ребята крепкие. Малыш не чувствует себя своим и среди них. Малыш отходит от криминала, в который не успевает вступить толком.

Малыш страшно влюбляется. В Малыша страстно влюбляются. Малыш переживает несчастную любовь. Малыш счастлив в любви. Малыш разочаровывается в жизни. Малыш с опаской встречает отца, который приехал с Севера, это чужой человек, с претензиями на то, чтобы его воспитывать. Папа Второй воспитывает. Малыш подчиняется силе. Потерпеть осталось всего ничего, отец получает назначение в город на границе и отправляется туда, это маленький провинциальный город Комрат. Ну езжайте, если не в Заполярный, так хоть в Комрат, злобствует Бабушка Третья. Дети противятся. Еще одна дыра?! Да сколько же можно?! Папа Второй настаивает. Малыша исключают из кишиневской школы, другой, третьей.

Малыш идет с компанией таких же разгильдяев, как и он сам, в ресторан «Русь» и видит, как какой-то жлоб в кожаной куртке ругается с симпатичной, чересчур накрашенной – сразу видно, еще учится, – кобылой лет шестнадцати, а потом трахает ее в машине у входа в ресторан. Ребята ждут. Когда девка выскальзывает из тачки, подростки налетают на мужика и срывают с него куртку. Лоскутная, но кожа. В пятнадцать лет заиметь такую куртку – все равно, что в 39-м – Железный крест. Малыш будет носить ее лет пять. Ни в одну кишиневскую школу не принимают. У Малыша нет выбора. Малыш едет в Комрат, Малыш доучивается, и оказывается, что ему снова пора в Кишинев.

Малыш поступает в университет. Смотрит на девушек в коротких платьях у центрального корпуса, заходит, видит объявление на стене и зачем-то вместо иняза сдает документы на журфак. Малыш поступает. Малыш сидит в Кишиневе на террасе у Национального Дворца – самый центр Кишинева – невероятно взрослый, страшно битый жизнью, окончательно повзрослевший. Шестнадцатилетний мудрец. Все могло быть и хуже, думает он, в России мои сверстники гибнут в Чечне. Пожимает плечами. С шиком тратит десять леев, которые получил от родителей на неделю. Кофе и кокосовая водка. Хватает напиться в первый раз, так что Малыш возвращается без денег в общежитие, где он пока на этаже один, – осень еще не началась, до нее два дня, – и валится на свою кровать, даже не разувшись, чтобы уснуть тяжело и без снов. Напротив общежития ивовая аллея. Ночами прохладно, ведь уже поздний август, так что Малыш во сне обнимает крепко сам себя, чтобы согреться. Сердце стучит. Ветви покачиваются, тени так красиво сплетаются в окне. Малыш не видит. Малыш в отключке.

89

Красотка живет в раю. Красотка живет в огромном замке, населенном послушными и ласковыми чудовищами, очарованными принцами, добродушными драконами и смешными призраками. В большой и счастливой стране, где на стадионе у школы люди занимаются физкультурой в одноцветных костюмах производства ГДР. Где проводятся семейные спартакиады. Где есть ясли и заводы и в столовых при этих заводах дают невероятно вкусные запеканки с вареньем. Красотке три года. Замок напоминает пчелиную соту, она видела такие, когда ездила с Папой Первым в его командировку по республике: остро стоял вопрос развития пчеловодства в МССР, как и многое другое, заболтанный бюрократами, вспоминает Красотка непонятные фразы Папы Первого, уже тогда говорившего газетными фразами. Много маленьких дырочек, форма прямоугольника. Многоэтажный жилой дом.

Иногда лифт ломается. Подняться пешком с первого этажа на девятый, где семья перспективного журналиста получила пятикомнатную квартиру, для Красотки целое путешествие. На первом этаже живет Кот-Мурлыка, которого никогда не видно, потому что это Незаметный кот; на втором сторожит лестницу огромная собачка Пси, тоже Незаметная. Третий этаж пропустим. Ничего особенного, обычный подъезд кишиневской многоэтажки, свежевыкрашенные внизу и оштукатуренные вверху стены, зато на четвертом уже нарисована грозная рожица, и пройти мимо нее – испытание. Взгляд обжигает Красотке спину.

Спина маленькая, лопаточки торчат, Папа Первый всегда с жалостью и недоумением глядит на спинку дочери, ему так жаль ее, хрупкую, нездешнюю, в этом огромном мире сталелитейных производств, тонн урожая и высот коммунизма, к которым надо стремиться. Красотка-дюймовочка. Невысокого росточка, красивая с детства, – ее не портит даже прическа под горшок, которую экономный Папа Первый сам время от времени делает дочери, – девочка перебирается со ступени на ступень, высунув кончик языка изо рта. Белые трусики. Больше ничего, времена вегетарианские, Красотка родилась в 1976 году, и в то время родители в Кишиневе еще могли выпустить ребенка на улицу без присмотра, пусть даже трех лет и почти голую.

Красотка восходит. На пятом этаже живет смешная назойливая еврейка тетя Сара, она то и дело зовет Маму Первую попробовать ее варенье из помидоров, – гадость невероятная, и хитрая Мама посылает Красотку. Тетя Сара бесцеремонна. Может зайти в квартиру без стука – конечно, если кто-то дома, то дверь не закрыта, а зачем, – и долго трепаться с Мамой, глядя из окна кухни на крышу школы. Школа окутана тайной. Это место, куда Красотка попадет, когда вырастет, а пока это всего лишь три здания, соединенных между собой узкими переходами, – Красотка отлично знает, как выглядит школа, она как раз под их домом, – и притулившееся боком к стадиону. Буду отличницей.

Красотка проходит пятый этаж на цыпочках, чтобы тетя Сара, заслышав пыхтение, не вышла и не потащила в дом пробовать что-то ужасно невкусное. В руках лопатки. Красотка любит шестой этаж, потому что, как ей кажется, там живет принц, который приедет за ней на велосипеде и укатит туда, где лебеди и озера, дальнейшее для Красотки не имеет значения, она и не знает, что бывает дальше.

Мама Первая вкалывает. Работает в ресторане в две смены, – ничего не выносит, вызывая удивление коллег, но увольнять ее из-за мужа боятся, – так что Красотка идет в ясельную группу. С детства общительна. Почему шестой, Красотка сама не знает, но ей приятно думать, что где-то под ней живет прекрасный принц, поселился там тайком и ждет случая, чтобы представиться и полюбить навсегда. Красотка проходит седьмой этаж, там живет грустный старый дядя, которого Папа зовет пьяницей, а что это значит, пока не спрашивайте, а на восьмом живут пусть и городские, но все-таки цыгане. Так что Красотка проносится, сломя голову. Вот и девятый. Здесь дом, так что Красотка стоит несколько минут у лестницы, ведущей на чердак, переводит дух. Люк наверх открыт.

Как интересно, думает Красотка, карабкается наверх и с изумлением видит, что лифт не кончается на их, самом верхнем, этаже. Он еще и на крыше. Выглядывает наружу. Крыша совсем не страшная, на ней много антенн, проводов и справа и слева – по большой будке, как та, из которой выглядывает Красотка, и по краешку крыши гуляют важные голуби. Красотке нравится. Даже если не подходить к краю, все равно виден их район, но кто сказал, что подходить нельзя, – так что Красотка подходит. Сжимает лопаточку. Голуби лопочут с прекрасной девочкой, и из-за антенны выглядывает принц с белым велосипедом, в небесах кружится фата невесты, осыпая Красотку благими пожеланиями и обещаниями счастья. Мир полон волшебства. Вон в том зеленом доме, всего пять этажей, с презрением думает Красотка, живет злая волшебница, которая притворяется старухой-продавщицей из молочного магазина, за теми двумя – дорога в аэропорт, откуда взлетают в небо чудесные игрушечные самолетики, а в самом низу… А что внизу?

Красотка подходит поближе к краю крыши, и голуби вспархивают, их так много, они так громко хлопают крыльями, так быстро кружатся над головой Красотки. Девочка поднимает голову. Не кружитесь так быстро, говорит она голубям, а то у меня закружилась голова, и стоит на самом краю крыши. Сосредотачивает взгляд. Глядит себе под ноги и пугается, потому что низ, оказывается, очень далеко и глядеть на него страшно. Мама, говорит девочка. Ой, мамочки. Если Красотка не упадет, то она вырастет. И если Красотка вырастет, она всегда будет удивляться тому, как причитает ее соседка по квартире, – снимут на паях, – когда к той приходит ее парень. Ой, мамочки. Невероятно, будет думать Красотка, если не упадет, – я понимаю, звать мать можно во время родов, думает не рожавшая еще Красотка, – но чтобы во время Этого… Ой, мамочки. Скрип кровати, шорох покрывала, тихий искушающий смех. Когда двое занимаются любовью в присутствии третьего, это всегда приглашение, даже если вы не получаете его почтой или посыльным на гербовой бумаге с инициалами устроителей бала. Смех усилится. Красотка вздохнет. Сожмет ноги покрепче и повернется на бок. Заснет, потому что завтра рано вставать, учиться и работать. Если, конечно, она не упадет в 1980 году, стоя на краю крыши девятиэтажного дома, окруженная голубями, которые кружатся вокруг ее головы, – словно святая – прижав к груди пластмассовую лопатку. Ой, мамочки.

Если взглянуть вдаль, то уже не так страшно, но все равно страшно, ведь ты уже знаешь, что внизу. Так Красотка знакомится с первородным грехом. Все мы с ним знакомимся тем или иным образом, в той или иной форме. Если попробовал, все уже никогда не будет как прежде. Так что нет никакого смысла глядеть вдаль и думать, что внизу ничего страшного нет. Девочка зовет маму. Но откуда же ей здесь, на крыше, быть? Здесь иногда загорает сосед из второго подъезда, который спасается на крыше от троих детей и несчастной, замученной ими всеми – детьми и мужем – жены. Но сегодня он на дежурстве, так что девочку никто, кроме голубей, не слышит. Ноги Красотки немеют, девочка закрывает глаза и не может удержать равновесия. Она падает.