Текст книги "Последняя любовь лейтенанта Петреску"

* * *

«Дорогая мама! Сегодня утром я уезжаю для того, чтобы выполнить ответственное задание…»

Прервавшись, подопечный майора Эдуарда, стажер Службы информации и безопасности, и по совместительству студент юридического факультета, подошел к окну. Недавно прошел дождь, и на кухне было прохладно. Полюбовавшись потемневшими от воды листьями каштана, худощавый Андрей Андроник вернулся к столу. Перед этим он глубоко вздохнул. Только сейчас, за полчаса до выезда в Тирасполь, Андрей понял, на какое опасное дело он идет. Ему стало страшно, поэтому он усомнился. Повертев в руках карандаш, Андрей стремительно вскочил, пересек коридор, и набрал номер майора Эдуарда :

– Алло. Господин майор? У меня вопрос.

– Валяй, – благодушно бросил майор, – я всегда рад помочь молодежи. Ты, кстати, еще не уехал?

– Машина будет минут через двадцать. Господин майор, я тут подумал: а не противоречит ли то, что мы собираемся сделать, нормам международного права?

– Чего? – очень искренне удивился Эдуард.

– Ну, – смешался Андроник, – не нарушаем ли мы нормы международного права, установленные мировым сообществом во время многочисленных конференций? Например, на конференции в Цюрихе, в 1978 году, странами-гарантами Договора о…

– Очень страшно, стажер? – ласково перебил его майор

– Да, – честно ответил Андрей, – как-то не по себе.

– Эх, – вздохнул Эдуард, – так бы сразу и сказал. А то несешь мне чепуху про конференции, да разоружение… Ты вот скажи, стажер, что ты думаешь о Службе Информации и Безопасности, в которой проходишь стажировку?

– Ну, – неуверенно пробормотал Андрей, – я не знаю. Это – секретная служба, которая ставит своей целью…

– Нет, – горько сказал Эдуард, – не то ты говоришь. Сказал бы лучше, что СИБ – служба, над которой в этой республике не смеялся только ленивый. Что наших агентов в лицо почти весь город знает. Что от былого могущества ничего у нас не осталось. Что на СИБ плюют все, кто вообще о ней знает.

– Почти так, – радостно подтвердил Андроник.

– Да, – угрюмо сказал майор, – это правда. Почти все правда. И, знаешь, ты даже можешь отказаться от опасного задания, стажер. Можешь его не выполнить. Только знаешь, что? Загнанная в угол кошка очень опасна. И поэтому СИБ – опасна. Я не буду сейчас ничего говорить о патриотизме, чувстве долга, обязанностях чекиста. Я просто скажу тебе вот что…

– Что? – спросил Андроник, твердо решивший отказаться от глупой и нелепой затеи с ликвидацией Смирнова.

– Если ты, падла этакая, – отчеканил в трубку майор каждое слово, – не поедешь в Тирасполь и не сделаешь все, как я сказал, мы тебя, студент занюханный, подкараулим в подъезде. И даже не мы, а пара-тройка уголовников, которым за это срок скостят. И они тебе поломают ноги, руки, позвоночник, нос, ноги…

– Ноги уже были, – испуганно пискнул стажер.

– Они ведь большие, – мрачно протянул Эдуард, – ноги-то. И костей в них больше, чем одна. Так что ноги мы тебе будем ломать неоднократно. Сечешь, чего я тебе втираю, молодой?

– Секу, – тихонечко выдохнул стажер Андроник.

– Ну, так что? Машину отзывать? – ласково уточнил Эдуард.

– Ни в коем случае! – рявкнул Андроник. – Задача будет выполнена.

– То-то и оно, стажер. Не обижайся только. Служба наша опасная.

– Нервная…

– Очень нервная. Но если не мы, то кто же?!

– Никто, никто! Только мы!

– Молодец, стажер. Вернешься, доложишь о выполнении.

Андроник положил трубку, выдохнул, надел пиджак с вмонтированной в рукав капсулой, и быстро дописал записку.

«Деталей этого задания раскрыть я тебе не могу, но ты должна знать, что оно очень важно для нашей страны, а, значит, и для тебя, моя седенькая старенькая мама, которую я так люблю. Знай. Если я не вернусь к ужину (кстати, очень тебя прошу, – приготовь что-нибудь мясное, а то я уже устал от кабачковых оладий) то я пал на поле битвы. Невидимой битвы, которую мы, сотрудники СИБ (да, меня приняли, мама!) ведем с врагами цивилизации каждый день, каждую ночь. Целую, люблю, деньги на молоко – на холодильнике».

Внизу раздался гудок автомобиля. Андроник глубоко вдохнул, и вышел из квартиры.

* * *

– Или вот еще, – Дан Балан хихикнул, – слушайте.

 
Устаю от любви, устаю
Уж не хочется больше влюбляться
В темной мрачных подъездов пыли
За перилами – целоваться
Я устал от истерик твоих
От бессвязных во сне бормотаний
И сердечно-скушливых твоих
Идиотских сердечных метаний
Устаю от тебя, от твоих
Звуков рта беспорядочных
Громких
От твоих волосьев на башке
Отчего-то сухих и не ломких…
 

– Браво! – Смирнов поднял рюмку, и они с Баланом чокнулись.

Стажер Андроник, по легенде, фотограф, с каменным лицом глядел в окно. Оба они, – и Смирнов, и Дан Балан, – были ему неприятны. Андроник не любил людей, которые много пьют. А президент непризнанной Приднестровской республики и журналист Дан Балан пили много. Сначала Смирнов читал Балану стихи Есенина, потом расшалившийся Дан начал декламировать свои шутливые стихотворения. Интервью продолжалось уже шестой час. Стажер устал настолько, что даже не боялся выполнить миссию. Встав со стула, он покачнулся к Смирнову, и словно ненароком, схватил президента за плечо.

– Напился, детка, – мутным взглядом проводил Андроника журналист, – блевать сейчас пойдет.

– Все, что угодно, – икнул Смирнов, – лишь бы не было войны.

Мужчины посмеялись, и снова выпили.

– Что-то мне в плечо как будто укололо, – пожаловался Смирнов, – старею…

– Это не старость. – Балан через силу улыбался, – это вас фотограф наш специальный шприцем уколол. С ядом. По заданию СИБ.

– Молодцы, – Смирнов смеялся шутке от души, – наконец-то догадались, как президента ПМР ликвидировать.

…По дороге домой Балан четыре раза требовал остановить машину, после чего выскакивал в кусты. Журналиста тяжело и мучительно рвало.

– Это все неумеренное потребление спиртного, – осуждающе говорил Андроник, с плеч которого словно гора свалилась, – вас алкоголь погубит.

– Ага, – мычал Балан, – но я-то хоть, как и полагается молдавскому интеллигенту, от пьянки помру. А ты плохо умрешь. Погубит тебя твоя дурацкая служба. Если бы я не свел все на шутку, похоронили бы нас обоих в подвале под Тирасполем, юнец.

– Это как? – спросил Андроник.

– Да так, что Смирнов-то почувствовал, что его укололи. Остановите-ка машину! Пойду, проблююсь.

…Проводив Балана с фотографом, Смирнов прошел в свой кабинет, и снял пиджак с рубашкой. Внимательно посмотрев на плечо, он увидел на нем след укола, и хмыкнул. Заварил себе крепкий чай, решил было позвонить, потом передумал. Сел. Закурил, хотя бросил еще семь лет назад. В кабинет было сунулся помощник, но Смирнов взглядом велел оставить его одного. Закурил еще. Прошло полчаса. Наконец, президенту полегчало. Он поднял трубку.

– Соедините меня с майором. Алло, Эдуард? Все в порядке. Спасибо. Деньги завтра привезут.

Надев рубашку, Смирнов допил чай, и поехал домой. Яд, который вколол ему стажер, был вовсе не ядом, а лекарством от редкого вида аллергии, которая начиналась у Смирнова летом. Это лекарство продавалось только в Германии, а туда Смирнова, как и вообще в Европу, не пускали по решению Совета Европы. Поэтому каждый месяц майор Эдуард, завербованный людьми Смирнова, присылал к нему очередного стажера с лекарством в шприце.

Довольны были все.

* * *

Фигуры появились внезапно.

– Закурить есть?

– Есть, – нервно ответил Петреску, и сделал предупредительный выстрел.

Семеро подростков бросились от лейтенанта в сторону заброшенного здания бывшей поликлиники.

– Чего ж не прикурили? – злобно бросил им вслед лейтенант, и немного постоял.

На шум никто не сбежался. В этом районе к выстрелам привыкли. Оглянувшись, Петреску вынул из рюкзака черную спортивную куртку, и быстро натянул ее на себя. Осторожно подошел к окну первого этажа, и попробовал решетку.

– Эй. Тебе помочь? – негромко окликнули его от школы.

– Снова курить захотел? – бросил Петреску, вновь вынимая пистолет из-за ремня

– Да ладно, – неуверенно сказал представителю юношеской группировки, – мы же не знали, что ты крутой. Будешь убивать кого-то?

– Типа того, – хмыкнул Петреску, и попробовал подняться на решетке.

– Давай поможем. Мы – банда, – гордо сказал подросток.

– Неплохо, – пропыхтел Петреску, – но я сам справлюсь.

– А как тебя зовут? – подошел юноша поближе.

– Петреску, – честно признался лейтенант, будучи уверен, что дети все равно решат, будто он представился им выдуманной фамилией, – киллер Петреску.

– Очень приятно, – церемонно сказал юнец, и протянул руку, – Дабижа. Коля Дабижа. Друзья зовут меня Лысый.

– Очень приятно, Коля, – оставил попытки забраться наверх по решетке Петреску, и учтиво пожал протянутую ему руку, – ну, а я уже представился.

– Вам надо наверх? – спросил Коля.

– Вообще-то, да. На пятый этаж.

От школы неторопливо и осторожно подошли друзья юноши Дабижи. Судя по их лицам, Петреску и его пистолет внушали им огромное уважение, смешанное с почитанием.

– Пацаны, – подумав, сказал им Дабижа, – нашему товарищу, киллеру Петреску, нужно забраться на пятый этаж. А подъезд закрыт дверью с кодом. Кто-то знает код?

– Мы не знаем, – сказал высокий, коротко стриженный парень, – но Нина из соседнего дома знает. Ну, та Нина, которая на Заводской стоит, шоферов обслуживает.

– А Нина, – осторожно поинтересовался Петреску, на всякий случай не выпуская пистолета из рук, – захочет поделиться с нами этой тайной?

– А мы ей пальцы дверью прищемим, – воодушевился подросток, – и она сразу захочет.

– Нет, – грустно не согласился лейтенант, – не к чему нам Нина. Лишний свидетель.

– Так мы же ее потом убьем! – возразил юноша.

– Зачем нам ее убивать, – возразил вошедший в роль Петреску, – если за нее не платили.

– Точно… – согласился школьник, пораженный мудростью взрослого киллера.

– Голова, – восхищенно сказал Коля Дабижа.

Петреску присел на корточки, и задумался. Подростки тоже присели на корточки, и нахмурились. В отличие от них, Петреску думать было над чем. Ему необходимо было попасть в квартиру Дана Балана в отсутствие хозяина. Дело в том, что несколько дней назад лейтенант, проходя мимо Кафедрального Собора, совершенно случайно натолкнулся на дружелюбного бомжа, который очень радовался при виде лейтенанта. Петреску, думавший о ночи, проведенной с Натальей (та уже начинала пугать его) не обратил бы внимания на Мунтяну (а это был он), если бы не необычное поведение бомжа. Мунтяну, обычно радостно приветствовавший лейтенанта, на этот раз был абсолютно равнодушен к появлению у Собора Петреску. Более того, Мунтяну был равнодушен ко всему окружающему. Это было неудивительно, учитывая, что Мунтяну был мертв. Бомж, покрытый синяками (видно, перед смертью его избили) лежал на скамейке, а вокруг него сгрудились товарищи по попрошайничеству. Ошеломленный Петреску подошел поближе, и спросил собравшихся бродяг:

– Что это с ним случилось?

– Он умер как Ромео, – безуспешно сдерживая слезы, ответил высокий седой старик, – и вместе с ним умерла и наша Джульетта.

Ничего не понимающий Петреску поглядел в сторону, и увидел лежащую на траве мертвую женщину с красивым телом, и обезображенным шрамами лицом. Та была в ножевых порезах.

Потом Петреску подумал, что бомжи очень часто умирают из-за плохой водки, туберкулеза, и недоедания. И что их часто забивают до смерти. Полиция даже не открывала уголовные дела по факту убийств в среде бомжей. Петреску вздохнул, снова невольно с раздражением вспомнил Наталью (чего она хочет?!) и отошел от скамейки с мертвым Мунтяну.

– Царствие ему небесное, – печально сказал он, и собрался идти.

– Господин лейтенант, – остановил его, взяв за рукав седой бомж, – останьтесь на минутку. Покойный завещал вам кое-что.

Петреску, чувствуя себя героем фильма абсурда (еще чуть-чуть, и кто-то проведет по его широко раскрытому глазу лезвием), замер. Все это, – сумасшедшая извращенка Наталья, от которой он, однако, оторваться не мог, странные похороны незнакомого бомжа, наследство от бомжа, скорый приезд министра обороны США Рамсфелда, и связанное с этим суточное дежурство на дороге, по которой будет пролегать маршрут высокого гостя, и, наконец, жара, – все это очень действовало ему на нервы.

– Если бы я еще пил и курил, – пожаловался он как-то Балану, встретив того у участка, – то вообще бы не выдержал.

– Мой лейтенант, – возразил Балан, – если бы вы пили, то вообще ничего не заметили бы. Ну, разве что только жару.

Вспомнив об этом обмене мнениями, Петреску криво улыбнулся, и вопросительно взглянул на бомжа. Тот, присев у скамейки, порылся в старой сумке, принадлежавшей, по всей видимости, Мунтяну, и достал оттуда бумажный пакет, перетянутый веревкой. Собравшиеся бродяги горестно заохали и заплакали. Петреску дернул веком, и принял пакет из рук распорядителя странных похорон.

– Где вы их закопаете? – спросил он.

– Мы опустим тела, – торжественно ответил седой бомж, – в эти катакомбы.

И указал Петреску на открытый канализационный люк. Действительно, подумал Петреску, место неплохое, если верить в то, что душа мертвого не умирает. Зимой теплоцентраль будет обогревать усопших, летом собравшаяся на дне вода – охлаждать. Рай, да и только.

– А что это за бумаги? – спросил он, брезгливо подняв брови.

– Се, человек, познаешь сам, – грустно сказал ему бомж.

Петреску расхохотался. Смеялся он, и уходя от Собора по парку, и приговаривая, – жара, жара, жара. Нервы сдают. Это было очевидно. Как совершенно очевидным было и то, что нервы у лейтенанта сдавали из-за новой любовницы. Но Петреску уже влюбился в нее, стараясь не признаваться в этом самому себе. И уж тем более, ей – Наталья над этим лишь посмеялась бы. И Петреску старался не открываться для удара. Она со мной играет, но если и я буду с ней играть, мы в расчете, решил он.

Смеяться лейтенант прекратил только в участке: когда, развернув пакет, и собрав высыпавшиеся из него листочки, начал читать то, что было на них написано. Случай не пощадил лейтенанта: на первом же листке большими буквами было написано «Агентурное сообщение 2347—23– F – о результатах слежки за лейтенантом Петреску».

Тупо поглядев на раскрытую дверь, Петреску вскочил, закрыл ее, и снова взял в руки листок.

«Генеральному директору Службы информации и безопасности (далее СИБ), а также исполнительным структурам власти. Информатор – агент Мунтяну.

Довожу до Вашего сведения о том, что в течение 17 июня 2004 года лейтенант Петреску (далее объект) несколько раз встречался с подозрительными личностями. Первая встреча, произошедшая в участке, где проходит службу объект, продолжалась полтора часа. Объект встречался с мужчиной тридцати – тридцать двух лет, по виду – арабом»…

Петреску попытался вспомнить, о ком шла речь. Нет, 17 июня он вообще не был на службе! Лихорадочно схватив другой листок, лейтенант прочитал:

«… саботаже решения правительства Молдовы о скорейшей интеграции нашей республики в Европейское сообщество. В частности, объект выразил уверенность в том, что после „повторения 11 сентября“ Молдавия будет включена в сферу влияния исламской республики Крымостан, которая, якобы, возникнет на развалинах славянского государства Украина, после чего войдет в это государство на правах ассоциированного члена. Собеседник Петреску во время его монолога одобрительно кивал, и даже сделал несколько замечаний, суть которых сводится к следующему: когда в Молдавии женщины будут носить платки, а мужчины – носить бороды, здесь наступит царство справедливости…».

– Бред, – недоуменно усмехнулся Петреску.

Но весело лейтенанту почему-то не было.

«… безо всякого сомнения, как Вы и подозревали, объект – сексуальный извращенец… моется нерегулярно… способен вступать в интимный контакт с целью решения личных проблем… продолжает активно искать новые знакомства… Насколько можно судить по поведению объекта, стремится к вербовке женщин, с которыми вступает в половые контакты».

«По результатам слежки также докладываю, что объект постоянно общается с людьми Бен Ладена (в дальнейшем – Принц). Более того, судя по поведению объекта на службе, дела в участке номер 123 (район Рышкановка) решаются по законам шариата… Как гражданин Молдавии протестую против этого произвола и прошу принять меры по пресечению этого беспорядка в указанном районе».

Петреску отложил листочки и задумался. Читая донесения, касавшиеся, как это чудовищно не было, его, честного лейтенанта полиции, Сергей вспомнил странную беседу с журналистом Баланом. Петреску вызвал Дана на серьезный разговор относительно драк с соседями: тогда Балан не только прочитал свои стихи (слушая их, Петреску понимал несчастных соседей) но и сказал странную фразу. Как же она звучала…

– Рядом с вами, – неуверенно вспомнил Петреску, – я чувствую себя Иудой…

Вот оно! Тогда Петреску, естественно, особого внимания словам Балана не придал. И совершенно напрасно. Лейтенанту стало ясно: за ним, почему-то, следят. И выдвигают против него какие-то странные обвинения. Странные до абсурда. Шайка сумасшедших? Но печати, стоявшие на листках с донесениями, завещанных ему странным же бомжем, никаких сомнений не оставляли. Следила за Петреску Служба информации и безопасности. Тогда Петреску вспомнил, что Наталья говорила, будто какой-то из ее любовников был «важной шишкой». Но и ее словам значения он тогда не придал.

– Я вообще, – холодно рассматривая свое отражение в немытом стекле, сказал Петреску, – мало внимания уделял словам людей. Идиот!

От идеи поговорить с Баланом Петреску отказался. Но хорошенько порыскать в квартире журналиста было необходимо. Балан, как узнал Сергей, позвонив в редакцию, был в Тирасполе. Значит, проникнуть в его квартиру надо было этим же вечером…

* * *

– Вам нравится Молдавия, Андрей? – спросил Балан, постепенно пришедший в себя.

– Очень, – небрежно отозвался Андроник, поигрывая цепочкой.

– Равнодушно отвечаете, – улыбнулся журналист, и кивнул на цепочку, – что это, последняя мода?

– Нет, – покраснел Андроник, – это от ножа-бабочки.

– Покажите, – заинтересовался Балан.

Они вышли из машины, и Андроник показал Балану нож, лезвие которого крутилось во все стороны. Потому и бабочка, объяснил стажер СИБ Дану.

– Кстати, почему мы приехали сюда, а не в Кишинев? – спросил стажер, оперевшись о машину. – Ведь это местечко, насколько я помню, выше Кишинева по Днестру километров на сто пятьдесят.

– О, пустяки. Буквально час, и мы с вами спускаемся по Днестру до Бендер, а оттуда берем путь на Кишинев, – успокоил стажера Балан, – просто это мой каприз. Каждый раз, возвращаясь из Тирасполя, я прошу водителя ехать наверх. К Ларге

Ларга, небольшое село на сто-двести домов, располагалась, как уже упомянул стажер Андроник, на сто пятьдесят километров выше Бендер по Днестру. Село находилось на небольшом полуострове, расположенном в верховье Днестра. По левую сторону от него располагалось Приднестровье, по правую – Молдавия. Сверху – Украина.

– Представляете, – возбужденно рассказывал Балан стажеру, – когда я был в этом селе в командировке, то так и не смог добиться от местных жителей толкового ответа на вопрос, под чьей же юрисдикцией находится их село: молдавской, приднестровской, или украинской? Дикари!

– Какая разница, – покусывал травинку Андроник, – под чьей они юрисдикцией, если здесь такие красивые места?

– И глухие, хочу я добавить…

Места действительно были глухими. Село словно замерло на ослепительно белых камнях полуострова, и прикрылось беспощадным синим плащом летнего молдавского неба. Местные жители отдыхали: в жару здесь никто не выходил из домов. Днестр у Ларги был настоящей рекой, широкой и мощной; в отличие от того узенького и грязного Днестра, который разделяет Молдавию и Приднестровье у Бендер. Глядя на течение вод, Андроник почувствовал, что у него кружится голова, и присел прямо на траву.

– У вас будет зеленая задница, стажер, – посмеиваясь, сказал Балан, – вставайте. Не хотите ли выпить?

– Ну, – неуверенно протянул Андроник, – я бы с удовольствием, но…

– Работа-то ведь сделана! – радостно заорал возбудившийся Балан, – так выпьем!

– Какие у вас, – осуждающе сказал Андроник, принимая фляжку с коньяком, – резкие перепады настроения. Это обычно свойственно сумасшедшим и алкоголикам.

– И писателям! – гордо сказал Балан. – Я ведь писатель, разве вы не знали?!

– О, – вежливо отозвался Балан, – это здорово.

– Нет, – нахмурился Дан, – это проклятие. Проклятие, как у Микеланджело.

– А что, – спросил Андрей, хлебнув, – он был проклят?

– В некотором роде, – выпил и Балан, – он был проклят тем, что был обязан выполнить до конца своей жизни предначертанное ему. Десятки, сотни скульптур…

Стажер, не любивший скульптур и картин, промолчал, и выпил еще. Неожиданно он понял, что вот уже почти сутки не сидит в пыльном кабинете майора Эдуарда, глядя на черно-белый экран, где в очередной раз собирается покончить с собой директор СИБ Константин Танасе. Он ощутил, наконец, что находится не в кабинете Смирнова, которому должен, рискуя своей жизнью, сделать смертоносный укол, а стоит посреди великолепного пейзажа, запечатлеть который в своих картинах или скульптурах просто обязан был бы этот самый проклятый Микеланджело. Андроник понял, что он живет, и у него хорошее настроение, и он, черт побери, молод. Стажер рассмеялся, и подошел к краю дороги, буквально нависшей над рекой. Он представил, что летит. Балан рассмеялся. Шофер, не выходивший из машины, тоже рассмеялся.

– Почему вы смеетесь? – отсмеявшись, спросил шофера Балан.

– Прочитал в газете, что Греция легализует молдавских рабочих, – не задумываясь, ответил тот, – а у меня в Греции жена и теща.

– У вас есть дети? – учтиво спросил Балан. – Хотя, простите, это, нетактичный вопрос, наверное.

– Отнюдь, – неожиданно вежливо для шофера ответил шофер, выходя из машины с газетой. – Да, у меня трое детей.

– Кто же за ними присматривает? – удивился Балан, отходя в сторону.

– О, – сказал шофер, подбирая с дороги большой камень, и оборачивая его в газету, – приходится мне.

– Такова, – развел руками Балан, – судьба многих молдавских мужчин, жены которых уехали на заработки.

– Вы совершенно правы, – покачал в руке обернутый в газету булыжник шофер, – сразу видно, что вы журналист, и держите руку на пульсе событий.

– Штамп, – поморщился Балан.

– Простите, – виновато сказал шофер.

И пошел к стажеру, глядевшему в воды Днестра. Резко размахнулся, и ударил в затылок. Андрей покачнулся, и упал было в воду, но подбежавший Балан ухватил тело сзади, и втащил на дорогу.

– Это еще зачем? – спросил шофер, вытряхивая камень из газеты.

– Кой черт? – изумленно спросил журналист, – что вы делаете?

– А то вы не видите?! – огрызнулся шофер.

– Я не о нем, – бросил на землю тело стажера Балан, – я имел в виду: зачем вы не выкидываете и газету?

– А что я по-вашему, – зло бросил водитель, – читать буду, когда вам в очередной раз плохо станет?

– Логично, – подумав, ответил Балан, – а теперь давайте предадим тело несчастного земле.

– Нет, не могу, – испуганно замахал руками водитель, – и вам не советую!

– Это еще почему?

Водитель засопел:

– Вы ведь говорили ему, что мы с ним спустимся по Днестру до Бендер. Говорили?

– Ну, да.

– А ведь мы его закопаем здесь, получится, что вы – клятвопреступник.

– Действительно. Вот уж не подумал. Но, разве это так уж страшно, учитывая, что вы только что его убили?

– Нет, – не согласился шофер, – я не убил, а выполнил приказание. А вас за язык никто не тянул.

– Ладно, – согласился Балан, – не гореть же мне в геене огненной всю жизнь после смерти. Давайте, помогите-ка мне бросить его в машину.

– А это еще зачем? – удивился в свою очередь водитель.

– Довезем его вниз по Днестру до Бендер, а там – бросим. И обещание будет выполнено.

Стажер застонал и приоткрыл левый глаз. Водитель вздохнул, и стал заворачивать камень в газету. Балан страдальчески зажмурился, и отошел к машине. Водитель с презрением посмотрел ему вслед, и присел на корточки над стажером. После двух глухих ударов Дан вернулся к телу:

– Надеюсь, – иронически поинтересовался он у шофера, – на этот раз все?

– Вроде бы да, – растерянно ответил тот, – а ведь раньше получалось с первого удара. Это все отсутствие учений. Теряю квалификацию.

– Каких еще учений? – Балан закурил, присев на тело.

– Раньше мы каждый год выезжали на учения, – пояснил шофер, – ну, и отрабатывали, так сказать, учебные задания.

– Много народу пришил? – деловито брякнул Балан.

– Это неважно, – замкнулся шофер, – вечно вас, ботаников, на кровь и ужасы тянет… Эй, нет, нет! Не на меня, черт бы тебя побрал! На него!

Балан, проблевавшись на покойника, укоризненно заметил:

– Я, между прочим, человек нервный, потому что интеллигент. А теперь давайте бросим его в Днестр, и пусть спускается по реке к Бендерам. А если его найдут, свалим все на приднестровскую госбезопасность!

Шофер одобрительно заржал. На его смех таким же звучным ржанием ответил табун лошадей, пасшихся на том берегу. Насовав за пазуху мертвого стажера камней, мужчины скинули Андроника в реку, и вернулись в машине.

– А знаете, – сказал в пути водитель, – из вас неплохой сотрудник получается. Только слишком жалостливый. Пока.

– Выпить хотите?

– Давайте.

Шофер выпил оставшийся коньяк, и закурил. Темнело.

– У меня еще есть, – осторожно сказал Балан. – Хотите?

– Вы настоящий товарищ, – закивал водитель, – давайте, конечно.

– А мы не разобьемся? – испугался Балан.

– Что вы. Машин на этой дороге нет, вожу я даже будучи пьяным хорошо, а если дорожную полицию встретим, все равно документы СИБовские. Отпустят.

– А неплохо, – развеселился Балан, – быть агентом, завербованным вашей организацией.

– Это точно, – рассмеялся шофер. – Ну, так где ваша выпивка?

– Вот, – протянул маленькую бутылку водителю Балан, – пейте на здоровье.

– Сначала вы, – сказал, собравшийся было хлебнуть водитель.

– Ну, вы и параноики в вашем СИБе, – рассмеялся Балан, и глотнул. – Видите? Жив, здоров.

– Пожалуй, действительно нервы сдают.

– А чего вы нервничаете? – фыркнул Балан, – человека, что ли, убили?!

Водитель от души смеялся, и пил. На мчащуюся по дороге иномарку неодобрительно глазели совы, засевшие в верхушках сосен. А ряды берез уже не были видны. Шофер объяснил Балану, что березы насажали здесь русские во время советской оккупации, чтобы вытравить память бессарабцев о настоящей румынской природе. Балан, выпускник националистического лицея имени Асаки, бровью не повел.

– Нет, все-таки хорошо, – вернулся к прежней мысли Балан, – быть сотрудником СИБ. Делай, что хочешь, а тебе за это ничего не будет! Или не так?

– Конечно, так! – весело согласился шофер.

Машина, сбавляя скорость, постепенно остановилась. Балан вышел, обошел ее, открыл дверцу со стороны водителя, и вытащил того, придерживая за голову. Из раскрытого рта шофера капала пена, он с ужасом понимал, что его отравили.

– Да, – печально сказал Балан, – а ведь опытные сотрудники уверяли меня, что старый трюк с губкой во рту не пройдет…

Водитель попытался что-то сказать, но передумал, и, скребя пальцами землю, умер. Балан присыпал тело опавшими и порыжевшими от жары ветками сосен, и позвонил.

– Господин майор?

– Вы все сделали?

– Да.

– Отлично. Возвращайтесь в город. Деньги – в каменной чашке-памятнике, у кинотеатра в центре города.

Балан покурил, и, весело напевая, вернулся в машине. Сев за руль, он расхохотался. Пролетевшая мимо сорока скосила черный и блестящий в свете фар глаз на корчащегося в железной коробке человека.

Дан Балан вспомнил, что не умеет водить машину.