Текст книги "Осторожно, история! Мифы и легенды нашей страны"

Западные инвестиции в Россию

19 июня 1925 года постановлением советского правительства Госплану и ведомствам было поручено разработать конкретные планы концессий, с выделением ряда важнейших объектов, представляющих для хозяйства СССР значительный интерес и могущих заинтересовать иностранных капиталистов.

Несмотря на так называемую «ноту Колби», согласно которой западные страны, в частности США, отказывались признать Советский Союз, случаев экономического сотрудничества с западными странами насчитывается немало. В 20–30-е годы в СССР было порядка трехсот пятидесяти иностранных концессий.

Если верить версии о германских деньгах для русской революции, то получается, что западный человек начал вкладывать свои кровные в дело социализма еще до октября 1917 года. Впрочем, это лишь версия. Советский Союз на геополитической карте мира в глазах западного политика выглядел инородным образованием, которое по логике необходимо было прочно изолировать. Именно это Америка и Европа, за исключением еще одной страны-изгоя, Германии, и пытался сделать. Квинтэссенцией такой политики стала американская нота 1920 года, которая провозгласила политику непризнания СССР. Правда, эта так называемая «Нота Колби» – по имени тогдашнего американского госсекретаря – все же оставляла лазейку в области торговли. Нота ставила жесткие препоны на уровне государственного сотрудничества с Кремлем, но не перекрывала кислород частной инициативе. Возможно, в Вашингтоне надеялись, что большевиков образумит сам рынок.

Один из наглядных примеров всемогущества денежного интереса, который преодолевает все политические препоны, – это известная история отношений Москвы с американским «Фордом». Уже в 1926 году на колхозных полях Поволжья и даже Сибири появились американские гости – трактора «Фордзон». Причем, что интересно, в данном случае оплата была произведена не наличными, а в рамках долгосрочного кредита, что для США по тем временам было большой редкостью. То есть и Москва, и сам «Форд» явно настраивались на долгосрочное сотрудничество. Так оно и произошло – «Форд» не только поставил СССР двадцать тысяч тракторов, но и помог построить, с использованием новейших по тем временам технологий, Горьковский автомобильный завод – автогигант социалистической экономики.

Позже нечто похожее повторилось с итальянцами – можно вспомнить ВАЗ и легендарную «Копейку», правда, и этот момент точечной модернизации ни советской экономике в целом, ни отечественному автопрому в частности особо не помог.

Не стоит забывать и про Арманда Хаммера, или, точнее, семейство Хаммеров, чье богатство родилось на базе сотрудничества с СССР. С ними еще в 1921 году был подписан договор о поставке в Россию одного миллиона бушелей пшеницы в обмен на пушнину, черную икру и экспроприированные большевиками драгоценности, хранившиеся в Гохране. В 1922 году была создана русско-американская Индустриальная корпорация, которой было передано шесть текстильных и швейных фабрик в Петрограде и четыре в Москве.

Но в целом в тот период преобладали все же концессии. В 1926–1927 годах насчитывалось сто семнадцать подобных соглашений Страны Советов с западными дельцами, причем удельный вес концессионных предприятий и смешанных акционерных обществ, в которых иностранцы владели частью пая, был значителен: в добыче свинца и серебра – 60 %, марганцевой руды – 85 %, золота – 30 %.

Своеобразной инвестицией в социализм можно считать и Ленд-лиз эпохи Второй мировой войны.

Во времена строительства экспортного нефтепровода «Дружба» расцвел бартер – западные немцы поставляли Советскому Союзу более миллиона труб в год, а взамен получали нефть. Не без помощи Запада СССР готовился и к Олимпиаде-80 – здесь важную роль в строительстве многих олимпийских объектов играли финны. Наконец, даже в голодные горбачевские годы, спасаясь от возможного наплыва социалистических граждан, Запад инвестировал в умиравший СССР необходимые товары народного потребления.

Так что можно уверенно сказать, что идея изоляции Советского Союза оказалась не выгодной ни коммунистам, ни капиталистам.

Некоторые политические лидеры Запада в 20-е годы вполне положительно воспринимали политику НЭПа, в том числе политику концессий. В частности, премьер-министр Ллойд Джордж и канцлер веймарской Германии Вирт говорили: а что плохого? Мы будем инвестировать деньги, технологии, а СССР будет нам поставлять марганец, свинец, золото, пшеницу и другие нужные нам товары. Кстати, эта риторика очень похожа на наш нынешний диалог с тем же Евросоюзом, когда Россия предлагает взаимовыгодное экономическое сотрудничество – сырье в обмен на технологии.

Как показывает вся наша история последних, по меньшей мере 150, лет, наша экономика, как советская, так и нынешняя, решительно не может обойтись без иностранных инвестиций и технологий. Но, с другой стороны, если посмотреть на мировой опыт, то это вполне нормальное явление – без них обходится, наверное, только Северная Корея. В современном мире ни одна экономика мира не может обойтись без иностранных инвестиций и технологий, и российская – не исключение.

По оценкам, проведение полной системной модернизации российской экономики обойдется в три-четыре годовых ВВП России (4,5–5 трлн долларов), которые, конечно, невозможно вложить самим – этих денег у страны просто нет. Кроме того, понадобятся люди – и простые работники, и специалисты, – потому что в России уже остро ощущается нехватка рабочей силы. Деньги нужны огромные, ни одна экономика с такими задачами не справляется без масштабных иностранных инвестиций.

С другой стороны, инвестиции – это далеко не одни только деньги. Может быть, важнейшее, что нужно России, – это, как часто говорят в последние годы, инвестиции в человеческий капитал. Вложения в современную культуру бизнеса. В свое время становление «Вымпелкома» (торговая марка «Билайн») и выход его на Нью-Йоркскую фондовую биржу в 1996 году – первой из российских компаний – для многих стало колоссальной революцией в мозгах. Это было одно из первых открытых акционерных обществ, сделанных строго по западной модели.

«Грубо говоря, по-настоящему стартом „Вымпелкома“ были товарные кредиты западных производителей, производителей аппаратуры. А подо что давались кредиты? Они были ничем не обеспечены. И они давались вот под что – два фактора, которые превратились в деньги: во-первых, драйв, энтузиазм невероятный и, во-вторых, вера, что со страной происходит какое-то чудо…

Первым инвестором был мой друг, Оге, который мне в сыновья годится – ему 40 лет сейчас, а тогда он был вообще мальчишка. Это была такая крошечная фирма «Плексис», а потом «Эриксон», которые дали нам ничем не обеспеченные кредиты…

Вот после нашего выхода на биржу – представьте: первая российская компания, 1996 год, флаги России, «Билайна» на Уолл-стрит – слезы в глазах… Не будем скрывать, вот тогда, с выходом на биржу, мы миллионерами стали…

Так вот «Вымпелком» начался с товарных кредитов западных поставщиков».

(Дмитрий Борисович Зимин, профессор Высшей школы экономики, бизнесмен, ученый, отец-основатель «Вымпелкома», известного всем как «Билайн»)

Помимо макроэкономических дел, когда соответствующие риск-менеджеры соответствующей компании открывают или не открывают российским партнерам кредитные линии, на них оказывает влияние репутация людей, с которыми они работают. Это и есть бизнес, когда инвесторы оценивают и считают макроэкономику, инфляцию, рейтинги и так далее, но, помимо этого, самое главное для них – доверие. Сейчас президент Медведев пользуется на Западе определенным доверием – его репутация выше, чем у многих других политиков и лидеров. Но горизонт планирования в современной России – только до 2012 года, потому что никто не знает, кто возглавит страну после следующих президентских выборов. А это слишком короткий срок, чтобы экономисты одобрили крупные финансовые вложения в Россию.

Среди возможных инструментов привлечения иностранных инвестиций и технологий в Россию могут быть и концессии – когда на какой-то определенный период времени отдается на откуп какая-то отрасль или крупный проект, чтобы зарубежный инвестор вложил в них деньги и успел их окупить. Концессионное законодательство сейчас очень нужно, в частности для крупных инфраструктурных проектов. Например, платная дорога Москва – Санкт-Петербург, но она будет окупаться лет тридцать, иначе цена проезда по ней будет запредельной. Но Россия в нынешнем виде не может гарантировать тридцать лет относительной стабильности, защиты собственности, свободы перемещения капиталов и людей и всего остального.

Прямые иностранные инвестиции в российскую экономику, конечно, все равно приходят, но их довольно мало. Есть уже и накопленные за годы реформ прямые инвестиции – можно посмотреть хотя бы на количество построенных автомобильных заводов иностранных производителей. Однако президент Медведев в начале 2010 года привел неутешительные для нас цифры, что в 2009 году общий объем капвложений в российскую экономику упал на 17 %, прямые иностранные инвестиции упали за один год на целых 41 %, а доля прямых инвестиций в ВВП России составила всего 3,6 % от ВВП. И хотя в значительной степени это объясняется мировым экономическим и финансовым кризисом, все равно по объему иностранных инвестиций Россия проигрывает и Индии, и Китаю, и даже Бразилии.

Приход иностранных компаний в Россию – это угроза для экономики или стимул для нее?

• Стимул для экономики – 74 %

• Угроза для экономики – 26 %

(По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob»)

Увеличение количества людей, поддерживающих приход иностранных компаний в Россию, можно считать одним из признаков разрастания среднего класса и отмирания патриархальных традиций. Урбанизация вступает в свои социологические права, и любая инвестиция воспринимается положительно, вне зависимости от форм собственности и страны происхождения, китайская она или немецкая.

Конечно, некоторые продолжают опасаться, что иностранцы приходят в Россию только для того, чтобы выкачивать из нее деньги. Но при правильном регулировании иностранцы становятся такими же российскими налоговыми резидентами, как и отечественные компании, то есть платят налоги, создают свой продукт и нанимают местных работников. Вместе с ними приходят тем самым зарплата, налоги и новые технологии.

«Новые перспективы для жителей и соискателей, новые познания».

«Научат работать: кумовства, круговой поруки и тому подобного будет меньше».

«Привлечение инвестиций любого характера форм собственности несет положительный результат для любой экономики».

«Выльют больше средств, чем вольют».

«Иностранные компании будут отстаивать только свои интересы».

(Из комментариев к опросу о приходе иностранных компаний в Россию на сайте «SuperJob»)

Как уже было сказано выше, инвестиции – это не только вложения физического капитала. Не менее важны вложения в человеческий капитал – в культуру, науку, образование. Как мы привыкли жить? Существует структура компании, отдела, фирмы – директор, службы. Все это утверждено парткомом, министерством – дальше хоть трава не расти, ничего не может меняться. А тут чуть ли не каждую неделю надо соизмерять структуру бизнеса с меняющимися условиями на рынке – а он быстро меняется: то он элитный, то он становится массовым, то основной упор надо делать на технические стороны. Например, принято, что во главе технической службы стоит инженер. Но хороший инженер – это изобретатель, у него есть свои идеи, и он должен ими и заниматься, не отвлекаясь на то, что знает не так хорошо. И во главе отдела сегодня должен быть человек, который способен проводить тендеры, который будет собирать советы и рассматривать самые разные варианты решений, будет организовывать работу.

В России же по-прежнему господствует советский подход. Когда директора «Уралмаша» Н.И. Рыжкова назначали председателем Совета министров СССР, считалось, что он будет всей экономикой руководить так же, как «Уралмашем». Так же, как министром здравоохранения часто был влюбленный в свое дело главврач, да еще и имеющий собственную клинику. Для политики и управления страной такая система разрушительна – она провоцирует конфликты интересов. Так бывало, и не раз, например в Министерстве обороны: когда приходит министром авиатор – значит, для всех летчиков свой человек пришел, и приоритет отдается ВВС. Десантник приходит – свой человек для десантников.

Модернизация, по сути – это прежде всего осовременивание всего общества в целом, реформа всех общественных и государственных институтов. Но в России проявилась совсем иная тенденция: с самого начала, с программной речи президента Медведева Федеральному Собранию, рассматривать всерьез только так называемую «очаговую модернизацию», то есть модернизацию в отдельных отраслях экономики (всего отобрано пять таких направлений), плюс строительство иннограда в Сколково.

Для настоящей модернизации необходимо прежде всего снять барьеры с производителей, высвободить инициативу предпринимателей. Это так называемая «горизонтальная» модернизация. А дальше – системная, в которую входит образование, наука. Возьмем исторический пример «Форда» в 30-е годы – он нам очагово модернизировал советскую автомобильную промышленность. Но потом американцы ушли. А адекватной системы изобретений, свободы изобретателей не было. Если же она и была, то только закрытая, в секретных «шарашках». Не зря в Советском Союзе лучше всего модернизировалось вооружение – были конкурентные конструкторские бюро – как, например, Ильюшина и Туполева. В современной России успешнее всего развивалась мобильная связь – тоже именно потому, что были реальная конкуренция и хорошая рыночная среда. Если конкуренция такого рода будет создана и в политике, и в экономике, если люди станут чувствовать себя у нас свободно – значит, можно будет сказать, что произошла общая модернизация страны.

В середине 2009 года Институт социологии РАН во главе с М. Горшковым выпустил доклад по поводу того, как россияне воспринимают модернизацию – и как слово, и как процесс. Выяснилось, что в России до сих пор слишком широки слои неурбанизированного населения, которое осталось от доиндустриального общества – целая треть россиян до сих пор говорит, что приусадебный участок – это очень важная часть их хозяйства. А это значит, что общество еще не урбанизировано. Но только урбанизированное общество может в полной мере принять задачи модернизации. Не урбанизированная часть общества все еще живет в патриархальности. Если смотреть по темпам, настроениям, тенденциям, намерениям людей, то, может быть, только в 2025 году модернизация будет воспринята 70 % населения как свой лозунг.

Если проводить очень осторожную, медленную «очаговую модернизацию» – здесь Сколково, там Новосибирск, там Томск – не трогая устоев и правил нынешней «суверенной демократии», то к 2025 году, когда народ сам «будет готов» к модернизации, в стране ничего кардинально не изменится.

Но не надо забывать при этом, что за это время Китай еще раз удвоит свою и без того гигантскую экономику. Россия находится в окружении трех очень динамично развивающихся мощных центров – Европы, Америки и Китая, не говоря уж про растущую радикальную исламскую угрозу. Поэтому до 2025 года ждать нам никак нельзя. Модернизация, по сути, это вынужденная погоня за лидерами. Мы знаем, что они впереди – и мы должны попытаться их догнать.

Инновации – это несколько другое, поскольку их всегда делают люди, которых очень мало. Есть интересное исследование, что когда сельским хозяйством занимаются 80 % населения – страна голодает. Но когда количество людей в сельском хозяйстве доходит до 5 % – страна не знает, куда девать продукты. В России эти 5 % уничтожили во времена раскулачивания – со всеми отсюда вытекающими последствиями. И так в любом виде деятельности – инноваторов в обществе очень мало. Это люди, мыслящие нестандартно, это люди принципиально инакомыслящие, и для того, чтобы дать им возможность работать на благо страны – прежде всего всему обществу и государству нужно научиться уважать инакомыслие. Мы должны понимать, что когда на той же Триумфальной площади бьют по башке инакомыслящих – мы фактически бьем тем самым по перспективам страны.

Некоторые считают, что с модернизацией не надо спешить. Но и ждать нам тоже нечего – на это нет времени, потому что в условиях современной международной конкуренции отстать можно до такой степени, что потом не нагонишь. Россия даже из «Большой восьмерки» скоро может выпасть, потому что наша сырьевая экономика достигла уже своего предела.

Конечно, политическую и экономическую среду за два года полностью не переделаешь. Но импульс комплексной модернизации можно дать не только снизу, но и сверху – инициатором может стать как активная часть общества, так и лидеры. И те, кто возглавляет страну, могут ответить на главный запрос активной части населения России – создать правила игры, перед которыми все равны. Свободу и равенство всех перед законом, без всяких привилегий и мигалок[32]32
  В главе использованы материалы беседы на радио «Эхо Москвы» с профессором Высшей школы экономики, основателем «Вымпелкома» Дмитрием Зиминым и вице-президентом Российского союза промышленников и предпринимателей Игорем Юргенсом. А также материалы, подготовленные политическим обозревателем РИА «Новости» Петром Романовым.


[Закрыть].

Антисоветское восстание

24 июня 1922 года в селе Нижний Шибряй Борисоглебского уезда Тамбовской губернии в бою с чекистами был убит Александр Антонов – один из лидеров знаменитого Тамбовского восстания против советской власти, получившего в советской литературе название «Антоновщина».

«Хлебная» Тамбовщина испытала на себе всю тяжесть «крестового похода» за хлебом. Сюда прибыли пятьдесят продотрядов. В крестьянских восстаниях против насильственных заготовок хлеба приняло участие до сорока тысяч человек. Так возникло повстанческое движение, находившее выражение в постоянных вспышках мятежей в отдельных селениях и появлении в лесных районах боевых групп и партизанских отрядов, именуемых в советской документации «бандами». Динамика повстанческого движения очень точно отражала ход продразверсточных кампаний, становившихся все более непосильными и трудными».

(Историк Виктор Данилов, «Крестьянская революция в России», 1996 год)

Пролетарская партия, взяв власть в аграрной стране, оказалась не готова решать крестьянский вопрос. Как признавал Яков Свердлов, до революции большевики работой среди крестьянства совершенно не занимались. Тем не менее значение крестьянского вопроса Ленин, конечно, понимал. Более того, еще до Октября предсказал, что судьба русской революции будет зависеть от того, с кем, с городским пролетарием или с буржуазией, пойдет деревня. Именно поэтому ленинцы и поддержали поначалу эсеровский Декрет о земле, от которого, впрочем, тут же отказались, как только почувствовали себя увереннее у власти.

Обычно, говоря о трагедии русской деревни, исследователи делают упор на советском периоде, хотя на самом деле русская «жакерия», или «зеленый шум», как нередко называли современники крестьянские восстания, не имеет четких временных границ. Хотя, безусловно, конфронтация советской власти с большинством собственного народа после революции вступила в иной этап своего развития.

И все же недаром многие из лидеров мятежей 1918–1921 годов, от Махно до Антонова, впервые заявили о себе еще в 1905–1907 годах. А украинское ГПУ в 1930 году отмечало, что сопротивление коллективизации часто возглавляют именно те села, что бунтовали и до революции.

По мнению некоторых экспертов, то, что происходило в России, было крупнейшей крестьянской войной в Европе. Так считает, например, итальянский исследователь Андре Грациозе. Свою позицию он обосновывает весьма печальным и жестоким, но эффективным критерием – количеством жертв. Их было приблизительно 12–15 миллионов человек. Цифра неточная, скорее указывающая на порядок величины – кто-то пал непосредственно в сражениях, а кто-то погиб в результате репрессий и голода.

Но организационно четкие, устойчивые и идеологически осознанные формы сопротивление крестьянства приобретало лишь в отдельных случаях. Таким стало народное восстание в Тамбовской губернии в 1918–1921 годах, называемое в советской литературе «Антоновщиной» по имени начальника штаба одной из партизанских армий Александра Антонова.

Конечно, фитилем и для этого восстания послужила продразверстка, но причины конфликта с большевиками были значительно глубже. Программа Союза трудового крестьянства Тамбовской губернии требовала политического равенства всех граждан России, созыва сорванного коммунистами Учредительного собрания, восстановления в полном объеме свободы слова, печати и собраний, частичной денационализации крупных предприятий, государственного кредита для частного предпринимательства и так далее.

Именно поэтому ответ большевиков на Антоновщину и оказался столь жесток – ведь речь шла не о бесформенной крестьянской массе, а о серьезном идеологическом противнике. А именно таких противников большевики и боялись больше всего.

«Кулацко-эсеровский мятеж… Антоновщина показала изменения в формах и методах борьбы международного империализма против советской власти после провала вооруженной интервенции в 1918–1920, была одной из самых значительных попыток осуществления новой тактики классовых врагов против диктатуры пролетариата – тактики „взрыва изнутри“. Международный империализм и внутренняя контрреволюция в условиях перехода Советской республики к мирному строительству рассчитывали использовать колебания мелкобуржуазных слоев, противопоставить крестьянство рабочему классу и свергнуть диктатуру пролетариата».

(«Большая советская энциклопедия», 1969–1978 гг.)

Антонов и его группа были уничтожены в июне 1922 года. В боях с советскими войсками повстанцы потеряли свыше одиннадцати тысяч человек убитыми и ранеными. От рук мятежников в ходе Тамбовского восстания погибли больше двух тысяч советских и партийных работников, красноармейцев и членов их семей.

У Антонова действительно была достаточно проработанная политическая программа и широкий набор требований. Но, конечно, обычному русскому крестьянину все эти вещи, связанные с политикой, с политическими свободами, с Учредительным собранием и так далее, были мало интересны. Людей волновали более практические, житейские проблемы. 1920 год – закончилась Гражданская война, в Тамбовской губернии был неурожай, а норму продразверстки не изменили. И можно сказать, что там происходило то, что десятилетие спустя случилось на Украине и что было в Поволжье. То есть почти Голодомор. И все крестьянские выступления в конечном счете были связаны именно с этим. Они были за «народную правду», под которой прежде всего понималась отмена продразверстки и сохранение общины, но одновременно они были и против коммунистов. Однако это было главным образом не идеологическое сопротивление, и против коммунистов восставали не как против носителей некоей идеологии, а как против авторов определенной разновидности нового государства, которое не только не было лучше, чем предыдущее, но оказалось гораздо хуже, потому что осознанно ставило население на грань голода.

В то же время Антоновское восстание, как и многие другие восстания того периода, характерно тем, что у него была эсеровская идеология. И сам Антонов принадлежал к партии эсеров. А эсеры не принимали ни столыпинскую программу аграрных реформ – то есть «фермеризацию» деревни и ее дифференциацию, разделение на разные группы, ни большевистскую программу, особенно насильственную большевистскую практику времен «военного коммунизма».

Кстати, это очень характерный термин – военный коммунизм, – очень многое позволяющий понять в советской истории. Это попытка построить мирную жизнь по военному образцу. Все, что делалось в 1920 году, когда кончилась война, – трудармии, милитаризация труда и так далее – это попытка выстроить мирную жизнь так, как строят армию. И Ленин прямо говорил: давайте выстроим наше хозяйство так, как мы выстроили Красную армию.

Против этого и было Антоновское восстание. Другое дело – представляло ли оно реальную альтернативу тому типу государства, которое стремились утвердить большевики? Скорее всего – нет. Реальной альтернативой был как раз или столыпинский, фермерско-капиталистический вариант, большинством русской деревни не принятый, или как реакция на него – большевизм. Однако исторически тамбовское восстание вовсе не оказалось совсем бессмысленным и бесполезным, поскольку оно в какой-то степени открыло дорогу НЭПу.

Оно сильно повлияло на власть, но не в том смысле, что советская власть под влиянием этого восстания принципиально изменила свои цели. Вовсе нет: НЭП был лишь временным отступлением, без изменения самой системы. Но в самой Тамбовской губернии он был введен раньше, чем по всей стране. Тем самым, с одной стороны, большевики бунт подавили, причем подавили жесточайшим образом, не останавливаясь ни перед чем, включая применение химического оружия против гражданского населения своей же страны, но, с другой стороны, они вынуждены были временно отступить со своих принципиальных позиций. Какой-то непосредственный, пусть и временный, результат с точки зрения послаблений для крестьянства это восстание, безусловно, имело.

Как уже упоминалось, большевики в 1918 году взяли у эсеров их крестьянскую программу, чтобы привлечь крестьянство на свою сторону. Но и в 1921 году они точно так же забрали у них же программу выхода из военного коммунизма. НЭП по большинству параметров – это как раз то, что предлагали эсеры, которые в это время находились уже в подполье.

Если анализировать крупные народные восстания, то у них всех есть один изъян: обычно более или менее понятно, «против чего» именно их участники выступают, но вот «за что» идет борьба – вызывает большие вопросы. И в случае победы этих восстаний обычно начинался раскол среди победивших, потому что выяснялось, что все они воевали за разные цели.

Народные восстания вообще побеждают не очень часто, а случаев побед крестьянских восстаний в истории и вовсе единицы, особенно в период, когда ведущую роль в экономике начинает играть город. Те же эсеры, как крестьянская партия, имели на выборах в Учредительное собрание две трети голосов, при этом в городах они почти никакой поддержки не получили.

Некоторые русские крестьянские восстания – включая разинское и пугачевское – воевали именно «за что». Но это было не благодаря крестьянам, которые в этих восстаниях участвовали, а благодаря казакам. Емельян Пугачев, к примеру, хотел устроить Россию по типу казачьего войска: убрать все промежуточные слои – помещиков, бюрократию. Оставить царя, атаманов и казачий круг.

Если перейти от событий 20-х годов XX века к концу того же века, то есть к началу 90-х годов, то определенные параллели заметны сразу. Трудно сказать, можно ли события августа 1991 года назвать восстанием, возможно это слишком громкое слово, но главное здесь и не в названии. Сама широкая оппозиция коммунистическому режиму, как выяснилось вскоре после августа 1991 года, была очень разношерстной. Все выступали против коммунистического режима, в том числе Межрегиональная депутатская группа, все вроде были вместе, и было понятно, против чего все были вместе. А потом обнаружилось, что вся эта оппозиция была совершенно «разноидейной». Там были и коммунисты-реформаторы, и либералы, и просто демократы, и националисты, и кого там только не было, в этой оппозиции, которая во главе с Ельциным и Сахаровым боролась в то время с коммунистическим режимом.

Это нормально для любых поворотов в истории – в такие периоды всегда создается широкая оппозиция против старого режима. Потом, когда старый режим падает и власть меняется, единая широкая оппозиция начинает быстро дробиться. Можно привести в пример Польшу и движение «Солидарность», охватывавшее очень широкие слои населения. Как только коммунисты ушли, движение раскололось на несколько течений.

Что касается России, то после падения коммунистического режима произошло что-то похоже на то, что было в 1917 году, когда Ленин написал свою книгу «Государство и революция», – предельно абстрактный разговор о том, каким будет будущее коммунистическое государство, с основным посылом «захватим государство, потом решим». И в 1991 году у людей, пришедших к власти, были совершенно абстрактные представления о демократии и рынке – они считали, что коммунистов свергли, и теперь сама собой будет демократия, и сам собой будет рынок. Эта новая элита не представляла, что конкретно надо делать для создания нового дееспособного государства. И тем более население страны об этом не думало, люди считали, что демократия – это «всего больше и лучше», полные витрины, как на Западе, и низкие цены.

Прошло двадцать с лишним лет, и сейчас опять идет разговор о том, что нужна политическая конкуренция, свободные выборы, свободные СМИ, надо, чтобы не было коррупции, чтобы суды были независимыми – это все хорошо, только опять никто не знает, как это все должно быть выстроено на практике. В случае, если вновь сложатся условия для глубоких политических и экономических изменений, есть риск, что страна вновь не будет готова к практической реализации новой волны преобразований.

Понятно, что народные восстания так просто, без очень серьезных причин, не происходят. Причем предпосылки, общие для разных стран, времен и систем, вывести очень сложно. Есть системы, в которых существует монополия на власть тех или иных людей или групп. Они не могут быть заменены, потому что вся система выстроена именно под них. Вот в таких государствах – самодержавных, коммунистических или абсолютистских – народные выступления происходят особенно часто. Рано или поздно в них создаются такие условия, когда восстание становится практически неизбежным. Потому что такие системы со временем загнивают. Гниет верхушка власти, гниет вся политическая элита и из-за них гниет население.

«Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве».

(Николай Бердяев, «Душа России», 1915 год)

Сейчас многие любят идеализировать дореволюционную, добольшевистскую Россию. Но достаточно почитать русские пословицы и поговорки, чтобы понять настроение основной массы населения Российской империи. Бояре в пословицах – это плохо, дворяне – тоже плохо, церковь – резко отрицательно, армия – чужая и ненавистная. То есть все основные институты, которые находились между царем и сельской общиной, воспринимались как чужие и даже враждебные. Но ведь это и есть основные институты государства! И единственный институт, который воспринимался положительно – не на уровне отдельного человека, а именно как государственный институт, – это царь, который в некоторой степени приравнивался в народном сознании к Богу.