Текст книги "На дальних подступах страны (Негерой-2. Воспоминания о неслучившемся)"

Очень интеллигентно предлагаю:

– Объяснитесь, сударь!

Что тут началось! Крик, визг, истерика, сопли. Жду, пока остынет. Первый порыв «справедливого» гнева иссяк. Голос взял себя в руки и вполне трезвым голосом доложил:

– Вообще-то, сугубо для вашего сведения, должен сообщить: мы культурно отдыхали с коллегой из 39-ой квартиры…

Знакомая квартира. Там действительно жил мой сослуживец, резидент в Риме.

– Да, мы дегустировали благородную итальянскую граппу в приличной компании. Возможно, позволили себе лишнего. Тем не менее, стыдно вам должно быть, сударь, делать мне замечания. Что, сами без греха? Помните, как тогда в Сан-Луисе… Правильно вас Маруся называет…

– Ну ладно, ладно, – примирительно поморщился я. – Просто хотелось бы знать, когда ты за ум возьмешься? Может быть, займешься чем-нибудь общественно полезным? У нас ведь с тобой командировка на Ближний Восток не за горами. Слабо ну, там арабский вспомнить или иврит подтянуть? – Попытался я вежливо наставить его на путь истинный.

– Может, лучше по глотку? Сидишь тут в потемках, ностальгируешь, скучаешь. – Голос говорил абсолютно трезвым голосом, но я не поддавался.

– Оставить «по глотку»!

– Почему же сразу «отставить», тащ полковник? Сегодня разве день постный? – Не сдавался мой вечный оппонент.

– День сегодня скоромный, но пить не будем.

– Жаль, – сказал Голос, грустно посмотрев на мой пустой стакан. Истинно жаль, – повторил он и вдруг начал нараспев читать молитву на сирийском диалекте арамейского языка, которую когда-то давным-давно мы с ним слышали в монастыре в Маалюле под Дамаском.

Я замер, зачарованно слушая его, и помимо своего желания плеснул паскуднику полстакана «Балантайнза». Заодно себе, вернее, себе, а заодно – ему.

– А знаешь, что мне рассказал дружбан из 39-ой?

– Что же?

– Говорит, что мы с тобой опять в какую-то тьмутаракань ближневосточную собираемся, а он с хозяином в третий раз в благословенную Италию отправляется. С сожалением таким сказал: «А у нас скоро третья ходка в эту гребаную Италию. Совсем «затрахались».

Ты представляешь, как народ зажрался! Про Италию – «гребаная»! Да и лексика какая-то приблатненная – «ходки», «затрахались». Тьфу, прости Господи! Нахлещутся с утра разных там киянти с лимончеллами и давай хаять такую великолепную страну. Вот бы нас туда, – да, хозяин? – Голос не позволял слова вставить. – Но ты ведь сам виноват: не отбрыкался от арабов. Ладно у тебя шкура, как у гиппопотама, тебе все один, извините, хрен – что Париж, что Бужумбура. А обо мне ты подумал? Да и перед Марусей-то как неудобно.

– Что ты имеешь в виду? – Спросил я, снова разливая (пропал вечер!) по стаканам золотистый напиток.

– Как что? Вот ты мог, например, пойти к Директору, трахнуть там кулаком по столу и прямо сказать: «Вашбродь! Навоевались во всяких там Африках да Азиях. Нам бы теперь хоть одним глазком на Европу взглянуть. Хоть самую захудалую, хоть Хорватию там или Словению. Можно, конечно, и в Австрию или Швейцарию». Ты же знаешь, Сергей Иванович, что руководство тебя ценит, давеча еще один орденок на грудь повесили. А ты, горе луковое в скромнягу играешь? Если так, то поедем теперь по пустыне бегать и верблюдам хвосты крутить. Хоть бы Эмираты попросился, на худой конец, или Доху. Там шопинг неплохой, Марусю бы порадовал…

– Меркантильность, друг мой, тебя не украшает, – парировал я. – Думаешь, все так просто, взял и попросился?

– Нет, не думаю. И про меркантильность не думаю. Поэтому вынужден торчать вместе с тобой вечно в африканской заднице.

– А тебя никто не держит! – Существенная порция алкоголя сделала меня чуть более агрессивным, чем надо. – Мне нужен помощник, советчик…

– А я, по-твоему, антисовектчик?

– Нет! Но ты переходишь границы приличия…

– С кем поведешься…

– Не надо грязи!

– Я и так, как раб у тебя…

– Скажи еще: «на галерах».

– И скажу! Не надо меня запугивать. – Наш диалог набирал негативные нотки, но тон моего оппонента становился печальнее.

– По большому счету мы с тобой одно целое. Ты мой рок, – грустно сказал Голос. – Я не волен тебя покинуть.

– Это ты – мой рок, вернее, мое второе «я». И я в тебе начинаю разочаровываться: нагл стал, хамоват, грубишь… Одним словом, неадекватен.

Голос замолчал. Видимо, задело. Потянулся к бутылке, но увидев мой брезгливый взгляд, отдернул руку. Снова заговорил трезво и логично.

– С такой характеристикой, сударь, меня за границу не выпустят. Не говорю уж про Европу, но даже с Ближним Востоком могут трудности возникнуть.

– Трудности преодолеем. Веди себя только достойно.

– Конечно, хозяин, не сомневайся. Но я ведь не о себе. Марусю жалко. Ей-то каково? При твоих заслугах не мог нам с тобой выхлопотать если уж не командировку приличную, то хотя бы генеральский патент? Всему тебя учить надобно. Можно ведь как? Заходишь в кабинет, и с порога сразу – бух в ножки. Ручку целуешь, так, мол, и так, Батюшка Царь, служил Отечеству верой и правдой с младых ногтей. А что выслужил? Мне бы генерала, пусть даже от инфантерии… Глядишь, и обломилось бы. На крайний случай похлопотал бы, как другие делают, чтоб жилищные условия улучшили, квартирку новую дали где-нибудь на Ленинском проспекте. А то, что мы с тобой девкам нашим в наследство оставим? Простатит с подагрой, пробитую стрелой печенега старую кольчугу и циррозную печень?

На этом месте мерзавец прервал монолог, вздохнул как ребенок, прерывисто, все-таки плеснул по-взрослому порцию виски причем только в свой стакан и запел на ливанском диалекте голосом звезды эстрады Файруз известную на всем Ближнем Востоке песню:

 
Я ситти, я хатьяра.
Я зейнат куллиль хара.
Хабиби элли бхиббу,
Надырни биссаяра…
 

Мы мысленно обнялись и заплакали… Между всхлипами он успел рассказать анекдот. Встречаются две акулы. Одна спрашивает: «Ты где, голубушка, этим летом кормилась?»

– В Аденском заливе. Там публика попадалась смугловатая, худая, жилистая, но с завидной регулярностью. А ты где?

– Я столовалась на Черном море в Сочи, у санатория имени Дзержинского. С провиантом там, правда, напряженно. Сама знаешь – одни чекисты: гвозди бы делать из этих людей, но вот печень у них отменная…

Да, печень надо беречь, подумал я и под укоризненный взором Голоса плотно закрутил на бутылке колпачок.

18

В аэропорт мы прилетели точно по расписанию, под утро. Ужасный перелет. И кофе, и обслуживание – хуже некуда. Как там у Жванецкого: вышла расстроенная стюардесса, заметила пассажиров… Ладно, забыли.

Коллеги встретили, отвезли в небольшую, но уютную и неплохо обставленную квартиру. Мы даже не распаковали багаж, а Маруся привычно принялась наводить уют в нашем новом гнездышке, стирая невидимую моему глазу пыль с мебели.

Утром следующего дня за мной заехал резидент и самолично привез в посольство. Посидели пока в его, а скоро уж и моем кабинете, попили отличного кофейку, погутарили о «делах наших скорбных». Я познакомился с ребятами, и отъезжающий шеф, который был страстным собачником, вдобавок с превосходным чувством юмора, предложил: «Ну, что, старичок? Пойдем, обнюхаешься с гаденышем». В переводе на русский это означало: «Пойдем, я представлю тебя послу».

Тот оказался на поверку милейшим человеком лет 60, кадровым дипломатом-арабистом с экспертным знанием ближневосточной проблематики. Встретил радушно, с улыбкой.

– А где напитки? – Спросил Голос.

– Цыц! – Приказал я. Голос обиженно замолчал. Разговорились и сразу же нашли общих знакомых в МИДе и Конторе. Как ни странно, пришли к пониманию, что надо дальше плыть в одной лодке по бурным волнам арабских морей и страстей и стараться не делать друг другу мелких гадостей, которые только осложняют жизнь и мешают плодотворной работе. Делить-то по большому счету нам было нечего. Это понимал я, да и посол, вроде бы, придерживался (вначале хотя бы на словах) той же точки зрения.

– Вот и славненько, – подумал я.

– Подожди радоваться, хозяин, – вмешалось мое втрое «я». – Не будет мелких гадостей – жди крупных.

Время покажет! – выдал он в мой личный эфир название передачи, которая станет супермодной на 1-ом канале Российского ТВ лет через двадцать.

За сим аудиенция была закончена. Я откланялся и ретировался. Выйдя из кабинета экселянса, снова поднялся к бывшему резиденту, который все дела мне уже передал. Слово «бывший» не должно резать слух. Увы, все рано или поздно кончается. И хорошее, и плохое…

Под «добрый кофе» (так здесь резидентурские ребята называли напиток с добавлением нескольких капель французского коньяка) и традиционный «Честерфилд» начали опять судачить о после, обсуждать, как прошел визит вежливости. Я больше молчал и слушал. А моего визави «прорвало», видимо, наболело. Он откровенно признался, что отношения с главой дипмиссии у него не сложились.

– Запомни, человек он очень непростой, себе на уме, – сказал бывший.

– Кто простой? Ты?

– Речь не про меня. Этот мягко стелет, да жестко спать. При необходимости для достижения своей цели, как говорится, за ценой не постоит, зароет и даже не поморщиться.

– Наш человек! – Снова встрял Голос. – Вы на себя в зеркало посмотрите, знатоки человеческих душ!

– Властный, очень капризный, – продолжал мой коллега. – Любит лесть, даже в самой грубой неприкрытой форме. Но это еще полбеды. Главное, что у него все вопросы, связанные как с работой, так и жизнью коллектива, решает его дражайшая Людмила Петровна. Конь с яйцами! Внешне хрупкая, маленького росточка, а так его прихватила, что слова без ее одобрения сказать не может. Правда, папа у нашей Людочки был большой «шишкой» в международном отделе ЦК. Говорят, воевал вместе с Ильичем. Короче, боюсь накаркать, но тебе, Серега, будет с ним непросто, – завершил монолог мой предшественник.

– Разберемся по ходу – прочитал мою мысль Голос. Я показал ему кулак и он, приложив указательный палец к губам, замолк. Но через минутку опять ожил: «Спроси: обедать мы сегодня собираемся или будем держать голодовку?

Бывший предложил прокатиться по уже немного знакомому мне городу (раза три я бывал здесь непродолжительное время по конторским делам). Показал, где живет агентура, которая передается мне на связь. Основные объекты оперативного интереса и тройку любопытных отрезков проверочных маршрутов, на которых гарантированно можно уйти от «наружки».

Обедали в семейном формате в чудесном ресторанчике за городом, в горах, с красивым видом на сосновую рощу и глубокое ущелье. Обычный обед – местные блюда, скромные напитки, простые разговоры, байки, анекдоты, о работе – намеками, о делах иносказательно, как учили, ничего особенного…

После отъезда моего коллеги в Москву я с головой окунулся в привычную жизнь. В моем хозяйстве все шло по накатанной: утром бегаем, высунув язык, собираем информацию, с какой ноги сегодня встал египетский фараон Мубарак, в обед – о чем думает железный Асад. А вечером – в каком направлении сегодня задует пустынный ветер из Саудийи, Эмиратов и Катара. Не забывали и наших беспокойных соседей из Тель-Авива, которые в одночасье могли подкинуть какую-нибудь «подлянку», совершенно непредсказуемо перемешать фигуры на шахматной доске ближневосточного урегулирования, создав для всех головную боль. Я уже не говорю об их союзничках: всяких там америках, англиях, франциях и прочих благодетелях.

Мы, конечно, хотели сохранить и упрочить свои позиции и влияние в этом жизненно важном регионе мира. Основываясь, в том числе и на разведданых нашей «гвардейской» резидентуры – как ее называли сами ребята, Москва принимала соответствующие мудрые решения, совершала различные телодвижения. Иногда они, на мой непросвещенный взгляд, были правильными и своевременными. Но хватало и, да простит мою гордыню почивший в бозе ЦК КПСС, бестолковых и даже контрпродуктивных шагов.

Вспомнился Египет… Как мы дружили когда-то с Героем Советского Союза Насером! Вскоре после его смерти всех наших военных выперли из Египта и почти все вооружение советское поменяли на американское. Мне как-то в довелось в бытность военным переводчиком лететь одним хитрым спецбортом в конголезский Пуэнт-Нуар. Сопровождал важный груз, хотя в Конторе еще не служил. Летели мы долго. Через воздушное пространство Египта, Судана, Центральной Африканской Империи. В последней, к слову, в то время у власти был кровавый диктатор маршал Бокасса, замеченный в каннибализме.

По предварительной договоренности с местными властями (низкий поклон за хлопоты «ближним соседям» – так мы на своем профессиональном сленге называем мидовцев), полет проходил без всяких таможенных досмотров и прочих формальностей. Этимология термина «ближние соседи» сегодня мало кому понятна. Все просто на самом деле. До переезда в сталинскую высотку на Смоленской площади НКИД или Народный комиссариат иностранных дел СССР находился по адресу: улица Кузнецкий Мост, дом 21/5. А по соседству, на Лубянской площади обитали чекисты. Вот они и придумали – «ближние соседи»!

Летели без забот. При дозаправке нашего ковра-самолета на военных аэродромах Каира, Хартума и Банги свой борт не покидаем, охраняем небольшой, но очень ценный груз. В Каире, пока подъезжала автоцистерна с керосином, кстати, сделанная на базе нашего родного ЗИЛ-а, вокруг аэроплана выставили охрану. Смотрю с любопытством в иллюминатор, все бойцы с советскими «калашами» в руках. Приятно.

Возвращался я из Пуэнт-Нуара тем же бортом где-то месяца через три. Сели на знакомом египетском аэродроме. Смотрю в иллюминатор и глазам не верю: все те же солдатики, но стоят с американскими винтарями, если я правильно разглядел, М16. Египет сумел в одночасье ловко «переобуться» во всех военных делах, да и не только военных. Стал ориентироваться на США. Все забыли – Асуан, Хелуан, войну и дружбу. Так было не раз и будет, наверное.

Мне как резиденту, к которому сливались ручейки закрытой информации о политике моей благословленной арабской страны, иногда было просто больно видеть неверные, с моей точки зрения, ходы моей Родины на Ближнем Востоке. Пытался ли я что-нибудь изменить, боролся ли за истину? Конечно, пытался! Но все мои потуги напоминали поединок с ветряными мельницами Дон Кихота Ламанчского.

19

Ну, хватит о грустном. В нашей резидентурской жизни иногда случались и бодрящие события. Однажды звонит экономсоветник, неплохой мужик. Попросил о срочной встрече. Рассказывает, а губы у самого трясутся, что пропал их сотрудник. На работу не прибыл, в квартире нет никого, только беспорядок жуткий оставлен.

Выясняется, что пропавший – рядовой клерк в аппарате ГКЭС. Часто привлекался в качестве переводчика. Допуска к особо важным бумагам не имел, но кое-какие секреты, естественно, по роду службы знал. В стране находился уже два года. Женат, детей не имеет. Супруга его уехала в Москву в преддверии очередного отпуска. Ничем особым в коллективе не выделялся, держался в тени. С «зеленым змием» шибко не дружил, не курил, тщательно следил за своим здоровьем. В коллективе ни с кем плотно не общался, в гости не ходил и к себе никого не звал.

Выпускник экономического факультета МГИМО. Родился в Москве, имеет там двухкомнатную кооперативную квартиру. Отец – сотрудник средней руки в министерстве внешней торговли СССР, мать – домохозяйка. Оба находятся в загранкомандировке по линии МВТ в Стокгольме. По анкетным данным чувствуется, что у хлопца имеются еврейские корни, хотя фамилия самая что ни на есть обычная, даже, вроде, хохлятская – Мерецко.

Был еще один любопытный момент: некоторое время назад его против собственной воли выбрали в комитет физкультурной (читай комсомольской) организации совколонии заведовать культурно-массовой работой. На этом посту он не «сгорел», однако знал, кто из молодых где трудится. Особенно его интересовали военные переводчики: в какой бригаде, на каком аэродроме.

– По бабам, вроде, не шастал, – задумчиво произнес экономсоветник, начавший немного «отходить» после предложенного ему коньяка, – хотя, вы знаете, в тихом омуте…

Я, как мог, попытался успокоить бедолагу, снять стресс. Матерые цэрэушники, попадавшиеся на моем жизненном пути, мудро говорили, что для этого есть только три способа: секс, спорт и алкоголь. Секс и спорт мы не рассматривали.

Подливаю мужику коньячку и говорю ему: «Да не дергайся ты, возьми себя в руки. Беды особой не случилось, главное – не умер никто и на том спасибо! Конечно, получишь по жопе, готовься к встрече комиссий бесконечных из Москвы, толпы разных бестолковых проверяющих из своего Главка. Но, поверь моей интуиции, никто тебя должности не лишит, из командировки не отзовет. В отпуске выступишь на партсобрании с покаянной бестолковой, но патриотической речью. Скажешь, мол, осознал, исправлюсь, простите, Христа ради, засранца! Потом рванешь рубашенку на груди…

– Пусть не забудет похуже какую-нибудь надеть, костюмчик тоже старый поношенный, галстук не обязательно. – Это уже вмешался мой друг – Голос.

– Значит так, рубашенку рванешь и заверещишь дурным голосом: «Все осознал, принял к исполнению. Да я, да мы, да наш коллектив… Да мы их всех, маоистов к такой матери, а проклятых империалистов-поджигателей, которые видят свой конец и пытаются его оттянуть… Когда скажешь про “оттягивают конец”, в зале, возможно, раздадутся смешки несознательных товарищей, которые внезапно проснулись. Не тушуйся, гни свою рабоче-крестьянскую линию до победного конца. Так надо, проверено на практике. Если сможешь, пусти скупую мужскую слезу.

Экономсоветник уважительно посмотрел на меня, в его взгляде появилась какая-то осмысленность и надежда. Снова разлили, чокнулись, выпили. Опять влез внутренний голос:

– Ты ему скажи, что в речь надо бы побольше умных мыслей. Например, нет человека, нет проблемы».

– Ну что ты советуешь? Это же генералиссимус! – возмутился я.

– Хорошо, хорошо, – замахал на меня руками Голос. – Тогда эту: «Нравится вам это или нет, история на нашей стороне».

– Господи! Где ж ты только нахватался такого! Это же Никита Сергеевич собственной персоной, – попытался я вразумить глупца. Но. Кажется, безуспешно. Он только распалялся.

– На вас вааще не угодишь! Сами ищите свои цитаты.

Экономсоветник нашу перебранку не слышал. И хорошо!. Выпив еще рюмочку коньяка и закусив кусочком лимона, он совсем загрустил. Похоже было, что даже задремал – стресс отпускал.

Своего коллегу из ГКЭС я немного успокоил, а лично мне и резидентуре в целом с бегуном на длинные дистанциии Центр нервишки помотал изрядно. После нашего доклада о ЧП мгновенно прилетела куча разных запросов: что, где, когда, да почему? И пустых рекомендаций типа: примите экстренные меры, усильте, углубьте возьмите под свой личный контроль. Мы, разумеется, козырнули и в тот же час приняли, усилили, углубили и взяли… Впрочем, занялись конкретным делом.

Перво-наперво по классическим канонам контрразведки мы внимательно осмотрели квартиру и служебный кабинет пропавшего. Перешерстили все документы, к которым он имел доступ на работе. Уже это дало много пищи для размышлений. Например, осмотр квартиры показал, что все наиболее ценные вещи исчезли. Сложилось впечатление, что хозяева не планировали больше сюда возвращаться. Мой глазастый зам разглядел одну любопытную вещь – фотографию хозяина с какой-то девахой (не из наших, как выяснилось) и худеньким пареньком в очках, как у Джона Леннона (тоже не наш! В смысле того, что оба не наши – и паренек, и Леннон). Фотография, видимо, случайно завалилась за стенку выдвижного ящика видавшего виды письменного стола, и в спешке не была увидена хозяином квартиры.

Я вспомнил, что по приезде в страну, кажется, мельком видел этого парня, по внешнему виду – типичного «ботаника» – в Клубе молодых дипломатов, но лично с ним не познакомился. Тогда, только приступая к изучению местных объектов, в которых нам еще предстояло создавать агентурные позиции, я обратил внимание на это заведение. В один из вечеров посетил его в сопровождении кого-то из «чистых» дипломатов.

Клуб – это такая общественная самодеятельная организация, создаваемая в дипкорпусе инициативной группой дипломатов для более тесного общения дипработников в неформальной обстановке. Клуб может иметь какое-то постоянное помещение, а может и не иметь: тогда встречи проводятся поочередно в различных посольствах или ресторанах. Иногда организуются культурные мероприятия, коллективные выезды за город на пикники, встречи с интересными людьми, например, известными местными политиками, деятелями науки и искусства.

Часто его посещают сотрудники местных МИДа и контрразведки, под прикрытием, разумеется, других министерств и ведомств. В этой богадельне зачастую «пасутся» все, кому не лень. Естественно, он кишит не только молодыми дипломатами, но и молодыми шпионами. Здесь они тусуются, заводят полезные связи, устанавливают перспективные контакты. Помнится, когда я пришел туда первый раз, то поймал на себе удивленный взгляд какого-то итальянца, по – моему, атташе посольства. Этот взгляд красноречиво вопрошал: «Чего, мол, ты сюда приперся, старче? Тут ведь тусуется только молодняк». Я спокойно, ни на кого не обращая внимания, по-хозяйски осмотрелся вокруг. Закурил сигарету, отхлебнул вискаря. Потом неторопливой походкой подошел к итальянцу, положил ему руку на плечо, внимательно посмотрел в глаза и изрек с видом Аристотеля, разъясняющего основы философии Александру Македонскому: «Запомните, мой милый друг, юный дипломат – это не тот, кто юн годами. А тот, кто молод душой и успел приобрести мудрость и благочестие». Отчеканил и даже самому понравилось! Под одобрительный гул присутствующих я откланялся и гордо удалился, заметив напоследок: «Извините, господа, я тотчас должен идти, ждут неотложные государственные дела…» Даже внутренний голос похмыкал одобрительно.

Признаться, фотография нашего Мерецко в компании с английским «ботаном» меня сразу насторожила. Я из личного опыта уже знал, что там, где гордо реет «Union Jack», жди подвоха, а то и большой беды… Так оно и вышло. Все резидентурские хлопцы по моей просьбе забегали, засуетились. Кто-то отправился проверять аэропорты и морские порты, другие – пограничные переходы с сопредельными странами. Третьи – собирать досье на очкарика. Уже дня через три у меня на столе в рабочем кабинете лежала тоненькая папочка – подборка материалов на англичанина с минимумом необходимых данных. Тут еще Москва с Лондоном нам подсобили немного и Лусака, где парень слегка «наследил», находясь в своей первой командировке.

С неплохим «уловом» вернулись и опера с израильской границы. Две литровые бутылки «Джина» немного развязали язык неподкупного стража рубежей, который, посмотрев нашу фотографию, уверенно заявил, что интересующий нас господин в прошлую пятницу проследовал через вверенный ему погранпереход в сторону Израиля за рулем «Мерседеса» голубого цвета, № такой-то. Еще 50 баксов, перекочевавшие в глубокий карман мздоимца, освежили его память настолько, что он признал барышню с фотографии. Погранец, в частности, сказал, что она сидела в машине рядом с водителем. Внешне вела себя как жена или любовница, то есть по-свойски. Между собой парочка общалась по-английски. Все документы, включая британские паспорта, у них были в полном порядке, с въездными израильскими визами. Все, «ку-ку, Гриня», приплыли.

Много любопытного мы почерпнули из собранного досье на англичанина. Оказалось, он не какой ни «ботаник», а молодой волчонок, уже попробовавший русской и китайской крови. В который раз убеждаюсь, что внешность обманчива! Звали его Томас Эванс, 1960 года рождения, уроженец Бирмингема. Происходил из семьи потомственных дипломатов. Батюшка его до недавнего времени был послом Великобритании в Бангладеш, ранее работал в СССР, Китае и Чехословакии. Сейчас на пенсии.

Эванс закончил Оксфорд. Проходил шестимесячную стажировку в Шанхае. По конкурсу был принят в Секретную разведывательную службу МИД Великобритании. Владеет русским, китайским, французским и испанским языками. Обладатель черного пояса по карате (А с виду – худышка!) Холост. Постоянно проживает в Лондоне, где имеет собственный особняк на Belgravia Square.

Паренек уже успел побывать в загранкомандировке в Замбии в качестве опера под прикрытием третьего секретаря политической секции посольства Великобритании. По данным нашей резидентуры в Лусаке, активно работал по китайской и советской линиям. При этом проявлял творческий подход, изобретательность и агрессивность. По сведениям, нуждающимся в дополнительной проверке, привлек к конфиденциальному сотрудничеству с МИ-6 служащего торгпредства КНР в Замбии. Совершил зондирующий вербовочный подход к первому секретарю посольства СССР в Лусаке Корниченко И. П., после чего был экстренно отозван на родину. В настоящее время находится в долгосрочной командировке в качестве заместителя резидента СИС под прикрытием должности второго секретаря посольства.

В Центре завели дело на Мерецко, которого по нашей инициативе назвали «Спринтер». Проанализировав всю полученную информацию, мы решили действовать сразу по двум направлениям. Я занялся резидентом СИС, с которым до этого только был шапочно знаком, а ребята мои обложили со всех сторон, как спящего в берлоге медведя, нашего каратиста, получившего оперативный псевдоним «Леннон».

Мне пришлось принять меры по развитию контакта с англичанином, которого звали Самуэль Адамсон. Та еще штучка, надо сказать. Конторе был известен по Пакистану и Афгану, где был большим мастером по вербовке наших бедных солдатиков, попавших в душманский плен. Делал он это виртуозно, с дьявольским садистским наслаждением, получив от нас в награду оперативную кликуху «Иезуит».

Как докладывала наша агентура из его окружения, вначале он приказывал «духам» метелить наших ребят так, что только кости трещали, пить не давали, лишали сна и снова тупо били, без всяких допросов и бесед по душам. Бывало, что на глазах узников пытали и даже убивали их товарищей. Не всякий выдержит! Я иногда задумывался, как бы повел себя в подобной ситуации сам. Положа руку на сердце, ответа не находил, но кровь в жилах леденела. А парни наши через это чистилище проходили…

Через какое-то время внезапно появлялся «Иезуит» в образе эдакого добренького дяденьки – иностранного журналиста. Обличье у него было соответствующее: сухой поджарый, редкая седая бороденка пострижена аккуратным клинышком. На носу с горбинкой очки в солидной дорогой оправе, на безымянном пальце правой руки массивный золотой перстень – печатка с персидской вязью. Угощал ребят чаем с ароматными свежеиспеченными лепешками. Вежливо интересовался у полуживых людей условиями их содержания в местном зиндане: как их кормят, выводят ли на прогулки на свежем воздухе, предоставляют ли книги из тюремной библиотеки. Книги… Лихо, да?

Потом заводил с каждым индивидуально душещипательные беседы, например, как там живет где-нибудь в рязанской глубинке, старуха-мать, которая воспитывает без кормильца еще трех дочерей – мал-мала, меньше. Хватает ли им скромной крестьянской пенсии? Какие виды в этом году на урожай, есть ли корова и корма, чтобы прокормить животинушку нынешней зимой?

На сломленных морально и физически парней это, как правило, производило сильное впечатление. Некоторые раскрывались, втягивались в разговор. Дальше – дело техники. «Иезуит», конечно же, получивший полную (по мере возможностей, МИ-6 ведь тоже не всесильна) информацию о сослуживцах бедолаги, сгинувших на афганской войне, ненароком мог показать фотку кого-нибудь из них, например, бывшего бравого сержанта ВДВ, воевавшего в соседнем взводе и пропавшем в кровавой бойне под Кандгаром. Этот сержант (погибший!) стоял где-то под пальмами в обнимку с красоткой в приличной одежде, сытый, чистый и довольный. Далее, думаю, все понятно…

20

Где-то недельки через три после начала активной работы по «Спринтеру», меня дернули в очередной раз в Первопрестольную, отчитываться о работе вверенного мне хозяйства. Маруся осталась, а я полетел один. Странно даже, первый раз лечу налегке с кейсом в руках. Мы в лоренсиях да кабралиях привыкли летать с тюками и узлами, как беженцы в гражданскую. Везли с собой ложки, поварешки и прочую белиберду.

Помню, как-то раз в Лузанвиле, будучи дежурным дипломатом, доставляю к трапу нашего красавца «Ила» вализу с диппочтой. Самолет еще не приземлился, жду. Аэроплан сел, подали трап. Вниз спускается поток соотечественников, измотанных длительным перелетом и ненавязчивым аэрофлотовским сервисом. В толпе встречающих выделяется один военный спец. В местной форме, небритый, с приличным «выхлопом», но без положенного букетика цветов. Ожидает прибытия жены с детьми, нервно курит.

На трапе появляется его благоверная: в теплом плюшевом салопчике, такие еще наши бабушки носили, в пуховом платке, завязанном крест-накрест (на улице – чуть за 30 тепла). В руках – два громадных узла. За ней, держась за широкую длинную юбку, семенят гуськом трое карапузов. Увидев встречающего мужа, женщина приостанавливается, радостно улыбается и машет рукой, мол, привет, родной, мы здесь. Мужик с каменной мордой смотрит на них и, перекрывая шум толпы, орет: «Галя, электролампочки привезла?». У бедной женщины сразу делается растерянно-испуганное лицо: «Ой, Вась, кажется, забыла…». Мужик со злобным выражением негромко матерится, сплевывает сквозь зубы и раздосадовано затаптывает окурок. Суровая проза лоренсийской жизни, где обычные лампочки были на вес золота…

Опять эти отчеты! О чем отчитываться, ворчал я, летя в самолете. Работаем, не хуже и не лучше, чем другие.

В Москве я остановился у старшей дочери, которая вышла замуж и жила отдельно. Домой не заходил, а чего там делать одному-то? Кореш Вован – за бугром, поди, пивко голландское попивает и селедочкой атлантической закусывает. А у меня тоска зеленая!

Утром приезжаю в Контору, злой, как собака. Начальники, приняв скромные дары данайцев, напоили кофе, правда, не «добрым», и потащили меня на Голгофу. Минут десять рассказывал ареопагу про жизнь нашу никудышную, отвечал на многочисленные вопросы. Вроде, все прошло гладко. Во всяком случае Директору, похоже, понравилось, судя по его довольному выражению лица. Хотя, нельзя исключать, что у него просто пищеварение наладилось или, например, невестка старшего сына чем-то порадовала. Слава Богу, про «Спринтера» никто особо не расспрашивал, видимо, в стране и в разведке других проблем хватало и без нашего бегуна.

После заслушивания шеф пригласил к себе. Внутренний голос заорал что есть мочи: «Вот оно, свершилось!».

– Не говори «гоп», пока не переехал Чоп, – одернул его я.

Вошли в кабинет, сели. «Чай, кофе, потанцуем?» Беседа длилась долго, почти час. Говорили по делу, естественно, большую часть времени Директор. Он четко обрисовал круг первоочередных задач, которые предстоит решать моей резидентуре. Дал свое видение расстановки сил в мире и, в частности, на Ближнем Востоке. Очень профессионально говорил, по делу. Мысленно я ему аплодировал, написал однажды по такому же поводу Богомолов. В ответ на мою просьбу пообещал подбросить кое-какие интересующие меня сведения, помочь наладить более тесное взаимодействие с соседними резидентурами по региону. Поблагодарил за работу, отметив, что у Центра в целом претензий к нам нет. («И на том спасибо», – вмешался Голос). Пообещал взять под свой личный контроль вопрос о награждении двух моих отличившихся бойцов правительственными наградами и выделении жилья одному парню, ставшему в одночасье многодетным папашей.