Текст книги "Почетный пленник"

Глава 12

Арратой никогда до сегодняшнего дня не задумывался о вооружении горцев-надсмотрщиков. С чего бы ему об этом думать? Он их просто боялся – как и все остальные рабы. После победы над надсмотрщиками горские кинжалы мигом разошлись по рукам. Вооружилась едва ли треть восставших. Плети, по общему молчаливому согласию, никто брать не стал. Мечей, топоров, копий в казармах не нашли. Как и доспехов и щитов. Видимо, Империя не захотела тратиться на наемников. А сами горцы считали ниже своего достоинства вооружаться – хватит с рабов и плетей. Так, во всяком случае, решил Арратой.

От горящего Колодца старались держаться подальше. Избавившись от неволи, опьяненные вседозволенностью, восставшие начали ломать и выкидывать из окон казармы столы, лавки, лежаки.

Коска с помощниками мигом угомонил разбушевавшихся, загрузив работой. Труд был не чета рабскому – прибрать поле боя, воздав как своим, так и чужим. Тела рабов, не выживших в скоротечной схватке, наскоро побросали в пылающее жаром нутро Колодца. Огонь уже не бил таким фонтаном, но жирные клубы дыма по-прежнему поднимались ввысь. Трупы убитых горцев обшарили и раздели и также с гиканьем и шуточками отправили в Колодец.

Колодец забирал слишком много жизней, потому большинство рабов жило по правилу: умри ты сегодня, а я завтра. И сейчас восставшие, наполненные до краев победой и свободой, откупались от Колодца – телами своих мучителей.

– Кто убил хотя бы одного горца?! – выкрикнул Коска. Толпа зашевелилась, и из нее стали выходить люди. Вышли и встали отдельно от остальных человек тридцать.

– Это ваше, – и Коска указал на кучу одежды, оставшейся от горцев. – У раба нет ничего своего. Но мы теперь не рабы!

Он первым подошел к груде, не выбирая, взял просторные штаны, домотканую рубаху, овечью безрукавку. Сапоги смог подобрать не сразу. Никто не смел подойти и заняться примеркой, пока одевался вожак. Но стоило Черепу отойти, как восставшие гурьбой кинулись к куче.

– Кто будет драться – глаза выдавлю! – предупредил Коска и направился к бывшему учетчику.

– Что, не досталось одежки? – Коска криво ухмыльнулся и сел рядом.

– Мне и так неплохо, – проворчал Арратой, с отвращением глядя, как двое тянут в разные стороны сапог. В отличие от остальных, Арратой был одет на имперский манер. И в его комнатушке хранилась даже пара смен одежды. Все-таки он был неправильный раб.

– Что хмурый такой? – засмеялся Коска и хлопнул Арратоя по плечу.

Вместо ответа бывший купец показал рукой вверх, на гигантскую черную тучу, собирающуюся над головами. Тяжелый черный плащ ткался дымной нитью из пылающего Колодца, грозя укутать все окрестные горы.

– На эту тучу сейчас смотрит каждый горец в этих проклятых горах. Как маяк нам в темечко светит. А чем занят местный рекс – я даже думать не хочу…

– А ты захоти, – неожиданно резко прервал его Коска.

– Что? – не понял Арратой.

– Думать захоти. Все равно придется, – объяснил Череп. – Иначе на кой ты мне такой чистенький и гладенький нужен?

Чистым и гладким Арратой не чувствовал себя с тех пор, как попал в долговую тюрьму. Но говорить об этом изможденному тяжелым, калечащим трудом вчерашнему рабу не стоило. Определенно не стоило.

– Надо думать – буду думать, – покладисто согласился Арратой. И уставился на Черепа.

– Упомянул рекса. Что знаешь о нем? – спросил Коска.

– Мало что. Молодой, резкий. Дуростей особых за ним не замечали, – коротко ответил Арратой. О дане Дорчариан он знал гораздо больше, но Коске об этом знать незачем.

– О Старом Посте рассказывай, – велел Череп.

Из всех восставших только Арратой был вхож в Старый Пост – там находилась и Книга, и комнатушка, в которой ночевал учетчик. Большинство рабов Старый Пост в глаза не видели, хотя он находился за поворотом дороги, выше в горах, в двух шагах. Но жизнь раба – короткая цепь: от барака до Колодца и обратно.

– Остался от Старой Империи, потому и прозвали Старым. Стены невысокие – локтей двадцать, но массивные. Прежние ворота заложили за ненадобностью, оставили небольшой проход, чтоб телега проехала. Запирается на ночь…

Череп провел ногой в новом сапоге по земле, разравнивая песок и откинув мелкие камни.

– Рисуй. – Коска протянул купцу кинжал.

Арратой присел на корточки и нарисовал подкову, у широкого края расходящихся концов которой провел линию.

– Это, – Арратой ткнул на линию, – отвесная скала. – Прежние умельцы возвели стены подковой и прилепили их к стене. Здесь, – Арратой ткнул кинжалом в вершину подковы, – вход. Вдоль всей стены изнутри – помещения: казармы, оружейная, комнаты управляющего, канцелярия, моя комнатка у самой скалы, – ведя кинжалом вправо от входа вдоль подковы, перечислил учетчик. – А если от входа повернуть влево, то столовая, кухня, кладовая при ней и склады. В центре двора плац и конюшни, походная кухня с мастерской.

– И кто этот Пост выдумал? – задумчиво произнес Череп, разглядывая картинку.

– Там во времена Старой Империи добытое масло складывали. Считали, копили бочки и большим караваном с большой охраной отправляли. Потому и казармы, и склады. Это сейчас у Империи с горцами тишь да гладь, напрямую от Колодца масло везут вниз, не накапливая. Не то что раньше…

– Но все съестное – у них, – ткнул в рисунок кинжалом, забрав его обратно, Коска.

Арратой не ответил. К чему, когда и так ясно?

– Народу сколько? – задал очередной вопрос вожак.

– Мало. Имперцев – десятка два. Из них солдат – десяток. Забих-управляющий с челядью. Остальные – рабы. Писари, повара, конюхи…

– Рабов сколько? – прищурил глаз Череп, о чем-то напряженно размышляя.

– Тоже два десятка, – прикинул Арратой.

– Горцы?

– Горцев в Старый Пост не пускают. Не принято, – покачал головой Арратой.

– Хорошо. – Череп резким движением стер рисунок. – Что вверху, дальше за Постом? – Коска повернулся лицом к горам, стараясь не обращать внимания на дым. Арратой встал рядом.

– Дорога, – он махнул рукой на уходящее за поворот полотно, – поднимается выше, мимо Поста. Потом идет вдоль ущелья, входит в село скайдов, ведет к шахтам и обрывается.

– Что за скайды?

– Наши знакомые. Которых только что за руки за ноги в костер покидали. Надсмотрщики, песье племя. Они все из Скайданы. Правда, говорят, где-то у них еще одного село есть, но за это не поручусь, – объяснил Арратой очевидные каждому старожилу Колодца вещи.

– Я думал, этих гадов со всех гор собирали. Самых злых… – сплюнул Коска.

Арратой рассмеялся:

– Как же! Долинные скайдов за своих не держат. Если бы не Империя, вырезали бы половину наших дружков за службу имперцам… Дорчариан и рады бы скайдов под свою руку взять, да кто же им даст? Те как сели за пазуху у Империи, так и сидят на шахтах, как мышь под веником… Что делать-то будем?

– Сам как думаешь? – Череп требовательно посмотрел на Арратоя.

– Старый Пост брать надо, – пожал плечами купец. – Припасы-то там. Людям есть надо.

– Соображаешь, – кивнул Коска.

Он легко поднялся. За время их разговора те, кто получил возможность, оделись. Теперь восставшие разделились на неравные группы. Одна из них щеголяла в горской одежде, местами изорванной и заляпанной кровью. Вторая, с завистью смотря на первых, куталась в те же обноски. Коска повернулся к толпе, вновь запрыгнул на возвышение и громко начал речь.

– Посмотрите! – Он властным движением указал на гигантскую тучу в небе. Бывшие рабы подняли головы. – Так горит прежняя рабская жизнь. Пути назад нет. Империя нам не простит. Но мы не будем просить прощения! Мы сами возьмем свое! – закричал Коска по прозвищу Череп и поднял руку.

Толпа одобрительно загудела.

– Мы подарим им нашу месть! – заорал кто-то. Арратой узнал Клопа.

– Верно! – подхватил Коска. – Подарим им нашу месть!!!

– Месть! Месть! Месть! – закричали со всех сторон.

– Сейчас выйдите вперед те, кто в обносках! Кто в рабьем тряпье!

Толпа, выдохнув, замолчала. Их что, обвиняют?

Из толпы вышли трое. Впереди, набычившись, стоял Плак. Плак в Колодце был личностью известной. Годы, проведенные здесь, не лишили его силы, он не сгорбился, не сточился, не усох. И не растерял упрямства. Плак единственный, кто шел поперек воли надсмотрщиков. Правда, весьма своеобразно. Когда учетчик опускал белый камень и рабу разрешалось выпить воды, Плак всегда выпивал три кружки. Иногда четыре. Но последнюю он, когда стояла жара, выливал себе на голову. За что был бит плетью – все его ноги покрывала густая белая паутина застарелых шрамов.

– Ты у нас человек новый… – начал Плак.

Арратой увидел, как Коска встал, широко расставив ноги и заложив большие пальцы рук за свой пояс-пращу. Бывший купец заметил, как Череп большим пальцем левой руки незаметно ослабил узел. Теперь скинуть пояс и превратить его в пращу можно одним движением.

– Имперцы!!! – закричали вдруг откуда-то. – Вояки снизу идут!

Арратой повернулся вместе со всеми и увидел, как вдалеке, далеко внизу, показались воины. Солнечные лучи пускали блики, запутавшись в движущемся частоколе наконечников коротких копий.

– Дорожная стража! – заорал кто-то.

Арратой присмотрелся. Воины были пешими – уже хорошо. Впрочем, по местным горным кручам только горцы умудряются передвигаться верхом. Кожаные плащи, кожаные нагрудники и шлемы. Сомнений не было: к ним подоспела дорожная стража. Песьи выкормыши. Их было немного, но Арратой не обольщался. Шансов у вчерашних рабов против них было мало. Первоначально в Старой Империи дорожная стража охраняла дороги, и тех, кто их строит и ремонтирует. Отсюда и название. Потом, как дорог в Империи прибавилось, стало и у дорожников больше работы. К примеру, озоровали в местных лесах разбойники – так звали дорожную стражу. Ребята эти были опытные, злые и жестокие. В дорожную стражу, как правило, набирались ветераны легкой пехоты. Типичное вооружение дорожника – короткое копье с широким наконечником, дротики за спиной и тесак спереди на поясе. Дополняли облик воина небольшой круглый щит, кожаный доспех с выпуклым нагрудником и кожаные поножи над грубыми сандалиями.

Арратою вновь почудилась улыбка Пагота – дорожников прислали в горы совсем недавно, так как стройка дороги только началась, а для них уже нашлась работенка по назначению: восстания рабов подавляла тоже дорожная стража и проводку рабьих караванов она же. Арратой почувствовал, как заколебались восставшие. Получается, волкодавы пришли давить даже не волков – облезлых собак. Видимо, сомнения появились не только у Арратоя. В толпе бунтовщиков послышались нервные шепотки, кто-то закрутил головой, присматривая, в какую сторону смазать пятки.

– Ха! – громко крикнул Коска, вытянув руку в сторону приближающихся воинов. – У этих-то одежка получше горской будет?

Первым захохотал Плак, который так и стоял, наклонив голову вперед и слегка согнув руки. В ответ на слова Коски он распрямился и ударил своим кулачищем о раскрытую ладонь.

– Ха! – заревел Плак. – Верно, эти получше будут!

За ним засмеялись, заулюлюкали, засвистели остальные.

– Что, хороша одежка? – проревел Череп.

– Да!!! – выдохнула толпа.

– Жаль, что они обгадят ее от страха! – И новый взрыв хохота.

– Чего ждем, голозадые?! – взревел Коска. – Подарим им нашу месть!

И первым сорвался с места, бросаясь вперед. Арратой, увлеченный общим порывом, тоже качнулся вместе со всеми, но его вдруг грубо схватили за запястье, останавливая. Арратой повернулся и увидел Клопа. И немалую группу бунтовщиков рядом с ним, вооруженную кинжалами и в горской одежде. На невысказанный вопрос учетчика он прижал к губам грязный палец и залез на борт резервуара. Арратой последовал за ним.

Коска изрядно оторвался от бегущих следом за ним. Не добегая до дорожников, которые остановились и изготавливались к бою, Череп по широкой дуге пробежал вдоль них и по огромным валунам запрыгнул, как по ступеням, на уступ. Расстояние было немаленьким, но в него метнули три дротика. Впрочем, Коска ловко от них увернулся.

– Живей, голозадые! Рви им потроха! – заорал Коска. – Клоп, мерзкое отродье, не спи, заходи справа! По широкой! Егер, кривоногий! Отсекай!

Арратой увидел, как над головой Черепа пронеслось еще несколько дротиков. Коска даже не пригнулся. Купец спрыгнул следом за Клопом, но тот толкнул бывшего учетчика в плечо.

– Останься здесь. Череп велел тебя беречь. Будь здесь! – повторил он и скорым шагом двинулся навстречу бою, заходя вправо, огибая строй дорожников.

Тем временем орущая толпа приближалась к строю щитов и выставленных копий. Дальнейшая картина разбилась для Арратоя на череду фрагментов.

Череп одним движением скинул с себя пояс и раскручивает пращу. Накатывает первой волной группа безоружных – кому не досталось кинжалов – восставших рабов. В руках у них только камни. Пущенные умелыми сильными руками дротики вбивают их обратно, назад, в набегающую толпу.

Вот медлительный Плак, опоздавший от стремительной первой и второй волны атакующих, поднимает тяжелый камень. Утвердив его на плече, он медленно, но неотвратимо набирает скорость.

Свистящие дротики сбивают и сбивают с ног набегающих восставших. Тот, в чье тело впивается дротик, уже не встает. Однако вчерашних рабов уже не остановить. С ревом перепрыгивая через тела упавших товарищей, они неудержимым валом накатывают на стену щитов.

Начинает работать праща Черепа. Набрав и сложив перед собой горку каменных снарядов, он долбит поверх голов по щитам, стараясь разбить и развалить вражеский строй. Камни разлетаются о щиты, выбивая щепки и каменное крошево.

Вот атакующие накатили и схлынули, обагрив землю кровью. Некоторые, получив широким наконечником в живот, последним движением схватили древко копья, мертвым грузом повиснув на нем. Опытные воины, откинув уже ненужное копье с телом подальше, выхватили широкие тесаки.

Плак добежал и с ревом швырнул камень, смахнув воина со щитом внутрь строя. Следивший за его передвижением Череп, перестав на время стрелять, подгадывая момент, посылал большой для его самодельной пращи снаряд в образовавшуюся дыру. Упал воин, не успев занять место раненого. Праща Коски порвалась, распадаясь.

На Плака рухнул подрубленный тесаком раб. Плак, не останавливаясь, схватил тело раненого и, как живой таран, окончательно проломил строй дорожной стражи. Арратой видел сверху, как в глубине строя стражников от ворвавшегося Плака расходятся волны.

– Амаран!!! – послышался рев неистового здоровяка.

Упавшие – раненые и умирающие – колотили камнями по кожаным сандалиям обороняющихся, разбивая им пальцы в кровавую костную кашу. Они только что собственными руками бросали тела своих мучителей в огонь и не собирались умирать просто так, корчась с распоротым брюхом в пыли.

Вооруженные кинжалами отряды Клопа и Егера ударили сбоку и сзади, завершая схватку. Началась резня. Восставшие одержали еще одну победу.

Олтер

Настроение было замечательное. Мои ноги уже не казались мне двумя безжизненными колодами. Казалось, что я чувствую, как по ним струится кровь и наполняет их силой. Глупость, конечно. Однако теперь я был уверен, что буду ходить, и место хмурой сосредоточенности и серьезности заняло жгучее детское любопытство.

Меня несли в носилках к вчерашнему колеснику. Смог ли он смастерить для меня кресло-каталку? Откинув занавеси, я с удовольствием разглядывал город, в котором мне довелось оказаться. И который надолго заменит мне родные горы. Кайхур заскребся рядом и перелез на колени. Ему тоже стало интересно полюбоваться окружающим.

Меня несли – или я ехал – по широкой улице. По приподнятым над дорожным полотном тротуарам шли по своим каждодневным делам горожане и приезжие. По обеим сторонам улицы высились один за другим двух-трехэтажные дома без единого просвета, стена к стене. Над головой возвышались консольные балконы – антресоли, украшенные живыми цветами. Все первые этажи занимали лавки с широкими проемами: кто-то приглашал посетителей вглубь здания, кто-то выносил прилавок прямо на тротуар, предлагая свой товар.

Все стены домов пестрили корявыми надписями. Я успел выхватить «Берегись собаки» и «Попробуй новых девок». Реклама – как известно, двигатель торговли – была здесь везде. И в настенной живописи – граффити на стенах. И в вывесках над лавками: витой калач, бочка, кузнечные клещи с кованым гвоздем, распяленные на крестовине штаны, глиняный горшок… Надрывались зазывалы, соревнуясь, чей голос громче. Иногда они переходили на ругань, видя, как покупатели уходят к конкуренту.

Люди толкались, стояли в очередях, ругались, спорили, торговались. Мои носилки проплывали сквозь разные запахи, настолько несхожие, что у меня слегка кружилась голова: облачко хлебного духа или пряный аромат благовоний сменялись смрадной вонью какой-то кислятины, конского навоза, немытых тел, жженого жира… И как я всего этого не заметил в первый раз, погруженный в свои переживания?

Вот показались распахнутые настежь ставни лавки колесника. На втором этаже дома, над входом в лавку, незатейливо красовалось прибитое к стене тележное колесо. Носильщики остановились, и Барат легко вытащил меня из носилок, взяв на руки. Я едва успел схватить Кайхура. Хозяин ждал нас, стоя за прилавком, положив свои натруженные руки на столешницу.

– Сдэлал? – без долгих разговоров спросил Остах, продолжая отыгрывать взятую на себя роль резкого горца.

Колесник вытер враз вспотевшие ладони о фартук. Горцы определенно его нервировали.

– Сделал. Что мог, сделал. Пожалуйста. – И он взмахом руки, чуть склоняясь, предложил нам пройти во внутренний дворик, где находилась мастерская под открытым небом.

Первым прошел Йолташ, затем мы с Баратом (и Кайхуром, недовольно принюхивающимся). Остах пропустил впереди себя мастера и вышел из лавки последним.

В честь нашего прибытия колесник разогнал всех работников – во дворе никого не оказалось. Напротив выхода из лавки стоял стул. Точнее было бы назвать его креслом или мини-троном. Меньше всего желая оскорбить гордых горцев и наследника правителя, мастер не поскупился достать самую вычурную мебель, на которую у него, видимо, хватило денег. Резные ножки и подлокотники, выкрашенные золоченой краской. Обивка пурпурного цвета. Сквозь ножки стула, просверлив их, мастер продел сквозной прут, на концы которого надел небольшие колеса. Как на телеге – две оси и четыре колеса. Колеса были из цельного дерева, оббитые каким-то металлом по ободу.

Выглядел этот монстр ужасающе. Я ожидал увидеть нечто совсем другое. Но деваться было некуда, и я позволил Барату усадить меня в это чудовище. Что сказать? Первое впечатление оказалось верным, а внешний вид соответствовал содержанию. Сидеть в нем было неудобно, жестко и опасно. Как на жердочке. Конструкция с высоким центром тяжести грозила опрокидыванием, и я клял себя последними словами, что не подумал об этом. Барат, разделяя мои опасения, вцепился в подлокотник и не отпускал стул ни на мгновение. Кайхур громко затявкал, протестуя, и я выпустил его из рук. Щенок спрыгнул на землю, покрутился и направился к Остаху, который сел на каменную лавку в тени свеса крыши. Из всего окружения, кроме меня, он признавал только Остаха, позволяя ему изредка себя гладить. И удивительно спокойно реагировал на незнакомца Тумму.

– Как ты, Оли?.. – шепотом спросил меня Барат. – Снять тебя?

– Вот еще! – возмутился я. Взялся за гуж… – Вставай сзади, берись за спинку и вези меня… Только стул не отпускай!

Барат послушно выполнил приказ. В отличие от госпиталя, где двор был вымощен идеально ровно, земляное покрытие мастерской оставляло желать лучшего. Плотно утоптанная глина; мое средство передвижения ехало по ней, накреняясь, медленно переваливаясь на ухабах. Во время преодоления одного из них я почувствовал, как скольжу по сиденью вниз, схватился крепче за подлокотники и невольно пискнул. Барат тут же прекратил движение и схватил меня сзади, как котенка, за шкирку.

– Хватит! – сказал он мне, привычно взяв на руки. – Баловство это, убьешься!

«Как мне тебе, дылде, объяснить, что малолетний наследник дана Дорчариана на руках у взрослого дядьки – это не то, что мне нужно?»

Но в отношении этого чуда мебельного автопрома было трудно не согласиться с моим охранником. Я вздохнул.

– Я сделал в точности то, что вы просили… – сказал колесник. Он опять мял в руках свой злосчастный кожаный фартук. – Но мне показалось, что конструкция неустойчива. И я взял на себя смелость… Я сделал еще один…

Я захлопал в ладоши, чтобы подбодрить волнующегося мастера, и закричал:

– Здо́рово! И где он?

– Вези! – крикнул мастер кому-то в глубине двора.

М-да… Соображалка у мастера работала, это надо признать. Во всяком случае, центр тяжести у данного средства передвижения был занижен донельзя. Перевернуться и опрокинуться на нем мне не грозило, если только специально не стараться. Но выглядело это… Как унитаз на колесах.

Мастер сколотил небольшую дощатую прочную платформу. К платформе приделал колеса – такие же, как и на стул. На платформу установил низенькое мягкое креслице. Признаться, сидеть в нем было удобно. Местные ухабы наша чудо-повозка преодолевала с трудом, иногда застревая на них днищем. Но в условиях идеального пола и дорожек госпиталя кресло должно неплохо показать себя.

– Как ты, Барат? – в свою очередь спросил я тяжело дышащего над ухом охранника. Извернуться, чтобы посмотреть назад, у меня не получалось. Движение прекратилось, и Барат вышел вперед. Он раскраснелся и упарился, но выглядел довольным и радостным.

– Едет, Оли! Вот уж не думал… Едет! – расплылся в улыбке он.

«Да уж, едет. Унитаз и луноход в одной сборке».

Барат подхватил меня на руки и посадил рядом с Остахом, повинуясь властному взмаху учителя. И встал в сторонке. Кайхур зло тявкнул на парня и ткнулся мне в ноги. Барата щенок почему-то невзлюбил. Я наклонился и взял альбиноса на руки, потрепав за ухом. Тот блаженно прикрыл глаза.

– Что скажешь, Оли? – спросил меня Остах.

– Пусть посадит кого-то вроде меня, а Барат кружок сделает. Вокруг ореха. – Я показал на раскидистое дерево посреди двора. – Хочу со стороны посмотреть… – быстро ответил я дядьке.

Остах кивнул, встал и двинулся к мастеру.

– Это, – Остах ткнул пальцем в стул, – плохо.

Мастер сжался.

– А это, – пришел черед лунохода, – хорошо. Олтеру нравится!

Остах и мастер повернулись ко мне, и я расплылся в самой широкой и счастливой улыбке, которую только мог изобразить.

«Ну, Остах! Какой актер пропадает!»

Дядька приобнял мастера за плечо.

– Найди малчыка и посады. Барат пусть возит. Олтэр смотрит! – Остах поднял перед носом колесника указательный палец.

Мастер завис на какое-то время, осмысливая сказанное. Потом что-то пробормотал, вывернулся из-под тяжелой руки горца и по лестнице вдоль стены бросился наверх, в дом. Вскоре он спустился оттуда с чумазым мальчишкой чуть старше меня. Его усадили в кресло, в котором паренек сжался, ожидая неприятностей. Видимо, слуга или раб, которому толком ничего не объяснили.

Барат встал сзади и покатил чудо инженерной мысли перед собой. Платформа мешала ему ступать, не позволяя сделать нормальный шаг, упираясь в ноги. Кресло было низким, и потому парню пришлось сильно нагнуться и вытянуть руки. Так он и вез кресло перед собой – нагнувшись, отклячив зад и вытянув руки вперед. Йолташ, контролирующий дверной проем, хрюкнул от смеха, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться в голос. Выглядел гордый горский воин и вправду комично. Остах вопросительно на меня посмотрел. Я очертил рукой круг вокруг дерева. Кайхур недовольно завозился, и я опустил руку обратно ему на голову.

– Круг вокруг дерева, – на дорча бросил Остах Барату.

Барат пыхтел, напрягался, но круг сделал. Благодаря легкости конструкции и своей физической силе: передняя и задняя оси, жестко прикрепленные к платформе, не давали ему сделать поворот. Внешние колеса проворачивались и буксовали. Барат просто слегка приподнимал внешний край конструкции, поворачивая на одних внутренних. Учитывая, что делал он это из неудобного положения, далось ему это с трудом.

А как все казалось легко! Я вспомнил большие колеса инвалидных колясок и маленькие подвижные колесики на штырьках впереди и мысленно застонал. Почему бы не вспомнить это раньше!

– Что скажешь? – спросил подошедший дядька.

– Ужас… – прошептал я, глядя на тяжело дышащего Барата, навалившегося на кресло. Мальчишка сидел в кресле ни жив ни мертв. Наверно, он думал, что участвует в каком-то ритуале. И грозные горцы его сейчас принесут в жертву у подножия дерева. Сначала покатают вокруг, потом прирежут.

– Какой ужас? – удивился Остах. – Все работает! Сейчас пустим два бруса по бокам кресла. Жестко закрепим и выпустим назад, как оглобли задом наперед. Чтобы удобно браться и везти…

Дядька повернулся и направился к мастеру. Кайхур недовольно завозился.

«Вот беспокойный кролик», – только и успел подумать я. Кайхур вскочил, приняв стойку, прямо на моих коленях. Белая шерстка у него на загривке вздыбилась, вздернулась верхняя губа, обнажив маленькие острые зубки. Щенок поднял голову и зло затявкал. Я посмотрел на него, не понимая, чего он хочет. Протянул руку, чтобы погладить и успокоить разошедшегося не на шутку щенка. И он меня цапнул! За палец, до крови! Кайхур зарычал, глядя куда-то вверх. Я начал поднимать голову… Успел увидеть смазанную фигуру человека с ножом, летящего на меня с лестничного пролета.

Я отпрыгнул подальше от стены и покатился в пыли двора. Заскулил отброшенный Кайхур. Саднило ободранное плечо, остро дергал болью прокушенный щенком палец. Застыл соляным столбом хозяин лавки, ко мне несся Йолташ, вытащив меч. Откинутый вместе с креслом, молился на коленях у корней ореха чумазый мальчишка. Остах, точным броском любимого ножа остановивший убийцу, цепко осматривал окна и крыши.

А я смотрел на хрипящего и пускающего кровавые пузыри, сползающего по стене человека. На своего несостоявшегося убийцу. Смотрел в его полные ненависти глаза. Смотрел на широкую налобную повязку с синим вышитым орнаментом. Смотрел на этого гворча с улыбкой, благодарностью и любовью.

Я отпрыгнул! Ножки мои, ноженьки! Я отпрыгнул! Сам! Теперь я знал – и чувствовал – я точно буду ходить!

Подбежавший Йолташ заслонил меня своим телом от возможных угроз. Затопал подбегающий Барат.

– Барат, в лавку! Проверить! – раздался зычный голос Остаха.

Дядька тоже вытащил свой страшноватый тесак и подошел ко мне. Наскоро осмотрел меня и подхватил одной рукой.

– Йолташ! По лестнице! – и он указал тесаком на лестницу, по которой недавно поднимался и спускался хозяин.

Остах приблизился к дереву в центре двора, пинком откинул молящегося мальчишку и усадил меня на землю, оперев спиной на ствол ореха. Поставил на бок платформу с креслом слева. Таким образом, чтобы широкое днище прикрыло меня. Сам с обнаженным тесаком встал с правой стороны.

В лавке послышался жуткий грохот, и из проема выбежал Барат.

– Никого. Лавку закрыл! – крикнул Барат, направляясь к сучащему ногами нападавшему. Кайхур вцепился в его ладонь с ножом, стараясь отгрызть обидчику хозяина палец.

– Оставь! – крикнул Остах. Барат остановился. – Сюда, бегом!

– Два тела! Теплые, кончаются, – выглянул на лестницу Йолташ.

Барат занял место Остаха, а тот, схватив ничего не понимающего хозяина за шкирку, поволок его вверх по лестнице.

Спустя время я сидел на передвижном кресле под сенью грецкого ореха, в центре двора. Удивительно, но крепкая конструкция от грубого обращения не пострадала. Прошла краш-тест, так сказать. Слуги, рабы и работники, обыскивающие все подсобные помещения и квартиры, ко мне не приближались, стараясь даже не смотреть в мою сторону. Картина стала ясной: убийца был один. Все указывало на то, что он гворча. Телосложение, строение лица, одежда указывали на горца, а налобная повязка с родовым рисунком-вышивкой – на гворча. Как он оказался в столице провинции, как отыскал меня – на это мы пока не могли ответить. В квартирке хозяина над лавкой обнаружили двух зарезанных слуг. Все говорило о том, что убийца слез с крыши в квартиру, прирезал случайных свидетелей и с лестницы спрыгнул на меня, выбрав удобный, как ему показалось, момент.

– Собираемся? – спросил я проходящего мимо Остаха. – Чего тут высиживать?

– Городскую стражу ждем, – ответил дядька.

– А нужно? – спросил я. – Пошли они все…

– Наследник раздосадован, наследник обиделся… – пробормотал про себя Остах, обдумывая что-то.

– Наследник в гневе, наследник в ярости, – подкинул я ему вариантов для рассмотрения.

Остах покрутил что-то, прикинул в голове и хлопнул в ладоши. Суета мигом улеглась, и подбежал хозяин. Денек у него выдался бурным.

– Мы уходым! – объявил Остах.

Тот посмотрел кругом и вздохнул. Я его понимал: два трупа в квартире, еще один во дворе. Чужестранцы уходят, а со стражниками предстоит общаться ему самому. К тому же Барат «закрыл» лавку от ненужных посетителей, перевернув прилавок и заблокировав им вход и оконный проем.

– Это – додэлай! – Остах указал на кресло, в котором я сидел. – А этот – мы забыраем! – И Остах отстегнул от пояса кошель, высыпал на ладонь груду монет, пошевелил губами и протянул их колеснику.

Тот смахнул монеты, мигом их сосчитав, и лицо его просветлело. Похоже, бурный день заканчивается для мастера совсем не так грустно, как он только что считал.

«Интересно, что у Остаха на уме? – подумал я, сидя в носилках. – И к чему ему этот дурацкий стул? То трясется над деньгами, то раздает направо-налево…»

Меня несли – или я ехал – обратно по той же улице. Сзади слуги колесника волокли купленный стул на колесах. Не везли перед собой, а несли на руках. Обилие звуков, запахов и картинок вокруг уже не привлекали меня. Кайхур, с измазанной кровью мордой, тоже не выказывал интереса. Разлегшись у меня на коленях и положив голову на лапы, он то и дело посматривал на меня.

Пока вокруг творился сущий бедлам, это маленькое чудовище все-таки отгрызло палец у гворча. Похоже, он считал убитого своей личной добычей. Я его убеждений не разделял и не позволил лакомиться человечиной, вытащив из пасти замусоленный палец. Теперь я терпел осуждающие собачьи взгляды.

– Спасибо, дружище Кайхур, что спас меня, – сказал я ему, положив руку на загривок.

Щенок зевнул и развалился на боку, высунув розовый язык из пасти.

«Подумаешь, какая мелочь», – говорил он всем своим видом.

– Только что у тебя за нездоровое пристрастие к пальцам? – строго спросил я его.

Кайхур прижал уши.

«Ты чего, хозяин?»

– У этого дурика палец отгрыз. Люди – не еда! И меня за палец цапнул. – Я поднес ему к глазам свой прокушенный палец. Щенок виновато отвернулся. – Тоже хотел на вкус попробовать? Иначе не мог меня предупредить?

Кайхур возмущенно тявкнул.