Текст книги "На дальних подступах страны (Негерой-2. Воспоминания о неслучившемся)"

Обе рыбацкие лодки на приличном расстоянии друг от друга двинут к Ларнаке. Одна зайдет в кипрские территориальные воды. Другая без нужды не будет дразнить гусей. Та, которая зайдет, дорулит до пирса в Декелии, высадит бесценный «обменный фонд», заберет «Гектора» и уйдет в густой туман за темный и неуютный ночной горизонт. Через некоторое время после обмена она опять встретится с тем же судном 5-й эскадры, передаст несчастного сидельца «Гектора» в надежные руки, и под присмотром второй шхуны двинет обратно в Ливан. Дело будет уже ближе к утру, а днем суденышки вернутся «в базу», и их команды отправятся «по домам», куда глаза глядят.

Таков был план. Он жестко регламентировал число участников, время и место операции, которые, как известно, «изменить нельзя». Суперсекретный документ утвердило высокое начальство, заранее пригрозившее всем участникам лютой расправой за срыв или за некачественное выполнение. Боссы пониже рангом грозили еще свирепее и живописали в красках, как высокое начальство будет срывать с проштрафившихся эполеты, отбирать партбилеты, бить морды, лишать пенсий и талонов на доппитание. Было смешно и одновременно немножечко страшно.

Начальство, стоявшее обеими ногами на грешной земле, то есть оперативное, никому не угрожало, а сидело и думало вместе с исполнителями, как действовать при возникновении форс-мажора и других чрезвычайных ситуаций, не предусмотренных планом. Как при анализе сложной шахматной партии, снова и снова обсуждали все возможные ходы, типа, если он так, то мы так. А они так? Тогда мы – так. Просчитали все по минутам, по действиям и даже по количеству рома, шнапса и водки, приготовленных на обратную дорогу.

Георгий Павлович в узком кругу посвященных сообщил предварительное кодовое название операции.

– Есть мнение в дальнейшем именовать операцию «Белый медведь».

Название вызвало гомерический хохот.

– Что не так? Что я сказал смешного? – Возмутился генерал.

– Тащ генерал! Это начальство так «Гектора» решило величать теперь? Наверное, из-за роста его богатырского и свирепых охотничьих повадок? – Высказал догадку дерзкий и неуемный Слава. – А как же «князь Игорь», «Максимка»? Назвали б на худой конец «Гризли» – по колористике больше подходит.

– «По колористике»… – генерал передразнил Славу. – Ишь ты! Просто палец в рот не клади! Тебе, я вижу, не нравится? – Палыч не любил, когда обсуждалось мнение вышестоящего руководства и начал раздражаться. – Другие предложения имеются?

– Конечно! Я бы предложил «Снежок» или «Черный тюльпан», например. Можно «Белое безмолвие». «Гектор» ведь молчит у америкосов, как рыба об лед. А еще лучше – «Айсберг». Коротко и ясно. Песня такая есть у Пугачевой. С другой стороны, айсберг трудно расколоть. Вот и америкосы «Гектора» вдруг не раскололи пока?

– Давайте назовем лучше «Белая обезьяна», то есть, как они нас у себя в Лоренсии меж собой кличут, – встрял еще один из оперов.

– Вы тут все, я погляжу, очень остроумные, – свел свои брови к переносице генерал. – Один я вашего юмора не понимаю. Расизмом отдают ваши предложения.

– А «Белый медведь» – это по-вашему не расизм, а интернационализм?

Итог спора подвел зам Палыча.

– Думаю, что название должно быть кратким и мало понятным для большинства, тем более, извините, Георгий Палыч, для высшего руководства. Предлагаю дать операции название «Скиллис».

– Что это значит? – Генерал наморщил лоб.

– Скиллис – производное от имени Скилий. Во времена войн персидского царя Ксеркса…

– А чего ты не со времен Вселенского Потопа начинаешь, Славик? У нас времени навалом! – Попытался съязвить генерал. Не обращая внимания на генеральское замечание, зам продолжал.

– Так вот, Ксеркс во время войны с греками переманил на свою сторону лучших греческих пловцов и ныряльщиков, проживавших в Халкидиках. Говорят, равных им не было в мире.

– Что? Лучше наших? – Генерал начал проявлять реальный интерес к рассказу Славы.

– Лучше наших – нет на свете, знают взрослые и дети, – продекламировал Слава. – Те греческие ребята ныряли только с одним ножом – якоря резали ну, или тех, кто попадется на подводных морских просторах. А наши вооружены до зубов, скоро на танках прямо будут погружаться. Кто ж против наших устоит! Так вот, «Скиллис» звучит кратко и непонятно, но смысловую нагрузку несет. Если кто-то услышит, замучается лазать по словарям в поисках аналогий. Запомнить не трудно.

– Допустим. А как я объясню там? – Генерал поднял глаза вверх, будто все руководство Конторы с интересом разглядывало хохочущую не ко времени группу оперов во главе с генералом непосредственно с потолка его кабинета.

– А там не надо ничего объяснять, – дерзнул Слава. – Скажите, что в интересах конспирации взяли за основу подводно-диверсионный термин из античной истории.

На том и порешили. В общем все должно было, как говорят болгары, пройти «гладко, как по воде». Так оно и вышло. Почти.

Из отчета начальника спецгруппы ПГУ о результатах проведения операции «Скиллис»

«… Предполагалось, что две группы на судах «Щамс» (основное судно) и «Товиль» (страховка) выходят из ливанского порта Триполи в 19.00. Через три часа, согласно первоначальному плану, они должны были прибыть в точку рандеву с эсминцем «Бравый» из состав 5-й Средиземноморской эскадры. Командир эсминца – капитан 2 ранга Норкин. Выдержать график не удалось. Первая задержка случилась в порту, когда по вине хозяина судна на борт не было доставлено необходимое количество горючего. Ожидание затянулось более чем на 2 часа. Фактический выход судов состоялся в 21.15.

Попытки выиграть время не дали результата. Встречный ветер и сильная волна – до 3 баллов – не позволили идти даже с увеличенной скоростью, что вынудило нас просить по рации об изменении времени прибытия в заданный квадрат. Добро было получено.

При встрече с эсминцем «Бравый», которая состоялась в 02.30 по местному времени, волнение моря усилилось. Это затруднило швартовку к борту эсминца и передачу «обменного фонда» на борт судна «Щамс». Некоторые сотрудники из личного состава группы на борту высказывали жалобы по поводу резкого ухудшения самочувствия в результате постоянно усиливающейся качки.

При передаче «туристов» на борт судна «Щамс» один из них, повредил правую руку, получил несколько ссадин в лицевой части головы и на непродолжительное время потерял сознание. Ему была оказана медицинская помощь: наложена тугая повязка, раны обработаны и сделан обезболивающий укол. Пострадавшего перенесли в отдельную каюту. Двое других «туристов» доставлены на борт без происшествий и без повреждений. Все трое, однако, также высказывали жалобы на морскую болезнь.

Покинув место встречи с эсминцем, оба судна легли в дрейф в ожидании намеченного времени прихода к пирсу базы Декелия на побережье Кипра…».

По воспоминаниям моих коллег, которые потом, когда все улеглось и в прямом и в переносном смысле, успели переговорить за рюмкой чая с некоторыми участникам операции, ситуация, конечно, сложилась аховая. Качка на море – дело обычное и даже привычное, но только для боевых пловцов из группы «Вымпел». А для других ребят из ПГУ, находившихся на борту – терпимое, скажем, в течение небольшого отрезка времени. Никто из них не мог похвастаться опытом длительной «болтанки», поэтому через 5 часов хода и после перегрузки «живого товара», силы их оставили. Палуба, жилые помещения и места общего пользования были, грубо говоря, заблеваны до невозможности.

Члены «фонда обмена» после перегрузки мгновенно усилили рвотный потенциал на борту судна. Вопервых, потому что и так не были самыми здоровыми людьми после разных там приключений «в тюрьмах да ссылках». Во-вторых, они тоже успели уже поболтаться на эсминце по ласковым трехбальным средиземноморским волнам несколько часов. А до того им никто вестибулярные аппараты, как космонавтам, не тренировал. Попав же на «Щамс», в атмосферу «блевонтина», бывшие агенты Моссад и ЦРУ, вдохнув совсем не морского амбре с палубы и в своих специально отведенных «для отдыха» местах, только тихо подвывали и дополняли общую картину такого несчастливого морского круиза. Бедные ребята-морячки из «Вымпела», привычные к «морской болезни», с ног сбились, пытаясь облегчить страдания страждущих, но все тщетно.

Из отчета начальника (продолжение):

«… К пирсу в районе базы Декелия мы подошли в соответствии с графиком движения. Однако из-за сильного волнения пришвартоваться сразу не удалось. Около 4 часов утра волнение стихло, судно было пришвартовано. Сойти на пирс удалось только мне, как командиру группы, и боевым пловцам. Полковник Сидоренков, который должен был вести переговоры непосредственно перед обменом, физически не смог покинуть корабль и остался в каюте.

После кратких переговоров, которые пришлось проводить лично мне, противная сторона объявила о готовности начать обмен. Первым я вывел на пирс «туриста» с забинтованной рукой и со следами царапин и ссадин на лице. Американцы потребовала разъяснений, которые я отказался давать, так это не было предусмотрено инструкцией. Следом за ним с судна вывели двоих других «туристов», упомянутых в обменных документах.

С корабля нашу группу страховали капитан судна – майор Каратов и матрос – старший лейтенант Иван Пряников. Остальные члены группы, за исключением сотрудников спецподразделения «Вымпел», временно утратили работоспособность. С берега с нами держала связь группа обеспечения во главе с полковником Чановым.

После того, как трое доставленных нами лиц были высажены на пирс, появился наш объект, ожидавший в машине американской стороны. Он передвигался самостоятельно, без посторонней помощи, медленно, но в определенной степени уверенно. Наручники были сняты с него после высадки из машины. Идентификацию объекта я не проводил, так это должен был сделать командир группы обеспечения на берегу. После принятия объекта на борт по рации была получена команда от полковника Чанова покинуть акваторию базы и выйти в море в соответствии с планом операции.

Через полтора часа мы покинули кипрские территориальные воды, встретились с судном страховки «Товиль» и направились в квадрат встречи с эсминцем «Бравый». Передача объекта на борт эсминца прошла без происшествий. В соответствии с планом на борт эсминца перешли полковник Сидоренков, восстановивший работоспособность и капитан Панченко. Еще через четыре часа оба судна пришвартовались в порту Триполи, где и произошла сдача арендованных судов их владельцам. Претензий в наш адрес высказано не было. Возвращение группы в Москву прошло раздельно, в штатном режиме по согласованным маршрутам.

Начальник спецгруппы ПГУ, полковник Иванов И. И.»

14

Отчет полковника Иванова мне довелось почитать гораздо позднее, чем все это произошло. Но был тогда один очень серьезный инцидент, по указанию руководства ПГУ не положенный на бумагу по соображениям безопасности. О нем начальник спецгруппы, участвовавшей в операции по обмену, лично докладывал Председателю…

Я узнал о происшествии спустя пару лет, принимая у себя дома Жору, который за круиз к берегам Кипра получил очередной боевой орден. Меня, как всегда, мучало любопытство. Рискуя нашей дружбой, я все-таки уболтал дорогого гостя (есть еще порох в пороховницах!). Мой кровный брат, стойкий боец, как вы помните, расслабился и потерял бдительность. Но, даже прилично приняв на грудь, он потребовал от меня дать страшную клятву (хорошо хоть не расписку о сотрудничестве). Если, мол, ты, брат, хоть кому-нибудь, когда-нибудь, хоть полслова, я тебя… даже из-под земли достану и… Дальше можно было не продолжать. Мне все стало понятно. Я живо представил, что может сделать атлетически сложенный Жорик с подающим большие надежды, но постепенно теряющим спортивную форму направленцем, тет-а-тет да еще и под землей. Мне реально стало страшно, я даже икнул два раза, но клятву дал…

А случилось вот что. Пока на берегу шли торги, «Щамс» стоял на приколе, а «Товиль» нарезала круги где-то поблизости, боевые пловцы из мини-команды Жоры с удовольствием выполняли его приказ. Они, веселясь как дети малые, скрытно бросали за борт специальные гранаты. Этого добра у них было богато: у каждого борта стояло по ящику и расписываться в их получении не требовалось. За несколько секунд граната успевала погрузиться достаточно глубоко и на поверхности шума практически не было слышно. Всплывало немножко рыбешек, но это, как говорится, издержки.

– А зачем такие опасные игрища? – посмотрев на Жорика мутным взглядом и, икнув третий раз, поинтересовался я.

– Ты че, прикидываешься? – строго спросил мой кровный брат и продолжил. – У тебя уши не болят? Ни левое, ни правое? А попробуй-ка в воду влезть, да я гранату брошу. Знаешь, что с твоими сраными ухами будет? Ни один ухогорлонос не поможет, всплывешь, как дохлый карась, брюхом кверху с кровавой юшкой из носа. В воде ударная волна хорошо распространяется…

– Но это же зверство, – робко попробовал возразить я.

Жора помедлил, задумчиво наполнил рюмки, мы чокнулись. (Он виртуозно все делал левой рукой, хотя левшой не был).

– Может, и зверство, – сказал он, и вроде легкая насмешка промелькнула во взгляде. – Зато, знаешь, исключительно эффективно действует. И учит особо настырных ныряльщиков не приближаться к чужим малознакомым лодкам.

Еще гость сообщил, что когда наши суденышки начали отходить от пирса базы Декелия в открытое море, нашлась работенка и его хлопцам, и морскому спецназу Черноморского флота, и его подплавсоставу.

Задача по скрытному проникновению в акваторию английской военной базы для нашей дизель-электрической подводной лодки проекта 641Б оказалась несложной. Они свою акваторию и не держат на замке – нет необходимости. Да и средств у Ее Величества лишних откуда взять? Только в этот раз субмарина чужая откуда-то вынырнула. Шла она в кипрские воды чудным маршрутом, но ее проследили, прослушали и направили в район свою лодку для равновесия. Она прибыла к берегам Кипра из состава той же 5-ой Средиземноморской эскадры, во-первых, для страховки нашей операции, во-вторых, потренироваться. В-третьих, так, на всякий случай, который не заставил себя ждать.

Америкосы уж очень не хотели отпускать с миром шхуны «Щамс» и «Товиль». Их идея была примерно такая. У побережья Кипра в это время года штормы (моряки сказали бы «штормА») бывают чувствительные. А скалы и рифы встречаются, пусть не на каждом шагу, но кто будет проверять? Вот, по задумке штатников, бедолаги – рыбаки заморские, вероятно, и могли попасть в какую-нибудь «замазку». В какую именно? Да кто ж знает? Нас там «не стояло». Сгинули в морской пучине и дело с концом. Сигнала SOS подать не успели? Бывает. В море всякое случается. Глубины тут серьезные. Лезть искать? Да мы-то тут причем? Соболезнуем! Такое горе, ну такое горе! Просто слов нет…

Чтобы подобные ангельские планы супостатов не реализовались, наши подводники затеяли на глубине веселый хоровод с иностранной субмариной, которую классифицировали как британскую из состава ВМС НАТО. Субмарины угрожающе сблизились, попугали друг друга вешним видом и потенциальной решительностью. Но обошлось без торпедных атак, отважных всплытий под перископ и прочих подводных наворотов. Спаси и сохрани! Короче, потолкались они, потолкались, померялись морскими «компетенциями», да и разошлись себе с миром.

Боевым пловцам повезло меньше. У них началась борьба за выход в финал, к счастью малой кровью. За СССР играла сборная команда из Жориных «грачат» и спецназа Черноморского флота. За другую сторону – чьи-то отморозки, но ребята солидные, подготовленные и злые.

Встретились честно, трое на трое под днищем «Щамса». И закипела средиземноморская водичка, забулькала, даже в алый цвет слегка окрасилась. Жора усидеть на палубе, конечно, не смог, пустился старый дуралей со своей культей во все тяжкие. Перед рассвирепевшим Грачевым потом оправдывался, что, так точно, виноват. Но и вы войдите в мое положение, отец родной! Нырять в мыслях не было! Шторм страшный! Вот волной сильной за борт смыло. А уж ласты и акваланг какой-то басурманин – любитель ночного купания – сам отдал. Грачев посмотрел своими лукавыми серными глазами со смешинкой на подчиненного, промолчал и отвернулся. А вдруг поверил честному Жорику?

Подводная схватка была короткой, но свирепой. Однорукий Жора засадил своему противнику 10-сантиметровую иголку в бедро из 5,66-мм автомата АПС метров с семи. Тому стало больно, и он сильно осерчал на моего друга. Ножом нанес ему ответный удар по касательной в правую руку. Нож скользнул по протезу и задел Жору чуть выше локтя. (Господи! Опять по правой… За что?). Рана оказалась пустяковой (по мнению Жоры), но сам оппонент с иголкой в ноге из схватки выбыл и поплыл вверх доставать железку.

Второй «граченок» тоже не подвел: не мудрствуя лукаво, перерезал шланг супостата. Схватившись за шею, и неприветливо покачивая ластами, «спарринг-партнер» заторопился наверх, на мгновенье показав спину. Наш пацан даже ножом его не ударил, мол, летите голуби, летите. У русских лежачего не бьют, а по-хорошему, наверное, надо было бы дать разок, для ума.

Третьему парню, самому молодому, повезло меньше. Стрелял из 4,5-мм четырехствольного пистолета СПП-1 тоже иглами. Промахнулся. Не рассчитал дистанцию. Потом сблизились, достали ножи. Удача улыбнулась врагу: наш пропустил удар в грудь. Не сильный, но чувствительный, до крови. Нож скользнул по ребрам, порвал костюм. Когда «победитель» увидел быстро приближающегося Жору в компании второго «граченка», пардон, обосрался и пулей ретировался. Догонять тоже не стали.

Ребята из морского спецназа Черноморского флота защищали судно «Товиль», подошедшее к самому краешку нейтральной зоны. Сколько будет супостатов, никто из черноморцев не знал, поэтому в воду попрыгали все, кроме тех, кто страховал на палубе. Все – это шестеро молодых головорезов, голодных до подвигов и чужой крови. Но крови, к счастью, почти не вылилось. Противников оказалось на два «штыка» меньше, о чем они сразу сделали для себя выводы и в героев решили не играть – сдались. Провокаций тоже не было, как и никакой поддержки с их лодки, болтавшейся где-то поблизости.

По неписанным морским подводным законам проигравшая сторона обязана была разоружиться. В итоге черноморцы получили ножи, гарпуны и в качестве особого трофея два английских акваланга. Все не забрали, пожалели. Как шутил потом командир нашей группы, «даже бить не пришлось».

В итоге, что командование отметило как важный и перспективный результат, жертв нет ни с той, ни с другой стороны не было. Победила заклятая дружба. Временно.

15

«Гектора» своего я так больше и не увидел. Ну, а что, действительно? Дружить семьями? Заботиться о нем беспрестанно? Я уехал, как говорится, с концами «к северным оленям», а он в свою Африку. Правда руководство меня клятвенно заверило, что вначале агента подлечат в хорошем санатории на южном берегу Крыма или в Сочи. Потом за ним будут присматривать в Лоренсии, да и материально помогут. Ну, хоть так, слава Богу! При всем уважении, мне уже было не до него. У меня «скрипел песок под сапогами», как пели ребята в Египте…

Меня частично оправдывает, что я внес пусть малюсенький вклад в вызволение «Гектора» из полона. Справедливости ради, я с самого начала рвался на «восточный фронт» – просился пойти вынимать агента с «кичи». Меня охолонули, приказали под ногами не путаться, а лучше помочь дельными советами. От меня, как от «консультанта» требовался подробный рассказ о психологических особенностях моего «Гектора» и оперативной обстановке в Ларнаке. Оба раза на остров я летел через Ларнаку, жил там, бродил по пляжам. Мелкие просьбы Конторы мне довелось выполнять в других неприметных уголках кипрской земли, к которым нынешний обмен не имел никакого отношения.

Беседа моя со спецами в Центре получилась насыщенной, но, увы, ответить на все их вопросы я не мог. А на те, что отвечал, к сожалению, иногда вынужденно использовал так нелюбимые в нашей профессиональной среде обороты, как «скорее всего», «возможно», «мне кажется» и т. п.

На самодеятельном «брифинге» с коллегами, я чувствовал по глазам своих «интервьюеров», что отношение ко мне изменилось. То есть, уважительнее стал народ смотреть. Во-первых, многие были наслышаны про мои «подвиги» в амазонской сельве, про ранение и награду. Знали, что я – один из самых молодых полковников в ПГУ, к тому же недавно назначен на весьма высокую должность «начальника направления». С точки зрения великого и могучего русского языка звучит, может, неблагозвучно и странновато. Ну, разве можно быть «начальником северо-запада»? Но в Конторе важнее целесообразность и конкретика. А с филологами мы договоримся как-нибудь…

– А как нам заранее «установить» нужных американцев, – начал беседу один из молоденьких «грачат», внимательно изучая фотки возможных участников операции со стороны противника. – Например, я со штатниками никогда не работал, хотя их лица кажутся знакомыми. Но я их точно прежде не видел!

– Их там в спецслужбах своих так и подбирают, чтоб все казались на одно лицо. С непривычки не отличишь, а для дела очень удобно. Я, например, когда первый раз в Лузанвиль приехал, тоже месяца три негров не различал, как и они нас зачастую, кстати. Потом ничего, обжился, перестал здороваться по три раза на день с одними и теми же. А что касается супостатов, то думаю искать вам надо будет в городе. Если их разместят на базе, нас туда просто не пустят. Акротири – серьезное место.

– В городе – толпа народу! – Загалдели остальные мои собеседники. – Где искать? У нас силы ограничены.

– Американцы особо скрываться не должны. Кого им на Кипре опасаться-то? Нетрезвых русалок что ли? Так что заселятся они, видимо, в «Акрополис» – одну из лучших гостиниц. Я в ней останавливался.

Она, хоть и не дешевая, но ее все любят. Свадьбы там часто устраивают, молодожены снимают дорогие номера на первую брачную ночь, если, конечно деньжата в кармане водятся. У отеля минимум два достоинства: ресторан большой и приличный плюс бассейн во дворе, как бы отгороженный от улицы. Потом, не забывайте про выгодное расположение: отель в самом центре. По соседству много кафе, местных ресторанчиков, – продолжил я комментировать кадры оперативной съемки.

– Америкосы свою еду любят – пиццу да хот-доги…

– Не скажите! Это молодежь дурная будет попкорном обжираться, да наливаться пепси. А для участия в операции по обмену приедут «тертые калачи» с опытом, знающие толк в хорошей еде и напитках. Недалеко от «Акрополиса», например, есть старый семейный ресторанчик Милитзис, кажется, – фамилия греческая. Около него вроде как мельница полубутафорская возвышается. В нем готовят шикарную баранину – подтверждаю. Можно будет супостатов там пошукать.

Этот бараний изыск называется «клефтико», вроде «украденное мясо». Язык проглотишь, как говорил Аркадий Райкин. Блюдо известно лет сто, со времен турецкого ига. Говорят, что крестьяне местные украли из турецкой отары овцу или барана – история не сохранила половую принадлежность животного – и бросились в бега. Нашли подходящее для привала место, вырыли яму, положили туда овцу прямо в шкуре, забросали землей и разожгли поверх своей добычи хороший костер. Когда злобные турки их догнали, они чинно сидели у костра и пили дешевое кислое вино.

– Вы, засранцы, овцу украли у турецкого султана? – Спрашивают башибузуки.

– Нет, – парируют гордые и смелые киприоты. – Сроду не воровали. Напраслину возводите, ваше турецкое высокопревосходительство, обижаете. Сидим, вот, табак курим, винцом балуемся. Не побрезгуете ли с нами оскоромится, гражданин-товарищ-барин?

– Не положено! – Злобно буркнул старший наряда, однако, покидая расположение, успел таки, шельма, махнуть стаканчик.

Турки покрутились еще часок около «неблагонадежных» и разбежались по казармам. А за это время мясо, прогретое сверху мощным жаром костра, превратилось в божественное кушанье…

Так что сначала они пойдут к этой «мельнице», мяса нормального поесть. А если хватит командировочных, то перейдут в соседнее маленько кафе, где дают десерты, каких нигде не попробуешь. Вот и ищите их по «злачным» местам. Сами экзотику продегустируете. А там есть, что поесть (привет Саныч, родной!). Во-первых, буреки. Это такая выпечка с начинкой из сладкого творога, сверху сахарная пудра. Под чашечку местного кофе – «скетос», что значит без сахара, или «метриос» – одна ложка сахара – проходит божественно, как с родственниками повидался.

Еще они делают маленькие пирожки – «купес». Тесто из молотой пшеницы. Пирожки с колбасками тоже миниатюрными или даже с грибам. Откусишь кусочек, выдавишь в пирожок чуть-чуть лимончика – и блаженствуй. Ну, и как апофеоз для диабетиков – «лук-мадес». Крошечные пончики жарят в масле и подают с медовым сиропом. Жуть! В смысле, блеск! Мужики, обедать нам не пора ли?

В общем, весь мой вклад в операцию так и остался кулинарно-страноведческим. Как говорится, чем богаты. Виза у меня была готова, вещички собраны. Оставалось сесть в самолет и прибыть к новому месту службы. А о старых местах лучше забыть, ну, или не вспоминать без нужды. Тогда я не задумывался о далеких перспективах, но чутье вместе с моим нахальным внутренним голосом ненавязчиво подсказывали мне, что новая командировка может затянуться на неопределенное время. Так оно и вышло.

16

Но меня это не тяготило. Причем, совершенно. Так что роптать по этому поводу я не собирался. У нас это вообще не принято. Нет, можно ругаться, конечно, но про себя. Так полезней для здоровья и пенсии. Хотя, забегая вперед, скажу, что видел я однажды попытку «бунта на корабле» одного своего коллеги, так сказать, прилюдное возмущение. Нет, конечно, все было в рамках приличия. Да и по-другому просто не могло быть, потому что мой коллега, во-первых, был офицером, давшим присягу служить царю и Отечеству. Во-вторых, резидент действительно «пересидел» все мыслимые и немыслимые сроки в своей гордой азиатской стране, где говорят с помощью одних только иероглифов. Иногда, правда добавляют – для остроты ощущений – немного английского и французского языков.

В-третьих, он уже давно пребывал в своей командировке без жены. Дома их дочь, оставшаяся без родительского присмотра, стала «дурить»: связалась с какой-то богемной, как сейчас говорит молодежь, тусовкой, вроде, даже приобщилась к наркоте. Жена, естественно, сломя голову, бросилась в Москву спасать дочь и резидент остался один. Непростая ситуация. На первый взгляд – житейская, но, ох, какая непростая, если кому-то приходилось в ней бывать.

По идее коллегу давно отозвали бы, но работал он виртуозно. И был, как говорится, на своем месте. Это – как минимум четвертый важный пункт. Конечно, усталость наблюдается даже у металлов, а не только в полковничьих телах и умах, тем более попавших в тяжелые жизненные обстоятельства.

Вот и он на одном очень закрытом совещании дал волю эмоциям и высказался вслух. Позволил себе, наболело! В том смысле, что хватит, навоевались, что пора домой, в столицу. Прямо по Чехову: «В Москву, в Москву…»

К его мнению руководство в Лесу прислушивалось, между прочим. А что? Личность незаурядная. Полковник, резидент, опыт – дай Бог каждому, ордена и благодарности от МИДа и Конторы в изобилии.

Так вот, когда произнес он свои «смелые слова», зал, по-моему, чуть-чуть напрягся. Но в ответ критики не послышалось. Лично я даже удивился. Подумал, грешным делом, что поняли мужика, и крик его душевный начальство услышало. Неужели прокатит? При полном молчании сидевших в зале Николай (знаком с ним я был давно, и мы в определенном смысле даже приятельствовали, хотя виделись редко, только в отпусках) покинул трибуну и, опустив плечи, прошагал на место. Сидел он на соседнем со мной ряду, как и я с краешку. После Николая, чей спич никто не прокомментировал, выступили еще два «бойца невидимого фронта», и совещание закрыли.

Когда все дружно потянулись по рабочим местам – в «забой», почетное право первому покинуть ристалище доверили Директору. Все уже встали и готовы были ломануться на выход за его широкой спиной. Я тоже мостился в низком старте, чтобы успеть незаметно шмыгнуть в свой угол. Проходя мимо обладателей однотонных темных костюмов и белых сорочек с дорогими галстуками, Директор Службы безошибочно выделил Николая из безликой и одновременно такой яркой (каждый – индивидуальность) толпы, взял под локоток и с обаятельной улыбкой молвил:

– Не уделите мне пару минут, Николай Васильевич?

– Конечно, – ответил тот.

– Давайте у меня поговорим, – предложил Директор и, не дожидаясь ответа и не отпуская локоть полковника, повел его в свой кабинет под понимающие взгляды присутствующих.

Я тоже смотрел вслед «сладкой парочке» и вдруг представил себе такую картинку. Николай не резко, но энергично высвобождает свой локоть из мягкой руки начальника, останавливается и без улыбки произносит вместо своего «конечно» примерно такой монолог:

– Какие пару минут, Иван Иванович? Вы о чем? У меня жена каждый день в слезах, от того что дочка вот-вот на игле окажется, и теща лежит парализованная уже два года. Каждый свой отпуск я провожу под своей говенной «восьмеркой» – то глушак клею, то коммутатор меняю, то пороги варю – гнилая она, как душа предателя. О новой я не мечтаю и про зимнюю резину не говорю – слава Богу в отпуск езжу летом. А я – полковник: четыре боевых ордена, два ранения, шесть раз болел малярией. И лысина у меня не как у вас в 50 появилась, а в 35. А вы мне будете сейчас про международную напряженность рассказывать? О любви к Отчизне? Про чувство долга? Да оно меня не покидает с той самой минуты, когда я начал платить за кооператив трехкомнатный в Раменках. Вон – возьмите лейтенанта сопливого и учите каштаны из огня вам таскать. А заодно расскажите, как Родину надо любить!

Говорить Николай будет негромко, но размеренно и отчетливо, чтобы все услышали. Причем, наша кодла будто случайно замешкается и прекратит галдеж, чтобы послушать такое редкое сольное, как сказали бы клоуны, «антре». На фразе про лысины Коля достанет чуть смятую пачку «Лаки страйк» без фильтра, Директору не предложит, щелкнет серебряным «Ронсоном», закурит, выпустит струйку вонючего дымка в потолок (хорошо, что не в лицо шефу) и уныло двинется по коридору, успев на прощание устало бросить: «Все! Ку-ку, Гриня!».

Совсем не волевая челюсть Директора, отвисшая до галстука на первой фразе Николая, медленно вернется на место. К этому моменту к нему опасливо приблизятся помощники-референты, делающие вид, что ничего не слышали.