Текст книги "Вангол"

– На сегодня охота окончена, господа, – сказал он усталым и голодным диверсантам. – Располагайтесь, один дежурит, смена через два часа, остальным есть и спать. Завтра продолжим, но, кажется, мы переоценили противника. Я разочарован. Русские никогда не соблюдали правил, полное отсутствие дисциплины.

Вангол, притаившийся в тридцати метрах, внимательно слушал разговор и улыбнулся. «Ничего, господин офицер, сегодня ночью вы проникнетесь глубоким уважением к советской разведке, правда ненадолго», – мысленно пообещал немцу Вангол и отложил в сторону карабин. Дожидаясь темноты, он лёг на спину и сквозь редкие кроны деревьев стал рассматривать едва проступающие на небосводе звёзды. Сейчас в Забайкалье уже ночь. Как там они без него, старый Такдыган, Ошана с дочкой, Игорь. В последнее время он часто стал вспоминать ставшую ему родной таёжную семью. Тингу, его нежную и ласковую Тингу, ушедшую от него навсегда к звёздам. Ему казалось, что она живёт где-то там и наблюдает за ним, смотрит на него своими весёлыми, искристыми глазами. Ничего, ничего уже нельзя вернуть. Всё ушло, кануло в прошлое, бесконечное и безвозвратное. Он смотрел на звёзды, и тихий покой наполнял его. Хотелось уснуть и проснуться в той жизни, в тайге, рядом с Такдыганом и Тингой. Там всё было так просто. Тайга, друзья, звери и мир, наполненный жизнью. Да, ему приходилось и в той жизни убивать зверя, охотиться за ним, защищая себя и друзей, добывая пищу. Сейчас мир, в котором он живёт, заполонен смертью. Теперь он лежит в тридцати шагах от других зверей, и они охотятся за ним. И не только за ним, они просто убивают всех живых на своём пути. Нелюди. «Всегда считай, что главное в жизни ты ещё не сделал», – вспомнил он слова своего соседа по нарам, скромного и безобидного сельского учителя. Как он благодарен ему за ту тихую ночную беседу… Сумерки сгущались, зажигая всё ярче и ярче звёзды. Какое-то время, подержав глаза закрытыми, Вангол, перевернувшись на живот, приподнялся и всмотрелся в темноту. «Ну что ж, пора», – решил Вангол и бесшумно встал. Он прекрасно видел часового, удобно устроившегося в развилке ствола старой берёзы. «При падении может наделать шума», – подумал Вангол, медленно приближаясь. Значит, с дистанции вытянутой руки. Оставив карабин, он, стремительно приблизившись, коротко ударил немца по шее и, подхватив падающее тело, осторожно поло жил его на землю. Точный удар ножом в сердце завершил дело. Один готов, осталось четверо. Сняв с пояса убитого нож, Вангол пошёл в сторону отдыхавших немцев. Соблюдая маскировку, они, вырезав дёрн, разожгли огонь в выкопанной ямке и что-то варили. Двое суетились у костра. Третий, в наушниках, сидел, настраивая рацию, четвёртый, закутавшись в плащ-палатку, спал. Всех можно было убрать одной гранатой, но Ванголу была нужна рация. Он принял другой вариант атаки. Бесшумной тенью скользнуло его тело к полянке. Склонившийся над рацией немец так ничего и не понял, когда удар двух ножей перерубил ему шею. Он без малейшего звука уткнулся в землю. Вангол, развернувшись на месте, метнул ножи в спины сидевших у костра диверсантов и прыгнул к спящему. Ещё в прыжке он заметил, как в разные стороны отваливались тела от костра. В это мгновение прозвучал выстрел, и всё вдруг замерло. Тела немцев, падавших у костра, как бы зависли в воздухе. Вангол увидел направленный на него ствол пистолета, искажённое ненавистью лицо немца и то, как он, целясь, нажимает на спуск. Он увидел, как, буравя воздух и вращаясь, к нему медленно приближается блестящая медью пуля. Вангол чуть отвёл в сторону голову, и пуля, едва коснувшись щеки, только обожгла кожу. Вырвавшаяся из ствола в синем пламени вторая пуля для Вангола уже не представляла опасности. Он видел её и, падая на немца, развернул своё тело так, чтобы она прошла мимо. Третьего выстрела немецкий офицер сделать не смог. Удар кулаком в челюсть, в который была вложена взрывная сила мышц Вангола, выключил его сознание. Наконец рухнувшие на землю тела немцев в конвульсиях сучили ногами. Вангол, не обращая на них внимания, забрал выпавший из руки офицера браунинг и подошёл к костру. В котелке кипел приятно пахнущий суп с кусками тушёного мяса. Сняв с огня, Вангол поставил котелок в сторону, перевернул тела убитых, вытащил ножи и тщательно вытер их от крови. Достав из кармана складную ложку, он присел около котелка и стал есть горячее, жирное, остро приправленное мясо. Тем временем немецкий офицер пришёл в себя и заворочался. Он, с трудом встав на колени, увидел сидящего к нему лицом и с аппетитом опустошавшего котелок Вангола.

– Гуттен аппетит, – еле двигая челюстью, сказал немец.

В его голосе Вангол почувствовал полное безразличие и обречённость. Этот человек, казалось, был сломлен произошедшим и был для него безопасен. Проглотив пищу, Вангол ответил на чистом немецком языке:

– Данке шон, – и спросил не без издёвки: – Ви гейтс? – Так спрашивают немцы друг друга при встрече. – Как дела?

Офицер, улыбаясь разбитыми губами, опираясь на руку, встал с одного колена, правая рука как бы произвольно скользнула к голенищу сапога. Но пуля, выстрел, который он не успел услышать, сделав аккуратное отверстие между серых глаз, не дала ему завершить задуманное. Узкое лезвие метательного ножа выпало из руки, тускло блеснув, упало в траву. Так с улыбкой на лице и волчьим взглядом холодных безразличных глаз умер этот зверь в облике человека. Вангол, разделавшись с котелком мяса, собрал оружие и, завернув его в плащ-палатку, спрятал в корнях дерева. Для надёжности засыпал листвой и ветками. Может, ещё пригодится. Среди немецких вещмешков он нашёл рацию их группы. Она была исправна. Зелёная лампочка весело мигнула ему, когда он щёлкнул тумблером.

– «Зенит», «Зенит», я «Ветер», приём.

Уже минут двадцать Вангол пытался выйти на связь, но «Зенит» молчал. Вдруг рация заработала, но немецкая, прикрытая телом убитого. Её было едва слышно. Вангол, сняв с головы немца наушники, услышал запросы немецкой станции.

– «Вепрь», ответь «Зевсу», «Вепрь», «Вепрь», отвечайте, приём, – требовал хриплый голос немецкого радиста.

– Я «Вепрь», приём, – ответил Вангол.

– Почему не отвечали?

– Антенну сорвало, чинил.

– Докладывайте, что с русской разведгруппой? Вы в состоянии продолжить рейд?

– Уничтожена. Так точно, – лаконично ответил Вангол.

– Отлично. В вашем районе может находиться особо важная персона, начальник русского лагеря заключённых Битц, предположительно он переодет в форму рядового и скрывается в лесных массивах в районе Городка, Ольшан. Он разыскивается советскими органами ГПУ и НКВД, возможно, и армейскими спецподразделениями. При нём особо ценные документы, представляющие важную информацию для рейха. Примите меры к поиску и задержанию Битца. «Вепрь», как понял, приём.

– Предельно ясно, «Зевс». Приступаем к выполнению задания, – ответил Вангол и выключил рацию.

Вангол спешил. Он решил вернуться к месту первого боя и похоронить товарищей. Немецкая сапёрная лопатка и рация – вот всё, что он взял с собой, уходя с места схватки. Ближе к рассвету Вангол, уложив в одну могилу четверых разведчиков, засыпал их тела лёгкой лесной землёй. Где-то стреляли, далеко, эхо донесло. Посидев немного у могилы, он пошёл туда, где его должны были ждать Битц и Фрол. Ещё не доходя до места, Вангол почувствовал тревогу. Чувство тревоги не просто нарастало, оно обрушилось на него, превратив безлюдный и безопасный до этого лес в наполненный опасностью и ужасом непредсказуемого, но и знакомого и потому ещё более опасного. Он весь превратился в зрение и слух. Упав на землю и прижавшись к ней, услышал шаги спешно удаляющихся людей. Их было много. Уже рассвело, когда Вангол приблизился к месту, где его должны были ждать Фрол и Битц. То, что он увидел, заставило его содрогнуться.

– Смотри, Ошана, у нас гости, – сказал Такдыган, указывая стрелой, наконечник которой затачивал, в сторону заходящего солнца.

Ошана, прикрыв ладонью глаза от палящего светила, увидела, как из пади в их низину выехали три всадника.

Они остановились и, заметив пасущееся стадо и чумы, повернули в их сторону. Ошана вопросительно глянула на старика. Сидевший у костра Игорь взялся за лук.

– Успокойтесь, это наши друзья, мы будем рады этой встрече, – сказал Такдыган, откладывая стрелы на камень. – Игорь, аркань того оленя, что охромел. Будем встречать дорогих гостей свежим мясом.

Через час встречаемые Такдыганом к стойбищу подъехали усталые, но радостные Пучинский, Мыскова и несколько возмужавший Владимир. Сойдя с лошадей, они по очереди обнимали старого охотника, смеясь и вспоминая то время, когда они впервые встретились.

Ярко горевший костёр манил к себе теплом и ароматом стоявшего рядом котла.

– А где Ошана? Где её дочери? – отойдя с Такдыганом в сторону, спросил Пучинский.

– Ты хотел спросить, где Игорь? – вопросом на вопрос ответил старик.

Пучинский смутился и, откровенно поглядев старику прямо в глаза, спросил:

– Он действительно жив? Он здесь?

– Ты не поверил Ванголу? – опять вопросом ответил Такдыган. – Странные вы люди. Не верите своим друзьям. Кому же вы тогда верите, и умеете ли вы верить вообще? Неужели в вашем мире люди всегда лгут? Вангол сын нашего племени, а наш народ не умеет обманывать, вы должны были верить ему. – Немного помолчав, старик продолжил: – Он жив и здоров, только он другой и не помнит себя прежнего. Он стал моим сыном. Он взял себе в жёны младшую дочь Ошаны. Она водится с малышом, в нашей семье пополнение. Я отправил Игоря ловить рыбу, не нужно, чтобы твои спутники видели его, это может повредить Ванголу. Ты же знаешь.

– Да, да, безусловно. А Ошана?

– Она здесь, в чуме, сейчас выйдет, к нам редко бывают гости, – улыбнулся Такдыган.

Через некоторое время Ошана пригласила гостей обедать. Она была жизнерадостна и весела, бусы и подвески украшали праздничную одежду. Глаза озорно сверкали из-под чёрных бровей. Пучинский несколько раз ловил её взгляд, ему становилось страшно. Тогда, давно, эти глаза увели его за собой, и он не смог сопротивляться первобытным чарам этой таёжной красавицы. Сейчас он не мог себе этого позволить, рядом была Нина, с которой он сблизился последние годы, и уже не считал себя свободным. Поздним вечером, когда сытые гости уже отбивались от угощений, Такдыган спросил:

– Что привело вас в наши края?

– Доработка материалов первой экспедиции, но это официально, для начальства, главное – рассказ Вангола, – ответил Пучинский. – Как-то вечером, перед его отъездом, мы сидели за столом, и он рассказал об одной своей находке. Карманных часах, найденных им в какой-то пещере. Вангол сказал, что часы были с дарственной надписью. Фамилия, которую он назвал, для меня представляет особый интерес. С этой фамилией связано нечто интересное. Я давно занимаюсь исследованием некоторых таинственных исторических фактов, имевших место в действительности, но сокрытых неизвестностью. Уважаемый Такдыган, мне известно, что он оставил их вам, мне бы хотелось на них просто посмотреть. Уверен, часы, найденные в таких местах, обязательно имеют историю. Вдруг они прольют свет во тьме неизведанного или приоткроют завесу тайны, – высокопарно, на публику, закончил Пучинский улыбаясь. Но его тирада осталась без внимания спутников.

– Почему же нельзя посмотреть? Смотрите сколько хотите, но это – подарок Вангола, и часы останутся в нашей семье, – ответил старик. Он поднялся и ушёл в свой чум.

Пучинский в волнении ходил около костра. Мыскова о чём-то разговаривала с Ошаной. Владимир, откинувшись на оленьих шкурах, дремал. С трудом доказав необходимость повторной экспедиции, Пучинский взял в группу только Мыскову и досрочно сдавшего сессию Владимира. В начале июня они ушли в тайгу. Почти месяц искали стойбище Ошаны. Им повезло, нашли. Никто из них не знал, что уже идёт война, что сотни тысяч людей гибнут в страшной мясорубке, что тема их экспедиции уже никому не нужна, но сообщить им об этом никто не мог. Они не знали, что Пучинскому и Владимиру уже пришли повестки и мобпредписания, их жизни уже были внесены в списки тех, кто должен был идти на фронт. Идти, чтобы, скорее всего, не вернуться. Так было надо. Им повезло, они ещё не знали, какая беда обрушилась на людей. И могли пока радоваться миру, в котором оказались. Который раскрывался перед ними каждую секунду, с каждым шагом. Они действительно ушли в другой мир, мир тайги, живущий в своём измерении, незыблемый, ничем не нарушаемый тысячелетиями. Не зависящий от людских страданий и бед, мир, живущий по своим законам. Могучий и беззащитный одновременно, он впускал в себя людей, несущих и добро, и зло, как бы принимая неизбежность этого вторжения, перемалывал всех и вся, оставаясь таким, каким был.

Такдыган подошёл к Пучинскому и протянул блеснувшие золотом часы. Присев у костра, Пучинский внимательно стал их рассматривать и вдруг воскликнул:

– Не может быть! Да это же они, точно они, неужели это они!

Пучинский стал тормошить Владимира, подбежал к Нине, показывая часы, как какое-то заморское чудо. Он смеялся и кричал что-то, не совсем понятное, даже кинулся танцевать, напевая. Все с улыбками смотрели на Пучинского.

– Мы вышли на след! Ниночка, Владимир, вы понимаете, это именные наградные часы Павлова. Именно того Николая Васильевича Павлова, белого офицера, который в восемнадцатом году по личному приказу главкома белоказаков сопровождал и лично отвечал за ценнейший груз из Екатеринодара. За день до захвата города Красной армией обоз из сорока повозок, гружённых банковскими ценностями, ушёл и бесследно исчез.

Единственное, что сохранилось в захваченных в Екатеринодаре архивах, – это секретный приказ о назначении Павлова ответственным за отправку обоза. И всё, больше никаких следов. Ни обоза, ни ценностей, ни Павлова! Вы представляете, что мы нашли? Я чувствовал, я просто кожей ощущал, что нас ждёт сенсационное открытие. – Выпалив всё это, Пучинский несколько успокоился и сел к костру, не обращая ни на кого внимания, продолжая внимательно рассматривать часы.

Все молчали, переваривая услышанное.

– Семён Моисеевич, я пока не вижу повода говорить о каком-то открытии вообще, эти часы могли оказаться здесь десятками различных способов, давно перестав быть собственностью Николая Павлова. Он мог их продать, потерять, их могли украсть. Да все что угодно, – рассудительно заметил Владимир.

– Вы становитесь скептиком, молодой человек. В ваши годы я таким не был. Доказать обратное можно, только спросив об этом у Павлова, что, скорее всего, невозможно.

– А вы спросите у меня, – спокойно подал голос старый охотник.

Все взоры остановились на старом, изрезанном морщинами лице старика. Он сидел у костра и веточкой поправлял угли. Все молчали, но на их лицах было написано такое любопытство и ожидание, что даже Ошана, бросив хозяйственные дела, присела к костру. Такдыган молчал. Иногда он, улыбнувшись, посматривал на своих гостей, разом умолкших и не отрывавших от него взглядов.

– Знал я, что когда-нибудь об этом придётся рассказать. Знал, что когда-нибудь меня попросят об этом рассказать. Но я не могу об этом рассказать вам.

– Почему? – Этот вопрос вырвался у всех почти одновременно с таким огорчением и досадой, что Такдыган поспешил ответить:

– Потому что вы мои гости и друзья, и я не хочу причинить вам беды.

– Уважаемый Такдыган, почему вы считаете, что это может навлечь на нас беду? – спросил Семён Моисеевич.

– Потому что однажды я уже рассказал эту историю, и те, кто её услышал, погибли. Это было очень давно.

– Такдыган, мы вас очень просим, расскажите, что знаете. Поверьте, нам интересно, что это за история, как она связана с находкой Вангола. – Нина положила свою ладонь на руки старика. – Поверьте, для нас главное не то, что где-то спрятаны золото и драгоценные камни. Главное другое – приоткрыть завесу тайны этого события, потому что за всем этим стояли люди, чьи жизни и судьбы покрыты покровом этой тайны.

– Мне не было известно то, о чём сказал ваш начальник. Я знал только то, что однажды увидел своими глазами. Много-много лошадей погибло, привязанных в одном месте, в отрогах большого хребта, в тайге. Их бросили умирать от голода и жажды. Некоторые сумели оборвать поводья и уйти, остальные погибли. Было очень жаль этих животных, так жестоко загубленных людьми. Недалеко от этого жуткого места в скалах я нашёл пещеру, в которой было много оружия и патронов. Пещера большая, имеет много ходов, я был только там, где лежали ящики с оружием, ничего другого не видел. Пещеру охраняют духи тайги, и пройти дальше они мне не позволили. В этой пещере Вангол и нашёл эти часы.

– А люди? Что стало с ними? Почему они бросили лошадей? – спросил Владимир.

– Я не видел людей, не видел следов. Когда я нашёл это место, кости лошадей уже побелели. Значит, прошло несколько вёсен. Слышал от стариков, что, когда шла война, в этих местах много русских казаков выходило к стойбищам нашего племени. Но они были как дети, ничего не понимали, ничего не говорили, не могли сами есть, они умирали от жажды на берегах речек, духи тайги лишили их разума. Может быть, это были те люди, которые бросили своих лошадей. В те времена очень много людей гибло в тайге.

– Такдыган, дорогой, нам просто необходимо осмотреть эту пещеру, – с серьёзным лицом, решительно сказал Пучинский.

– Я уже стар и не помню дороги в те места, – ответил Такдыган, забирая из рук Пучинского часы. – Устал, пора отдыхать. – С этими словами старик направился к своему чуму, не дав никому ничего сказать.

– Ошана, уговори старика, он знает, где пещера, – попросил Семён Моисеевич хозяйку стойбища.

– Солнце уже давно скрылось, ночь не лучшее время, все устали, нужно всем спать. Придёт утро, может быть, Такдыган изменит своё решение, – ответила Ошана, мило улыбнувшись, как бы извиняясь за старика.

Вскоре в стойбище наступила тишина. Ничто не нарушало покой, только лёгкий ветерок шелестел по брезенту палаток, в которых долго ворочались и не могли уснуть путники.

Ещё только-только всходило солнце, утренний туман изорванными клоками опускался на лес, обволакивая всё своей прохладной влагой.

– Вставай, братва, пора в путь, – поднимал своих Остап.

Москва, уже давно сидевший у еле тлевшего костра, сложил карту.

– Думаю, через четыре, максимум пять часов будем на месте. В Ольшанах, если всё путём, нас ждут, отдохнём – и назад к машинам.

Остап первым, Москва замыкающим – группа двинулась в путь. Сначала бегом, но через полчаса, по колени мокрые от росы, а до колен от пота, перешли на шаг.

– Чё, братишки, дыхалки-то нету, привыкли рвать на короткие дистанции, – ворчал на задыхавшихся бандитов Остап.

– Если б сейчас вертухаи в зад целились, вмиг второе дыхание бы открылось, – поддержал его довольно бодро шагавший Москва.

– Тихо! – Остап как-то по-звериному ощерился и присел. – Там кто-то есть, – показал он рукой в сторону густых зарослей орешника.

Все замерли, остановившись. Остап бесшумно, короткими рывками проскочил небольшую поляну и нырнул в заросли. Через секунды все услышали злобный крик Остапа, чей-то вопль и звуки ударов. Бросившись в кустарник, даже видавший виды Москва остановился как вкопанный. В небольшой куче прошлогодних листьев между двух истерзанных тел сидел на корточках Остап, руки которого были по локти в крови, и направо-налево наносил и наносил страшные режущие удары ножом. Кровь фонтанами и брызгами разлеталась в разные стороны, тела ещё дёргали руками и ногами, а Остап с остервенением бил и бил в сплошное кровавое месиво. Его залитое кровью лицо, перекошенное от злобы и ненависти, выкатившиеся белки безумных глаз и страшный оскал рта, издававшего нечеловечьи звуки, леденили кровь увидевших эту картину бандитов. Так продолжалось несколько минут, пока дикий хохот не вырвался из горла Остапа, бросившего к своим ногам нож и увидевшего наконец всех остальных, оцепеневших от этого зрелища.

– Братва, это ж я лагерных вертухаев прищучил, спали как дети малые, носиками сопели, вот я и успокоил их вечным сном. Сколько кровушки они нашей попили, а? Сколько я ждал такого случая? Вот теперь я над ними позабавился. А? Хорошо! Ой, хорошо! – Он довольно поглаживал руками ещё бьющееся в конвульсиях живое мясо убитых и улыбался. Эту улыбку нельзя было описать словами.

Москва схватился за пистолет, но крепкая рука Василя удержала, а хриплый шёпот остановил:

– Не тронь, Москва, пахан не в себе, столько лагерей прошёл, вот и отыгрался. Ща успокоится.

– Хорош с них, Остап, пошли дальше, – крикнул Василь и как ни в чём не бывало шагнул в сторону от группы.

Смотреть на то, что сотворил с людьми Остап, было жутко. Все не глядя пошли за Василем. Остап, поднявшись, отошёл в сторону помочиться. Москва шагнул было мимо, но его взгляд случайно наткнулся на кисть руки одного из убитых, эта огромная ладонь ему показалась знакомой. Страшная догадка ударила его как током, и он остановился. Медленно повернувшись, он шагнул к телам и, убрав прилипшие к окровавленному лицу убитого листья, увидел изуродованное лицо Фрола. Широко открытые глаза его ещё были живы. Из перерубленной шеи толчками била кровь. Теперь заорал Москва:

– Ты чё наделал! Урод!

Этот крик остановил и заставил всех вернуться. Москва, пытаясь что-то сделать, приподнял голову Фрола и… опустил. Глаза Фрола, остекленев, уставились в небо.

– Ты кого уродом назвал? – прозвучало за спиной Москвы.

Москва медленно повернулся и увидел нацеленный ему в лоб ствол пистолета.

– Ты ж своих положил… – Договорить Москва не успел.

Остап выстрелил, и пуля, пробив мозг вора в законе, унесла в небытие то, что он хотел сказать.

– Все слышали, для него вертухаи лагерные своими были! Сам сказал, – заорал Остап, глядя на стоявших в растерянности бандитов. – Чё, оглохли? Слышали же?!

– Слышали, – ответил за всех Василь. – Он сразу за ствол схватился, как их увидел, да я помешал. Думал, он с испугу, а оказалось, ссученный Москва. Во как, братва. Факт. На любом сходняке его слова подтвержу, сам слышал.

– Чё делать-то будем, Остап? – спросил один из них.

– Топать надо отсель, – добавил другой.

– Так. Ну-ка, Василь, чего там под головой у этого, глянь. – Остап показал пистолетом на тело Битца.

Василь, схватив за руку, оттащил тело, и все увидели портфель. Василь взял его в руку.

– Тяжёлый. Чё там? – Он хотел открыть его, но Остап тихо сказал:

– Не трожь, дай сюда.

И Василь выполнил его приказ.

– Так, братва. Москва нам теперь не поводырь, мы за него не в ответе, уходим назад к машинам и до хазы. Портфель там посмотрим, не время сейчас, как бы под немца не попасть. Уходим. – С этими словами он повернулся и побежал в сторону, откуда они пришли.

Все рванулись за ним. Откуда только силы взялись. Обратно, несмотря на палящее солнце, бежали без остановок, пока не увидели свои забросанные ветками грузовики.

Кто это сделал, Вангол понял сразу. Так могли глумиться только зэки. Форма, малиновые петлицы подвели Битца и Фрола. Один из зэков с дыркой в голове лежал рядом. «Видно, Битц успел выстрелить и одного положить, хотя что-то не так. Выстрел в упор, очень точный», – думал Вангол. Осмотрев голову убитого, он понял, что траектория выстрела не могла быть таковой, если б это стрелял Битц лежа. А судя по ранениям, встать ни он, ни Фрол не успел, и стрелял кто-то другой. Что-то не поделили, своего убрали. Судя по татуировкам, убили авторитетного зэка. На это должны были быть серьёзные основания. Вангол осмотрел всё вокруг. Портфеля с документами не было. Значит, забрали. Как же они обнаружили их? Случайность? Почему убили Фрола? Он же зэк. Не разобрались? Значит, взяли внезапно, спящих. Да, прав был покойный, за ним действительно большая охота была. Она и продолжается. За его документами, которые в руках убийц. «Почему они так быстро рванули назад? Документы захвачены, задача выполнена. Видно, действительно эти документы имеют ценность, коль столько до них охотников», – думал Вангол.

– Вы уж извините, хоронить мне вас некогда, – сказал вслух Вангол после недолгих размышлений и побежал по следам ушедших.

Вскоре ему пришлось остановиться и спрятать рации и карабин, мешали бежать. Оставив только ножи, Вангол налегке бросился в погоню. На ходу оценивая ситуацию, он понял, что уходившие от него зэки бежали без остановок. Значит, или они стремились к надёжному убежищу, где смогут отдохнуть, или их кто-то ждал, и они боялись опоздать. То, что он их преследует, они знать не могли, поэтому засады Вангол не опасался. Он ускорил движение, ему не хватило совсем немного времени, чтобы догнать. Он уже видел, как несколько человек тяжело бежали. У одного из них в руках был чёрный портфель Битца. Вангол приостановился, чтобы решить, как действовать. Он не сомневался, что догонит их. В этот момент он вдруг почувствовал, что человек ему знаком. И не просто знаком. Это от него шли тяжёлые волны злобы и ненависти, которые Вангол ощущал. Он, замерев, вгляделся, напряг зрение и отчётливо увидел Остапа. Тот в этот момент остановился и, повернувшись к бегущим, что-то кричал, показывая куда-то рукой. Это лицо он не мог не помнить. Волна ненависти заставила сжаться зубы. Вангол взглянул в сторону, куда показывал Остап, и увидел забросанные ветками грузовики.

«Вот оно в чём дело!» Вангол понял, что не успеет. Но в надежде на чудо изо всех сил бросился вперёд. Чуда не произошло. Разделявшие их пространство и время были достаточны, чтобы люди Остапа успели завести машины и выехать на дорогу, и непреодолимы для Вангола. Выбежавший на ещё пахнувшую бензиновым перегаром лесную дорогу, Вангол только проводил глазами удалявшиеся машины. Он не смог разглядеть даже номеров на борту, они были замазаны грязью. Грузовики уехали в восточном направлении, Вангол не знал точно, куда ведёт эта дорога. Но был уверен, что они должны выехать на шоссе, которое где-то на северо-востоке от этого места. Единственная надежда на рацию, сообщить о необходимости перехвата машин. Вангол пошёл назад, туда, где оставил рации. Через час он вышел на связь. Но перед этим у места, где были спрятаны рации, встретил ещё одного своего знакомого. «Воистину мир тесен», – подумал Вангол, когда перед ним как из-под земли вырос Макушев.

– Стоять! – приказал капитан, держа Вангола на прицеле.

– Руки вверх! – раздалось за спиной.

И Вангол поднял руки. Он не смог скрыть улыбки, глядя на здоровенную фигуру капитана с подвязанной рукой, в разорванном кителе и удивлённо-настороженным лицом.

– Что, товарищ капитан, никак узнали? – спросил Вангол.

– Ты мне зубы не скаль, – хмуро ответил Макушев. – Помню. Как же ты тогда ушёл?

– Долго рассказывать, да и не стоит, дела поважнее есть, – ответил Вангол, продолжая улыбаться.

– Сержант, обыщи-ка его. А потом поговорим, есть о чём. Ты ведь, как я помню, по пятьдесят восьмой шёл? – спросил Макушев. Он отчётливо вспомнил Голышева, которого когда-то на этапе назначил старшим машины и не довёз до Удоганлага. Ему было жаль тогда, что этот парень с упрямыми глазами погиб, а он – вот он, перед ним. Возмужавший, крепкий, но всё с тем же цепким упрямым взглядом. Макушев смотрел на Вангола и не мог понять, как могло произойти, что он уцелел. Степан совсем не думал о том, что перед ним беглый зэк. Он хотел узнать, как удалось избежать неминуемой гибели, другого ведь не могло быть. Как он уцелел и как оказался здесь и сейчас? Закончить свои размышления капитан не успел.

Вангол, почувствовав движение сзади, мгновенно оценив расстояние, бросил тело вниз, резкой подсечкой сбил сделавшего к нему шаг сержанта, перехватил его винтовку и выбросил прикладом в сторону Макушева. Уклониться от летевшей в него винтовки Макушев просто не успел, столь внезапно всё произошло. Получив сильный удар в солнечное сплетение, он, выронив пистолет, согнулся и, потеряв дыхание, медленно, беззвучно хватая ртом воздух, осел на землю. Упавший сержант, поднимаясь, бросился было на Вангола, но короткий удар в челюсть успокоил его, и он рухнул в траву.

Вангол присел около Макушева. Тот тяжело дышал, лежа на земле, глядел на Вангола. Немой вопрос застыл в его глазах.

– Слушай, капитан, я ж тебе говорю, времени сейчас нет, потом об этом поговорим, – спокойно сказал Вангол. Он протянул руку и помог Макушеву сесть на землю, но пистолет на всякий случай забрал.

– Шустрый ты парень, – отдышавшись, сказал Макушев. – Ловко вывернулся. Убивать будешь или как? – кивнув на оружие в руках Вангола, спросил Макушев.

– Если бы я этого хотел, уже убил бы, – просто ответил Вангол.

– Чего ж ты хочешь? – Макушев болезненно сморщился, поправляя на перевязи ушибленную руку.

– Почему вы здесь? Что происходит? – спросил Вангол.

– Напоролись на немцев, еле ушли. По шоссе на Киев прёт танковая колонна. Наших практически нет. Вот мы и выходим лесом к своим, – после некоторого молчания сказал Макушев.

– Слушай, капитан, пока твой сержант отдыхает, давай договоримся. Поговорим о прошлом потом когда-нибудь, сейчас мне помощь ваша нужна. Я остался один из спецподразделения по борьбе с немецкими диверсионными группами. Здесь рации, нужно выйти на связь и сообщить очень важную информацию.

Вангол в упор глядел прямо в глаза Степана. Выражение лица Макушева от передаваемого Ванголом внушения менялось на глазах. Наконец, поверив и всё приняв, Макушев, ещё раз серьёзно и внимательно посмотрев в глаза Вангола, ответил:

– Так бы сразу и сказал. – Увидев, что сержант пришёл в себя и поднимается, сказал ему: – Эй, сержант, очухался, не переживай, ошиблись мы маленько. Это свой парень, давний мой знакомец.

Вангол, положив пистолет на колени Макушеву, огляделся и, разворошив листья и ветки в небольшой ложбинке, вытащил рации и свой карабин.

Сержант, потряхивая головой и таращась на Вангола, подошёл к Макушеву и сел рядом, пальцами ощупывая свою челюсть.

– Ни хрена себе знакомец, товарищ капитан, чуть не убил. Челюсть занемела, зубы не сходятся, – еле выговорил он.

Вангол включил рацию.

– «Зенит», «Зенит», я «Ветер», приём! – повторял и повторял Вангол.

«Зенит» молчал. Прошло около получаса. Когда питание рации ослабло, Вангол понял, что воспользоваться ею не удастся. Он снял наушники и подошёл к Макушеву.

Макушев и сержант к тому времени уже окончательно пришли в себя и, расположившись по сторонам, наблюдали за окрестностями.

– Слушай, капитан. Тут такое дело – в двух словах. Немецкие разведгруппы ищут какого-то нашего начальника лагеря, вернее, документацию, которую он имеет при себе.

Не дав Ванголу закончить, Макушев перебил:

– Битца ищут, начальника лагеря, я его лично знаю, мы тоже его ищем, вернее, группа ехала на его поиск, но я говорил, напоролись на немца.