Текст книги "Пессимисты, неудачники и бездельники"

– Ладно, успокойся. Я думаю, что в одном мы неправы, особенно ты. Надо было плюнуть на принципы и воровать. Чай, не у дедушек с бабушками, да и явно не у обездоленных. Как там в столице говорят: откаты главнее зарплаты! И хрен с ним со всем, зато сейчас бы не мучились, как да на что хлеба купить. Расскажу тебе одну историю – я ее от одногруппника по юридическому слышал. Она, конечно, настроение не поднимет, но для тебя, горе-коммерсанта, полезна. В одной очень крупной коммерческой структуре подсидел кардинал Его Величество. Его Величество, конечно, не на пенсию, с его активами на пенсию не уходят, но отодвинули, так сказать, вежливо попросили: сходите, мол, Величество, погуляйте, отдохните от трудов праведных. Тот был мужик с пафосом, гордый; откланялся в твердой уверенности, что их дорожки еще пересекутся, и не факт, что в следующем половом акте он не будет сверху. А на смену пробился человечек ранее неприметный, но уж очень образованный и амбициозный. Говорят ему: бери, давай рули. А у него куча амбиций, а не соратников и не опыта. Не мудрствуя лукаво, пригласил он к себе в партнеры товарища, которого знал по предыдущей работе, по совместным, так сказать, проектам. А у того в придачу к амбициям репутация человека, ничего путного не сделавшего, но поучаствовавшего в паре серьезных сделок своих предыдущих хозяев по купле-продаже крупных активов. Да, и была у него трехлетняя индульгенция на полное командование парадом по причине сошедшего на его хозяина духовного и личностного озарения в процессе постижения различных методик трансплантации человеческого сознания в духовное бытие. В общем, парню фартило, и он поддался мирским соблазнам. Решил, что, в пику всем, в свободное от работы время (а со временем как-то складывалось) на свои честно заработанные (с ними тоже почему-то сложилось) будет разводить лошадей: не больших, как это принято у всех начинающих капиталистов, а мини!

– Какая, нахрен, мини! – заржал Федор. – «Мини Купер», что ли?

– Нет, «Мини Купер» – это лажняк, это у богатеньких мажоров, а этот решил мини-лошадок, как у Путина. Помнишь, лет пять назад президенту подарили минилошадок Чипа и Гуппи. Вот он и решил: создам табунчик этих чипиков – наверное, чтобы быть первым в списке потенциальных «родственников» президентской четы, а через них, когда придет время и те заскучают от малочисленности и одиночества, быть первым, кто протянет президенту руку помощи. Но президент подвел, передав лошадок детям, и последних, видимо, пришлось пустить на колбасу. Тяга к животным у парня осталась, и, как говорят на новом месте, с учетом протекций кардинала он опять стал у штурвала, расставил везде своих боцманов, но перешел на крупногабаритные и более дорогие модели: разводит элитных скакунов, конечно же не в ущерб бюджету компании и своему рабочему времени, а сейчас, говорят, открыл четырехзвездную конюшню на Лазурном берегу.

– Ну и на кой ляд ты мне это рассказываешь? – спросил Федор. – Ты же знаешь: у каждого свои принципы. У меня одни, у него другие. Не умею – вот и все! – Немного подумав, с улыбкой добавил: – Хотя на данном этапе есть некоторое сожаление по этому поводу.

– Ладно, не заводись, – сказал Саня. – Это я к тому, что надо было не хренью заниматься, а тырить и вкладывать деньги в разумные дела. А ты все свои бонусы вбухал в какие-то листочки и письма, которые, как выясняется, никому не нужны, – продолжил Саня.

– Это что значит «листочки»?!! Дебил ты, Саня, это история! А Черчилль – это личность планетарного масштаба, усеки себе! Я собирал письма и переписку Черчилля не для себя – для детей наших, идиот! Ездил в королевство и рыскал по подвальным аукционам! Того, что есть у нас, нет ни у кого, мудила! – сорвался Федор.

– Ну конечно, я мудила, – завелся Саня. – Для детей он собирал! А вспомни: когда дочке твоей на операцию понадобилось ехать в Израиль, кому ты смог двинуть свои долбаные бумажки? Никто не взялся у нас их оценивать, говорят: нет прецедентов. Так и будем с ними на паперти сидеть, держа их под жопой, чтобы не мерзла!

– Ты, Саня, Черчилля не тронь – получишь в бубен, – заявил Федор. – Это мой бзик, и все! Нет денег – и хрен с ним! – И решил посильней пнуть друга: – А ты что же не пошел учиться-то на фрезеровщика? А? Денег нет, семья в кризисе, Мамулька в гневе! А ты весь юрист такой! У нас в стране только пара юристов, которые априори не могут быть фрезеровщиками, и тебя в этом списке явно нет! – закончил свой жесткий монолог Федор. Он, конечно же, таким образом хотел «откатить» другу: слишком уж критично Саня прошелся по его истории.

Саня, не ожидавший такого винта от товарища, даже крякнул, но быстро осел и тихо сказал:

– Неправда, я ходил!

Саня и сам был немного сконфужен этой историей. Мамулька, не выдержав неопределенности с поиском работы мужем, стрессанула. Притащила домой брошюрку, где говорилось, что местный центр занятости предлагает товарищам безработным стартануть в неведомое путем получения новой-старой, но на данном этапе развития производственных сил и отношений эксклюзивной профессии фрезеровщика, то есть стать новым гегемоном и элитой рабочего класса. Чтобы хоть как-то справиться с негативными эмоциями своего благоверного в отношении нестабильности рынка труда в период кризиса, Мамулька уже отправляла его таксовать, но там путного ничего не вышло. Жесткие реалии рынка отразились на Санькином фейсе путем доминирования сине-желтых разводов над телесно-розовыми. Короче, братва с вокзала не читала Маркса и жила по своим волчьим законам, описанным в других книжках наподобие мирового бестселлера Марио Пьюзо, который, наверно, являлся для них некой формой библейских заповедей. В этот раз Мамулька подумала, что вероятность конфликтной ситуации сведена на нет, поскольку дело вроде как находится под контролем государства. Санька, решив не усугублять и без того непростую ситуацию, отправился на разведку.

Добровольцы были встречены администрацией на ура. Тут и пресса, и телевидение – все прям как в сказке. Одному из молодых и неопытных журналистов, который, с перепоя не врубившись в редакционное задание, попытался уточнить у Саньки смысл столь пафосного события, Санька не без гордости за масштаб происходящего соврал, что именно здесь и сейчас будет происходить финал отбора первого российского коммерческого космонавта, задействованного в проекте Virgin Galactic знаменитого миллиардера Ричарда Бренсона, и, мол, все это благодаря родной администрации и лично губернатору, ставшему финансовым спонсором данного проекта. Парень ошалело принялся что-то печатать на ноутбуке. Но когда Санек, углядев, что тот немного забуксовал в сети, и решив отделаться от расколовшего его подвох журналюги, стал отползать подальше, парень убил его наповал вопросом о том, ожидается ли приезд самого Бренсона и как думает он, Санька: кто с российской стороны будет представлять государство и отечественную космонавтику?

Дальше, как водится, спели, сплясали, зачем-то напоследок посолили каравай и на автобусе отвезли героев в местное ПТУ, где, по замыслу руководителей, и должен был осуществляться процесс превращения безработных дебилов в ударников труда. Группка была так себе, восемь человек, но контингент еще тот! Трое с местной биржи труда, которых направили на данное мероприятие с твердым наказом: «Не придете на обучение – пособия не будет!», и четверо таджиков, которым, видно, позарез нужна была регистрация и которым она была, скорее всего, обещана в виде призового бонуса. И он, Саня, бывший юрист-патологоанатом, который должен был отрабатывать доступ к Мамулькиному борщу, а по великим праздникам и к ее, как она говорила, комиссарскому телу. Таджики держались обособленно, а граждане РФ, как обычно, принялись издеваться друг над другом. Эта троица с биржи труда, видно, получила то ли премию, то ли аванс за присутствие на торжественной части и с утра второго дня сразу после ознакомления с матчастью дружно запила. А напившись дешевого портвейна, принялась язвить в адрес Саньки и мастера. Санька, учитывая полученный в диковинные времена опыт общения с разного рода контингентом по поводу того, как и чем замазать дырку во лбу очередному руководителю очередной организованной преступной группировки, быстро поставил их на место, и они принялись издеваться над заслуженным деятелем советского машиностроения, обзывая его почему-то педерастом и голубым, из чего Санька сделал вывод, что у этих ребят было явно непростое советское детство. Старый производственный мастер, специально выписанный из больницы после второго инфаркта для обучения первых в районе элитных фрезеровщиков, рискуя не пережить даже процесс введения кучки придурков в курс дела, рвал и метал, названивал в полицию и администрацию, крича в трубку всякого рода ругательные слова, но все было напрасно: администрация уже отчиталась, а менты без команды за дело не брались из-за отсутствия мотивационной составляющей.

Хотя в душе Саня и был демократом, но стерпеть издевательства над стариком не смог, и дальше все прошло по привычному сценарию, натренированному и отрепетированному в старом армейском прошлом: левый прямой, правый боковой и для самоутверждения или, как говорят в народе, контрольный – в печень, в самый чувствительный орган поддерживающих свою спортивную форму и жизненный тонус крепкими спиртными напитками российских псевдолибералов. Потом были разборки полетов у руководителя данного проекта, представителя областной администрации. Женщина вначале была явно на стороне Сани: всем женщинам, даже из самой администрации, нравятся мужчины-самцы, которые могут накостылять себе подобным, а тут еще один, хоть и толстый и невзрачный, против троих. Женщина была немного в возрасте, страсть и пылкость остались на дискотеках семидесятых, но этот толстенький начинающий фрезеровщик с какой-то идиотской фамилией, но с именем ее первой школьной любви – Саша – своим рассказом про драку с негодяями заставил ее немного разволноваться и вспомнить, как давным-давно парень с таким красивым и роковым для нее именем купил ей коржик в школьном буфете за то, что она дала ему списать алгебру Тот Саша тоже немного шепелявил, убеждая ее, что купит ей ромовую бабу, если она поможет ему с контрольной по химии. Декольте надулось парусами воспоминаний и парой дорогих импортных имплантов, сменивших в прошлом году отечественную модель эпохи недоразвитого капитализма, внутренняя субстанция «девушки» получила толчок давно забытых ощущений, тем более что толстенький оболтус явно пялился на ее грудь, – и рука сама потянулась одним росчерком пера уничтожить негодяев, которые позволили себе наглость обидеть этого неловкого толстячка. Но случилось то, что случилось: Санька, давно находившийся в связи со своей никчемностью на голодном сексуальном пайке, заметил краем глаза, как распускаются бутоны в административном декольте, и даже начал моргать в такт движениям воздушных потоков, выбрасываемых из разреза ее красного платья. Он был смущен и ошарашен, мысли путались, заплетались, как ноги пьяницы, его даже немного повело. И, не найдя ничего путного, но пытаясь сказать что-то доброе, он спросил, глядя в разрез ее бушующих волн, спросил ласково и непринужденно, пытаясь найти точки соприкосновения с волнующей его женщиной, как бы поощряя ее попытку удержаться на тонкой грани между переходным возрастом и старостью:

– Импортные?

Она вопросительно посмотрела на него и, подумав, что речь идет о побрякушках или часах, переспросила:

– Что?

Но Саня был уже весь там, в глубоком вырезе ее платья, представляя теплоту и уют, способствующие нахождению в этом суперэротическом пространстве; мысли поплыли, и он, забыв все на свете, ляпнул:

– Протезы!

Его, конечно, выгнали, признав социально опасным. Мамульке сказали, что он вздорен, несдержан, бьет товарищей по ремеслу и пристает к честным женщинам. Это дало повод Мамульке, уставшей от нытья, бесполезности и, как она считала, полной деградации, влепить Сане здорового пенделя и отправить его к такому же неудачнику на постоянное поселение. Саня еще попытался заделать трещину в их отношениях и написал Мамульке послание в стихах, намекая на то, что она просто немножко не понимает его, но та не поняла его юмор и разозлилась еще больше. Так что в один прекрасный осенний день с чемоданом, вещмешком и тетрадкой с одним-единственным стишком он пришел к Федору. Стоя на пороге Федькиной квартиры, отвечая на Федькин вопрос «Что случилось?», он протянул ему тетрадь со своим творчеством. Федор взял тетрадь и прочел вслух название.

– «Не поняла!!!» Прочту? – спросил он друга.

– Валяй, – ответил тот, усевшись на табурет в прихожей.

Федор начал читать вслух Санькино произведение:

 
Я написал жене стихотворение,
про боль, про страх, про страшную тоску!
Про серость дней моих, про зыбкое влечение,
про геморрой и тяжести в боку!
Про гулкий стук в височной правой доле,
про хриплое дыхание писал,
писал про перхоть я, и про мозоли,
и про одышку тоже написал!
Писал про футболистов в поле,
не радующих мой потухший взор,
про хоккеистов тоже, помню,
я чушь какую-то писал!
Про кризис и про День победы,
про Президента и про абрикос!
Про женщин, и про привиденье,
и про какой-то молокоотсос!
Про старые ботинки дяди Паши,
про Пола Экмана ей тоже написал,
писал я про полезность манной каши
и про аборты что-то написал!
Про чемодан и про ее варенье,
про чудный запах аромата роз,
про песни «Битлз» и про день рождения,
когда с работы пьяный я приполз,
писал про жизнь, про то, что вижу,
про то, что душу теребит!
Про все писал, лишь не писал про грыжу,
но знай – она опять уже болит!
И нет ответа на мои писанья,
молчит, насупившись, жена.
А мне обидно до разочарованья:
опять, родная, ты не поняла
всей прелести моих творений,
всей радости моих стихов!
В конце концов, не буду есть варенье,
все, я обиделся! Да, я таков!
 

Закончив читать, Федор грустно улыбнулся и спросил:

– А кто такой дядя Паша? И при чем тут его ботинки?

– Да пошел ты… – ответил Саня и заплакал.

Вот так, в принципе, и произошла, как выразились мужики, окончательная и, по их мнению, бесповоротная опидоризация Федькиной жилой площади. Санька, конечно же, скрыл от Федора историю получения новой мужественной профессии, опасаясь, и явно небеспочвенно, розыгрышей, подколов, а то и присвоения новой кликухи в стиле Федора: например, Санька-фрезер, а то и еще веселей: Санька-протез!

– Да, я ходил! – несколько увереннее продолжил Саня. – Но там мало платят и плохо учат. И вообще там одни алкаши!

– Саня, успокойся, хрен с ним, с этим фрезеровщиком, я просто немного завелся и сболтнул. Извини, – сказал Федор. – Только прошу: про Черчилля не напоминай! Тошно! Ладно, проехали. И вообще, тебе что там еще не нравится? Может, поможешь, и я впишу тебя в соавторы?

– Мы и так с тобой соавторы, только не по книге, а по жизни, – сказал Саня. – Вон я вчера даже не заметил, как твои чистые трусы пытался натянуть на свою здоровенную задницу! Жрем, пьем одно и то же. По телеку смотрим одни передачи. Одна зубная паста на двоих, одна машина, а теперь, видимо, и один лицевой счет в управляющей компании. А не нравится мне несколько моментов, и главное: что дальше-то делать, если вестник наш застрял где-то на пути к нам?

– Наш вестник, как видно, на пресловутой Рублевке, раздает советы пережившим кризис миллионерам на, как говорится, взаимовыгодной основе! – продолжил его мысль Федор.

– Давай, Федя, пиши, – бродя с пустым чайником по кухне, бубнил Саня. – Есть, конечно, скользкие моменты, но мне нравится.

– Какие моменты? Да, и поставь чайник на плиту, не ходи с ним, как поп с кадилом, наполни и поставь. Только не говори, что и воду у нас отключили, этого еще не хватало, – буркнул Федор.

– Да нет, с водой порядок, – сказал Саня. – Я вот думаю, почему мы правда не можем никуда приземлиться, то есть работу найти. Вон и Димка слинял в Чехию, а ведь работал в Москве под крупным целлюлозно-бумажным или вроде железобетонным папой, и все у него было хорошо.

– Ты, Саня, упившись дармовой водкой, сути тогда не уловил, что ли. Он тебе, идиоту, на все вопросы ответил, – Федор опять начинал заводиться. – Мы же бывшие военные! И это все объясняет!

– Федя, что это может объяснить, я не воткнусь никак? – спросил Саня, наконец-то опуская полный чайник на плиту Федор, расставляя чашки на столе, продолжал:

– А то и объясняет: люди неудобные, и к тому же в возрасте. Ну, в общем, не вписываемся в формат! Вот смотри. Приходит твое резюме в компанию, а там на входе сидит девочка после института, потенциальная невеста, а ты – еще один старый урод. Это первое. Прошел ты девочку – за ней мальчик, который видит в тебе потенциальную угрозу своему здоровью и имиджу, так как ты сдвинутый идиот и в корпоративные игры, типа лизожопства и лизоблюдства, играть не будешь, а если что и двинуть кому можешь, а это значит – и ему на улицу Ну а если ты дошел до какого-нибудь начальника, то совсем плохо: тот еще помнит таких, как ты, которые лет десять назад, в эпоху бурного развития его фирмы, заставляли его усиленно трясти булками. Ну и подвижность – она у нас уже не та! Корпоративы, тусовки, всякие там встречи – в этом у нас явный прокол, а это двойка по коммуникабельности! Так что тупичок, Саня!

– Федя, но ведь Димка про другое говорил, – неожиданно возразил Саня.

Федор с интересом взглянул на друга:

– Да, говорил. Он много чего говорил. Ему сейчас из Чехии есть что сказать.

Федор задумался о том разговоре и предшествовавших этому событиях. Димка слинял два года назад, когда взялся помочь другу найти дочь. Девчонка в Москве вечером шла с работы. Подъехала машина, на глазах у всего честного народа ее запихали в авто и увезли. Она, как говорили, кричала, сопротивлялась – всем по барабану. Менты не хотели принимать даже заявление, мол, подождите, вернется, покуролесит и объявится. Когда Димка влез в ситуацию – ужаснулся. Ему полковник из какого-то главка по секрету сказал, что в Москве за год таких случаев больше тысячи. А у Димки росли две дочки, и жена была беременна третьей. Он ночь думал, потом за полгода все распродал, через знакомых за бабло организовал бизнес в Чехии, попрощался с богатым папой и уехал. Сейчас создал там фирму, делает какие-то подсвечники с иудейской символикой. Вроде как доволен; приехал за родителями. Встретился в Москве с олигархическим папой, а тот – в полном унынии и разочаровании; от элитных заграничных напитков разошелся и излился под стакан, сказав, что страна, то есть родина наша, Димка, в глубокой жопе! Одна говорильня, а ничего не развивается. Все эти госкорпорации – подобие китайских прачечных. Чиновники, как наркоманы, хапают все больше и больше, для них теперь каждая взятка, как последняя доза или затяжка. Олигархи продают все государству, готовясь к эвакуации. Государство их куски не тянет, покрывая издержки собранными налогами. Деньги профукиваются, а самолетики падают, пароходики тонут, все устарело и обветшало. Только щупальца газового монстра инновационируются и модернизируются. На рынке офисной недвижимости – а он в свое время вложил туда кучу денег, и это, мол, основной показатель деловой активности, – даже в Москве полный штиль. И, как обычно, резюмировал цитатами из западной прессы. Инвесторы к нам, мол, не идут, а те, кто здесь, ждут, когда в Штатах в очередной раз глобально включат печатный станок и будут гасить его большими процентными ставками по гособлигациям. И когда потребитель в тех же Штатах начнет вновь ужиматься из-за того, что государство повысит налоги – даже неважно, на кого: на бедных или богатых, – тогда нефть пойдет вниз, и мы тогда уж точно скувыркнемся. И все это на фоне колоссального оттока русских денег за рубеж, презентаций каких-то благотворительных фондов, залепивших Москву рекламными щитами и организующих «вэри экспэнсив» концерты, пафосных чиновничьих вечеринок со звездами первой величины на разогреве, дворцов, замков и всяких там гофов! А в конце он спросил: как, мол, там, не тоскуешь? – явно примеряя костюмчик на себя. Федор с Санькой, наверное под влиянием спиртного, тогда в первый раз задумались: а что, если?.. И даже решили позвонить Толику в Таллин, узнать, сможет ли он организовать им ознакомительную экскурсию по молочно-сырной стране на предмет возможной эвакуации, но, протрезвев, забыли. А сейчас, с этими Санькиными расспросами, тема в голове Федора снова начала оживать. Но он не подал виду и решил успокоить Саню: не время еще, не время… Очнувшись от своих мыслей и увидев, что Санины мозги крутятся в том же направлении, Федор решил не разогревать себя и его пустыми разговорами, сказал:

– Димке, колупая свои еврейские подсвечники и попивая «Велкопоповицкий козел», можно до хрена о чем там рассуждать и говорить. И о том, что наша страна в конце концов движется к какому-то там катаклизму, на фоне которого изменение климата будет как июньский прохладный ветерок. И о том, что умные уже все там, за бугром. И делимся теперь мы, россияне, на две категории: овощи – это те, кто еще здесь, и фрукты – это те, кто уже там. И многое, многое другое. Но мы-то здесь! И нам тут жить! И в конце концов, твою патологоанатомическую мать, где у нас сахар? – рявкнул, тряся пустую сахарницу, Федор. – Я же тебе вчера говорил про сахар, – закончил он, плюхнувшись на стул.

Наступила пауза, которая завершилась глупым ответом Саньки:

– Забыл я вчера купить! Просто забыл, и ни правительство, ни инвесторы в этом не виноваты. Сам я.

– А ты сам-то что думаешь? – вновь начал как бы издалека Саня, явно надеясь продолжить диалог и вытрясти из Федора хоть что-то, что позволит ему угомонить свое сознание. – Тут вот народный фронт какой-то нарисовался, говорят, обновят, омолодят. Подключают лидеров общественных организаций и движений. Не профессионалов, конечно, судя по нашим местным, но с харизмой. Что будет-то, Федя? К чему идем?

Федор потихоньку отходил от воспоминаний о встрече с Димкой.

– Думаю, что ты старый мудак, раз забыл купить сахар.

– Да я не про сахар, – попытался продолжить разговор на тему «кто виноват и что делать» Саня.

Но Федор, взглянув на него коршуном, сказал:

– А я про сахар! Понял?! И вообще – забудь! В стране идет обновление и оздоровление. А это всегда тяжело. Чиновников за взятки сажают, генералов увольняют! Как-нибудь наладится. Вон у нас есть теперь Сочи и чемпионат по футболу (хотя про Сочи Димка тоже что-то поганое говорил).

– Ага, – продолжил Саня, – и еще балет, космос и хоккей! Как в СССР.

– Заткнись ты, не язви, – остановил его Федор. – Надо потерпеть. Вон вспомни, как, писали, было тяжело после войны – ничего, выжили. Да у братьев-белорусов еще хуже, а ничего, держатся! А то, что выборы будут веселыми, так у нас так всегда. Наверное, ты прав: судя по нашим местным харизматикам, которые метят в депутаты, беспокоиться стоит об одном – лишь бы Дума не стала, так сказать, коллективно-запойной после этих самых выборов, а то совсем пипец! Ладно. Ты, главное, не ляпни про Димку где-нибудь. Хотя кому он нужен, что ему теперь сделают. Не впустят, что ли? Да он и сам не поедет. Ладно, давай чай пить, пока ты заварку не профукал, и спать!

* * *

Дедушка Федора был человек очень веселый и на вопросы внучка, почему, мол, дедушка, вы терпели тоталитарный режим и издевательства над правами человека, отшучивался, но как-то раз, перебрав самогонки, как бы на полном серьезе сказал: «Нам, внучок, всем в СССР делали прививки. Вон, видишь, у тебя на руке блямба? Так вот, как только кто-нибудь начинал думать в разрезе инакомыслия – запускался механизм ликвидации, срабатывала там какая-то реакция, и человек глупел и отправлялся в дурку, а то и случался с ним летальный исход». Федор тогда посмеялся над дедом, но идиотская мысль иногда давала о себе знать. Первый раз это было, когда в военном училище он отказался вступить в КПСС. Выглядело это тогда смело, хотя больших последствий не имело. Но вот какая штука случилась: видно, разговор с дедом осел где-то на периферии сознания, и проклятая блямба, как ему казалось, чесалась тогда недели две. Вот и сейчас, проснувшись от зубной боли, он инстинктивно почесал плечо и, улыбнувшись, подумал, что это идиотизм какой-то, засевший в генах всех рожденных в стране развитого социализма. Болтать в той стране было вредно и опасно, особенно про власть. Усмехнувшись, Федор подумал: «А ведь могла власть нынешняя добраться до этой самой матрицы, или как ее там, запускающей процесс ликвидации инакомыслящих. Вон подумал вчера о том, что говорил “чешский шпион”, – и на тебе: зубы заболели, а там и до мозгов совсем ничего. И надо бы глянуть в Интернете, не загнулся ли случайно какой-нибудь крупный владелец офисной недвижимости в Москве. Ха-ха! Блин, полный бред! От безделья и скучной жизни. Но этого-то олигарха чего понесло, ему-то чего не хватает? Видимо, не сложилось у чудака стать подрядчиком Газпрома или РЖД – вот его и накрыло. У них, у богатых, свои причуды. А прививка? Бред! Хотя… Про что думать типовому российскому безработному, еще не совсем спившемуся? Не про Сочи же… Только про пожрать, поспать, ну и всякий бред!»

«Скорая» забрала рано утром: удивительно быстро приехала. Это были не зубы, а почечная колика. Как и почему эта колика стартанула с зубной боли, веселый экипаж «скорой помощи» объяснил быстро и по-русски: «Хей его знает». Боль была адской, такой, что даже заслуженный патологоанатом Саня плакал в унисон с другом, дожидаясь облегчения после укола болеутоляющего. Это очень ласковое и нежное какое-то название для такого диагноза – «почечные колики», ну, вроде созвучное с «печеные кролики», печенье, кролики, из детства. Но это великий обман! Тем, кто пережил эту боль, надо давать ордена, медали или хотя бы бесплатный годовой проездной на маршрутку. А всем главным чиновникам Минздрава внедрять камешки в почечку для того, чтобы с самого начала не было проблем в понимании бизнес-процесса лечения больного: прибытие к пациенту – диагностика – доставка в медучреждение – диагностика – размещение больного – лечение – выписка. Вот хоть раз, при переводе, при назначении на должность или еще когда, они должны проходить через это. И не в Москве или в Питере, а где-нибудь в Верхнепупырске, куда их будут доставлять десантными самолетами, под конвоем, без средств связи и самоидентификации. И когда к ним приедет быстрая, но бухая бригада врачей первой помощи, тыркнет укол в жопу (в вену не попали), повозит по городским ухабам и косогорам по разным концам города (городская не приняла из-за отсутствия мест, повезли в областную); по дороге они будут ржать и подкалывать на тему: «а не трипак ли ты, дядя, подхватил?»; привезут, выкинут, а в больничке начнут думать, куда же тебя, урода, положить, так как в урологическом мест нет, в хирургическом мест нет, и когда кто-то скажет: «А везите его к сердечникам, пока в проходе, но сегодня кто-нибудь по такой жаре помрет, и место точно будет!» – тогда они, может быть, найдут свои мотыжки и, может быть, в состоянии шока что-нибудь и промотыжат! А укрепит их веру то, что, попав в отделение интенсивной терапии верхнепупыринской областной больницы, они подумают первым делом, что выбросило их море на большой южный остров, где полуголые, помирающие от жары пенсионеры стонут, как тюлени, взывая к сочувствию и уважению, и что передоз обезболивающих в совокупности с жарой нарисует тебе свою картину, где капельницы у постели каждого из приговоренных – как прообраз могильного креста, бродящие между ними братья-таджики – как монахи-капуцины, собирающие трупы после чумы, а завершит картину худой до безобразия дед, бредущий в желтых трусах из туалета и бормочущий как заклинание: «В морге сейчас хорошо, в морге сейчас прохладно». И утром они, как Федор, будут ждать врача, как манну небесную, и отдадут последнюю рубаху, чтобы выбраться из этого царства мертвых. И если они и тогда не поймут, что надо мотыжить, тогда их в расход… В какой-нибудь ГУЛ или совет директоров госкомпании.

Процесс лечения почечных колик, наверное, не менялся лет тридцать. Лежишь, пьешь жидкость; УЗИ; пьешь жидкость; обезболивающее; молишь о дозе обезболивающего; отошел; пьешь. В соответствии с движением камня по маршруту почка – мочеточник – конец, кривая интереса к тебе, если ты не стимулируешь ее движение, ведет себя так же: вопрос – ожидание – разочарование – конец. И ты понимаешь, что градусник себе ты можешь поставить сам, укол тебе с большой любовью сделает друг-патологоанатом, воды дома залейся, но при этом ты не нарушишь ничьего права на ком-то заработать, если освободишь порядком надоевшее койко-место. Убегаешь ты оттуда с великой радостью и при первой же возможности.

Федор рассказывал о своих впечатлениях Саньке, даже не задумываясь, что Санька все это прошел и видел еще и похлеще, работая по специальности в больницах и госпиталях. Однако тот ничего не говорил Федору, продолжая его усердно слушать.

– И вот что я понял и хочу тебе сказать, – вещал Федор. – Саня, мы пока молоды, хотя и относительно, но надо что-то думать. Надо думать, как не оказаться там, на тюленьем кладбище, без всяких шансов не то что выжить, а просто открыть рот. У меня что-то зреет в голове, какой-то выход должен быть! Я так закончить не хочу!

Федор распалялся все больше и больше, пока его не накрыла родимая колика: камень, сука, не шел и не шел, даже в освобожденную для него эмалированную кастрюлю из-под супа. У Саньки все те два дня, в которые Федор изучал прелести российского государственного медицинского сервиса, настроение было плохое. Он понял: они действительно стареют, и камни в почках – это начало конца. И правильно, что их никуда не берут. Сама жизнь им подсказывает: «Ищите, дебилы, выход!»

Вечером пришел Михалыч. Саня попытался рассказать ему, что Федор пишет книгу и один из героев очень ему напоминает местного участкового. Михалыч остался безответен, он был чем-то серьезно обеспокоен.

– Ты что, Михалыч, смурной такой? – спросил, глядя на него, Федор. – Случилось что?

Михалыч встряхнул головой, как бы выкидывая из нее ненужные мысли, спросил:

– Ты как, Федя, живой?

– Да нормально, как видишь, – ответил Федор.

– Ну и слава Господу, а то я знаю, что это за хрень – камни в почках, отец мучился. Говорил, что это как шеруденье раскаленной кочергой сам понимаешь где.

– Да, процесс не из легких… У тебя случилось что? На службе?

– Да нет, – ответил Михалыч, – что там может случиться. Бен Ладена нет, остальное переживем.