Текст книги "Пессимисты, неудачники и бездельники"

– Давай, колись, – чуя, что Михалыч чем-то всерьез озабочен, продолжил Федор. – Что произошло?

– Да понимаете, мужики, фигня случилась. Был сегодня на заправке, ну той, мажорной, на выезде, и чуть парнишку молодого не убил. Непроизвольно, просто захотелось его грохнуть, и все.

– За что? Грохнуть не проблема у нас сейчас, – вклинился в разговор Саня. – Сунул бы в руку ему нож, оформил как нападение на представителя власти, какой-нибудь антитеррор или еще что-нибудь приплел бы, и, если у парня никого нет, прокатило бы.

– Ты, Саня, ересь не неси, – сказал Федор. – Начитался дешевых книжек. Прекрати!

Саня огрызнулся:

– Это не книжки типа твоих, а реальная жизнь, вон залезь в интернет и посмотри.

– Саня, замри! Что там случилось, Михалыч, наехали на тебя, что ли? Молодняк борзой? Наши или приезжие?

– Федя, прекрати. Просто парень с девушкой были там в магазине при заправке, и я услышал их разговор, – сказал Михалыч.

Федя удивленно посмотрел на Михалыча и сказал:

– Ты что, мент, озверел совсем? Детишки разговаривают, а ты за ствол! Они там что, про жену твою говорили, про твоих маму с папой? Или дедушку с бабушкой твоих помянули?

– Да нет, про кино они говорили, – тихо сказал Михалыч.

– Ну и что так задело? Чего чувства взыграли? Сериал какой про ментов раскритиковали? Да и хрен с ним, – продолжал Федор. – Сейчас только ленивый по вам не катается, нашел чем удивить! Тем более поводов – вагон!

– Тут, мужики, другое, я вам расскажу, а вы послушайте и скажите свое мнение, и не гоните на меня.

– Никто тебя не разгоняет, поверь, – сказал Саня.

– Тебя разгонять себе дороже, – подтвердил Федор. – Не тяни, рассказывай. А то, может, в гастроном слетать, принести успокоительного?

– Нет, не надо, проходит уже, – сказал Михалыч. – Короче, мужики. Приехал на заправку, зашел в магазин, думаю: может, дворники новые купить на машину, а то эти совсем хреново чистят. Подхожу к стенду, а там стоят парень с девчонкой, лет, наверно, за двадцать. Мурлыкают между собой. Диски выбирают, на вечер, что им посмотреть. Я и внимания на них не обратил бы, если бы не эта хрень с дисками.

Саня оживленно вставил:

– Там что, порнуху продавать начали?

– Сань, заглохни, – цыкнул Федор, – тут, видно, другое. Продолжай, Михалыч, не слушай обормота.

– Ну и… В общем, она ему: «Котя, может, диск посмотрим сегодня, возьмем пива, ну сам понимаешь». Он ей: «Да что тут смотреть, ковыряться в дисках, полный отстой. Про вампиров нет ничего, одно говно». Она ему: «Ну вот смотри, стрелялка какая-то. Котя, давай возьмем эту стрелялку, а то ты просидишь опять за компом всю ночь, а под стрелялки у нас, может, чего-нибудь получится?» И продолжает, сука: «Я тебе бананчик почищу». И так смотрит на него, что даже я понял, какой банан она ему будет чистить.

– Да ладно, Михалыч, что завелся-то: пусть чистит, пока есть что чистить, чего упираться-то, – вступил снова Федор.

– Вот я рад бы был, чтобы мне почистили, да некому, – буркнул в кулак Саня.

– Подождите вы, да похрену мне его банан, – продолжал рассказ Михалыч. – Она сует этому банановому королю под нос фильм, как она говорит, стрелялку: «Девятая рота». Я завелся, хотел мудакам рассказать про особенности чистки бананов под такие трагические картины, но парень меня опередил.

Мужики сами начали заводиться и, не сговариваясь, хором процедили:

– Ну и?..

– А это лысое очкастое чудовище берет фильм в руки и говорит: «А, хрень полная, меня дед заставил смотреть, когда я хотел у него денег взять, договорились за пятьсот рублей. Там, короче, куча молодых придурков где-то в горах напоролись на мусульман, и те их уделали всех, кроме одного. Лохи полные, и стрелять не умеют, пацифизм сплошной! Я вон в своей игрушке на десятом уровне уже, вот это круто! И уж точно этим мозглякам показал бы, как надо стрелять!» А сам небось и автомат-то не видел! – предположил Михалыч.

Первым очнулся Федор:

– Ты, Михалыч, его просто так отпустил?

– Ты отпустил козла, даже не оторвав ему банан? – подхватил Саня.

– Да успокойтесь вы, завелись, тоже мне! Я в форме был, да и камеры там везде! Успокойтесь! Мужики, но номерочек его авто я срисовал, – лукаво улыбнулся Михалыч. И продолжил в том же стиле: – И адресочек уже есть! Федор, Саня, какие у нас планы по реабилитации покалеченного интернетом поколения?

Этот случай дополнил картину общей бездуховности, социальной апатии и морального опустошения. Когда Федор лежал в больнице, он решил что-нибудь купить почитать, чтобы немного отвлечься и расслабиться в перерывах между приступами. Полки больничного киоска были забиты детективами, желтой прессой и брошюрами о лечении всевозможных недугов. Хороший набор для покалеченных людей. Смерть, убийства, приключения попсовой элиты и самолечение на фоне полного бездушия забитого личными проблемами персонала – прекрасный попутчик оживлению и выздоровлению. Все это вгоняло в тоску и уныние. Еще будучи в отделении интенсивной терапии, он обратил внимание на одну интеллигентную женщину, которая пришла навестить мужа, как потом узнал Федор, когда-то известного архитектора. Его доставили ночью чуть раньше Федора, и он лежал возле туалета и тихо умирал. Когда она вошла в отделение – а Федор, лежа возле дверей, видел всех входящих, – то просто обомлела. Ее повело так, что она чуть не упала в обморок, благо Федор успел заметить это и подхватил ее. Отдышавшись, она подошла к мужу и расплакалась. Старый архитектор, как разделанная, но еще не выпотрошенная курица, лежал почему-то голый на койке и тихо стонал. Над ним болталась капельница, качаясь в такт, наверное оттого, что он рукой держался за треногу. Женщина, не найдя никого из персонала, почему-то обратилась к Федору с вопросом, что с ее мужем. Федя, не зная, что ответить, превозмогая боль, ринулся на поиски кого-нибудь, чтобы хоть что-то сделать. Найдя в ординаторской сестру, которая по-грузински разговаривала по телефону, попросил ее помочь. Судя по интонациям, и у медсестры имелись какие-то свои проблемы, но Федор настоял, и она, швырнув трубку, пошла с ним в коридор. Увидив плачущую женщину в отделении, медсестра с ходу начала ругаться и кричать: «Что тут делают посторонние? Уходите отсюда! – и зачем-то продолжила: – Я сейчас вызову охрану!» Женщина, плача и ломая руки, лишь спросила ее: «Простите, что с Гришей? Пожалуйста, скажите, как он?» – ив ответ услышала: «Убирайтесь отсюда, он все равно не жилец!»

Звучало это противно, да еще с грузинским акцентом, совсем перекоробленно и гнусно. Теряя самообладание, Федор твердо и решительно сказал:

– Сестра, скажите, какой ему поставили диагноз? Ведь в приемном ему поставили диагноз?

– Диагноз? – переспросила медсестра. – Какой ему диагноз? – И, громко чеканя слова, стараясь зачем-то скрыть акцент: – Общая сердечная недостаточность на фоне…

Но женщина не дала ей договорить и тихо сказала:

– Здесь у вас не то: здесь у вас душевная недостаточность, – сказала это как-то так правильно и проникновенно, от сердца, что Федора просто скрутило от обиды за все и всех. Сказала и заплакала навзрыд.

Медсестра, глотнув воздуха, внезапно осела и разревелась вместе с ней. Они уселись на один стул у изголовья архитектора Гриши и ревели, обнявшись. Потом чем-то тихо стали шептаться. Когда Федор вернулся с УЗИ, не было на месте ни медсестры, ни женщины, ни Гриши. Через час Федора перевели в урологию. Забирая историю болезни, он узнал у парнишки-санитара, таджика, что у медсестры сегодня в Грузии умерла мама и она уехала домой. Он подумал, что тогда медсестра, наверное, говорила по-грузински с родными о своей маме, и ему стало так стыдно за себя, за больницу, за всех! Это какая-то общая советская боль, которую никто не может объяснить: ни доктора, ни современные политологи, ни политики. Все живут своим горем, но горе у всех разное. Кто-то не может накормить детей, кто-то похоронить мать, кто-то завис в своей ненужности и неопределенности, кого-то не пускают к государственной кормушке, кому-то важен рейтинг и голоса. И для всех свое горе важное и главное. Для неимущих – прокормиться. Для безработных – найти работу. И им пофигу выборы и рейтинги! Они здесь и сейчас ничего не решат, ничего не изменят. А то, что будет потом, из-за этого «здесь и сейчас» их не колышет! Полная балаболщина и бессмыслица, и решения никакого нет и не будет. Но эта женщина, жена заслуженного архитектора Гриши, сказала правильно, увязав все в одно определение: «Полная душевная недостаточность!»

* * *

Время шло; ничего не менялось. Санька, правда, нашел своего героя и изучал жизнь и биографию барона Унгерна, попутно терроризируя Федора фактами из его жизни и деятельности. Он даже собрался поехать по местам боевой славы барона, но сказалась нехватка средств. Тогда для связи с бароном он решил воспользоваться сеансами спиритизма, пытаясь выяснить, где тот спрятал духовные наставления и рукописи по возрождению царства Чингисхана. Самого барона он считал ярым сторонником монархии, борцом с большевизмом и, что самое сейчас актуальное, с китайским нашествием на Россию. Здесь Саня видел большую опасность для родины. Восстановление монархии в России стало для него идеей фикс. Он даже вывел формулу для будущего самодержца, который, по его рассуждениям, должен быть обязательно двухрелигиозным (христианином-буддистом), что сочетало бы в себе огонь и ярость русской души и спокойствие и одухотворенность восточной мудрости. В общем, несло его еще туда! Сеансы спиритизма ни к чему не привели. Как он выразился, не произошло ни одной транзакции. Саня, прочитав о бесплатных уроках йоги в новом спортивном центре, устремился туда, надеясь наладить контакт со своим героем с помощью изучения основ медитации. Он активно зазывал с собой Федора, но тот упорно отказывался, мотивируя это тем, что делать ему там нехрен. Сходив туда и поняв, что на вводных уроках ничего ему не дадут, а погружение в основы будет стоить ему по полторы тысячи за сеанс, Саня опять впал в депрессию и сейчас изучал стибренный в спортивном центре московский гламурный журнал.

– Федя, а что ты думаешь о большом папе? – начал, как обычно, непонятно и издалека Саня.

– Саня, говори конкретно, что ты хочешь, – отозвался Федор. – Папа – это кто? Человек в сутане, засевший в Ватикане? – по обыкновению срифмовал Федор.

– Да нет, я тут статью читаю – толковую, кстати, статью – одного нового суперпопулярного российского писателя, который пишет о том, что призывы политиков начать возрождение страны с себя самого – утопизм, а нашей родине не хватает, как семье, большого папы, который всех рассудит и всем напихает, всех, как в детстве, заставит убрать игрушки, не шкодничать и не хамить.

Федор задумался.

На ум пришли слова Джона Фицджеральда Кеннеди, президента США, что-то вроде «Не спрашивай, что страна может сделать для тебя, спроси себя, что ты можешь сделать для страны!». Но Федор отогнал эту мысль от себя, так как уж слишком паршиво там все кончилось.

– А знаешь, он в чем-то прав, – через некоторое время сказал он. – Что значит «с себя»? С утра побриться, причесаться и почистить зубы? Что я могу сделать с собой, чтобы стране жилось легче? Не сорить и не плеваться? Так это культура поведения, ее либо привили в детском возрасте, либо нет. Дальше-то как я могу воздействовать на себя и на общество? За ту пенсию, что государство нам платит? Я на свои деньги не смогу даже самообразовываться, стремиться стать лучше путем изучения книг и новых навыков. Вон ты сходил на йогу, хотел дома без вреда обществу медитировать и саморегулироваться, а тебе в ответ: гони пятьдесят баксов за урок, – ты и не нашел того, чего хотел. Все это расплывчато. На курсы какие-то пойти, освоить что-то новое – плати, спортом заняться – плати; даже закодироваться, а в этом есть как минимум потребность некоторой части общества для осмысления всего происходящего, – и то плати. Мне кажется, процесс саморегуляции надо начинать не тут, а там, в чиновничьем аппарате или у их друзей – подрядчиков госмонополий. По всему видно, там возникла такая необходимость, и завуалированный призыв направлен именно туда. Там есть возможность и необходимость, там куется будущее и настоящее, там лучшие из лучших, примеры для подражания. Там необходимо менять мышление. Хоть немножко! Не о себе любимом, не о новых квартирах и дачах, вертолетах и машинах, а о тех, кто по другую сторону, за обрывом. Закупить в каждое госучреждение двухсотлитровые пустые бочки, проделать в них дырки, и пусть официально платят, как в старину, десятину со взяток и откатов, и пусть им за это ничего по закону не будет. Это станет первым шагом – позорным, конечно, но шагом. А иначе нашего человека не запугаешь и не убедишь начать перерождение. У нас издавна помогали и делились. У коммерсантов хоть благотворительность и социальный фактор просматриваются; с нажимом, конечно, но видно. А там видны лишь шикарные квартиры, крутые тачки, дорогие дачи и редкие посадки. Про посадки я не о Лесном кодексе говорю. Вот оттуда и надо начинать самовыражаться, а то получается разговор глухого с немым: они им про то, что жить не на что, а в ответ: занимайтесь внутренней самонастройкой. Что же касается азов самонастройки и регуляции, так это в Библии прописано, десять заповедей. Так вот пусть и почитают, освежат, так сказать. И на каждом чиновничьем заседании после гимна читают их вслух. Три раза! Обворовал народ, опозорился, и не один раз, – церковная анафема! А там и мы, то есть народ, глядишь, подтянется. Так-то, Саня! А! Вот еще про папу! Я бы ослушников и провинившихся ставил в угол, перед камерами, а злостных – как в старину, коленками на горох! Представляешь, идет заседание, а президент разгильдяев по углам расставил. Каково! Вот придет после этого домой – и пусть объяснит сынишке, как он опозорился на всю страну! А про большого папу? К нам хоть мессия снизойдет, мы не поверим в возможное наказание; вот начнем с Библии и традиций и посмотрим.

– Послушай, Федор, а ты помнишь, я показывал тебе в интернете, там один российский олигарх из списка «Forbes» описывал свои принципы. Так у него был случай, когда его друг приехал к родственникам в российскую глубинку, а там дверка в сортир на одном гвозде болтается, как двадцать лет назад. Не в этом ли смысл? Мы, наверное, должны все свои гвоздики позабивать – и жить станет в нашей стране лучше.

– Саня, конечно же, мысль верная, стоящая. Она даже больше политическая, чем философская. Абсолютно уверен, что тот, кто пропишет и осуществит внедрение общероссийского бизнес-процесса забивания второго гвоздика в петельку дверки сортира, станет величайшим топ-менеджером страны. Только не понимаю, почему это заботит олигарха? Наверное, понты, так как вся его бизнесовая маржинальная доходность болтается на этом самом втором гвоздике!

Санька удивительно быстро переварил мысль Федора:

– Слушай, Федя, правильно, все правильно. Если мужик забьет второй гвоздик, это будет уже не наш мужик – это будет какой-нибудь переродившийся немецкий Ганс.

– Правильно, Санек! Или, на худой конец, прибалт! А маржа его бизнеса там явно не сделает из него милли-ардера-философа. Там уже работают другие стратегии, там, кроме IT-технологов, не становятся миллиардерами за такой короткий срок. Там «Гемба кайдзен», мать его, там надо десятилетиями упорно вкалывать, и то не факт.

Саня внимательно посмотрел на Федора и спросил:

– А что такое «Гемба…», как ее?..

– Сань, не беспокой, нам это не надо, – ответил Федор.

– Да ладно, я так, – ответил Саня. – А что касается олигарха, судя по отзывам в интернете о работе его компании, он и у себя на рабочем месте гвоздиков не очень-то назабивал.

– Да и невозможно это сделать, – подхватил Федор. – Так что не читай провокационных интернет-статей. Чувак, конечно, много работал, много что сделал, но все же в некоторой степени это большая удача – сотворить такое. Да еще без протекций, как он пишет, и связей. Как говорят, звезды сошлись! Все большие были откровенно заняты дележом нефти, металла, земли, в конце концов, и никому до этой непонятной сферы бизнеса не было дела. А потом, когда, судя по моему коллеге, большому мобильному боссу-иммигранту, интерес к рознице проснулся, он уже все продал, что сделал очень и очень вовремя, так как, говорит он сам голосом Ефима Копеляна, связей, порочащих его, не имел. И то, что человек все сделал вовремя, вызывает почет и уважение! А нам с тобой, Санек, еще предстоит найти свой сортир и забить свой гвоздик. Хотя мы и очень пытались сделать это раньше!

– Гвоздики, гвоздики, – бубнил Саня: он все не мог успокоиться. Какая-то мысль витала в его лысеющей башке. – А я вот тоже про гвоздики скажу. Если наш мужик забьет гвоздик, починит калитку, перестелет пол, я боюсь, что в процессе дальнейшей самореализации он начнет задавать себе другие вопросы, кроме «как». Может возникнуть «почему»: почему дорогие гвоздики? Доски? Шурупы? Тарифы? Почему европейские цены в магазинах несоизмеримы с его неевропейским доходом? Он же гвоздик забил, а ничего не изменилось? И что тогда?

– Ты, Саня, прекращай политизировать процесс забивания гвоздя в дверь российского сортира. Знаю: сейчас тебя понесет по кочкам, по ухабам, и будешь ты ничем не лучше того олигарха. Он-то, наверно, уже разделил свою сущность на две составляющие: сам он вроде как здесь, а бабло, скорее всего, там, – вот и истекает мыслью. А ты-то кто? Не здесь, и уж, конечно, не там. Так что завязывай с философией и отрывайся в политических изысках в своих снах. Там много места для такого рода фантазий и изуверств.

* * *

Наступил выходной. Обычный типовой выходной для типовых россиян. Вообще наличие в последнее время еще большего количества праздничных и выходных дней сначала радовало: видимо, нам и нашим предкам так осточертело работать, что появившиеся длинные майские и новогодние праздники, а также присовокупленные к ним дни флага и согласия явили собой чудо какое-то. Обычные люди могли отоспаться, переделать все накопившиеся еще от дедушек и бабушек дела, сходить наконец-то в театр, на концерт, разобраться со своими загородными посевами. Но потом это начало напрягать. Что-то тревожило. Народ заволновался оттого, что не мог разобраться, в чем фишка. Ну да ладно, это мероприятие хорошо ложилось на всемирный экономический кризис: мол, у всех вынужденные простои, а у нас, в России, все хорошо – просто традиционные выходные, не важно, что по полмесяца, у нас так принято. Потом кто-то, особенно озабоченный статистикой, крикнул в эфир: «Эй, россияне, пересчитайтесь, все ли вернулись с каникул?» Оказалось, нет. Каждые длинные праздники сначала выкашивали ряды условно трудоспособных россиян. Условно трудоспособные – это те, которые, кроме занятости на основной службе, подрабатывали часовыми и временными приработками, но основная их профессия – это пропивание того, что заработали халтурой. Таким образом, как сказал тот неизвестный статистик, длинные праздники являлись признаком геноцида коренного населения страны как более уязвимого в данном вопросе. Потом он каким-то образом пересчитал сопутствующие процессу геноцида потери, так сказать, побочные: инфаркты и инсульты сердобольных родственников, спровоцированные беспробудным пьянством пожары и катастрофы – и вывел роковое для него число 131 313: вот столько, товарищи, мы теряем бойцов и гражданских лиц на почве пере-празднований в год! Никто на эти рассуждения в интернете, наверное, не обратил внимания, кроме Саньки и кого-то из чиновников Минсоцразвития или Росстата, потому что для Саньки это стало трагедией, которой он делился со всеми встречными-поперечными, а для чиновников – упреждающим ходом против всех недругов и критиканов: вот, мол, даже с учетом этих поганых циферок мы все равно в плюсе, поскольку в эти светлые праздничные дни мы не только злостно бухаем, а еще и плотно занимаемся демографической ситуацией в стране, и прирост малышами под два миллиона в год говорит о том, что мы на правильном пути, и количество выходных по возможности надо увеличить. «Наверное, это так и есть, – подумал Федор, – лишь бы детки рождались здоровенькими и крепкими».

Для Федора выходные были мукой мученической: ждать от них в плане занятости чего-либо путного не приходилось, а Санька в эти дни почему-то становился особенно активным и подвижным, что, конечно же, напрягало. Вот и сейчас он вычленял бушующий процент естественных потерь, связанных не с длинными праздниками, а с обычными выходными. Делал он это скрупулезно, с учетом кондиционеров в домах и на рабочих местах, возможных пьяных водителей и обдолбанных наркоманов.

Но сегодня был необычный день: как назвали его в новой России, День голосования, что, возможно в связи со статусностью события и всенародной привычкой отмечать любое, даже незначительное, событие возлиянием, корректировало Санькины цифры по сравнению с обычным воскресным днем. Санька, бубня про себя циферки, собирался на выборы. Федор, не понимая, нахрена это все, собирался вместе с ним.

– Сань, ну на фиг мы пойдем, кому это надо? – канючил Федор, одеваясь. – Зачем нам эти местные депутаты, что это нам даст? Пойдем лучше в парк в доминошку погоняем или в кино. Пойдем в кино, Саня? А то хочешь, в поход соберемся, ты давно хотел? А?

– Федя, перестань, ты обещал сходить проголосовать за Андрюху-массажиста, он нам хоть не товарищ в прямом понимании этого слова, но мужик неплохой, и поддержать его стоит, – ответил Саня.

– Андрюха, Андрюха… – пробубнил Федор. – Ладно, пошли уж.

Федор знал Андрюху с давних времен. Раньше тот работал медбратом в местной больнице, где Санька их и познакомил; потом, освоив азы классического массажа, обрел профессию. Так бы и колупался он сейчас в каком-нибудь фитнесе, если бы не подхватил одного клиента. Клиент был из бывших райкомовских комсомольцев, но с огромной перспективой роста. И эта перспектива роста не пропала и на демократическом поприще, так как он вовремя перестроился и, запоганив родную партию с ее марксистскими убеждениями, перешел в стан демократов и постепенно тихо-тихо добрался до главы города, а там и области. А Андрюха все это нелегкое время был вместе с ним – три раза в неделю. И проводил, как умел, сеансы релаксации для возрастающего в должности и объемах чиновника. С ростом в должностях своего клиента рос и Андрюха. Парень он был хваткий и, доведя до шефа свою мечту о продвижении массажа в массы, отхватил у города десяток помещений и открыл студию красоты под названием «De Frans». Что там было французского, никто не знал, но вот, видно, сбылась мечта детства, хотя Саня объяснял это простой любовью Андрюхи к воскресным прогулкам на велике.

Саньки, подлеца, был еще расчет пообедать, проголосовав за Андрюху, в кафе у того же Андрюхи. Придя на участок, обнаружили некоторые потуги политического и эмоционального подъема со стороны организаторов: играла гармошка, был чай с баранками и «скорая помощь». Отметившись и получив, как их Саня называл, «белютни», прошли к урнам, по пути обнаружив, что у Андрюхи большие проблемы в виде еще шестерых мужиков, желающих получить депутатский мандат. Твердо проголосовав за знакомца, вышли на воздух. Ребята со «скорой» отчего-то, увидев их, заржали на всю округу. Федору стало интересно, что их так возбудило, и он подошел и спросил их об этом. Мужики мудрить не стали и сказали, что стоят давно и считают проголосовавших. Судя по всему, если не подтянутся армия и полиция, то на семь кандидатов на место приходится пятнадцать проголосовавших, не считая самих претендентов. Саня смекнул, что обед может быть с десертом, если напрячь мужиков из соседних подъездов и сделать Андрюху лидером выборной гонки. Но подъехали автобусы с ветеранами и какими-то спортсменами, и шансы на десерт улетучились. Про обед Саня все равно не забыл и потянул Федора на встречу с Андрюхой в одном из ближайших его салонов, о которой он заранее договорился. Андрюха был взволнован и сосредоточен. Еще бы, у него был шанс прорваться в местную политическую элиту! Расспросив ребят о ходе голосования и узнав о прибытии автобусов, он не на шутку возбудился. «Вот суки! Договорились! Обойдут!» – прорычал он. Но Саня времени не терял и предложил выпить за победу, соврав про поднятых им по тревоге в парке доминошников и шахматистов, которые и числом и умением доставят Андрюху первым к финишу. Успокоив немного Андрюху этим враньем, выпили и приступили к закускам. У Федора все время крутился в голове вопрос, и после второй он его задал:

– Андрюха, послушай, а на фига тебе это надо, ты же там чужой?

Андрюха, подумав немного, спросил:

– Ты помнишь анекдот про петуха? Старый анекдот, с бородой?

– Ну, таких, Андрюха, до хрена!

– Ладно, слушай. Продает мужик петуха на базаре, за пять рублей. Цена низкая, петух здоровый, и это всех покупателей пугает. Один из них спрашивает: «Ты что так дешево продаешь петуха? Больной он, что ли?» – «Да нет, – отвечает мужик, – здоров». – «Может, тогда он злой и задиристый какой?» – спрашивает другой. «Да нет, спокойный», – отвечает мужик. «Тогда, может, он неспособный? Ну, то есть кур не топчет?» Мужик как-то горестно отвечает: «Да нет, кур топчет, гусей топчет, собак и кошек тоже топчет, и жену мою топчет». «Так что ты его продаешь?» – удивляются покупатели. «Да так, что-то мне не понравилось, как он на меня вчера посмотрел».

Когда компания оторжала в полный голос, Федор спросил:

– Андрюха, а кто на тебя-то глаз положил?

– Да есть у нас тут одна, жена главы нового. Что я только ни делал: и скидки ей в салоне, и процедуры новые, и доктора для гиалуронки из Москвы ей притащил, но она на меня так посмотрела, что я понял: надо искать аргументы, иначе отберут. И, не найдя ничего лучшего, решил стать депутатом: глядишь, прокатит.

– Да, – протяжно сказал Федор, – верю: твое желание стать слугой народа осознанное и обдуманное, а главное, понятное для обывателя.

– Ты, Федя, не ехидничай, мне не до этого, жить-то как-то надо. Я вон и в партию вступил, и спонсором стал, оплачиваю различные партийные мероприятия. Вот! А как ты думал, бизнес должен быть активным.

– А шеф твой старый что, не поможет? Он же при делах!

– Да приелся я ему, ему нужны более сильные и молодые руки, что-нибудь новое. Я-то старался, читал там про всякие новые методики, иголки пытался освоить и акупунктуру там всякую – не идет. Старею, наверно.

Тут с учетом распитых двух бутылок ожил Саня:

– А ты, Андрюха, не пробовал ему делать прямой массаж простаты? Сейчас это, как пишут в интернете, фишка; стариков, таких как твой, заводит с полпинка!

Тут Федор почувствовал себя лишним. Андрюху зацепило это новшество, а Саня после третьей бутылки, так как Андрюха не решился воспользоваться его непрофессиональными услугами, пытался сам на себе показать, как это надо правильно делать. Сошлись на том, что Саня через своих знакомых найдет уролога, тот обучит Андрюху профессионально, и так как Андрюха почти родной для своего шефа, то он явно будет допущен к чрезмерно интимному месту без проблем и тем самым удержит свой бизнес на плаву, а при дальнейшем раскладе, зная масштабные возможности шефа, сможет расширить его и, так сказать, федерально. В дальнейшем все протекало по обычному сценарию: бутылка, салат, тарелка, за исключением одного: никто не знал и не догадывался, как обычная беседа двух бывших медиков отразится на Санькиной ранимой психике.

Саня проснулся в холодном поту – даже не проснулся, а выскочил из кровати как ошпаренный. Бегом понесся к холодильнику, на ходу повторяя, как молитву: «Чушь. Чушь. Чушь собачья!» Выпив холодного квасу, присел на табуретку в кухне и попытался немного успокоиться. «Вот приснится чушь какая-то! Так можно и до инфаркта докатиться!» – продолжал вслух разговаривать сам с собой Саня. Захотелось курить, и он стал искать сигареты. Федор уехал в Эстонию к другу Санька был дома один, и спросить, где Федор спрятал от него сигареты, было не у кого. Найдя на батарее непочатую пачку, открыл ее и закурил. После первой сразу же прикурил вторую, при этом продолжал тяжело дышать и изредка на выдохе повторять, как попугай: «Чушь. Чушь какая-то. Приснится же такое!» После второй сигареты наконец успокоился и стал вспоминать подробности кошмарного сновидения…

Он стоял на обочине пригородного шоссе, держа в руках трос для буксировки, и пытался взглядом и жестами уговорить какого-нибудь автолюбителя остановиться и взять его на буксир. Никто не останавливался, все проскакивали мимо, и Саня даже во сне подумал, как это символично, что вот и в жизни, и на дороге он никому не нужен и брошен. Накрапывал мелкий дождик, темнело, а он махал и махал руками на обочине, понимая, что в темноте его уж точно никто не подберет, и надо либо оставлять машину здесь и добираться домой, либо ночевать в холодной машине, рискуя простудиться и заболеть. И вот, когда силы и надежда уже покинули его, внезапно подъехал кортеж с мигалками. Из машины в сопровождении охраны кто-то вышел. Саня решил сначала, что либо будут спрашивать дорогу, либо – прикола ради или для того, чтобы размяться в пути, – серьезные пацаны попинают бедолагу и уедут. Он даже попятился к багажнику, вспоминая, может ли в нем быть монтировка, или она осталась там, в девяностых. Но один из подходивших напомнил ему кого-то. Силуэт, манера движения, или нет: какие-то знакомые звуки, покашливания и причмокивания. Господи, так это же Ленчик! Ленчик при полном параде, орденах и медалях! Ленчик тем временем, переходя от звуков к речи, произнес: «Саша, здравствуйте! Что вы тут делаете?» Осмотрев авто, продолжил: «Машина сломалась? Бывает, – и, взглянув внимательнее на Саню, заметил: – Так вы весь мокрый, пойдемте в машину, а ребята с вашей техникой разберутся». Саня, понимая, что Ленчик мертв, в чем он не так давно убедился, побывав на его могиле вместе с Федей, промямлил что-то неубедительное в ответ. Ленчик, нахмурив брови, сказал: «Знаю, знаю, видел вас, ребята. Спасибо, не забываете», – и, подхватив Саню за локоть, потащил к своему лимузину. Саня не сопротивлялся, догадываясь, что это ему снится. Ему было даже интересно, что произойдет дальше. Усевшись на кожаные сиденья, компания двинулась по шоссе. Ленчик достал из бара бутылку дорогого коньяка, открыл ее и налил в большие стаканы, спросил: «Куда ездил, Саша? Что видел?» Саня молча опустошил хрустальный стакан, подождал, пока жидкость усвоится организмом, ответил: «В Москву хотел попасть, на собеседование». Ленчик с недоумением посмотрел на него: «А что вдруг в Москву-то? У нас, что ли, работы нет? А, ты, наверно, Саня, на повышение куда-то собираешься? Или совсем решил родину покинуть? Слышал, сейчас все в Москву стремятся, но в основном с северо-западного направления». Сказав это, Ленчик тихо, с присвистом, засмеялся. «Да нет, я от отчаяния. Нет у нас работы, мы вон с Федором который год маемся, а там, может, что и подфартит». – «Да, Москва город олимпийский», – зачем-то сказал Ленчик и задумался. Немного погодя вдруг спросил: «А какая тебе работа там нужна? Небось престижная, высокооплачиваемая? Или, как сейчас говорят, крутая?» Саня, понимая, что этот разговор ни о чем, так как Ленчик явно не хантер, и все-таки сон есть сон, решил подыграть старику: «Да, точно, хочу стать круче всех, даже круче этих газпромовских!» Ленчик, хитро улыбаясь, налил по второй. Молча выпили. Саня даже подумал, что Ленчик уснул, но тот внезапно всколыхнулся и сказал: «А я тебе помогу. Только работа будет тяжелая и в некотором роде альтернативная». Саня улыбнулся и, глядя Ленчику в глаза, сказал: «А мне, Леонид Ильич, пофиг! Лишь бы круто и с баблом!»