Текст книги "Вангол"

– Наверняка это кто-то из заключённых Удоганлага попросил Пучинского передать весточку родным.

– Ты заезжал? – спросил Битц.

– Нет. Опасно, – ответил Макушев.

– Правильно, тебе светиться нельзя. Поручи это Прохорову. Как он там на свободе устроился? Вызови его на явку. Будь крайне осторожен.

– Вот адрес Пучинского. Думаю, это очень хороший человек, который может пригодиться, – сказал Макушев, положив на стол Битцу смятый шарик газетной бумаги.

– Хорошо, проверим, в Иркутске нам люди нужны. Напиши ему хорошее дружеское письмо, где просто сообщи, что его просьбу выполнил. Пусть Прохоров выполнит его просьбу и весточку от родственников, желательно письмо или фото, пообещает передать. Задача ясна?

– Предельно ясна, – ответил Степан.

– Дома-то был?

– Нет, с поезда сразу сюда.

– Хорошо, езжай, Степан, домой, Мария заждалась, наверное, привет передай, отдохни день – и на службу. – Крепко пожав широкую ладонь Степана, Битц углубился в свой архив. Где-то, что-то и когда-то упоминалось в его бумагах о законнике по кличке Москва.

Три дня кружил Вангол вокруг лагеря, изучая маршруты движения и места работ заключённых. Его интересовал второй отряд, и он смог установить, где работали зэки из этого отряда. Утром четвёртого дня он ждал группу заключённых, валивших лес в одном из распадков, километрах в десяти от лагеря. Он уже знал, что они из второго отряда, и теперь ему нужно было каким-то образом поговорить с кем-то из них. Бригада втянулась в работу. Дружно вжикали пилы, звонко тюкали топоры, кое-где раздавался негромкий разговор. Вангол устроился недалеко и наблюдал.

– Кузя, чё топор бросил, опять приспичило? – кто-то громко заорал, и раздался хохот.

– Я щас, мужики, чё, виноват, что ли.

Небольшого роста мужик в рваной телогрейке мелкой трусцой побежал в сторону густого ельника. Конвоиры, увлечённые игрой в карты, даже не посмотрели в его сторону.

– Давно сидишь, Кузя? – раздался чей-то голос за спиной расположившегося по нужде мужика, что-то острое и холодное прижалось к его шее.

– Дак токо присел, – заикаясь, еле слышно прошептал Кузя.

– Я не про то, дурак, я про лагерь. Потерпи маленько, поговорим, а уж потом облегчишься, – тихо приказал Вангол испуганному мужику.

Тот трясущимися руками натянул на себя штаны.

– Третий год лямку тяну, а чё? – ответил шепотом Кузя, пытаясь повернуться к Ванголу.

– Стой как стоишь, шевельнешься, зарежу. Понял!

– Понял.

– Дыбарева знаешь?

– Знал такого, токо его нет, в бегах он, уже месяц как в бегах, а может, подох в тайге.

– С кем он кентовался, с кем бежал? Говори, у меня времени мало.

– С кем бежал, не знаю, а держался он за Остапа, ну втроём они держались всегда, Пятак, Остап и Дыбарь. Наверно, и рванули вместе, только тогда вся бригада ушла после урагана.

– Остап – это кличка? Как его фамилия? Знаешь? – Вангол шевельнул ножом у горла Кузи.

– Остапович, кажись, бульбаш он, – прошептал Кузя и взмолился: – Ой, отпусти, начальник, мочи нет.

– Остап молодой, сколько лет?

– Не, Пятак с Дыбарем лет под тридцать, а Остапу за пятьдесят давно. Отпусти, ради бога! Сил нет! – заскулил Кузя, приседая.

– Свободен. Никому ни слова, – сказал Вангол, отпустил Кузю и исчез среди густых веток молодых ёлок.

– Ни хрена себе, тайга кругом безлюдная… – причитал Кузя, облегчённо вздыхая.

Всё так же вжикали пилы, тюкали топоры. Кузя, прибежав, торопливо схватился за топор и, оглядываясь на ельник, стал рубить сучья.

– Чё оглядываешься, Кузя? Медведь напугал, что ли? – спросил кто-то.

– Ага, – под хохот ответил Кузя.

Вангол быстро уходил от лагеря, теперь он знал, кто ему нужен. Теперь в Иркутск, к Пучинскому, но сначала нужно найти родича Такдыгана, отдать ему таблички, он поможет. Перед отъездом из стойбища Такдыган напомнил ему о своём родственнике, который долгие годы помогал им, тайно снабжая всем необходимым. Все расчёты между ними велись на деревянных дощечках. Вангол долго разглядывал испещрённые какими-то полосками таблички и ничего не понял. Ванголу необходимо было успеть на встречу с этим человеком. Там, у пещерки, которая когда-то спасла Вангола, он ждал двое суток, пока не услышал чьё-то осторожное приближение.

Вангол разжёг небольшой костёр, поставил чайник и стал ждать. Не прошло и получаса, как к костру на верховом олене подъехал мужчина неопределённого, как у всех эвенков, возраста.

– Здравствуйте, вы Пётр Андреев? – Вангол встал и протянул для рукопожатия руку. – Вангол.

– Пётр. Будем знакомы, – пожав руку Вангола, сказал приехавший.

– Вам большой привет от Такдыгана.

Глаза охотника потеплели, и он, улыбнувшись, спросил:

– Жив ещё старик, как его здоровье? Когда ты его видел и кто ему будешь?

– Жив и здоров. Я его родич, приёмный сын, вот он передал со мной таблички и просил помочь мне. – Вангол вынул из-за пазухи таблички и передал охотнику.

Андреев взял их и, посмотрев, сказал:

– Всё точно. Так чем я могу тебе помочь, говори. Все деньги старого Такдыгана в сохранности, и я могу их тебе передать, но это очень много, больше пятисот тысяч рублей. Тебе нужны деньги?

– Деньги тоже, наверное, понадобятся, но не так много. Мне нужно добраться до Иркутска, нужна обычная одежда и обувь, желательно не новая, но приличная. У меня есть документы, вот посмотрите, смогу ли я с ними сесть в поезд. – Вангол протянул Андрееву студенческий билет Игоря Сергеева и его паспорт. Фото на паспорте сильно отличалось от лица Вангола, скрытого бородой и усами. С паспорта смотрел молодой безусый юноша с открытым взглядом и короткой стрижкой.

– Да, тайга меняет людей, если постричься и переодеться, сходство, наверное, будет. Когда тебе всё это будет нужно?

– Скоро, как можно скорей. Но сначала мне нужна ваша помощь в другом. Вы хорошо знаете эти места, скажите, эта речка куда впадает? – Вангол рассказал, где они охотились с Тингой, стал рисовать на земле и объяснять Андрееву то место, где была убита Тинга.

– Эта речка – один из притоков реки Чары, – сказал Пётр, прервав объяснения Вангола.

– А Чара впадает в Лену. Так? – спросил Вангол.

– Нет, в Олёкму. Только на вашей лодке этот тип по Чаре не пройдёт, там пороги и течение такое, что не каждый на нормальной лодке сможет пройти.

– Значит, его нужно у впадения этой речки в Чару искать, дальше он по воде не уйдёт.

– Да, но он об этом может и не знать. Скорее всего, он поплывёт по Чаре, но сколько он сможет пройти, невозможно определить.

– Что же делать? Я должен догнать этого зверя, должен! – Вангол стиснул зубы и сжал кулаки.

Они сидели у костра. Языки пламени отражались в глазах Вангола.

– Как бы там ни было, он не минует Усть-Жуя, это эвенкийский посёлок на Чаре, единственный, дальше до самого Олёкминска людей нет. Если он там побывает, люди скажут тебе. Если нет, то искать нужно выше по реке, – раскурив трубку, после недолгих раздумий сказал Андреев.

– Как мне попасть туда?

– Если быстро, то только водой. Я помогу тебе выйти в верховья Чары. Но где там взять лодку? – Андреев вновь надолго задумался, теребя длинный и редкий ус. – Невозможно. Пойдёшь берегом до Усть-Жуя, других вариантов нет. Там купишь у эвенков лодку, я напишу письмо родичу. Если тот, кого ты ищешь, прошёл посёлок, узнаешь и на лодке нагонишь его. Смотри, Чара очень опасная река, пороги и даже водопады до полутора-двух метров, норовистая, бывает, за полчаса поднимает воду до трёх метров.

Первые двое суток Остап только ел и спал. Удобно устроившись в лёгкой узкой долблёнке, он практически не приставал к берегам, и течение неглубокой реки несло его, кружа и покачивая. Он был спокоен. Густо заросшие кустарником и камышом заболоченные берега, заряженный карабин под рукой обеспечивали его полную безопасность. Он знал, что догнать его невозможно, да и кто будет догонять? Запуганные местные эвенки, чью стоянку он разорил? Он наслаждался свободой и природой, расслабленно сквозь дрёму думая о том, что он ещё поживёт в своё удовольствие. Главное – добраться до дороги, до железки, до людей, там знает, как затеряться среди этих тупых и доверчивых тружеников, строителей светлого будущего. Он себе будущее уже построил, ему только нужно добраться до Ростова, где в надёжном месте лежат и ждут своего хозяина деньги. Ох, не жизнь, малина ждёт его. Сразу на море, погреться в ласковых тёплых волнах, поваляться на горячем песочке, выгнать из себя всю хворь лагерную. На пятые сутки его лодку вынесло в Чару. Он проснулся оттого, что лодку сильно качнуло, и, оглядевшись, увидел, что река стала значительно шире, изменились и берега. Скалистые, покрытые сосной и кедром, они высоко вздымались над руслом реки. По солнцу Остап определил, что течение реки несёт его на восток, а не на юг, как было до этого. Это не очень ему понравилось, но ничего поделать было нельзя, и он, плотно поев, стал подгребать к берегу. Лодка мягко уткнулась в прибрежный песок, и, прыгнув в воду почти по колено, Остап как ошпаренный выскочил на берег. Вода была ледяная. Вытащив лодку, Остап решил развести костёр, обогреться и высушить одежду, которая за время его плавания отяжелела от впитанной влаги и уже не согревала. Его слегка покачивало, и он, чуть отойдя от берега, прилёг на мягком ковре мха среди тихо стоявших кудрявых кедров. Отлежавшись на берегу и придя в себя, Остап разжёг большой костёр и, раздевшись догола, благо солнышко по-летнему сияло на чистом небе, хорошо высушил всю одежду. Белое, долго не видавшее солнца тело хватануло загар и от пламени костра, и от солнца. Остап с удовольствием поглаживал украшенную наколками покрасневшую кожу. Только к вечеру он погрузился в лодку и оттолкнулся от берега. Широкая, чистая гладь реки спокойно расстилалась перед ним, и он, как всегда закутавшись в одежду, улёгся и уснул. Ему приснился странный сон, будто он один идёт по пустыне, и солнце беспощадно жжёт его плечи, и негде укрыться от его палящих лучей, негде спрятаться от нестерпимого зноя. Вдруг он видит огромное тенистое дерево и бежит к нему, но под деревом тесно сидят люди, он останавливается оттого, что эти люди поворачивают к нему свои лица, и он узнает Гошку, Пятака и многих других. Они молча смотрят на него. Он начинает понимать, что ему под этим деревом не укрыться. Вдруг кто-то сзади бьёт его в спину, и он слышит нечеловеческий хохот. Мгновенно взмокнув от охватившего его ужаса, Остап проснулся. То, что открылось перед ним, когда он, наконец продрав глаза, увидел в утренней туманной дымке, стелющейся над водой, заставило его судорожно вцепиться в тонкие борта долблёнки. Стремительное течение несло лодку, кружа, мимо скальной стены по левому берегу к целой гряде торчащих из воды камней, перегораживавших практически всё русло реки. Вода просто кипела, широкой полосой прорываясь через препятствие. Остап стал вытаскивать из-под себя небольшое весло, но неустойчивая лодка чуть не перевернулась от его движений. Остап, оцепенев, понял всю непоправимость ситуации. Ему не оставалось ничего другого, как молиться Богу, но он не знал молитв и не ведал веры. Несколько минут лодку неудержимо быстро несло к шиверам, Остап, всё-таки каким-то чудом извернувшись, вытащил весло, но его попытки выгрести куда-либо были бесполезны. Боковой слив прижимал лодку к скале, и течение в считаные секунды бросило её в шиверу. Треск – и ледяная кипящая вода приняла в себя барахтавшегося Остапа. Переломленная почти пополам долблёнка быстро удалялась, подхваченная течением, крутясь и переворачиваясь в волнах, тогда как Остап, захлёбываясь в воде, всё-таки смог сбросить с себя ватник и изо всех сил выгребал к берегу. Сильное течение сносило его, но боковой прижим помогал, и он довольно быстро выкарабкался на прибрежные камни. Его трясло от холода, обессиленный, он кое-как подполз к скале и, сжавшись в мокрый трясущийся комок, попытался согреться. Утренний прохладный ветерок, казалось, насквозь пронизывал его. Солнце медленно поднималось над сопками, только спустя несколько часов его лучи упали на скрючившееся под скалой тело Остапа. Немного согревшись, он обрёл способность соображать, и, как только это случилось, он понял, что обречён. Он выбрался из воды, он был на берегу, но это ничего не меняло. Над его головой была отвесная стена скалы, небольшие трещины и выступы которой не давали и малейшей надежды на возможность подъёма. Справа и слева каменная площадка, на которую он выбрался, уходила в воду, которая кипела от множества камней. Глубина и быстрое течение, а особенно ледяная вода не просто пугали, а делали непреодолимым это пространство до зеленеющего метрах в трёхстах берега. Всё, что было у Остапа ещё несколько часов назад, унесла река. Он сидел, прижавшись спиной к скале, и наблюдал, как раз за разом в бурлящих шиверах из воды выпрыгивают, радужно поблескивая на солнце, какие-то рыбины. Вечером на противоположный берег реки вышли на водопой несколько сохатых и до сумерек резвились на берегу, гоняясь друг за другом. Наступала ночь, Остап не знал, что делать. Наверное, впервые в жизни он был в тупике, из которого не мог вывернуться при всей своей изворотливости и огромном опыте. Он всегда находил выход из, казалось бы, безвыходных ситуаций. Он был умнее и хитрее многих, и это всегда спасало его, но здесь не было людей. Не они были препятствием и угрозой для его жизни, с ними бы он справился. Сама природа стала для него ловушкой, и против неё Остап был бессилен. Но эта же природа наделила его способностью бороться за свою жизнь до конца, несмотря ни на что и не щадя ничего. Он родился и вырос на одной из рабочих окраин города Ростова и, кроме вечно пьяных отца и матери, из детства не помнил ничего. Не помнил, как оказался среди беспризорных. Единственное воспоминание детства, оставшееся в его памяти навсегда, – как его поймали на базаре с украденной им вяленой рыбёшкой. Кто-то подставил ему ногу, когда он, сорвав с прилавка у тётки рыбину, удирал. Он упал, а выпавшая из рук скользкая рыбина ещё катилась по снегу вперёд. Он вскочил и бросился к ней, но ноги оторвались от земли и смешно болтались в воздухе. Чья-то сильная рука, ухватив его за шиворот драного пальтишка, крепко держала его, а затем швырнула в толпу бежавших за ним людей.

– Держи ворюгу!

– Бей его! – слышал он голоса разъярённых людей, и его били, пинали и топтали ногами люди.

Он не чувствовал боли, ему было обидно, что затоптали ногами рыбину, которую он украл, и никому до неё не было дела. Он лежал на земле и смотрел, как рыбина, втоптанная в снег, смотрит на него остекленевшими глазами. И ему её было жалко. Больше в жизни ему не было жалко никого. Его бросили бить, когда кровь из разбитого носа брызнула на снег и кто-то истошно заорал:

– Убили мальца!

В секунды около него образовалась пустота. Он подполз и вытащил из снега рыбу. Так, в крови, с рыбой в руках, его и забрали чекисты. Потом был детдом, из которого он бежал, его ловили, он снова бежал, пока не встретил на своём пути Сивого. Сивый, местный вор, приютил шустрого пацана, пригрел его и навсегда определил его место в этом мире. Когда Остап вырос, он уже был авторитетным вором и вскоре заменил Сивого в банде, промышлявшей в Ростове и его окрестностях. Именно Сивый научил его думать, именно он научил его не попадаться и всегда выходить сухим из воды. Именно он приучил его не оставлять ни следов, ни свидетелей. Он был его учителем. Однако, когда назрела необходимость, именно Остап зарезал Сивого, ловко подставив одного из претендентов на его «престол». Ему не было тогда и двадцати, но выглядел он далеко за тридцать, и это устраивало его. Вот и сейчас по всем ментовским документам ему было за пятьдесят, хотя не было ещё и сорока. Неохота умирать, думалось Остапу. Жизнь, вот она, близко, как тот берег. Да как до неё добраться? Его мозг лихорадочно работал. Всю ночь он двигался, согреваясь, и с первыми рассветными лучами всё-таки попытался подняться по скале наверх. В очередной раз сорвавшись, сильно ушиб колено и оставил эти попытки. Вариантов не оставалось, ещё день-два – и верная смерть от холода и голода. Остап с тоской посмотрел вверх по течению и вдруг что-то заметил в волнах. Это было дерево, которое тащило течением. Остап быстро разделся, собрал всю одежду в узел, ремнём затянул его и захлестнул на руке. Как только корневище сосны поравнялось с местом, где стоял Остап, он бросился в воду. Пятнадцать или двадцать метров до спасительной лесины он преодолел на одном дыхании и схватился за скользкие, обломанные ветви. Холод сковал тело, лесину быстро несло течением, и Остап намертво вцепился в неё, боясь соскользнуть. Приближались камни, шивера гудела ровным гулом. Корневище сосны ударилось в камень, и, крутясь в воде, лесина стала разворачиваться поперёк течения. В какой-то момент Остап успел хватануть воздух, но под водой его бросило и ударило о камни, оторвав от спасительного ствола. Почти потеряв сознание, он всё-таки всплыл на поверхность, увлекаемый течением, стал подгребать к берегу. Быстро приближались новые камни, где высокими бурунами вздыбливались целые валы воды. Остап что есть мочи поплыл к берегу. Он успел. Он выбрался на берег. Он был в одних трусах, узел с одеждой сорвало с руки, но он был на берегу, который зеленел свежей травой и шумел молодыми берёзками и лиственницами. Остап выполз на горячий песок, небольшой полосой окаймлявший берег. Полуденное солнце согревало его тело, и он, раскинувшись, с блаженством впитывал его лучи. Но это продолжалось совсем недолго. Сначала несколько, а потом сотни или тысячи комаров облаком зависли над Остапом, нещадно впиваясь в его беззащитное тело. Единственным спасением от них была река, куда доведённый до отчаяния Остап неоднократно бросался, но вода была настолько холодна, что больше минуты в ней высидеть было нельзя, и он выскакивал из неё, бежал по берегу, согреваясь и хоть как-то спасаясь от кровожадной мелкой нечисти. Он уставал и падал, зарываясь, если было где, в песок. К вечеру, без сил и желания двигаться, он лежал на берегу, закопавшись в тёплый песок, и уже не реагировал на укусы комаров и мошки, лишь изредка отхаркивал попадавших в глотку насекомых. Его лицо опухло от укусов, и глаза почти не открывались, израненные камнями ступни кровоточили, но Остап перестал чувствовать боль. Ему вдруг стало хорошо и весело. Он сел на песке и расхохотался. Он хохотал, и слёзы текли из узких прорезей его отёкших век. Он закатывался от смеха и катался по берегу, хватаясь за живот. В наступающей темноте его хохот, отражаясь от скал, далеко разносился по реке. Он хохотал до тех пор, пока не потерял голос, и теперь уже только шипел и дребезжал, как переполненный паром, кипящий на плите чайник.

Несколько суток Вангол ехал на оленях на северо-восток, ориентируясь по приметам, рассказанным Петром, пока не почувствовал запахи человеческого жилья. Он не стал заходить в посёлок, а двинулся в сторону пастбищ, по которым бродили колхозные стада оленей, опекаемых оленеводами. Одним из них был родич Андреева, которого Ванголу необходимо было найти. Ванголу повезло, первое же стойбище, к которому его привели следы кочевья, оказалось стойбищем Василия Андреева, родича Петра. Отказавшись остановиться и погостить у гостеприимного оленевода, после недолгих бесед Вангол пешком двинулся дальше. На второй день он вышел к месту впадения в реку Чару одного из её многочисленных притоков. В укромном месте на берегу его ждала купленная им у Василия длинная, с приподнятым носом, эвенкийская лодка. Вангол уверенно оттолкнулся от берега. Василий рассказал Ванголу, что около десяти дней назад один из эвенков видел, как течением пронесло остатки орочонской долблёнки. Это было значительно выше Усть-Жуя. Поэтому Вангол был уверен, что если Остап уцелел, то он на Чаре, где-то выше по течению. Добраться туда против течения было сложно и тяжело, но Вангол, ловко работая где шестом, где вёслами, медленно, но уверенно поднимался по реке. Почти четырёхметровая лодка, сделанная из сухих, тонких еловых досок, была удивительно легка и послушна в управлении. В некоторых местах Ванголу приходилось идти по берегу, на длинной бечеве протаскивая лодку через мелкие стремнины. В некоторых приходилось лодку нести на плечах, обходя по берегу небольшие водопады и сливы. День за днём, в упорной борьбе с рекой, он всё выше поднимался по течению, ни разу не заметив каких-либо признаков человеческого присутствия. Однажды ему показалось, что он услышал какой-то вопль. Это был нечеловеческий крик, но и ни одно из известных Ванголу животных таких звуков не издавало. В этом месте течение было сильным, и Вангол брёл по берегу, ведя лодку на бечеве. Что-то насторожило его, он приостановился, почувствовав на противоположном берегу реки какое-то движение. Только благодаря своему удивительному зрению он разглядел небольшое тёмное отверстие в обрывистом песчанике и еле заметную тропу, ведущую к нему. Вангол спрятал лодку и через полчаса наблюдения увидел, как из отверстия показалась заросшая лохматая голова, на небольшую площадку перед норой вылез человек. Он был абсолютно гол, лишь какие-то лохмотья болтались на его бёдрах. Человек при сел на корточки и, размахивая руками, стал что-то говорить. Вангол пытался услышать, но расстояние было большим, и шум недалёкой шиверы мешал. Через какое-то время человек поднялся и, сложив руки за спиной, понуро склонив голову, спустился по тропе к воде. Как будто выполняя какие-то команды, он остановился на берегу у воды, какое-то время стоял, а затем бросился к воде и, упав на колени, долго и жадно пил. Затем, словно кто-то приказал ему снова, встал и, сложив руки за спиной, побрёл к спускавшемуся к воде редкому березняку. Вангол хорошо разглядел его худое, покрытое коростой и грязью, измождённое тело. Спустив на воду лодку, Вангол быстро переплыл на берег, где в лесу добывал себе пищу Остап. В том, что это был именно он, Вангол не сомневался. Течение снесло Вангола несколько ниже места, где была нора. Оставив лодку, взяв с собой только лук и стрелы, открыто пошёл по берегу. Не доходя до норы Остапа пару десятков метров, Вангол на берегу собрал валежник и разжёг костёр. Он сел у костра и стал ждать. Пламя жадно лизало сухие ветви, лёгкий ветер стелил дымок над водой и уносил куда-то вдаль сиреневым туманом. Вангол сидел неподвижно, но чувствовал и слышал каждое движение и шорох в пространстве вокруг себя. Он чувствовал, как Остап сначала затаился в лесу, а затем стал осторожно приближаться. Крался ползком, как дикий зверь, останавливаясь и принюхиваясь, вжимаясь в мох и извиваясь, как ящерица. Вангол чувствовал на себе его взгляд и знал, что Остап уже в нескольких метрах, вот-вот бросится. Приторно-гадкий запах исходил от этого человека, Вангол вспомнил этот запах, перед глазами предстало истерзанное тело Тинги. Вангол, не вставая на ноги, резко повернулся на месте в сторону изготовившегося к броску Остапа. В пяти-шести метрах с зажатой в руке остро заточенной костью какого-то животного застыл от неожиданности Остап. Лук Вангола лежал на земле, колчан со стрелами за спиной, и нож оставался в ножнах на поясе. Вангол просто смотрел на Остапа. Остап, ещё секунды назад готовый кинуться на Вангола, вдруг как-то сник. Выронил из руки своё оружие и, опустившись на четвереньки, пополз к Ванголу. Из его глотки вырывались какие-то звуки, похожие на стоны или рыдания. Он мотал низко опущенной головой и полз к Ванголу.

– Вот, Остап, я тебя и нашёл, – спокойно сказал Вангол.

Остап остановился в метре от Вангола и поднял голову. Его заплывшие слезящиеся глаза уставились на Вангола, безобразная гримаса ужаса исказила лицо.

– Кто ты, я не знаю тебя, – пытался сказать Остап, но голос не повиновался ему, и губы едва шевельнулись.

Но Вангол уже читал его мысли.

– Зато я знаю тебя, ты убил мою жену. Я ненавижу тебя и таких, как ты. Ты умрёшь сейчас. – Вангол встал и посмотрел на лежащего перед ним Остапа.

– Я уже мёртвый. Добей меня, – ответил Остап, уткнувшись лицом в песок. – Добей меня, или я убью тебя! – вдруг закричал Остап, вскакивая.

Вангол не ожидал столь стремительного броска и едва успел перехватить руку Остапа, вцепившуюся в рукоять его ножа. Сцепившись, они стали падать. Огромная сила в столь худом теле Остапа слегка ошеломила Вангола. Изловчившись в последний момент, удержав равновесие и устояв на ногах, Вангол, перехватив и выворачивая руку Остапа, резко рванул её вверх, и остро отточенное лезвие ножа с хрустом вошло в тело нападавшего. Остап страшно и хрипло заорал и осел на колени, так и продолжая держаться за рукоять вогнанного ему меж рёбер ножа. Тёмная кровь, пузырясь, выходила из раны и струйкой скатывалась по ножу и руке Остапа, безумным взглядом смотревшего на Вангола. Вангол отвернулся и отошёл к воде. Ему захотелось помыть руки после прикосновения к этому человеку. Присев, опустил их в струю прозрачной и холодной воды. Оглянувшись, увидел, что его нож лежит на земле, а Остап, оставляя кровавый след, ползёт к своей норе. Вангол стоял и смотрел, как Остап из последних сил, зажимая одной рукой рану, втиснул голову и плечи в узкую нору и медленно исчез в ней весь. Вангол постоял ещё некоторое время, поднял, отмыл в воде нож, не оглядываясь, ушёл к лодке. У него не было желания добивать Ос тапа. Жил по-волчьи, пусть и сдохнет по-волчьи. Непогашенный костёр дымил. Этот дым ещё долго догонял быстро уходящую вниз по течению лодку Вангола.

Вернувшись в Иркутск, Пучинский неделю писал отчёт об экспедиции. В этом отчёте, кроме чисто научных наблюдений, были подробно изложены обстоятельства трагической гибели Новикова и место его захоронения. В отношении Сергеева Пучинский указал, что труп его найден не был и свидетельствовать о его смерти члены экспедиции с уверенностью не могут. В секретариате института Пучинскому отдали заказное письмо на имя Игоря Сергеева, в котором было приглашение на собеседование в особый отдел Иркутского ОГПУ. Пучинский долго не мог прийти в себя, рассматривая бумагу, заверенную печатью и подписью самого начальника. Да, думал он, этот парень далеко бы пошёл, если бы его вовремя не остановили. Вечером, у себя дома, Пучинский мелким почерком в небольшой записной книжке писал, стараясь точно восстановить в памяти, фамилии, имена и адреса людей, с которыми он провёл двое суток в лагере на Удогане. Их экспедицию в Удоганлаге встретили и, согласно сопроводительному письму, оказали помощь. Мыскову определили на отдых в комнате для командированных в штабном бараке, а Пучинского и Владимира, извинившись, поместили в каптёрку одного из бараков лагеря. Ночами к ним приходили десятки людей с одной просьбой: передать родным весточку о том, что они живы. Естественно, записывать ничего было нельзя, поэтому они с Владимиром запоминали и теперь восстанавливали эти данные. Более сотни адресов и имён смогли они вспомнить, но как выполнить обещание? Написать всем письма – верная гибель. Ездить по всей стране, а география адресов была очень обширна, тоже невозможно. Пучинский по-человечески боялся, но не мог не сделать того, что обещал тем людям. Как это сделать? Вот вопрос, который он мучительно решал и пока не знал, как решить. А пока нужно было хотя бы сохранить информацию, и он писал и писал, вспоминая лица и данные людей. Шло время, оно стремительно летело, унося в прошлое то, что пришлось пережить Семёну Моисеевичу в экспедиции. Он так и не решился разойтись со своей женой, отчего страдала более всего Мыскова. Она, вернувшись из экспедиции, собрала свои вещи и, ничего не объясняя мужу, ушла жить к матери. Теперь частенько в маленьком доме на окраине Иркутска они и встречались. Единственный, кто знал всё об их отношениях, был Владимир, который очень сдружился с Пучинским. Часто они ночи напролёт играли в шахматы, обсуждая загадочные явления, известные, но не объяснённые наукой. Строили свои гипотезы и версии знаменитого Тунгусского метеорита.

Гипотеза Владимира, что это было не падение, а разгон и старт неземного космического корабля, вызывала не столько научные протесты со стороны Пучинского, сколько живой интерес и необходимость проверки та кого обоснования данного феномена. Владимир считал, что все тела во вселенной именно потому находятся в равновесии и не сталкиваются между собой, что подчиняются закону не только притяжения, но и закону, по его выражению, взаимоотталкивания. То есть космические объекты, обладающие огромной массой, согласно законам гравитации, притягивают все не имеющие сопоставимой массы тела. Однако объекты, имеющие определённую массу, обладают огромной мощности энергетическим полем. Земля, как считает Владимир, – это огромный магнит с отрицательным потенциалом, притягивающий все мелкие, положительно заряженные объекты и отталкивающий все обладающие опять же определённой массой объекты отрицательного потенциала. Плотность вещества может быть такой, что масса такой планеты, как Земля, может поместиться в спичечном коробке. Поэтому он считает, что Тунгусским метеоритом, ворвавшимся в атмосферу Земли, было не что иное, как обладающее сравнимой с земной массой, но небольшое по величине космическое тело, которое на огромной скорости и за счет этой скорости приблизилось к поверхности планеты, но в определённый момент, из-за одноимённости электрических потенциалов, то есть сложившихся вместе сил взаимоотталкивания, было с удвоенной мощью выброшено в космическое пространство. Потому экспедиции и не могут найти ни одного образца или частички метеорита, да и места его падения. Владимир даже допускал мысль о том, что это был инопланетный корабль, использующий энергию взаимоотталкивания для путешествий в космическом пространстве. Семён Моисеевич поражался глубине и смелости этой гипотезы, гордился Владимиром, уверенно считая, что из него непременно вырастет большой учёный. Они мечтали об экспедиции к месту так называемого падения метеорита. Неизменно все их беседы не обходили стороной Вангола, но им не хватало фантазии хоть как-то объяснить те способности, которыми обладал этот таёжный охотник.

– Вот бы Вангола нам в проводники. Хоть на край света с ним пойду, – говорил Владимир.

Пучинский согласно кивал, вспоминая сына оленихи и духа тайги.

Однажды дождливым осенним вечером Семён Моисеевич с Владимиром, запершись в небольшом институтском кабинете Пучинского, долго сидели, вспоминая экспедицию, как вдруг Пучинский вскочил и заходил по кабинету.

– Владимир, срочно езжай на вокзал. Нет, поедем вместе. Срочно собирайся, пошли.