Текст книги "Древний Восток и Азия"

Фригийские и лидийские одежды

Согласитесь, не так прост был Юлиан Отступник. Видимо, привлекательность его образа и истинность его слов ощущали многие, и о нем писали Г. Ибсен и Дм. Мережковский. Его образ вывел в своей картине голландский художник Гертген тот Синт Янс «Судьба праха Святого Иоанна Крестителя» (картина написана в гротескно-зловещей манере в 1484 г.).

И. Босх. Христос перед Пилатом

Самое парадоксальное то, что Юлиан, поклонник персидского культа, погиб в походе против персов, в который его вовлекло «тайное желание завоевать ту страну, которая дала ему его веру». Когда Иовиан сменил на посту главы Римской империи Юлиана Отступника (как уже сказано, тот был убит в битве с персами в 363 г. н. э.), ситуация стала иной. Христиане приободрились, язычники оплакивали кончину их верного защитника. Епископы старались повлиять на царя, склонив его к вере. После смерти Юлиана многие почитатели Митры были обвинены в неком мнимом заговоре и преданы смерти. И тут уж христиане вдоволь насладились местью. О том, что христиане вели себя в отношении древних религий самым варварским образом, говорит и такой факт. Когда в Риме префект Гракх пожелал принять крещение, он должен был представить свидетельство искренности христианской веры (377 г. н. э.). Тогда он сокрушил, разбил и разворотил одну из крипт с находившимися там статуями. Чтобы спасти хотя бы оставшиеся предметы культа, жрецы Митры замуровывали свои священные изображения. Язычники позакрывали свои капища и стали скрываться, кто куда мог. К чести правителя, он заявил, что никому не намерен делать зла, как бы кто и во что бы ни веровал. Философ Фемистий говорил, что Иовиан «остановил стремление людей к вражде», возникшее на религиозной почве, и предоставил каждому держаться того богопочтения, какого он захочет. Император ценил разум гораздо выше хитрости льстецов, над которыми он насмехался, говоря, что эти люди «явно чтут не Бога, а пурпур, и ничем не отличаются от Эврина, воды которого текут то в ту, то в другую, противную стороны».

Лука Джордано. Явление креста Константину

Представьте всю сложность и противоречивость складывавшейся в отношении христианства ситуации. Это было молодое учение. Старые поколения Римской империи были воспитаны в язычестве. Разумеется, люди всерьез давно не верили в старых богов. Но оставалось то, что называют привычкой или традицией. Языческие боги все еще выступали в почтенном облачении «веры отцов». Думаю, Диоклетиан стал с 303 г. н. э. преследовать христиан во многом потому, что видел в гонениях важное средство укрепления бюрократического аппарата империи (с помощью культа Юпитера). Таким же точно образом император Константин Великий (272–337 гг. н. э.), последний властитель империи, решил признать христианство из политических, а не из религиозных соображений (как орудие в схватке с Максенцием). А разве не так же российский Диоклетиан, Сталин, преследовавший христиан, воззвал к их помощи, когда смертельная опасность нависла над страной (и лично над ним)?! Ведь его обязательно вздернули бы на виселице германцы, если бы победили в той страшной войне!

Небесное знамение, явившееся Константину, начертанные на фоне креста слова: «In hoc signo vinces» («Сим знаком победишь»)

Правящий класс не сразу распознал те огромные политические преимущества, что были заложены в новой идеологии. Вначале среди последователей нового учения было больше людей бедных. Языческий философ Цельс не без оснований называл христианство верой грубых и необразованных людей (портных, ткачей, шерстобитов, служанок и т. д. и т. п.). Но некоторое время спустя среди почитателей этой веры появились и богачи: торговавшая багряницей Лидия, городской казначей Эраст, критский проконсул Сергий Павел, а затем и император Константин. Все указывало на то, что сильные мира сего уразумели его суть и поняли свою выгоду. Для прояснения позиции Константина обратимся к книге Буркхарда «Век Константина Великого»… Автор дает верную характеристику императору и мотивам его поведения. Достойно сожаления, хотя это и понятно, пишет он, что ни один церковный писатель, насколько известно (включая даже и путаника Евсевия), «не произнес ни одного нелестного слова в адрес Константина, агрессивного эгоиста, огромной заслугой которого стало то, что он распознал в христианстве силу мирового значения, соответственно этому пониманию и действуя. Легко представить себе счастье христиан, получивших наконец прочную защиту от гонителей, но спустя полторы тысячи лет вряд ли стоит поддаваться их тогдашнему настроению». В действительности же, монотеизм императора уходил корнями в мировоззрение Хлора, а не Христа. Хлор же воспринимал высшую сущность как бога солнца. Такая позиция, как мы полагаем, и сегодня понятна научной мысли. Ведь Солнце – творец жизни на Земле. Племянник Константина, Юлиан, говорил о связи Константина с особым культом Гелиоса.

О языческом оттенке взглядов императора говорят и монеты Константина, на которых изображен солнечный бог и написано soli invicto comiti (друг солнца). А вот монет с однозначно христианскими эмблемами пока не обнаружено. Если он в 312 г. узаконил христианство и даже присвоил армии эмблему, которую христиане считали своей (соединенные буквы Х и Р, начинающие имя Христа), то это говорит лишь об эксперименте, обязывавшем разве что к терпимости верований. Он скорее всего «считал Христа одним из богов, а приверженцы христианской веры для него ничуть (и ничем) не отличались от язычников». Так что рассказ Константина Евсевию о чуде, которое он увидел в небе (якобы император увидел в небесах крест с надписью «Сим победиши», а затем сам Христос явился ему во сне во время похода против Максенция), вряд ли может восприниматься серьезно. Христианин из него был, как мы бы сказали – аховый. При нем первые люди всех рангов, отмечает Марцеллин, «пылали ненасытной жаждой обогащения без всякого стеснения перед правдой и справедливостью». Константин впервые, как заметил историк, «дал открыть пасть своим приближенным»… А разве наш царь-батюшка, вроде «принявший православие», не так давно не дал открыть пасть приближенным?! Те открыли ненасытную пасть, да еще как! И вы думаете, что кто-то, кто в своем уме и трезвой памяти, поверит, что эти господа являются подлинными христианами?

Видимо, надо бы согласиться с оценкой Якова Буркхарда, который скажет: «Поведение Константина продолжает удивлять своей непоследовательностью; монограмму Христа он делает символом своего войска, на триумфальной арке в свою честь он стирает имя Юпитера, но в то же время на его монетах остаются старые боги, в частности, солнечный бог в качестве непобедимого товарища императора, и во всех более или менее серьезных ситуациях Константин ведет себя как истый язычник. Расхождение это скорее возросло, нежели уменьшилось в последние годы. Он стремился иметь хорошие отношения с обоими религиями и был достаточно силен, чтобы занимать двойственную позицию. Его эдикты о терпимости, из которых сохранился второй, изданный в Милане (313 г.), ничего нового, кроме свободы совести и вероисповедания, не дает; позднее объявляется о неограниченной свободе богослужений. Понятие государственной религии было таким образом уничтожено, пока христианство не подобрало сброшенную язычеством оболочку». Веры меняют обличье.

Рим также жил в состоянии межвременья и междуцарствия… Хотя его христианская община к тому времени по числу приверженцев была весьма многочисленна, но еще больше было сторонников языческой религии. Патриции, из которых и состоял сенат города, были верны религии предков. В зале заседаний сената стояла статуя Победы и алтарь, внешние символы старой религии. Вынесенные Констанцием, они были возвращены Юлианом Отступником и снова вынесены Грацианом. При Валентиниане II сенат обратился к цезарю с просьбой вернуть святыни на место. Тогдашний префект Рима, писатель Симмах, поддержал это прошение письмом, названным «потрясающей лебединой песней умирающей религии». Оно стоит того, чтобы привести хотя бы его отрывки. Он обратился к цезарю со словами: «Позвольте, умоляю вас, нам, старым людям, передать нашим потомкам то, что мы приняли в детском возрасте»; «Мы печемся о вечной славе и непреходящем вашем авторитете, чтобы будущие поколения не обнаружили в ваших деяниях ничего, что пришлось бы исправлять…»; «Если долгие годы укрепляют религию, то следует сохранить верность этим векам, надлежит идти по стопам наших предков, которые для собственного счастья шли вослед своим. Представьте, что сама Рома явилась здесь и обратилась к вам со… словами: «Достойные владыки, отцы отечества, отнеситесь с уважением к моим годам, до которых мне дал дожить обряд богопочитания, и дайте мне выполнять службу, доверенную дедами – у меня нет оснований ее стыдиться… эта вера расширила мои права на весь мир, эти святыни отогнали Ганнибала от стен, галлов – от Капитолия»». Но ход истории был уже необратим, как и смена религиозных знамен.

Дж. Пиранези. Первый христианский храм Сан Джованни ин Латерано

И все-таки отдадим должное Константину Великому… После того как накануне похода против Максенция ему явилось видение в виде креста в небе с надписью «Сим победиши», когда он увидел во сне распятого на кресте Христа (было это в действительности или нет, не так уж и важно), а за этим знамением последовала его победа, он почувствовал специфику складывавшейся тогда в мире идейно-религиозной ситуации. От старой веры Рим уходил, а к новой, конечно, еще не пришел. Что должен делать политик в подобном положении?

Он должен делать вид, что поклоняется как тем, так и другим богам одновременно. И он активно начинает возводить храмы, включая первый из них – Сан Джованни ин Латерано (собор, носящий имя Иоанна Предтечи). Константин воздвиг его в 319 г. как частное лицо на принадлежавшей ему земле и на личные средства. Место его возведения также говорит о многом – храм этот создавался на самой окраине города, возле аврелиановой стены, являвшейся границей Рима. Ясно, что Константин не хотел нарушать традиции и вызывать недовольство сената, располагая храм в самом центре, рядом с храмами древних языческих богов. Впрочем, он оставался язычником до последних дней, приняв крещение только на смертном одре. В храме и сейчас находится папская капелла, к которой ведут 28 ступеней так называемой святой лестницы (scala santa); по ней Христос якобы поднялся к Пилату.

Если не точно такая, то схожая ситуация сложилась в России на рубеже тысячелетий (с некоторыми поправками, разумеется). От старой веры мы вроде бы ушли (хотя кто знает), а к «новой старой вере» по-настоящему еще и не обратились. У одних реформаторов (как и у их вороватого, мерзкого и тупого окружения) недостало ни ума, ни сил, чтобы понять схожесть положений одной и другой великих империй. Новый властитель, судя по всему, обладает гораздо большими интеллектуальными способностями и некими нравственными устоями, а, главное, другой философией. Он не считает нужным и правильным уничтожать прошлое великой страны. Возможно, поэтому, подобно Константину, совмещает символы – Христа, звезду, серп и молот на флаге Красной армии и георгиевский стяг на военных кораблях. И это трезвая, очень верная позиция. Правда, куда труднее сочетать интересы различных социальных слоев.

Голова колосса императора Константина из базилики Максенция

Укажем на космополитический или, точнее, на вселенский характер движения христиан… Один из апологетов христианства, автор «Письма к Диогнету» (II в. н. э.) писал: «Христиане не разнятся от других людей ни страной, ни языком, ни житейскими обычаями. Они не населяют где-либо особых городов, не употребляют какого-либо особенного наречия и ведут жизнь, ничем не отличную от других. Но обитая в греческих и варварских городах, где кому досталось, и следуя обычаю местных жителей в одежде, пище и во всем прочем, они представляют удивительный и поистине невероятный образ жизни. Живут они в своем отечестве, но как пришельцы. Для них всякая чужбина отечество, и всякое отечество – чужбина». Они во плоти, однако живут не по плоти. Находятся на земле, но граждане небесные. Повинуются существующим законам, но жизнью превосходят самые законы. Они любят всех, но всеми бывают преследуемы, их не знают, но осуждают; их убивают, но они оживотворяются. Они бедны, однако всех обогащают. Всего они лишены, но во всем изобилуют. Словом сказать: «что в теле душа, то в мире христиане». Душа распростерта по всем членам тела, а христиане по всем городам мира. Душа заключена в теле, но сама держит тело; так и христиане, заключенные в мире, как бы в темнице, сами сохраняют мир. Душа, хотя обитает в теле, но бестелесна, и христиане живут в мире, но не от мира. «Бог сам указал христианам место, – вещает апологет, – которое и останется за ними».

Думается, по причине вселенскости Христа и христианство следует рассматривать шире – как экуменическое движение, как явление трансцендентное, охватившее все народы, слои общества, все нации и мир. Знаменательно, что первой землей обетованной христианства стали Египет и Сирия. Первый в мире христианский монастырь основан в Верхнем Египте св. Пахомием Великим (292–348 гг.). По преданию, первым стал обращать в христианство египтян евангелист Марк. Будучи иудеем по происхождению, он присоединился к христианам еще юношей, став ближайшим учеником апостола Петра. Согласно коптской традиции, первым египтянином, которого св. Марк обратил в христианство, был сапожник Анианус. Марк основал христианские общины в Александрии. Он назначал епископов, а в дальнейшем якобы принял мученическую смерть, выступая с проповедью (63 г. н. э.) во время Христианской Пасхи, которая совпала с языческим праздником в честь бога Сераписа.

В Сирии христианские общины существовали уже в I в. н. э. Ученые отмечают, что они были засвидетельствованы в Тире, Сидоне, Птолемаиде, Дамаске, Триполисе, Антиохии. Видимо, это соответствует действительности. Хотя предания о переписке эдесского царя Абгара с Иисусом, о миссионерской деятельности в Эдессе христианского апостола Павла, легенды о том, что уже с I в. н. э. Эдесса была целиком христианской, вряд ли следует признать достоверными. Но факт существования христианской общины в Эдессе вероятен. Вначале это учение вырастало в иудейской среде, но затем, после разрыва с ортодоксальным иудейством, оно стало быстро распространяться среди сирийских язычников. В Антиохии создаются первые сообщества христиан неиудейского происхождения. Представление о темпах роста и распространения христианства дает хотя бы список участников Никейского собора (325 г. н. э.), где Сирию представляли епископы Тира, Сидона, Триполиса, Берита, Антарада, Панеады, Антиохии, Селевкии, Гиераполя, Самосаты, Эмессы, Пальмиры и т. д.

Вл. Боровиковский. Св. Марк Евангелист

По свидетельству Лукиана, христианские общины были тесно спаяны. Если кто-то из ее членов подвергался преследованиям, им оказывалась помощь. В тюрьму богатые члены братства передавали продукты, деньги. При необходимости подкупали и охрану. Иные из них были людьми верующими, но верующими в сугубо конкретное, что приносило пользу и благо их клану. На это важное обстоятельство в «Записке от неученых к ученым» указал и «московский Сократ» Н. Ф. Федоров… Говоря о причинах небратского, неродственного (то есть немирного) состояния мира и о средствах к восстановлению родства народов, он, в частности о евреях, писал: «Еврейский народ от переворота, который должен был обнять и небо, и землю, ожидал блага только для своего племени и зла для всех других народов. Иудейство в самую идею будущего блаженства праведников (т. е. иудеев) вносило как необходимую составную часть наказание язычников; утешением Израилю служило не всеобщее воскресение, а страшный суд и наказание тех, кого он считал своими врагами; тогда как весь смысл христианства заключается именно во всеобщем воскресении; страшный же суд есть только угроза для младенчествующего еще человечества…» Оно, иудейство, провоцирует людей на восстание, порождает и подталкивает лучших сынов к мессианству, а затем подло и коварно «казнит их, продолжая считать себя невинным». Так же поступил Синедрион и с Христом: осудив его на казнь, он всю вину взвалил на Пилата.

Как уже говорилось, среди христиан появились не только бедные и обездоленные, рабы и рабыни, но и люди знатные, достаточно обеспеченные. И все же наиболее привлекательным это учение стало для бедняков. Им импонировали проповеди мессианизма, эсхатологические речи о близкой гибели миропорядка и Римской империи. Отсюда мечты о равенстве всех перед богом, о реализации равенства в жизни членов общин, о царстве добра и социальной справедливости, разного рода пророчества о создании тысячелетнего царства божьего (на развалинах Рима). Понятно, что по мере появления в церкви людей состоятельных (и даже власти) стало меняться и христианство. Документы говорят, что некоторые римляне стали разделять учение (один ветеран римской армии в IV в. завещал половину своего имущества Святой церкви). Христианство все более становится склонным к примирению с Империей и, разумеется, к оправданию существующего строя. Хотя были и еретические движения.

Ведь для многих гордых и мятежных натур многое все же оставалось неприемлемым в религии и идеологии христианства. Прежде всего, неприемлема та рабская философия покорности, что широчайшим потоком изливается со страниц Библии на головы адептов христианского учения… «Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно богу, если кто, помышляя о боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно богу» (I Петр. 2: 18–21). Конечно же, угодно, но лишь богу господ, а не богу угнетенных и эксплуатируемых! Не менее позорно и гнусно звучат евангельские проповеди типа «любите врагов ваших» (Мф. 5: 44; Лк. 6: 27), как и «толстовское» требование, высказанное ничтожными, трусливыми душонками (Рим. 12: 14): «Благословляйте гонителей ваших, благословляйте, а не проклинайте». Эта религия поощряет убийц и тиранов! Нам ближе лозунг: «Казните врагов ваших!», или: «Гонителей ваших загоните в ад (в самую его преисподню), откуда те не выйдут никогда!» Собственно, примерно таким же образом вели себя на протяжении веков все религии и властители мира. Хотя подчеркну, ислам требует наказания и мести лишь для тех, кто нанес тебе страшное оскорбление.

Л. Шестов (Иегуда Лейба Шварцман) пишет: «Говорят, что философии истории положил начало Блаженный Августин. Говорят, что философия истории есть уже и в Ветхом Завете, который и послужил св. Августину образцом для его размышлений о судьбах человечества. В Ветхом Завете не только рассказывается, но и объясняется судьба еврейского народа, – а это ведь и есть философия истории. Последнее утверждение с первого взгляда кажется очень похожим на правду. Но, по-моему, вся беда наша, что у нас накопилось очень большое количество суждений, похожих на правду». Философ утверждает, что в Ветхом Завете «рассказана и объяснена судьба еврейского народа» (как они жили в Египте, бежали, странствовали 40 лет, пришли в обетованную землю). Звучит скрытая апология иудейского племени как народа глубокого смысла. Ему уготовано особое предназначение в истории: «Бог избрал, рассказывается в Библии, еврейский народ для осуществления своей великой цели. И об этом поведал людям устами своих пророков. Но разве это дает право нам сказать: Бог избирает каждый народ для какой-нибудь цели и в свои замыслы посвящает историков и философов, как преемников древних пророков?» Не Бог, а сама История избирает народ для некой особой цели. И задача историков – узреть в мерцании будущего эту цель.

Г. Доре. Укрощение бури Христом (цель религии)

Да и роль иудеев в явлении христианства неоднозначна. Они распяли Христа (толпа у Голгофы), но потом многие из них все же осознали тяжесть содеянного («кровь Его на нас и на детях наших»). Поэтому частично прав был Вл. Соловьев, обратив внимание на то, что иудеями ведь были не только те, кто обрек Его на смерть, но и те три тысячи, а потом пять тысяч человек, что после проповеди апостола Павла крестились, составив первоначальную христианскую церковь. «К одному и тому же народу принадлежали и Иуда, предавший Христа на распятие, и Петр и Андрей, сами распятые за Христа. Иудей был Фома, не верующий в Воскресение, – подчеркивал Вл. Соловьев, – и не перестал быть иудеем Фома, уверовавший в Воскресшего и сказавший Ему: Господь мой и Бог мой! Иудей был Савл, жесточайший гонитель христиан, и иудеем из иудеев оставался Павел, гонимый за христианство и «паче всех потрудившийся» для него. И что больше и важнее всего, Он и Сам, преданный и убитый иудеями Богочеловек Христос, Он Сам, по плоти и душе человеческой, был чистейшим иудеем». Подобные слова дали иным основание и вовсе повязать христианство иудейством. С годами в науке даже возник термин «иудео-христиане», используемый для обозначения раннего христианства. Хотя уже в самой этимологии этих слов скрывается подсказка, требующая очень четкого разграничения темы ХРИСТА и ИУДЫ!

Рембрандт. Апостол Павел. Вена

Дело даже не в том, кто и где обитал в начале христианской эры. Важнее подчеркнуть тот факт, что иудеи сразу поставили себя в положение непримиримых и яростных противников христианства! Они и религию воспринимали совершенно в ином духе, чем этого требовало христианство в его идеале. Ранее мы подробно говорили о тех началах, что сформировали иудейский народ. Жизнь его была нелегка, хотя древний мир, как вы убедились, вообще весь был пронизан жестокостью и насилием. Поэтому в христианстве люди хотели увидеть то, чего они доселе не видели вокруг себя, – любовь. Но религия евреев была окрашена в довольно мрачные тона. Английский философ лорд Шефтсбери (1671–1713) в «Письме об энтузиазме» заметил по поводу евреев (да и папистов): «Евреи, конечно, были весьма мрачным народом и ни в чем не потерпели бы насмешек, тем более что касается каких бы то ни было религиозных догматов и мнений. На религию они смотрели глазами угрюмыми, и единственным средством, которое они могли прописывать в наказание за все, что напоминало новое откровение, было – вешать. Высший довод был – «Распни его, распни его!» Но при всей закоренелой злобе против нашего спасителя и апостолов его, если бы им пришла на ум затея исполнить такие кукольные пьесы в знак презрения к ним, какие теперь паписты исполняют в его честь, то я склонен думать, что они (то есть евреи. – Ред.), по всей видимости, причинили бы нашей религии больший вред, нежели всей своей изобретательной суровостью. Думаю, что наш великий и ученый апостол (Павел. – Ред.) меньше выиграл от терпеливого обращения с ним его афинских противников, чем от ненависти и отвратительного духа иудейских городов, более всего преследовавших его. Он не столько воспользовался добротой и порядочностью своих римских судей, сколько нетерпимостью синагоги и бешеной ненавистью первосвященников своего народа».

Позволю обратить ваше внимание только на один случай, хотя и весьма характерный. В жестокой войне между Византией и Ираном иудеи поддержали Иран, что было вообще-то понятно, ибо тогда Византии принадлежал Иерусалим. Потому когда иранский полководец Шахрбараз осадил Иерусалим (614 г. н. э.), евреи выступили на его стороне: это полностью отвечало их интересам. Трудно воспринять другое. Далее в хронике говорится: «Иудеи же, из-за своей вражды, покупали их (христиан) по дешевой цене и… убивали их». Российский историк отмечает: «Покупать у иранских воинов пленных христиан не для того, чтобы использовать их в качестве рабов, но для того, чтобы испытать наслаждение, убивая их, – это в самом деле нечто беспримерное даже в истории крайних проявлений религиозной вражды. Важно добавить, что сведения об этих (страшных) событиях содержатся также и в византийских хрониках, и в хронике верующего еврея Григория Бар-Гебрея, что писал о поведении своих собратьев в византийско-иранской войне: «Евреи покупали христианских узников… и со злостью убивали их»». Подобная ненависть через шесть веков после смерти Христа к последователям его учения должна иметь под собой какие-то веские основания.

Г. Доре. Пророк Илия умерщвляет пророков Ваала

Евреи, почитая Христа, разумеется, молятся и призывают своего Иегову. Иные из них – дети лжепророка. Мы никоим образом не хотим (да и не имеем права) представлять на арене бытия какой-то отдельный народ в маске всемирного злодея. К тому же во всяком народе (кто бы он ни был) есть как гении добра, так и гении зла… Это же можно сказать о евреях, в которых одновременно, хотя и в разных особях, уживается Сын Божий и Антихрист. Вл. Соловьев как-то сказал, что в Откровении Иоанна Богослова приведен образ лжепророка и указано его назначение – «морочить людей в пользу антихриста». У Иоанна сказано: «Я обратился, чтобы увидеть, чей (это) голос, говоривший со мною; и, обратившись, увидел семь золотых светильников (Семисвечник – древняя реликвия иудеев). И, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир (одеяние еврейских первосвященников и царей) и по персям опоясанного золотым поясом: глава его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи его – как пламень огненный… Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лицо Его – как солнце, сияющее в силе своей. И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь первый и последний. И живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти».

Ф. А. Моллер. Апостол Иоанн Богослов, проповедующий на о. Патмос

В заключение следует сказать все же о том, когда вера в Единого Бога восторжествовала окончательно в Древнем Израиле… Но мнения и тут расходятся. Одни ученые считают, что политеизм (многобожие) исчез уже после монотеистической реформы Моисея, а некие остаточные явления политеизма в Израиле и Иудее носили уже пережиточный характер. Однако мы убедились в ходе предыдущего анализа, что миссия Моисея никак не могла завершиться подобным триумфом. Поэтому можно согласиться с тем, что язычество было искоренено (и то частично) в конце эпохи Первого храма. Пережитки политеизма давали знать о себе долго после возвращения евреев из плена Вавилонского. В то же время если христианство трактует Иисуса как одну из ипостасей Бога, то иудаизмом подобный взгляд на него воспринимается как явный отход от монотеизма (в направлении политеизма или синкретизма). Эти разночтения вызывали некоторую напряженность, а порой и вражду в отношениях между еврейством и христианским миром. В то же время даже в еврейском монотеизме, полагающем наличие между человеком и Богом все же определенного союза, в котором обе стороны несут ответственность, есть разумное зерно. Нам гораздо ближе Бог, с которого можно спросить за то, что Он «творит» (или с Его ведома творят) на Земле.