Текст книги "«Пока горит свеча…» Очерки по истории кафедры зоологии беспозвоночных Московского государственного университета"

К.В. Беклемишев возглавлял на кафедре работы по тематике звукорассеивающих слоев, которые проводились по хозяйственному договору с Акустическим институтом АН СССР. Этот договор давал сотрудникам материал для исследований, а кафедре – дополнительные средства на командировки, оборудование и доплаты к зарплатам, которые в 1970-е годы уже отнюдь не выглядели большими. Большое участие в работах по звукорассеивающим слоям принимала Юлия Георгиевна Чиндонова. Формально она была сотрудником Акустического института, но всю свою жизнь провела в стенах кафедры и принимала живое участие в жизни ее коллектива.

С именем К.В. Беклемишева связана целая эпоха в истории Беломорской биостанции МГУ. К.В. Беклемишев был научным руководителем биостанции. Под его руководством были спланированы и осуществлены несколько рейсов научно-исследовательского судна СЧС-2032. Это была наиболее полная биологическая съемка Белого моря после знаменитых работ К.М. Дерюгина в двадцатые годы, в результате которой была разработана принципиально новая модель этого водоема, основанная на связи его обитателей с водными массами.

Возможностей организации морских экспедиций в МГУ было значительно меньше, чем в Институте океанологии. Судов было мало, претендентов на организацию экспедиций много (в МГУ несколько факультетов вели исследования по морской тематике). Играли роль и субъективные факторы. Сейчас это трудно представить, но ведь в 1970-е годы морские экспедиции – это была редкая возможность попасть за границу, увидеть мир и, что греха таить, получить совсем небольшие по сегодняшним меркам деньги в валюте и купить на них за границей что-то для себя и для семьи.

К.В. Беклемишев не был членом КПСС, а в МГУ (учреждении, связанном с воспитанием молодежи и, следовательно, идеологизированном) это было серьезным препятствием для того, чтобы официально быть начальником заграничного рейса. Пройдя через множество инстанций, преодолев множество бюрократических препятствий, К.В. Беклемишев и его коллеги организовали первый за несколько десятилетий кафедральный рейс на научно-исследовательском судне «Московский университет-2». Начальником стал молодой научный сотрудник кафедры – Н.Н. Марфенин, а К.В. Беклемишев был научным руководителем экспедиции. Научные цели экспедиции состояли в изучении распределения и динамики зоопланктона Северной Атлантики. В экспедиции приняли участие другие ученики К.В. Беклемишева – В.И. Васильев, Р.Я. Маргулис, Н.М. Перцова, а также сотрудники других факультетов МГУ. Судно вышло из Севастополя, прошло через Средиземное море, вышло в Северную Атлантику, работало в вблизи Гренландии, Ньюфаундленда, в других районах Атлантики. Своими глазами сотрудники кафедры впервые увидели замки Эдинбурга, гейзеры Исландии, улочки Неаполя и развалины Помпеи.

Профессор К.В. Беклемишев (слева) и младший научный сотрудник Н.Н. Марфенин (справа) за починкой планктонной сети на борту судна «Московский университет» в 1974 г.

Первый успех окрыляет. Н.Н. Марфенин начал работать над планированием нового рейса. На этот раз было запланировано изучение беспозвоночных коралловых сообществ. Рейс состоялся в 1980 г. на судне Московского университета «Академик Петровский». Как это часто бывает, инициатор рейса – Н.Н. Марфенин – не смог принять в нем участие (к моменту начала рейса он был в научной командировке в Австралии). Начальником рейса стал другой молодой сотрудник кафедры А.В. Смуров, в нем участвовали В.Н. Горячев, Г.Б. Зевина, О.И. Малютин, Г.П. Салькова, А.В. Чесунов, С.В. Галкин (тогда еще студент) и сотрудники других кафедр факультета – В.В. Бураков, В.Н. Кашо и легендарный «Кол Иванов» (под этим именем всей стране был известен опытнейший водолаз – научный сотрудник Института биологии моря Дальневосточного научного центра Н.А. Иванов). Работы проводились на рифах Красного моря и в Индийском океане на Мальдивских островах. В этом рейсе был собран большой научный и учебный материал, пополнивший коллекцию учебного музея кафедры. С кораллового рейса 1980 г. на кафедре начались планомерные исследования с применением водолазной техники. Конечно, на кафедре с морской проблематикой, акваланг стал необходимой техникой много раньше, но все же энтузиастов водолазного дела было немного (таким энтузиастом была, например, Г.П. Салькова). После 1980 гг. исследования с применением водолазной техники вошли в повседневную жизнь кафедры, причем не только на теплых морях, но и на Белом море. Это необычайно расширило как научные, так и учебные возможности кафедры. В 1980-е годы состоялось еще два кафедральных рейса под руководством другого ученика профессора К.В. Беклемишева – научного сотрудника О.И. Малютина.

Сотрудники кафедры В.И. Васильев (слева) и Р.Я. Маргулис на борту судна «Московский университет» у берегов Гренландии в 1974 г.

В 1960-1980-е гг. для кафедры много значил профессор Владимир Александрович Свешников. В.А. Свешников занимался личиночным развитием и систематикой полихет, экологией морских беспозвоночных. На кафедре он вел раздел Большого практикума «Черви», обучал студентов микротехнике и основам биологического рисунка. В.А. Свешников был сыном художника, и сам прекрасно рисовал. Его уроки биологического рисунка научили несколько поколений выпускников кафедры делать профессиональные иллюстрации к научным работам. Значение этих уроков трудно переоценить, ведь в зоологических работах точные и ясные изображение животных играют и будут играть первостепенную роль. В.А. Свешников читал на кафедре курсы эмбриологии беспозвоночных, а в отдельные годы – и общий курс зоологии беспозвоночных для студентов-первокурсников.

В.А. Свешников был очень красивым человеком. Он обладал изысканными манерами, держался с большим достоинством, имел импозантную, если можно так выразиться, «оперную» внешность. Казалось, вот сейчас он откроет рот и польется какая-нибудь оперная ария. В.А. Свешников красиво говорил, обладал изящным почерком, был утонченным знатоком искусства. Он был любимцем студентов (а уж тем более, студенток).

Лаборант А.Б. Цетлин собирает материал во время рейса на судне «Академик Петровский» в Красном море в 1980 г.

В.А. Свешников прошел войну, видел кровь и смерть, гибель близких друзей, сам был тяжело ранен. Несмотря на это, он остался человеком тонкой и ранимой души. Он не переносил хамства, склок и интриг. Как квалифицированный зоолог, прекрасный лектор, к тому же фронтовик и член КПСС, В.А. Свешников мог быть претендентом на заведование кафедрой и, несомненно, был бы хорошим заведующим. Увы, обстановка на кафедре (а Т.И. Попова вовсе не спешила расстаться с постом «исполняющей обязанности», и руководство факультета ее в этом поддерживало) заставила В.А. Свешникова принять предложение его друга, академика В.Е. Соколова и перейти на работу в Институт эволюционной морфологии и экологии животных имени А.Н. Северцова. Там В.А. Свешников возглавил лабораторию, которой до него заведовал выдающийся зоолог Д.М. Федотов. Несмотря на то, что последние годы работы В.А. Свешникова на кафедре отнюдь не были для него безоблачными, он до конца жизни относился к кафедре как к alma mater, и не порывал с ней научных и педагогических связей. Многие выпускники кафедры стали сотрудниками лаборатории В.А. Свешникова, да и по сей день почти весь штат этой лаборатории (ныне ей руководит выпускник кафедры Т.А. Бритаев) состоит из выпускников кафедры.

Профессор Владимир Александрович Свешников (1925–1999)

Жизнь кафедры 1970-1980-х годов невозможно представить без двух замечательных женщин – Г.Б. Зевиной и Р.К. Пастернак. Обе они были ученицами Л.А. Зенкевича, работали вместе с ним долгие годы. Доктор биологических наук, старший научный сотрудник Галина Бенциа-новна Зевина была мировым авторитетом в области систематики усоногих ракообразных, ведущим специалистом в области экологии морских обрастаний, выдающимся знатоком морской фауны. Особенно велика роль Г.Б. Зевиной в работе со студентами. Г.Б. Зевина много ездила в экспедиции на Дальний Восток, Черное и Каспийское моря, и всегда ее сопровождали студенты. Она начинала работать со студентами с 1-го курса, и многие из тех, кто на младших курсах работал с Г.Б. Зевиной, стали известными зоологами. Среди нынешних профессоров кафедры учеником Г.Б. Зевиной является проф. А.В. Чесунов, множество ее учеников – кандидатов и докторов наук – работают в институтах Академии наук.

Доцент Розалия Константиновна Пастернак защитила диссертацию по биологии двустворчатого моллюска-древоточца Teredo, занималась систематикой морских ракообразных Tanaidacea. Много лет она вела морскую практику для студентов кафедры на Беломорской биостанции. Под ее руководством студенты изучали основы морской зоологии, учились тралить, разбирать пробы, осваивали систематику морских беспозвоночных. Р.К. Пастернак читала лекции по морской фауне. Много лет Р.К. Пастернак была секретарем кафедры по учебным вопросам и, по существу, – главным организатором учебного процесса. Для студентов не было лучшего защитника их интересов, чем Р.К. Пастернак. Она была очень демократична, прекрасно разбиралась в психологии молодежи, наконец, просто была очень доброй женщиной. Она любила студентов, как своих детей, и студенты платили ей такой же искренней любовью. За годы учебы студенты сталкиваются с несколькими десятками преподавателей по различным дисциплинам, но, будем откровенны, хорошая память сохраняется далеко не обо всех. О Р.К. Пастернак все говорят с любовью и благодарностью.

Г.Б. Зевина отбирает пробы с пластин с обрастаниями на Японском море (1960-е годы)

Морские беспозвоночные, а особенно, головоногие моллюски – осьминоги, кальмары и каракатицы – были объектом восторженной и горячей любви сотрудницы кафедры Галины Павловны Сальковой. Эта веселая, обаятельная и энергичная женщина, тем не менее, обладала мистическим «даром» привлекать к себе разнообразные несчастья. Причем таинственные неудачи преследовал не только саму Г.П. Салькову, но и тех, кто оказывался рядом с этой «роковой женщиной». Невозможно рассказать обо всех проявлениях этого странного дара. Как-то, в конце 1960-х годов, аспирантка Г.П. Салькова была на Дальнем Востоке, где изучала головоногих моллюсков. Чтобы собрать материал, необходимо было провести траление на глубине около 200 м, а для этого требовалось хороню оборудованное рыболовное судно.

Доктор биологических наук Галина Бенциановна Зевина (1926–2002)

Г.П. Салькова (слева) и Р.К. Пастернак во время учебного траления на Белом море в 1978 г. За спиной Р.К. Пастернак стоит студент Ю.И. Кантор (ныне доктор биологических наук, ведущий научный сотрудник Института проблем экологии и эволюции)

В те годы любой выход в море требовал разрешения руководства рыболовецкого хозяйства и, главное, – пограничных властей. Получить такое разрешение было непросто, и, кроме того, все эти согласования требовали времени. Г.П. Салькова обратилась к капитану одного из рыболовецких судов Южного Приморья с просьбой выйти в море и провести для нее «всего одно траление», не ставя никого в известность. Разумеется, это было грубым нарушением существовавших правил, которое грозило суровым наказанием, но разве мог старый «морской волк» (а капитану оставалось всего полгода до пенсии) устоять перед обаятельной голубоглазой блондинкой. Судно вышло в море, началось траление, но когда трал вышел из воды и повис на стреле, все с ужасом увидели, что он наполнен множеством осьминогов, облепивших со всех сторон огромную рогатую морскую мину, лежавшую на дне со времен второй мировой войны. Что было делать? Пришлось раскрыть инкогнито, выйти в эфир, вызвать саперов и пограничников. Ревя сиренами, судно с болтающимся на стреле страшным грузом подошло к берегу. Команда бросилась врассыпную, опустел порт и прибрежный поселок, и только маленькая женская фигурка с двумя ведрами, полными осьминогов и каракатиц (Г.П. Салькова не оставила бы их в трале даже если бы там был десяток рогатых мин), медленно двигалась по обезлюдевшей улице. Многие экспонаты Большого практикума (осьминоги и каракатицы, опасные медузы-крестовики, жгучие гидрокораллы-миллепориды, ядовитая морская звезда-акантастер и др.) попали в коллекцию кафедры в результате непредсказуемых эскапад Г.П. Сальковой.

А.А. Львова (впоследствии доцент кафедры) на Учинском водохранилище. 1950-е годы

Прошли годы, но и сейчас, когда пишутся эти строки, руководитель Большого практикума кафедры старший преподаватель Г.П. Салькова заражает студентов своей восторженной любовью к кораллам, моллюскам, червям и другим обитателям моря.

Доцент Нелли Михайловна Шалаева

В 1970-е годы большой любовью студентов пользовалась старший преподаватель Ольга Ильинична Чибисова. Она читала на кафедре курс протозоологии и вела раздел большого практикума по простейшим. Это был необыкновенно эрудированный преподаватель, студенты на ее лекциях постоянно чувствовали себя на переднем крае науки. О.И. Чибисова руководила школьным зоологическим кружком на кафедре. Многие будущие зоологи впервые появились на кафедре в 11-12-летнем возрасте как члены школьного кружка.

Доцент Александра Александровна Львова проводила на кафедре занятия по фауне пресных вод и летнюю практику по пресноводным беспозвоночным. На летней практике А. А. Львова применяла своеобразный педагогический прием. Студенческая группа под ее руководством занималась исследованием ранее неизвестной фауны озер в окрестностях Беломорской биостанции МГУ и на время практики превращалась в лабораторию, в которой один становился специалистом по коловраткам, другой по ветвистоусым рачкам, третий специализировался на изучении фауны личинок поденок и т. д. Работа такой временной студенческой лаборатории была весьма эффективной, и фауна озер оказалась изучена с такой полнотой, которая редко достигается даже в работах искушенных профессионалов. Еще важнее было то, что некоторые студенты так увлеклись своей временной специализацией, что на всю жизнь связали судьбу с изучением фауны и экологии пресных вод.

Доцент Нелли Михайловна Шалаева была пионером паразитологических исследований и преподавания гельминтологии на кафедре в послевоенные годы. Сразу же по окончании кафедры в 1953 г. она начала работать над созданием практикума по паразитологии. Многие годы Н.М. Шалаева выезжала в гельминтологические экспедиции в различные уголки страны. Большая коллекция препаратов, собранная в этих экспедициях, стала основой для курса гельминтологии, который Н.М. Шалаева (наряду со многими другими лекционными и практическими курсами) многие десятилетия читает на кафедре. Н.М. Шалаева – большой патриот кафедры и биологического факультета МГУ. Энергия, страсть и стальная воля этой маленькой женщины, ее умение убеждать не один раз сыграли решающую роль в тех сложных ситуациях, в которых кафедра оказывалась на протяжении своей истории во второй половине XX века.

Одна из таких непростых ситуаций сложилась и в конце 1970-х годов. Несмотря на то, что кафедра вела активную научную и педагогическую деятельность, длительное отсутствие авторитетного руководителя сильно ослабило ее позиции на факультете. У кафедры стали отбирать помещения, ставки, а в кулуарах факультета все более настойчиво стал обсуждаться вопрос о присоединении кафедры зоологии беспозвоночных к какой-нибудь другой кафедре. В такой ситуации спасти кафедру мог только приход на пост заведующего авторитетного ученого, имеющего вес и в научных, и в административных кругах. Сотрудники кафедры обратились к известному зоологу академику М.С. Гилярову с просьбой возглавить кафедру.

М.С. Гиляров произносит речь по случаю награждения его Золотой медалью Итальянского энтомологического общества (Неаполь, 1963 г.)

Это был выдающийся советский ученый, занимавший к тому времени высокий пост академика-секретаря Отделения общей биологии Академии наук СССР. В то же время М.С. Гиляров был одним из наиболее авторитетных отечественных биологов, известный во всем мире как основатель нового направления биологической науки – почвенной зоологии. М.С. Гилярову хватало постов и нагрузок и в Академии наук, и в других учебных и научных заведениях. Убедить его взять на себя еще одну нагрузку – заведование кафедрой в Московском университете – было не так легко, тем более, что и общая обстановка на биологическом факультете МГУ в тот период была очень непростой. Н.М. Шалаева добилась приема у ректора МГУ академика Р.В. Хохлова (к сожалению, он вскоре трагически погиб в горах Памира) и со свойственной ей страстностью убедила его лично обратиться к М.С. Гилярову с просьбой возглавить кафедру. Просьба ректора подействовала, М.С. Гиляров дал свое согласие и в 1978 г. был назначен на пост заведующего кафедрой зоологии беспозвоночных.

Академик Меркурий Сергеевич Гиляров происходил из семьи потомственных киевских интеллигентов и был человеком исключительной, если можно так выразиться, «старорежимной» порядочности. Эта порядочность – генетическая черта российских интеллигентов, которая часто приводила их в застенки и при царе, и при большевиках. Не избежали этой участи и члены известной в Киеве семьи Гиляровых. Дед М.С. Гилярова – профессор А.Н. Гиляров читал лекции по философии в Киевском университете. Ему посвящена глава «Здесь живет никто» в автобиографической повести К.Г. Паустовского «Беспокойная юность». Отец М.С. Гилярова – известный искусствовед С.А. Гиляров, хранитель Музея западного и восточного искусства в Киеве – совершил выдающееся искусствоведческое открытие. Он обнаружил в Киеве произведение знаменитого художника эпохи Возрождения Лукаса Кранаха – диптих «Адам и Ева». Огромная доска (высотой в человеческий рост) была найдена под лестницей Троицкой церкви и вместе с другими иконами перевезена в Киевско-Печерскую лавру. С.А. Гилярова пригласили посмотреть, нет ли среди этих икон чего-либо стоящего. С.А. Гиляров не мог поверить своим глазам: по всем признакам перед ним была никому ранее не известная работа гениального мастера! Это была сенсация! Об этом замечательном открытии в 1929 г. была даже написана небольшая книга. Увы, Советское правительство посчитало возможным продать этот образец «буржуазного искусства» за рубеж (так собирались средства на сталинскую индустриализацию). Протесты, телеграммы в инстанции, – ничто не помогло, диптих (а это – монументальная картина высотой в человеческий рост) был продан за границу (сейчас он хранится в одном из музеев Калифорнии), а сам С.А. Гиляров оказался в тюрьме. После войны отец М.С. Гилярова снова был арестован, и чтобы не испортить жизнь сыну, принял мученическую смерть – он сознательно уморил себя голодом в тюрьме еще до суда (в этом случае, сын мог указывать в анкетах, что отец просто умер).

Можно только удивляться, как с такой наследственностью М.С. Гиляров сумел сделать блестящую карьеру в советской науке. Очевидно, сказались и большой талант, гигантское трудолюбие, и в то же время дипломатичность, уважительное отношение к людям, удачно сложившиеся обстоятельства. Однако жизнь самого М.С. Гилярова, конечно, тоже не была безоблачной. К моменту прихода на кафедру М.С. Гиляров занимал высокий пост академика-секретаря Отделения общей биологии Академии наук СССР. По-существу, он был руководителем обширного сектора советской науки, включавшего около двух десятков институтов и других научных организаций. Казалось бы, его положение как признанного классика науки, одновременно занимавшего высокий административный пост, гарантировало его от преследований и нападок. Но как раз к 1978 г. относится странная история, которую досужие острословы назвали «мамаево побоище».

Академик-секретарь Отделения общей биологии АН СССР Меркурий Сергеевич Гиляров (1912–1985)

У крупного ученого, как правило, бывает много учеников. Не все из них сами становятся большими учеными, но подавляющее большинство на всю жизнь сохраняют благодарное отношение к учителю. Однако в большой семье не бывает без урода. Иногда среди учеников выдающегося ученого и большого человека попадаются иудушки, мелкие душонки, готовые украсть идеи и результаты своего учителя и выдать их за свои, предать его в погоне за престижем, властью, высокими административными постами. М.С. Гиляров возглавлял лабораторию почвенной зоологии в Институте эволюционной экологии и морфологии животных им. А.Н. Северцова. Один из учеников М.С. Гилярова, работавший в этом институте, ставший к тому времени доктором наук и проявлявший попытки делать административную карьеру, вдруг написал на своего учителя письмо-донос, ни много, ни мало, как прямо в ЦК КПСС. В письме он обвинил академика-секретаря АН СССР (а назначение на этот пост обязательно проходило через ЦК КПСС, хотя М.С. Гиляров и был беспартийным) в плагиате. В этом письме говорилось, что в опубликованном под редакцией М.С. Гилярова фундаментальном «Определителе обитающих в почве личинок насекомых», который вышел из печати в 1964 г. (т. е. за 14 лет до описываемых событий!), есть заимствования. Речь шла о том, что для определения некоторых групп насекомых взяты за основу ключи, опубликованные в трудах иностранных коллег. Ключи эти были переработаны и дополнены применительно к новым находкам, все соответствующие ссылки сделаны, и вообще, это абсолютно нормальная практика (а иначе, – зачем же пишутся научные труды, если их никто не будет использовать). Специалистам было очевидно, что аргументы этого письма были совершенно необоснованными и попросту смехотворными, но письмо и не предназначалось для специалистов. В отделе науки ЦК КПСС делу был дан ход, оно абсолютно серьезно обсуждалось в Институте эволюционной морфологии и экологии животных и в президиуме Академии наук. Внимательно следили за перипетиями этой истории и на биологическом факультете МГУ.

Для людей, не знакомых с тем, как тогда решались вопросы в административно-партийном аппарате, все это выглядело абсолютно непонятным и бесцельным. Но цель, скорее всего, была. Нетрудно догадаться, что пост академика-секретаря Отделения общей биологии АН СССР, который занимал М.С. Гиляров, понадобился для какого-то важного лица, и таким образом М.С. Гилярову намекнули, что пора этот пост освободить. Насколько же чиста была репутация М.С. Гилярова, если для атаки на него не смогли найти ничего более существенного! Если бы М.С. Гиляров «добровольно» написал заявление с просьбой освободить его от поста академика-секретаря («по состоянию здоровья» или по другой благовидной причине), все дело было бы моментально закрыто. В то время так обычно и делали все, попадавшие в похожие ситуации. Но М.С. Гиляров не захотел понимать таких намеков и осмелился начать борьбу за свое доброе имя. Борьба эта отняла много сил и здоровья и у самого М.С. Гилярова, и у его сотрудников и учеников (за исключением автора клеветнического письма все они искренне поддерживали М.С. Гилярова). В поддержку М.С. Гилярова активно выступил ректор Московского университета академик А.А. Логунов. В итоге письмо было признано не соответствующим действительности, его автор (который, вероятно, рассчитывал, что в случае удачи всей этой грязной интриги, власть имущие отблагодарят его каким-нибудь повышением по службе) был вынужден уйти из института, и доброе имя М.С. Гилярова восстановлено. Можно только догадываться, сколько подобных испытаний пришлось перенести М.С. Гилярову на его жизненном пути.

На университетской кафедре, среди молодежи огромную роль играют не только научные заслуги, но и общая культура и нравственный облик ученого. М.С. Гиляров свободно говорил на нескольких европейских языках, блестяще знал историю и литературу, был тонким ценителем живописи. М.С. Гиляров читал лекции, да и просто разговаривал на прекрасном русском языке. Лекции он обычно читал негромко, как бы для себя, но тот, кто давал себе труд вслушаться в его речь, вдруг открывал неведомые богатства образного и живого русского языка. На лекциях М.С. Гилярова многие молодые люди впервые для себя слышали стихи полузапретных или полузабытых поэтов начала 20-го века 3. Гиппиус, М. Волошина, К. Бальмонта и др. Поразительно, но точно также, – негромко и с цитированием малоизвестных поэтов, – судя по воспоминаниям К.Г. Паустовского, читал лекции дед М.С. Гилярова – киевский философ А.Н. Гиляров. Студентам иногда казалось, что на кафедре каким-то чудом оказался российский профессор из серебряного века русской культуры, и было странно, что он пишет на доске, не употребляя «i» и твердый знак.

Занимая ряд высоких постов, М.С. Гиляров формально принадлежал к «номенклатуре» – руководящему слою советского общества, многие представители которого беззастенчиво использовало свое служебное положение для извлечения личных выгод для себя и своих семей. М.С. Гиляров был абсолютно чужд всего этого. Ни он сам, ни члены его семьи никогда не пользовались никакими привилегиями. В условиях очевидного морального разложения советского общества в начале 1980-х годов М.С. Гиляров был редким примером того, что можно многого добиться и в то же время остаться честным и порядочным человеком. Особенно важно это было видеть и знать молодым людям, которые в то время на каждом шагу сталкивались с проявлениями двойной морали, с тем, что все делается, благодаря связям, звонкам, женитьбе на дочках и племянницах высокопоставленных партийных бонз, «по знакомству», по принципу «ты мне – я тебе». Быть может, этот моральный урок М.С. Гилярова, был для молодежи не менее важен, чем его лекции и научные труды.

К началу 1980-х годов советское общество находилось в состоянии глубокого экономического, социального и политического кризиса. Экономика страны развивалась исключительно экстенсивным путем. Усиливалось технологическое отставание СССР от передовых стран. В результате этого снижалась производительность труда, и практически прекратился реальный рост экономики. Партийные органы требовали высоких показателей, а их не было. Страну захлестнул вал приписок, а статистические данные не отражали реального положения дел в экономике.

Советский Союз наращивал военные расходы, которые поглощали все большую и большую долю бюджета. Помимо прямых расходов на вооружение и содержание армии, огромные деньги выделялись на якобы мирные проекты, которые в действительности имели под собой далеко идущие милитаристские цели. Так, например, во второй половине 1970-х годов было затеяно колоссальное по затратам строительство Байкалоамурской железной дороги в районах восточной Сибири. Несмотря на казалось бы мирное назначение этой стройки, реальная цель этого проекта состояла в создании рокадной дороги для войны с гигантским Китаем, к которой готовилось потерявшее чувство реальности брежневское руководство, находившееся в состоянии острой политической конфронтации с бывшим союзником по социалистическому лагерю.

Вся экономическая жизнь страны планировалась сверху, и для решения самых простых вопросов (которые в нормальной экономике регулировались рыночными механизмами) требовались специальные постановления пленумов ЦК КПСС. Даже для того, чтобы улучшить качество и ассортимент чая, требовалось решение пленума Центрального комитета КПСС. И таких решений были сотни, они публиковались на первых страницах газет, но реальный эффект от таких решений был очень низким.

Почти по всей стране ощущался острый дефицит продуктов питания и предметов потребления. Исчезали из продажи то стиральные порошки, то зубная паста, то туалетная бумага, люди гонялись за спекулянтами в попытке купить приличную (т. е. импортную) одежду и обувь (поскольку качество советских товаров было недопустимо низким), в большинстве мест исчезли из свободной продажи мясо, масло, молоко и другие обычные продукты питания. В попытке обеспечить сносный уровень жизни хотя бы в столице страны «развитого социализма», советское руководство свозило продукты питания и промышленные товары в Москву. Но что было делать жителям других городов? Лишенные самого необходимого (а к началу 1980-х годов во многих регионах страны, по существу, действовала карточная система), они ехали в Москву, чтобы купить продовольствие и промышленные изделия, которых не было в других городах. В 1980-х годах это явление приняло повальный характер. «Колбасные» электрички, заполненные счастливцами с огромными сумками, набитыми продуктами питания, пахнущие мясом поезда дальнего следования, арендованные заводами и фабриками автобусы с трудящимися, приехавшими якобы на экскурсию, но проводившими время не в Третьяковской галерее, а в очередях в гастрономах и универсамах, – все это помнят москвичи, помнят и жители Курска, Ярославля, Саратова, да и сибиряки и дальневосточники. Москвичи проклинали несчастных приезжих, создававших очереди в магазинах, а жители периферии гигантской страны ненавидели «заевшихся» москвичей-колбасников. Как давно это было, и все же, – как недавно!

Вопреки краеугольной для коммунистического учения идеологии равенства в обществе нарастало социальное расслоение. Работники партийного и государственного аппарата (так называемая «номенклатура») пользовались многочисленными привилегиями. Правда, большинство «привилегий», которыми награждало советское государство своих особенно верных слуг, показалось бы нам сейчас смешными. В самом деле, ну что имел работник райкома партии или министерства по сравнению с рабочим или преподавателем? Продуктовые заказы с копченой колбасой – этим символом стола номенклатурного работника, совсем скромные по современным понятиям санатории и дома отдыха, лучшие, чем у других, но отнюдь не роскошные квартиры в многоэтажных домах и т. п. Что бы сказали об этих смешных подачках «новые русские», которые тратят на заграничные виллы и замки, роскошные яхты и самолеты, собственные футбольные команды и т. п. миллиарды долларов, поражая своей неслыханной расточительностью весь мир?

Особое раздражение у людей вызывали бесконечные потоки лжи, заполнявшей все средства информации. Невозможно было не видеть той громадной разницы, которая существовала между тем, о чем вещала партийная пропагандистская машина, и реальной жизнью. Советские газеты, радио и телевидение постоянно твердили об успехах в коммунистическом строительстве, росте уровня жизни советских людей, социалистическом соревновании и прочем, чего в реальной жизни не было, а своими глазами люди видели разваливающееся сельское хозяйство, нарастающий дефицит продуктов питания и промышленных товаров, повальное пьянство, прогулы и воровство на социалистическом производстве. Можно сказать, что к началу 1980-х годов в Советском Союзе диссидентами были все, только одни (таких было подавляющее большинство) были таковыми на кухне в своей квартире, а другие (отдельные героические личности) – открыто высказывали свою позицию и подвергались преследованиям. Официальной коммунистической пропаганде не верил никто. Не верило ей население, для которого она предназначалось. Не верили в нее и сами руководители партии, которые озвучивали эту пропаганду с высоких трибун. Не верили и откровенно смеялись над ней и высоколобые и циничные референты (в последующем они, в основном, и стали идеологами горбачевской перестройки), которые сочиняли эту пропаганду по заданию своих высокопоставленных партийных боссов. И уж, конечно, не верили в нее хорошо осведомленные о реальном состоянии дел в стране сотрудники КГБ, которые преследовали и сажали в лагеря тех, кто осмеливался открыто протестовать против этой пропаганды. Впавший на исходе 1970-х годов в старческий маразм генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев стал объектом насмешек и героем потешных анекдотов, которые ходили по всей стране. Неприятие официальной коммунистической идеологии практически всем населением страны и стало одной из главных причин той быстроты, с которой покатилось к своему концу «первое в мире социалистическое государство», едва только М.С. Горбачев провозгласил свой курс на «демократизацию и гласность» в середине 1980-х годов. Вот почему среди тех обломков, на которые с треском развалилась советская империя в 1991 г., можно найти весь спектр государственных устройств – от феодальных деспотий Средней Азии до откровенно националистических республик Прибалтики (в которых всем напоказ проходят парады бывших эсэсовцев), – нет среди них только стран, сохранивших верность ортодоксальной коммунистической идеологии.