Текст книги "Пессимисты, неудачники и бездельники"

Саня сказал:

– Жду! – и нажал на «отбой».

* * *

В Таллине моросил дождик. Федора встречал Толик, который был, как всегда, на высоте. Шикарный костюм, галстук; несмотря на поздний вечер и слякоть, начищенная до блеска дорогая обувь, и в придачу шестисотый «мерин» с розовощеким эстонским парнем – водителем. Этакая новая европейская элита от прибалтийских кутюрье. Водитель стоял рядом с ним, держа большой черный нераскрытый зонт, который носил еще, наверно, профессор Плейшнер – Евстигнеев, когда счастливо разгуливал по столице соседнего государства, намекая, что действие известного советского фильма происходит в Швейцарии. Но зонтик не понадобился, так как дождь внезапно кончился, не дав Федору шанса съязвить по поводу погоды.

Удивительно, но когда Федор прилетал в Таллин, ему всегда сопутствовал дождь. Последний раз это было три года назад, перед Новым годом, когда они с Саней провели операцию по смене вывески на здании родной администрации. Как тогда, узнав об этом от Сани, сказал Толик, «это воздух европейской свободы вскружил Федору голову». Сейчас, когда все было в прошлом, Федор даже немного жалел о той своей безрассудной выходке, которая ни к чему путному не привела, а лишь ускорила процесс его ухода из компании. Так что, глубоко вдохнув этого самого воздуха, как бы напоминая себе о давно ушедшем, Федор плюхнулся на заднее сидение «мерседеса» и погрузился в свои мысли. Толик предупреждал, что он человек политики, старается не говорить о делах даже при личном водителе, так хочет отгородить того от соблазнов бестолковой трепотни о делах шефа с женой, где-нибудь на кухне, за чашкой чая. Это было как-то по-немецки: орднунг во всем, даже в мелочах, хотя Федор и видел резон в таком деле.

Прибыв в гостиницу – а Толик всегда резервировал для Федора «Swisshotel», – друг раскланялся и, предупредив о завтрашней послеобеденной встрече, удалился. «Вот это точно по-европейски, – подумал Федор, – без пол-литра, даже без пива, все строго по-деловому». С этим Толиком всегда так! В военном училище, где они вместе постигали азы армейской службы, то, что касалось порядка и распорядка, лучше всех получалось у Толика; все нормативы и упражнения лучше всех выполнял этот русский эстонец. Он был всегда серьезен, даже в драке. При совместном распитии спиртных напитков зачем-то посматривал на часы, как будто сверял время: укладывается ли это мероприятие в заданные показатели. И еще: он никогда не ругался матом, даже в самых пиковых, критических ситуациях, даже если прищемлял палец или получал по зубам. Никогда! Это даже как-то напрягало сослуживцев, для которых в армейской среде он был сродни инопланетянину. Но все любили его, поскольку на него всегда можно было опереться: если мозги перезаливало алкоголем, а завтра с раннего утра надо делать что-то важное, все знали: Толик не проспит, а если ты с утра не в состоянии, сделает за тебя все сам.

Толик после училища служил недолго, папа его комиссовал по какой-то выдуманной болезни. Папа, наверное, в его лице получил то, что хотел. Не раздолбая, закончившего вуз в эпоху перестройки, а солдата, помощника в период раздела большого куска государственного пирога. И Толик оправдал его доверие, став безжалостным капиталистом-эксплуататором. При этом он прекратил общаться со всеми армейскими друзьями, кроме Федора, – наверное, в благодарность за то, что тот терпел его как соседа по тумбочке в казарме, несмотря на то, что у Толика весь период службы был страшный грибок на ногах. Федор, таскаясь с ним в увольнениях по врачам и бабкам, в конце концов помог ему победить неизлечимую в Советском Союзе болезнь. Вспоминая это, Федор отказался от мысли позвонить и узнать, работает ли бар, чтобы спуститься и выпить кружку не разведенного по российскому обычаю пива: кровавые портянки Толика, всплывшие из молодости, напрочь отбили охоту.

С утра, после завтрака, Федор рванул в город в надежде посмотреть, не изменилось ли что-нибудь после трехлетнего отсутствия, и, конечно же, посмотреть ассортимент местных аптек. Федор ужасно любил ходить в любых поездках по аптекам. Кто-то в музеи, кто-то шопиться, а он – в аптеку! Новейшие препараты, обезболивающие мази и пластыри, таблетки от живота и от головой боли – его интересовало все! Проблему с выдачей лекарств на Западе по рецептам он решил через Саню, который по просьбе Федора натырил этих рецептов у друга детства, когда в очередной раз заходил выпить пива в его частный гинекологический кабинет. Вот и сейчас Федор примчался в торговый центр напротив Старого города.

Он около часа лазил по прилавкам эстонского аналога «36,6» и, собрав в корзинку все, что считал достойным, подошел к кассе. Продавщица хладнокровно разложила по кучкам рецептурное и лекарства свободной продажи и с интересом посмотрела на Федора, произнеся что-то по-эстонски. «Ха-ха-ха», – подумал про себя Федор и на глазах удивленной аптекарши принялся по-латыни заполнять невесть откуда появившуюся пачку рецептов.

Девушка даже рассмеялась, но Федор на чистейшем английском объяснил ей, что у него практика в далекой английской глубинке, в кризис про них забыли и лекарств не поставляют, а ему просто необходимо закупить препараты для бедных английских дедушек и бабушек. Но когда девушка по-русски прочитала на рецепте: «Гинекологический центр доктора Свиридова», рассмеялись оба. Забирая лекарства, Федор подумал: «Хорошо, что здесь хоть кто-то говорит по-русски». Это настраивало на хороший лад.

Погуляв по старому Таллину, в очередной раз насладившись прекрасным видом со смотровой площадки, Федор зашел в храм Александра Невского и поставил свечку всем святым за здравие родных и знакомых. Пора было выдвигаться на встречу с Толиком, и Федор пошел искать стоянку такси. Таксист был русским, но по-эстонски немного хмурым парнем и, как следовало из его монолога, тоже озабоченным своим выживанием в тяжелых рыночных условиях: бензин, ремонт, цены… Все как везде. Федор слушал его, кивал в ответ, но думал о своем, не вдаваясь в полемику, где хорошо и где плохо.

Ресторан находился за городом. По дороге Федор увидел рекламный щит с надписью: «Солнечные батареи.

Доставка, сборка, монтаж по всей Европе». Во как! «Что-то знакомое», – усмехнулся Федор.

Толик уже сидел за столиком и командовал официанткой, наговаривая ей, когда что и в каком количестве принести. Он всегда руководил сменой блюд, стараясь удивить гостя тем или иным национальным деликатесом. Увидев Федора, Толик махнул ему и отправил официантку на кухню.

– Я решил, что тебе надо попробовать рыбный суп, – сказал Толик. – Здесь его готовят прекрасно!

– Полагаюсь на твой вкус, – ответил Федор и вопросительно посмотрел на Толика, доставая сигареты.

– О, извини, я забыл, ты же куришь! Сейчас все исправим, но нам придется пересесть на улицу.

Перебазировавшись на веранду и закурив, Федор наконец спросил Толика, соблюдая все условности его конспиративных правил:

– Чем занимаешься? Ты ведь три года назад занимался политикой. Продолжаешь пахать на этой ниве или подался во что-то еще?

– Нет, Федя, все там же и тем же, – ответил он. – Правда, легализовались, создав PR-агентство по лоббированию и продвижению бизнес-идей во власть. Но смысл все тот же. Сегодня был на очень интересном закрытом семинаре, где, кстати, были и ваши российские ребята. Очень продвинутый западный аналитик выборных стратегий читал курс, как захватить и, главное, удержать власть в развивающейся стране демократическими методами.

– Интересно, – сказал Федор, – мои-то российские, наверно, как всегда бухие и шумные, и у них, как всегда, свои взгляды на демократию?

– Да нет, представляешь, они там самые лучшие слушатели, записывали все подряд, я сам был поражен. Видно, это для них очень интересно, – допив кофе, сказал Толик.

– Ну да, – продолжил Федор, – наверное, учатся, как без видимых фальсификаций удержать власть в стране, которая распухла от недовольства. Это надо, иначе не удержатся. Хотя у нас альтернатива явно не просматривается, так что могли бы сэкономить на поездке. А то, что избранные в органы власти представители народа не могут отражать чаяния всех избирателей, так это доказал один французский математик, по-моему, Кондорсе. Так что российским недовольным, пусть их и подавляющее большинство, к нему!

– Ну ты, Федя, знаток! – сказал Толик. – Давай-ка попробуй суп, а там продолжим.

Суп был прост и великолепен: только рыба, картошка и бульон, и рыба только белая. Федор любил рыбу, но обязательно с белым мясом. Еще бабушка заметила, какой внучок привередливый в данном вопросе, и пошутила, что это фамильное, как-то увязав со своим отцом, в прошлом белым офицером.

Покончив с супом, Толик продолжил разговор.

– Я вижу, Федя, ты продвинут в этом вопросе. Ты что, занимался выборами?

– Успокойся, Толик, это был у нас местный баламут и изгой по имени Ленчик, как две капли воды похожий на покойного Леонида Ильича, вот он и двигал все эти теории: как захватить власть, как удержать ее. В общем, был поглощен этим до безобразия, царствие ему небесное. А я просто слушал иногда под стакан и удивлялся его начитанности и образованности. Но все кончилось тривиально, просто и обыденно. Ну а вас там чему учили? – спросил Федор. – Что нового принесли западные пиарщики на ниву наших недоразвитых провинций? Чем можешь похвалиться?

– Да что там, Федя, все по старинке, как в маркетинге продаж: нужна какая-нибудь фишка и реклама, реклама, реклама. До деловой аудитории рекламой не достать, они всегда заняты, но и на выборы они ходят по необходимости, а остальным надо каждый раз новое шоу! Новые впечатления, горячие сюжеты или по-американски: новые общие враги.

– То есть войнушку небольшую, – закончил за него Федор.

– Зачем войнушку? Можно и старое продвигать – вон, помнишь нашу эпопею с памятником?

– Да, мудро сработали, – сказал Федор. – Но Феликса у нас унесли, царя нашли и похоронили, солдата ваши перезахоронили, – кого еще-то? Найти могилу Иисуса Христа где-нибудь в Останкино и объединиться в нежелании возвращать Его останки на родину? Вот опять я скаламбурил, – удивился Федор. – Ты мне скажи, Толик, что кроме фальсификации и подтасовок может удержать у власти тех, кто потерял доверие и рейтинги, но хочет оставаться и править?

– Федя, существует масса механизмов, – начал Толик.

– Ну например? – прервал его Федор.

– Ну, самое простое – это размывание голосов электората. Вот смотри, у тебя есть партия центра: не за белых, не за красных, то есть не сильно левые, но и не сильно правые.

– Про белых и красных я бы поспорил, – вставил Федор.

– Ладно, опустим, – согласился Толик, – есть левые и правые. ОК? Так вот, ты в центре пуст, идей нет, взбодрить народ нечем. Конкуренты, поливая тебя, набирают вес, бодая то слева, то справа, то за нищих, то за богатых, и при этом за духовность и за соборность. Но они тоже должны быть ближе к центру, так сказать, почитать простой народ, и, конечно же, бизнес. Ищешь радикалов справа и слева, зовешь их по отдельности к себе. А они тобой опущены, бедные, власти нет – безысходность, короче. За годик до выборов даешь им денег и открываешь им рот. Они хают и поганят всех: и тебя, и твоих конкурентов; митинги, шествия, демонстрации – все неразрешенные, но и без особого с твоей стороны давления. Как только кто-то из них, ошалев, облажается – ты им легкого пинка. И смотришь, как воспримут массы: прошел пинок – народ поддержал борьбу власти с мракобесием. Есть враг, есть угроза стабильности общества, мочи его!

– А с другим-то что? – спросил Федор.

– А другого разгоняешь по полной: не пройдет, но голоса отберет, и, что самое главное, у конкурентов, так как они оба построили свою кампанию на вскрытии твоих недостатков.

– Ну а если уже были и новые правые, и новые левые, тогда что?

– Тогда, Федя, разгоняй своих идеологов-проводников, набирай новых лидеров и ставь их под свои знамена. Это будет та же партия, но нового типа, обновленная! Это может пройти. А с попутчиками-идиотами разберешься потом. Главное – выборы! Так вот так, – завершил рассказ Толик.

Федор рассмеялся.

– Как ты сказал? – переспросил он. – «Так вот так?» Прикольно! Ты, наверно, хотел сказать: «Как-то так»? Старик, ты забываешь русский язык, – продолжил, улыбаясь, Федор, – но одно могу сказать: в России это бы электорат взбодрило. Так вот так! – повторил Федор. – Занятная у тебя работа, Толик: двигать умы и мысли граждан. Но, соглашусь, тяжелая. Это тебе не тариф поднять на холодную воду: раз поднял на пару копеек – и в шоколаде.

– Не, Федя, ты не прав: в этом и есть моя основная работа – лоббирование интересов различных групп. Лучше, конечно, бизнесовых групп. А эти лекции я слушаю для расширения кругозора, как ты у Ленчика под стакан. Кстати, может, возьмем коньячку? Сегодня можно, а завтра у нас день тяжелый, поедем в Пярну, о наших делах поговорим там, – сказал Толик и позвал официантку.

Вечер прошел неинтересно. Толик уехал улаживать какие-то свои дела, и Федор опять был предоставлен сам себе. Отвлек звонок. Звонил старый армейский друг с удивительной судьбой, но с еще более удивительными фамилией и именем-отчеством. Фамилия у него была президента, а имя и отчество – премьера! Федор вспоминал, как они с Саней подкалывали его по этому поводу, когда состоялись последние всенародные выборы. Говорили: теперь, брат, все будет у тебя хорошо, это знак, это карма! Но случилось все наоборот. Он был директором большого офисного центра в столице. И это директорство по случаю заказного рейдерского наезда превратилось для него в четыре года условного срока, пару инфарктов и инвалидность. Не помогли ни фамилия с именем-отчеством, ни боевой послужной список, ни полное отсутствие состава преступления. И сегодня он звонил поделиться радостью: дело закрыли и он теперь свободный человек. Так сказать, бодр и весел! А то, что с бабой своей теперь справиться не может из-за возникающей на пике половой активности гипертонической комы, – это не беда, это не главное! И то, что три года он не жил, а существовал, – это издержки российской юриспруденции! Вот, наконец-то в жизни Федора возник оптимистично настроенный человек. «Мне так не хватало этого», – подумал он, грустно улыбнувшись про себя.

Погуляв по городу, он зашел в бар отеля и за кружкой пива предался воспоминаниям. Мог ли он поменять что-то в своей жизни, не прибегая к экстраординарным мерам? Все ли он делал правильно, и если нет, то где ошибся, что сделал не так? И главный вопрос: почему он здесь и как случилось, что в его жизни получилось это здесь? Все эти вопросы были одной природы и вырастали из прошлых неправильных действий и ошибок. Учился в военном училище, служил, воевал – там все понятно, копайся не копайся – альтернативы было мало. Куда пацану из провинции в середине восьмидесятых было деваться? Образование в провинции проигрывало столичному – это он понял, когда к ним в класс попал мальчик из Москвы, отец которого заполнял поездкой в их город свое партийное дело для последующего рывка вверх по карьерной лестнице. Парень был, в принципе, неплохой, и они с ним даже дружили тот год, который вместе учились. Но как-то раз Федор, придя к нему домой, застал его во время занятий с репетитором. Потом парень сказал, что папа настоял на этом, потому что преподавание в местной школе слабое. Да и то, что московский хорошист за два месяца стал у них круглым отличником, тоже это доказывало. Денег на дополнительное обучение у родителей Федора, конечно же, не было, да и система тогда сама распределяла, кто и где должен на нее работать. Если ты не из столицы, но есть деньги и блат – добро пожаловать в ведущие вузы страны; если нет – то лучшее, куда можно было попасть, это военное училище. Конечно же, были самородки, корпевшие над учебниками день и ночь и в конце концов прорывавшиеся своими силами в элитные учебные заведения, но это единицы. С высшим образованием из его класса только пять человек из тридцати. Да и сам Федор для себя давно все сложил и иного просто не видел. Тем более что и за это следовало попотеть. Юношество минусуем, далее училище и армия. Продвинуться по службе? Но он и так в двадцать семь стал замкомбата, что по тем временам совсем неплохо. Это потом, в период полураспада, он задержался в чинах, но так было со всеми. Удачно жениться? Там, где он служил, генералы появлялись редко, а если и приезжали, дочерей с собой не привозили. Он был знаком с одним генеральским отпрыском, который решил служить без помощи отца, честно, и, хотя парень он был отличный и они дружили, замуж он Федора явно не взял бы!

Остается гражданка. И там он сделал вроде все правильно. Получил дополнительное образование по специальности «менеджер управления», выучил язык, даже написал и защитил диссертацию по экономике. Все вроде так! Выбился в генеральные – конечно, поздновато, но ведь выбился! Сам сделал, сам создал большое предприятие, которое и сейчас в лидерах. Ему, конечно же, помогали, учили, но и он учился. Занимался самообразованием, много читал. Ведь в жизнь из армейских сапог тогда было выброшено много, но не все смогли так прорваться. И что дальше? Наверное, все-таки не в этом дело. У многих срастается и в более тяжелых случаях. Видимо, это карма. Не идет, и все, хоть ты тресни! Надеяться на случай или везение нельзя. Вот и про Колю он писал в надежде на русский авось, что случится какое-то чудо. Но чудес не бывает, хотя мы стараемся в них верить. Так что историю о Коле можно было развивать в более позитивном русле, и это ничего бы для него не поменяло, разве что расширило бы кругозор читателя. Федя даже представил себе, что, поддавшись новизне и романтике, написал бы, как он с Колей летал на космической тарелке, которую тот за примерное поведение подарил ему на День ангела, где-нибудь в районе Рублевки, кидая желуди в олигархов и чиновников, вызывая хаос и панику. Или, например, Коля подарил ему на День железнодорожника безлимитную, какую-нибудь фиолетовую карту Сбербанка, которая позволила бы Федору стать народным спасителем и оплачивать лечение за границей всем, кто это не в состоянии сделать, и все другие возможные людские форс-мажоры, но при этом отследить ее было бы невозможно. Или другие супернавороты и приколы. Всю эту чепуху можно было придумать для читателя с романтически развитым воображением, тем самым подстегнув его фантазии по поводу возможности как-то покуражиться и повеселиться над происходящим. Но жизнь есть жизнь, и Федор выбрал для себя простой, но такой желанный для него финал: получение нормальной работы в нормальном коллективе. Но и это не прошло. Так что для них с другом Саней уготован другой конец этой прозаичной истории.

С такими мыслями, допив пиво, Федор пошел в номер и лег спать. Завтра! Все самое интересное случится завтра. И как бы Толик ни старался оттягивать разговор, набивая цену, Федор обо всем догадывался и все понимал. Все получится, но стоить это будет неимоверно дорого! Капитализм!

Встал Федор рано: как-то не спалось. Вначале не мог заснуть, потом снилось что-то нехорошее, тревожное. Вообще-то в последнее время все эти идиотские сны про семью, про какие-либо события, наподобие ролевых игр с членами Политбюро, сошли на нет и прекратились. Осталось только ощущения, что во сне что-то было, и непременно очень неприятное. Поэтому он ворочался, часто просыпался и даже чувствовал, что во сне скрипел зубами. Саня, конечно же, сразу бы продиагностировал и определил что-то на нервной почве, но Федору было наплевать. Вот и сейчас, проснувшись в пять утра, он заварил чай, благо в номере был маленький чайник и все принадлежности для чаепития. Выпив пару стаканов и сходив в душ, сел, закурил. Вчерашние мысли про жизненные ошибки и неудачи вернулись вместе с первой затяжкой. Что-то было еще, что ему говорили коммерсанты и чиновники про его характер, одна из особенностей или черт, что им не нравилась. А, вспомнил: несговорчивость, неуступчивость! Ну, с коммерсантами – это понятно. Это нормально, если без перебора. В конце концов, компромисс в решении деловых и финансовых вопросов необходим, и, как правило, к консенсусу они всегда приходили, хотя и изрядно потрепав друг другу нервы. Тут что-то другое! Вот, вспомнил! «Негибкий»! Правильно, так и сказал зам главы региона, когда Федор отказался выступить в защиту власти. А что такое, по их мнению, гибкость? Полное вранье? Подтасовка фактов? Но как из черного сделать белое? Либо обманув, либо насильственно приказав верить в этот абсурд. На днях прочитал в газете: столичная чиновница с какой-то незапоминающейся фамилией, связанная неким образом с экологией, в связи с тротуарно-плиточной революцией в Москве назвала ужасающие показатели вредных выбросов в атмосферу в период жаркой погоды от асфальтового покрытия столичных улиц; просто экологический беспредел и катастрофа! А рядом приведены ее же слова, сказанные год назад, когда город умирал от ежедневных температурных рекордов, о том, что асфальт почти безвреден и его прямо-таки надо чуть ли не есть ложкой, что особенно полезно старикам и больным, и пусть общественность не беспокоится: жизнь прекрасна и экологически чиста. И все это должно объяснить гражданам причину их временных трудностей, связанных с передвижением по столице в период грандиозной реконструкции тротуаров. Прямо высший пилотаж! Гибкость высшего качества! Так, что ли, надо? Идиотизм какой-то! И в то же время: почему молчит столичная полиция? Ведь булыжник – это орудие пролетариата! А к тому же некачественно уложенный возле различного рода зданий и офисов, из которых не всегда слышны правильные социальные лозунги и призывы, этот булыжник – еще тот булыжник! Не зря ведь Красную Пресню в царской России, в 1905 году, после январских событий зачистили по части метательных снарядов. Теперь любые, даже фанатские, споры в Москве могут привести к более тяжелым последствиям. Но это не его дело; с этим пусть разбираются производители омоновских щитов и шлемов. Он думал про гибкость. Наверно, такие варианты прогибов явно не его конек. Согласен: по гибкости у него твердая двойка!

Зазвонил внутренний телефон. Приехал Толя, пора выходить. Ехать предстояло в Пярну, что по дороге в Ригу, там они с Толиком и решат все свои дела. Скорей бы все определилось! Хоть как-то!

Ехали часа полтора. За это время Толик задал лишь один вопрос: «Ты, Федя, документы взял?» И все. Это по-изуверски как-то: молчать всю дорогу накануне принятия таких важных решений. Федя даже хотел позвонить Сане – просто потрепаться, не предоставив шанса водителю получить какой-нибудь компромат на хозяина, но, увидев строгий взгляд Толи, засунул телефон обратно в куртку. Думать не хотелось, так как мысли об отсутствии гибкости могли привести непонятно куда: за гибкостью можно получить еще один двояк по ловкости и кол по изворачиваемости и приехать в Пярну полным неудачником и профаном! Так что Федор сидел и глазел в окно на пейзажи. А здесь красиво и опрятно, решил он и задремал.

Проснулся он, когда машина остановилась и Толик толкнул его в бок. Они прогулялись пешком пару кварталов до какого-то дома, как он понял, находящегося в центре Пярну. Толик позвонил с улицы в звонок, кто-то что-то ответил, и они вошли. На пороге офиса их ждал белобрысый молодой человек со значком «Фольксваген групп» на лацкане идиотского древнего сюртука. Он вообще был одет очень странно для деловых переговоров, но, как потом выяснилось, его одежда была сшита по лекалам охотничьего костюма позапрошлого века. Назвавшись Клаусом, он пригласил всех в свою маленькую конторку. Извинившись за свой наряд и мотивировав его предстоящей поездкой на охоту с членами какого-то бизнес-клуба, страдающими от любви к концерну «Фольксваген», он сразу приступил к сути, как будто птички и зверьки, в которых он собирался пострелять, замерли на низком старте в ожидании этого чудо-хантера. Федор еще подумал, смеясь про себя, что во дворе дома Клауса ждут его кобыла с бляхой «W» и надписью «turbo» и стая гончих с бирками «Skoda», а где-то в прихожей он не заметил охотничий серебряный рожок на перевязи. Ну, к делу так к делу, решил Федор и положил портфель с документами на стол.

Встреча закончилась поздно вечером. Толик, довольный результатом, настойчиво предлагал закрепить успех парой кружек какого-то популярного местного пива. Клаус (он оказался юристом) сразу согласился, забыв про некормленую кобылу и собак. А Федор продолжал сидеть в кресле, переваривая произошедшее и тупо уставившись в экран iPhone, как будто оттуда должны поступить указания по поводу приема его организмом пары кружек пива. «Да, дела, – про себя подумал Федор, – лихо все прошло, очень лихо». В таком состоянии, наверное, находились в первые минуты Великой Отечественной советские пограничники, выжившие после яростного артобстрела и воздушных атак люфтваффе. «Но ничего, – подумал Федор, – после сорок первого был сорок пятый», а вслух сказал миролюбиво:

– Пиво так пиво, но мне надо позвонить.

– Конечно, конечно, – разом согласились интервенты и прошли в соседнюю комнату.

Федор набрал Саню. Судя по голосу, у того было что-то свое поганое на душе, и разговор не получился. Предупредив друга, что будет завтра, и попросив приготовить ужин, Федор хотел сказать ему что-нибудь ободряющее, но тот прервал разговор, нажав кнопку «отбой». «Ничего, приеду – разрулим», – решил Федор и, окликнув «братьев-захватчиков», пошел в прихожую за курткой.

Парой кружек не обошлось. Заливались по полной. Братья, видимо, празднуя успех, а Федор – раздумывая над предложениями этих лихих эстонских летчиков, укладывая мысли, как прослойки хорошего сала: вопрос – полкружки – ответ, разбивая в голове в пух и прах план прибалтийского блицкрига по разводу бедных российских безработных. После девятой кружки Федор изрек:

– О'кей, ребята! Ваше предложение очень интересное, я думаю, что… Второй Прибалтийский фронт даст вам ответ в течение семидесяти двух часов.

У ребят сразу потухли глаза, как будто и впрямь сейчас дивизии развернутся и двинут на их любимую родину.

По дороге в Таллин Толик, изменив всем своим принципам, засыпал Федора вопросами. Что произошло? Что не так? Что не устроило его в их предложении? Времени мало, многое уже сделано, механизм запущен, маховик раскручен. И это хорошо, надо только найти компромисс! Федор не отвечал, а лишь смотрел в окно, в сплошную темноту, понимая, что уступить, конечно, придется, но они с Санькой будут сражаться, как герои Брестской крепости в тылу врага, до последнего патрона!

Проводы в аэропорту были какие-то тягостные. Наговорившись вдоволь по дороге, Толик зевал, поняв, наверное, что своими вопросами слишком явно обозначил личный интерес к решению вопроса. Все-таки ему следовало быть посредником, а он так сильно распереживался. Федор, видя это, вспомнил, что Толик точно так же переживал, когда они курсантами ходили в медицинскую общагу, к девчонкам. Тогда, правда, он гадал, что будет, если ему придется раздеться и какая-нибудь краля увидит его забинтованные ноги. Он тогда спрашивал Федю: «Что я ей скажу? Она же, узнав правду про мой грибок, мало того что сама не будет общаться – еще и всем девчонкам растреплет». Вот и сейчас, когда объявили посадку, Толик тихо спросил:

– Слушай, Федя, что передать Клаусу, ведь он позвонит завтра, спросит?

Федя улыбнулся:

– Скажи, что танком отдавили, слепили кое-как и забинтовали, показать не могу– рассыпется!

Толик какое-то время, не врубившись, смотрел на Федю как на идиота, затем рассмеялся:

– Ну ты и жук, Федька!

И, вспомнив те годы, когда им нечего было делить, кроме куска хлеба и пайки масла, от души сказал:

– Вы там решайте, а я здесь помогу. – И добавил, глядя Федору в глаза: – Правда помогу!

На этом и расстались.

В Москве его встречала бывшая секретарша Оксана. Она сама предложила, сказав, что им есть о чем, как она выразилась, потрещать. Когда-то он называл ее коротко – Окс, и ей это нравилось.

Она приехала встречать его с мужем, который и увел эту местную красотку из-под прицела провинциальных парней. Муж у Оксы был весельчак и балагур, что, наверное, позволяло ему без особых нравственных потерь занимать хорошую должность в Олимпийском комитете. Всякие там прокурорские наезды, счетнопалатные проверки, ввиду его особого дара по растормаживанию самых серьезных ситуаций с людьми, которые даже в цирке не смеются, руководство поручало только ему. Сокращения и увольнения никоим образом не могли его коснуться: начальники всегда знали, что он незаменим на своем месте, и придумывали ему новую должность, с хрипотой доказывая ее необходимость наверху. Окс после перебазирования в столицу не стала засиживаться дома и пошла учиться на прокурора. И все время говорила мужу, что, если она узнает что-нибудь про его шуры-муры, то будет последней, кого он увидит в прокурорском кресле во время зачитывания ему приговора. В общем, жили они весело и, судя по антуражу (машина, дача, квартира в центре), красиво. Вот и по дороге из аэропорта они шутили и балагурили.

Окс настаивала, что благоверный должен устроить ее бывшего шефа к себе в комитет либо на великую сочинскую стройку, так как после Сочи все плавно перейдут в оргкомитет футбольного чемпионата, а это позволяет с большой уверенностью смотреть в будущее. Муж соглашался с этим, но, по мудрой чиновничьей традиции, ничего не обещал и ни за что не брался, постоянно отшучиваясь. Под нажимом жены он фантазировал, сколько даст прокурор Феде, если его назначат, например, главным по энергетике на самой главной стройке страны. Его даже не волновало то, что Федор не энергетик и не разбирается в этом совсем; он выдвинул слоган: «Не специалист красит место, а место красит специалиста»; по его словам, там что-то наподобие Дельфийских игр, но с одним участником: ты и на баяне, ты и на скрипке, ты и на арфе, и на тромбоне. И никаких, даже маленьких, ошибок в звучании, а то сразу конкурирующие между собой группы зрителей вызовут амазонок в прокурорской форме. Федору видно было, что мужик не может, а скорее не хочет помочь жене устроить ее бывшего начальника, но произнести это вслух не в силах, чтобы жена-змеюка не дай бог не встала в позу. Поэтому Федор сказал:

– Окс, не переживай, я уже все решил, у меня все хорошо.

Это сработало. Видимо, ее слишком конфузило, что когда-то Федор помог ей по жизни, и она пыталась эту помощь «отработать». Она сказала дежурное: «Если что, мы всегда рядом!» – и на этом успокоилась. Напряжение спало, и два часа, пока они волоклись по пробкам, пытаясь добраться до вокзала, прошли так, словно время повернуло вспять и это была не поездка замученных пробками и жизнью москвичей и гостей столицы, а веселое отправление советских студентов на картошку, где их ждали вино, гитара и первый сексуальный опыт. Эх, подумал Федор, выходя и прощаясь с друзьями на вокзале, как хорошо было бы сейчас им с Санькой снова стать молодыми и задорными, залезть в теплушку и рвануть – пусть даже на БАМ или на строительство какой-нибудь всероссийской ГРЭС. Жаль, что молодых теперь так весело и помпезно не отправляют в Сочи или куда-нибудь еще! Хотя это было бы, наверное, сейчас чуть по-другому. Веселый поезд из Душанбе везет ребят из кишлаков и аулов по российским просторам, по пути обучая их языку хозяев и местным обычаям, а на остановках и полустанках их матюками и бейсбольными битами встречают коренные безработные жители! В веселое время живем, подумал Федор, садясь в вагон.