Текст книги "«Пока горит свеча…» Очерки по истории кафедры зоологии беспозвоночных Московского государственного университета"

Кто кого ест?

Помимо участия в совместных исследованиях с Институтом океанологии, у кафедры были и собственные направления работ по морской тематике. Одним из важнейших направлений были работы по акклиматизации беспозвоночных Азово-Черноморского бассейна в Каспийском море для увеличения кормовой базы осетровых рыб. В 1934 г. Л.А Зенкевич вместе с Я.А. Бирштейном опубликовал в журнале «Рыбное хозяйство» статью «О возможных мероприятиях по повышению продуктивных свойств Каспия и Арала». В этой статье была поставлена задача «пересмотреть всю азовскую и черноморскую фауну на предмет выбора тех форм, которые могли бы быть переселены в Каспийское море и явиться там массовыми кормовыми объектами для промысловых рыб». По мысли авторов этой статьи бурная геологическая история Каспийского моря (которое связано с Черным, Азовским и Средиземным морями общим происхождением от древнего океана Тетис), привела к обеднению фауны этого водоема. Л.А. Зенкевич и Я.А. Бирштейн считали, что в настоящий геологический период условия в Каспийском море благоприятны для жизни в нем многих морских форм, но они не могут туда проникнуть, отделенные от Азово-Черноморского бассейна 600-километровой перемычкой суши.

Многощетинковый червь Нереис

Двустворчатый моллюск Абра

Задуманные Л.А. Зенкевичем и Я.А. Бирштейном работы были, по сути, продолжением идей К.Ф. Рулье и А.П. Богданова об акклиматизации животных, но в то же время – одной из первых в мире попыток сознательной акклиматизации морских беспозвоночных. Да и политический момент для такого рода начинаний был, как будто, очень подходящим: как раз тогда в газетах много писали о «сталинском плане преобразования природы», о том, что «мы не можем ждать милостей от природы» и т. п. На основе детального изучения фауны Азово-Черноморского бассейна и Каспийского моря Л.А. Зенкевичем и Я.А. Бирштейном был намечен целый ряд видов, перспективных для переселения. Начать решили с многощетинкового червя нереиса (Nereis diversicolor) и двустворчатого моллюска абры (Abra segmenta =Syndesmia ovata).

Работы по их переселению были начаты в 1936–1938 гг. и проводились соместно с Главрыбводом и Всесоюзным институтом рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО), в них помимо Л.А. Зенкевича и Я.А. Бирштейна активно участвовали Г.М. Беляев, Е.Н. Бокова, А.Ф. Карпевич, Н.Ю. Соколова, Н.Н. Спасский, А.А. Шорыгин и другие. Червей и моллюсков собирали в Азовском море, помещали в ящики с влажным песком и везли морем до г. Ростова, а потом по железной дороге – до г. Махачкалы и г. Баку. Весь путь занимал 10–12 суток. Выдержать такой долгий путь чувствительные к условиям среды нереисы не могли. Не помогало и то, что ящики обкладывали льдом, так что температура песка не поднималась выше 10 градусов. С каждым днем черви становились все более вялыми, бледными и на 5-9-е сутки почти все погибали. Наконец, Е.Н. Бокова нашла решение: она стала добавлять в песок, в котором сидели животные, активированный уголь, который поглощал продукты обмена червей и моллюсков. Угля добавляли много, до 20 %, грунт получался почти черным, но в таких условиях даже через 15 дней до 80 % нереисов оставалось живыми.

После того, как были найдены подходящие условия транспортировки за три раза (в 1939, 1940 ив 1941 гг.) из Азовского моря в Каспийское перевезли 64 тыс. нереисов и несчетное количество синдесмий. Их выпускали сразу в нескольких точках – на юге и на севере, на западе и на востоке – так, чтобы охватить возможно более широкий диапазон условий Каспийского моря.

В 1941 г. работы по переселению нереисов и синдесмий были прерваны – началась война. Никто не знал, что сталось с переселенцами в Каспийском море. Но еще до окончания войны пришла радостная весть – 13 октября 1944 г. в желудке осетра, пойманного у о. Чечень (расположенного у юго-западных берегов Северного Каспия) Н.Н. Спасским были найдены нереисы. После войны в 1948 и 1949 гг. сотрудниками кафедры и ВНИРО были проведены весьма детальные исследования, охватившие всю акваторию Северного Каспия. Сбором материала и его обработкой занимались студенты и аспиранты кафедры, многие из которых стали впоследствии известными морскими биологами: Г.М. Беляев, М.Е. Виноградов, Н.Г. Кибардина (Виноградова), Н.Н. Романова, Е.П. Турпаева, Е.А. Цихон-Луканина и др. Нереис широко распространился в Каспийском море, выйдя по биомассе на второе место среди всех донных беспозвоночных. Нереиса и синдесмию стали часто находить в желудках осетра и воблы.

К.А. Воскресенский (в центре) во время экспедиции на Азовском море (середина 1950-х годов)

В целом результаты переселения оказались успешными – обогатив фауну Каспия, они не привели к вредным или вообще каким-либо непредвиденным последствиям для экосистемы Каспийского моря (а это далеко не всегда бывает при акклиматизационных мероприятиях). Сейчас поселения нереиса и синдесмии занимают на дне Каспийского моря площади в несколько тысяч квадратных километров. Эти организмы играют важную роль в экосистемах водоема. В то же время определить, привело ли переселение нереиса к непосредственному увеличению поголовья осетровых в послевоенные годы было затруднительно. В дело вмешался новый фактор. После войны началось строительство грандиозного каскада гидроэлектростанций на Волге. Поднявшиеся плотины преградили осетровым путь к традиционным местам нереста в верховьях Волги, да и сами верховья оказались подвержены действию увеличившихся промышленных стоков. Все это на некоторое время перекрыло те положительные последствия, которые могло иметь увеличение кормовой базы осетровых рыб.

В послевоенные годы результаты работ по переселению нереиса вызвали ожесточенную дискуссию. Не только на страницах научных изданий, но и в газетах (в том числе и таких, как «Правда», «Известия», «Труд») появились десятки статей, в которых одни авторы говорили о положительном значении переселения нереиса, а другие доказывали, что это переселение принесло не пользу, а вред. Больше всего спорили по вопросу о том, чем же питается нереис? Не станет ли он конкурировать с осетрами, вместо того чтобы стать для них пищей. В качестве одного из методов для решения этой проблемы применяли так называемый «метод двориков». Нереиса сажали в центр сосуда, по периферии которого были выгорожены дворики. В эти дворики помещали живые водоросли, насыпали растительный детрит (т. е. измельченные фрагменты мертвых водорослей), сажали личинок комаров-хирономид (которыми, как известно, питалась молодь осетровых и других рыб), клали другие субстраты, которые могли быть объектом питания нереиса. Поскольку нереис чаще всего уползал в дворики, в которых находились живые или мертвые водоросли, был сделан вывод о его питании, по преимуществу, водорослями и детритом. Однако выводы, полученные в результате таких экспериментов, были убедительными отнюдь не для всех. Так, например, авторитетный гидробиолог К.А. Воскресенский говорил, что таким образом экспериментатор получает сведения не о пищевых предпочтениях нереиса, а о поведении несчастного животного в неестественных условиях. На кафедре кинематографии МГУ был даже снят фильм, в котором нереис охотно поедал личинок хирономид. Сторонники переселения нереиса демонстрировали желудки осетра, набитые съеденными нереисами (банки с этими желудками до сих пор хранятся в коллекции так называемых «мокрых» препаратов кафедры). Противники переселения показывали пробирку с заформалиненным нереисом, который держал в своих страшных изогнутых челюстях мертвого малька осетра. Дискуссия разгоралась. Особенно яростно против мероприятий по переселению нереиса выступал известный ихтиолог Н.В. Лебедев (впоследствии заведующий лабораторией биологии развития животных, которая позднее вошла в состав кафедры). Учитывая напряженную атмосферу в стране, в которой не прекращались поиски «врагов народа» и «вредителей», последствия этой дискуссии могли быть печальными для любой из сторон. К счастью, никто из участников этого спора серьезно не пострадал. И годы спустя они продолжали работать в одном коллективе биологического факультета, также как в Каспийском море мирно сосуществовали и нереисы, и осетры. Тем не менее, отголоски этой борьбы долгие годы давали себя знать на кафедре, постепенно затухая по мере старения и ухода из жизни основных участников событий. Литературным памятником этого противостояния стала повесть известного советского писателя В.А. Каверина «Двойной портрет».

Фаунистические и биоценологические исследования на Каспийском море оставались одним из направлений работы сотрудников кафедры вплоть до середины 1970-х годов. Дело в том, что помимо направленной акклиматизации некоторых ценных видов беспозвоночных, в 1950-е годы XX века в Каспийское море переселилось множество непрошеных мигрантов. Ввод в эксплуатацию Волго-Донского канала привел к тому, что вместе с судами из Азовского и Черного морей в Каспий проникло около 20 видов беспозвоночных. Некоторые из них широко распространились и оказали большое влияние на состав и функционирование сообществ Каспийского моря. Так, например, усоногие ракообразные Cirripedia, проникшие из Черного и Азовского морей, стали ведущими членами сообществ обрастаний судов и гидротехнических сооружений в Каспийском море. Изучением изменений биоценозов Каспийского моря в результате вселения новых видов, а также гидростроительства на Волге в течение многих лет руководила Г.Б. Зевина, в них участвовали многие сотрудники, аспиранты и студенты кафедры. Эти работы заложили основу понимания биологической структуры Каспийского моря, их результаты еще не раз будут востребованы в связи с использованием биологических ресурсов этого водоема. Сотрудники кафедры вели исследования и на Черном море. Одним из объектов этих исследований был хозяйственно важный двустворчатый моллюск-древоточец Teredo navalis, изучением которого энергично занималась Р.К. Кудинова-Пастернак (впоследствии – доцент кафедры).

Почерк гения

В 1931 г. при реорганизации Института зоологии Московского университета была создана Лаборатория экологии и полезных беспозвоночных, которая позднее (в 1937 г.) вошла в состав кафедры зоологии и сравнительной анатомии беспозвоночных. Этой лабораторией руководил выдающийся зоолог Владимир Владимирович Алпатов. Этот удивительный человек, умница и эрудит, был энтузиастом широкого применения математических методов в биологии. Свою научную карьеру В.В. Алпатов начал вместе с И.И. Месяцевым и Л.А. Зенкевичем с изучения фауны арктических морей.

«Уже Pearl отмечает постоянно наблюдающуюся при работе с Decapoda косость кривых, объясняющуюся тем, что при промерах не различается возраст экземпляров. Этим обстоятельством, несомненно, объясняется и параболическая регрессия. Необходимо особенно подчеркнуть, что мы наблюдаем здесь явление прогрессирующего с возрастом диформизма». Эту цитату из работы В.В. Алпатова «Decapoda Белого, Баренцова и Карского морей» писатель Борис Пильняк использовал в качестве эпиграфа к уже упоминавшемуся роману «Заволочье». В приведенном отрывке упоминается фамилия Раймонда Перла – американского биолога, под руководством которого В.В. Алпатов проходил стажировку в США в качестве стипендиата Рокфеллерофского фонда в 1927–1929 г. За три года работы в США В.В. Алпатов написал 27 статей, посвященных математическому анализу роста популяций при воздействии различных условий в эксперименте (заметим, что одним из объектов работ в лаборатории Р Перла в то время уже стала знаменитая плодовая мушка-дрозофила).

Вернувшись в СССР, В.В. Алпатов занимался изучением влияния температуры, ультрафиолетового излучения и других факторов среды на рост и темпы делений инфузорий. В.В. Алпатов исследовал зависимость размеров организма от температуры, при которой происходит его развитие. Он ратовал за внедрение в биологию строгих математических методов анализа результатов наблюдений и читал на факультете курсы «Вариационная статистика» и «Биометрия». Одним из основных объектов исследований В.В. Алпатова (ученика Г.А. Кожевникова) стала медоносная пчела. В общей сложности он посвятил пчелам 53 научных работы, в том числе замечательную книгу «Породы медоносной пчелы», вышедшую в 1948 г. Заслуги В.В. Алпатова в изучении пчел были высоко оценены коллегами, и в 1965 г. он был избран почетным членом Международной федерации пчеловодных объединений «Апимондия».

В.В. Алпатов, И.И. Месяцев и Л.А. Зенкевич в 1920-е годы

Вопреки сложившейся за пчеловодами репутации сдержанных и спокойных людей, В.В. Алпатов вовсе не был таковым. Он обладал резким характером, презирал карьеристов, был остер на язык и вовсе не склонен был идти на какие-либо компромиссы по принципиальным вопросам. А что для него могло быть более принципиальным, чем научная истина? Мог ли В.В. Алпатов смолчать, слушая чудовищные бредни восторжествовавших после сессии ВАСХНИЛ 1948 г. лысенковцев? Вот почему, несмотря на то, что В.В. Алпатов занимался такой важной для практики проблемой как биология медоносной пчелы (а может быть, именно благодаря этому!), он вынужден был оставить Московский университет.

В.В. Алпатов постоянно ратовал за расширение обмена научной информации с зарубежными коллегами, пропагандировал необходимость публикации работ отечественных ученых в международных журналах. Безусловно, это не могло остаться незамеченным, но каким-то чудом В.В. Алпатов избежал ареста. В 1937 г. он сумел добиться создания специального Биологического реферативного журнала. Значение этого явления для сохранения научного потенциала отечественной биологии трудно переоценить. В отгороженном от всего мира «первом социалистическом государстве» все менее доступными становились иностранные книги и журналы. Знание иностранных языков перестало быть необходимостью для успешной научной карьеры. В.В. Алпатов не мог с этим примириться. В 1950-е годы после ухода из МГУ он участвовал в создании Всесоюзного института научно-технической информации (ВИНИТИ) и стал главным редактором Реферативного журнала «Биология». После сессии ВАСХНИЛ многие выдающиеся генетики остались без работы. В.В. Алпатов протянул им руку помощи, он привлек в редакцию многих генетиков (в то время с ним сотрудничали П.Ф. Рокицкий, Е.М. Вермель и др.), потерявших работу во времена лысенковщины. Но и здесь В.В. Алпатов показал себя – в 1957 г. он опубликовал реферат газетной статьи В.И. Сукачева, направленной против Т.Д. Лысенко, и естественно, потерял пост главного редактора (хотя остался в редакции в должности редактора раздела). И тогда, и позже В.В. Алпатов не боялся написать отрицательный отзыв или рецензию (что, в общем-то, не очень принято: ученые – тоже люди, а в мире людей, может быть, и уважают принципиальных, но любят, все-таки снисходительных). В 1955 г. после выхода учебника И.И. Наумова «Экология животных» эмоциональный В.В. Алпатов опубликовал в бюллетене Московского общества испытателей природы настолько резкую рецензию на эту совсем неплохую книгу, что Н.П. Наумов потребовал товарищеского суда.

В.В. Алпатов прожил большую жизнь и скончался 80 лет от роду. Он много сделал за свою жизнь, написал много научных работ и, тем не менее, подводя итоги своей жизни, он не раз говорил, что одним из главных результатов его деятельности следует считать то, что он нашел и воспитал Г.Ф. Гаузе.

С юным натуралистом Георгием Францевичем Гаузе (которому тогда было 15 лет) В.В. Алпатов подружился в 1925 г. В.В. Алпатов давал своему юному другу литературу и беседовал с ним на различные научные темы. Г.Ф. Гаузе был поражен широким научным кругозором своего молодого учителя, особенно, в области экологии, генетики и эволюционного учения. Под руководством В.В. Алпатова еще в школьные годы Г.Ф. Гаузе начал вести научную работу и занялся проблемами изменчивости, используя биометрические методы. Первую статью, посвященную изменчивости у азиатской саранчи, Г.Ф. Гаузе опубликовал в немецком научном журнале в 1927 году, еще до поступления в университет.

В тот период Советское правительство проводило политику приема в университеты по классовому признаку, а родители Г.Ф. Гаузе по представлениям того времени пролетариями не считались. Его отец Франц Густавович Гаузе родился и вырос в Литве, но затем уехал учиться в Санкт-Петербург, где получил специальность архитектора, а впоследствии стал профессором и деканом Московского архитектурного института. Он опубликовал много трудов по архитектуре, в том числе и знаменитую книгу «Железобетон в XX веке». Мать Г.Ф. Гаузе – Надежда Михайловна Иванова была балериной в труппе Большого театра. Будучи сыном профессора (то есть классово чуждого элемента) Г.Ф. Гаузе не мог рассчитывать на получение высшего образования. Если бы не знакомство с В.В. Алпатовым, мировая биологическая наука лишилась бы одного из своих гениев (а сколько таких гениев не нашло себе применения и погибло для науки из-за классовой политики большевистских властей). В.В. Алпатов обратился к директору Зоологического музея проф. Г.А. Кожевникову, который добился, чтобы талантливому юноше позволили поступить в Московский университет. Г.Ф. Гаузе с лихвой оправдал надежды своих учителей.

Поступив в Московский университет Г.Ф. Гаузе, одновременно по направлению известного энтомолога Е.С. Смирнова стал работать в лаборатории Биологического Института при Коммунистической академии, которым руководил знаменитый цитогенетик С.М. Навашин (В.В. Алпатов в это время находился в командировке в США). В это период 18-летний Г.Ф. Гаузе выполнил работу по экологии прямокрылых, опубликованную в международном журнале «Ecology».

После возвращения В.В. Алпатова из США в 1929 г. Г.Ф. Гаузе вместе с ассистентом кафедры Ниной Павловной Смарагдовой начал исследования по физиологической экологии инфузорий, а затем перешел к экспериментальному изучению взаимодействия видов в модельных сообществах. Он содержал вместе (в одном «микрокосмосе» – так называл Г.Ф. Гаузе созданное им в пробирке искусственное сообщество) два близких вида инфузорий-туфелек {Paramecium caudatum и Paramecium aurelia), питавшихся одним и тем же видом бактерий. В этих экспериментах было показано, что два экологически близких вида не могут существовать совместно – один из видов инфузорий обязательно исчезал из «микрокосмоса». Эти эксперименты позволили Г.Ф. Гаузе сформулировать так называемое «правило Гаузе» – принцип конкурентного исключения близких видов. Этот принцип был положен в основу учения об экологических нишах – одного из базисных положений современной экологии.

Г.Ф. Гаузе в возрасте 19 лет во время экспедиции на Кавказ

В другом «микрокосмосе» он поселил вместе хищных инфузорий-дидиниумов (Didinium nasutum) и их жертв – инфузорий-туфелек. Г.Ф. Гаузе показал, что в однородной среде хищник полностью истреблял жертв, а потом вымирал сам. Второй вариант опыта состоял в том, что для туфелек создавали убежище. Его можно сделать, сохранив в овсяной среде, на которой содержали инфузорий, студенистый осадок, где могла укрыться часть туфелек, или, оттянув донышко пробирки, в котором изящные туфельки могли спрятаться от бочонковидного дидиниума. В этом случае в «микрокосмосе» возникали синусоидальные волны численности хищника и жертвы, но через несколько дней либо полностью вымирал хищник, либо полностью исчезала жертва (а затем и хищник). Если же обеспечить периодическое (через каждые три дня) вселение в «микрокосмос» хищника и жертвы, то возникали математически правильные синусоидальные волны численности дидиниума и туфельки.

Эти простые опыты стали экспериментальным обоснованием для математических моделей поведения системы хищник-жертва, которые незадолго до этого (в 1920-е годы) были разработаны математиками А. Лотка и В. Вольтерра. Эти модели представлялись биологам чистой математической абстракцией, которую невозможно приложить к реальным сообществам, в которых все так сложно и действует так много факторов, которые невозможно учесть. Менталитет научного сообщества был таков, что не воспринимались даже простые подсчеты численности и биомассы (вспомним те трудности, с которыми столкнулся Л.А. Зенкевич, внедряя количественный подход к изучению морских сообществ). Решать такие сложные проблемы на примере культур инфузорий в пробирках, – нет, ни один воспитанный в классических традициях (и несущий весь груз сопутствующих этому воспитанию предрассудков) биолог на это никогда бы не решился!

В подходе Г.Ф. Гаузе были не просто талант и энтузиазм, здесь была гениальная простота – способность вычленить существенное, не обращая внимание на бесконечное множество второстепенного. Здесь много общего с подходом Г. Менделя к исследованию закономерностей наследования признаков. Почему законы наследования (которые мы называем законами Менделя) так долго не были открыты, и даже после того, как они были открыты, они еще 40 лет не понимались и не признавались научным сообществом? Проблема наследования казалось такой сложной, в ней было так много факторов, которые надо было учитывать – влияние отца и влияние матери, влияние дедушек и бабушек с обеих сторон, и вклад предыдущих поколений, и воздействие среды, и много еще всего. А тут, – опыты с горохом: желтый или зеленый, гладкий или морщинистый – и отсюда законы наследования, простые, в буквальном смысле, как «дважды два» (точнее, как 3 к 1).

Блестящие и простые работы Г.Ф. Гаузе были выполнены им в необычайно молодом возрасте – в промежутке между 19 и 24 годами. Это были блеск и простота истинного гения. Результаты этих работ были сначала опубликованы по-русски в «Зоологическом журнале». Если бы эти результаты работ Г.Ф. Гаузе так и остались только в российском «Зоологическом журнале», очень вероятно, что они оказались бы неизвестными для мирового научного сообщества и были бы открыты заново через 20 или 30 лет. А самого Г.Ф. Гаузе ждала бы участь непризнанного гения, которым «несть числа» среди российских исследователей. Но в первой половине 1930-х годов к публикации научных работ за рубежом еще не было больших препятствий. Результаты экспериментов Г.Ф. Гаузе были положены в основу двух монографий: «Борьба за существование», опубликованной в Балтиморе в 1934 г. на английском языке, и «Экспериментальная проверка математической теории борьбы за существование», вышедшей в Париже в 1935 г. на французском языке. Мир узнал об открытиях молодого российского гения вовремя! Годом позже 26-летнему Г.Ф. Гаузе была присуждена ученая степень доктора биологических наук. Это был самый молодой доктор наук в истории отечественной биологии.

В последующие годы Г.Ф. Гаузе опубликовал еще несколько работ по математическому анализу динамики популяций и борьбы за существованне. Партнером Г.Ф. Гаузе в этих исследованиях стал талантливый молодой математик А.А. Витт. К сожалению, в 1938 г. он был арестован и погиб в сталинских застенках.

Книги Г.Ф. Гаузе, посвященные проблеме борьбы за существование, остались малоизвестными в Советском Союзе, поскольку так и не были изданы на русском языке. В послевоенные годы большинство отечественных биологов, узнавали о «правиле Гаузе» из публикаций западных коллег и даже не подозревали, что оно было сформулировано их здравствующим соотечественником. Дело в том, что после 1948 г. само понятие «борьбы за существование» было предано анафеме, поскольку не соответствовало официально признанным догмам лысенковской биологии. Г.Ф. Гаузе неоднократно подвергался нападкам со стороны лысенковцев, но его надежно защищала репутация создателя антибиотиков (об этом см. ниже). Шла «холодная война», и страна, стоявшая на пороге новых вооруженных конфликтов, остро нуждалась в антибиотиках.

Если бы Г.Ф. Гаузе не сделал в своей жизни больше ничего, то и в этом случае имя его навсегда было бы золотыми буквами вписано в историю мировой науки. Но впереди у 25-летнего Г.Ф. Гаузе была еще целая жизнь! В конце 1930-х годов Г.Ф. Гаузе (вместе с Н.М. Смарагдовой) обратился к такой интригующей проблеме, как асимметрия биологических молекул (L– и D-изомеров). Его книга «Асимметрия протоплазмы», опубликованная в 1940 г., имела огромный успех, была переведена на английский язык и переиздана в США в 1941 г. Г.Ф. Гаузе вместе с В.В. Алпатовым ставил эксперименты, в которых они изучали действие отбора на популяции инфузорий в условиях повышения солености среды. Ими была изучена географическая изменчивость инфузорий и показано существование внутри одного вида нескольких генетически различных рас, которые различаются по способности адаптироваться к температуре и солености. Результаты этих работ были обобщены в книге Г.Ф. Гаузе «Экология и некоторые проблемы происхождения видов». Эта книга была подписана к печати в июне 1941 г., но началась война, и книга не была издана. Только через 43 года, в 1984 г. эта книга увидела свет.

В 1939 г. началась Вторая мировая война. В Московском университете стали расширяться исследования по оборонной тематике. По инициативе Г.Ф. Гаузе лаборатория экологии при кафедре зоологии и сравнительной анатомии беспозвоночных заключила договор с Дезинфекционным институтом Минздрава СССР. Г.Ф. Гаузе предложил использовать для быстрого тестирования дезинфекционных веществ культуры инфузорий (до этого использовали медленно растущие культуры бактерий). После вступления СССР в войну Г.Ф. Гаузе был назначен заведующим отделом Государственной санитарной инспекции Сталинского района Москвы. Одновременно Г.Ф. Гаузе работал по совместительству в Институте медицинской паразитологии и тропической медицины Наркомздрава. В это время в лондонской «Nature» была опубликована заметка о том, что в Рокфеллеровском институте в Нью-Йорке доктор Рене Дюбо получил первый лечебный антибиотик тиротрицин, который прошел успешное испытание в военных госпиталях. Г.Ф. Гаузе был сильно возбужден этой заметкой. Он буквально ворвался с этим известием в лабораторию своей жены Марии Георгиевны Бражниковой, закончившей аспирантуру в Институте экспериментальной медицины. Они вышли на территорию Института, прошли вдоль протекавшего неподалеку ручья, собрали кончиком скальпеля пробы почвы и сделали посевы в чашках Петри. Среди выросших колоний были найдены штаммы, подавлявшие рост стафилококков. Из этих штаммов было выделено и очищено кристаллическое вещество – первый советский антибиотик грамицидин.

Значение этой работы в годы войны, когда сотни тысяч раненых умирали от гнойных ран, трудно переоценить. Грамицидин был немедленно введен в практику военной хирургии. Сам Н.Н. Бурденко возглавил бригаду фронтовых хирургов по испытанию грамицидина на Втором прибалтийском фронте, в состав которой входил и Г.Ф. Гаузе. За открытие грамицидина Г.Ф. Гаузе и М.Г. Бражникова в 1946 г. были удостоены Сталинской премии.

Открытие грамицидина имело огромное значение для всей мировой медицины. В 1944 г. Минздрав СССР передал британским ученым первый оригинальный советский антибиотик грамицидин, с которым начали работать известные специалисты 3. Синг, Д. Хочкинс, Г. Шмидт и др. В лаборатории Дороти Хочкинс тогда же появилась студентка-химик, которой было поручено изучение кристаллической структуры советского антибиотика грамицидина. Этой студенткой была Маргарет Тэтчер – будущий премьер-министр Великобритании. Изучение структуры грамицидина показало, что в его состав входит несколько необычных правых аминокислот. Только такие молекулы с извращенной асимметрией обладают способностью подавлять рост микроорганизмов. Замена правых изомеров на левые (нормальные для структуры всего живого на Земле) приводит к исчезновению эффекта антимикробной активности. Вот где пригодились идеи, развитые Г.Ф. Гаузе в его книге «Асимметрия протоплазмы».

Действительный член Академии медицинских наук СССР Георгий Францевич Гаузе (1910–1986)

В послевоенные годы Г.Ф. Гаузе работал в Институте по изысканию новых антибиотиков Академии медицинских наук СССР (с 1960 г. по 1986 г. был его директором). Известность Г.Ф. Гаузе как микробиолога и специалиста по антибиотикам росла. Медики достойно оценили его вклад в медицинскую науку, избрали его действительным членом Академии медицинских наук. Они и не догадывались, что весь мир знает Г.Ф. Гаузе как основателя экспериментальной экологии, а сам Г.Ф. Гаузе почему-то не любил говорить об этом. К сожалению, в послевоенные годы связи Г.Ф. Гаузе с кафедрой прекратились. Студенты и многие сотрудники кафедры зоологии беспозвоночных даже не знали о том, что знаменитое «правило Гаузе» было открыто в стенах кафедры, а большинство отечественных биологов не подозревали о том, что эколог Гаузе и микробиолог Гаузе – одно и то же лицо.