Текст книги "Штурм Корфу"

Часть вторая.
Небывалое бывает

Глава первая.
Освободители

Перед русскими моряками расстилалось Эгейское море. Ветер дул самый попутный, и соединенная эскадра уверенно держала курс к Ионическому архипелагу.

Почти на всех островах архипелага французы держали гарнизоны, благо там везде имелись небольшие, но хорошо укрепленные крепости. Однако основной гарнизон размещался на Корфу. Этот остров имел и самые мощные укрепления. Не мудрствуя лукаво, Ушаков решил вначале занять все сколько-нибудь значимые острова архипелага, а главный оплот французов – Корфу оставить напоследок. Кадыр-бей был с ним во всем согласный и не перечил, здраво рассудив, что лучше, чем Ушак-паша, он все равно ничего не придумает, так пусть же в этом случае сам Ушак-паша обо всем сам и думает!

Адриатическое море встретило наших моряков хорошей погодой. Воды Адриатики отличны от Эгейского моря. В Адриатике вода чуть зеленовата и удивительно прозрачна, благодаря светлому дну, которое видно даже на большой глубине.

– Вроде, как и не плывем вовсе, а по небесам летим! – обменивались впечатлениями матросы.

Первым перед объединенной эскадрой открылся Цериго, самый южный из Ионических островов. Он медленно вставал на горизонте и в предвечерней дымке заходящего солнца был почти багров.

– Какая странная игра света! – глядя на Цериго, промолвил Ушаков.

Стоявший рядом с ним Сарандинаки улыбнулся:

– Мы его так и зовем пурпурный Цериго. Впрочем, Цериго название венецианское, мы же издревле зовем остров Китирой. Когда-то здесь в пене прибоя родилась богиня Афродита. Во времена же христианские здесь жил и творил Иоаннн Богослов.

– Вот уж действительно сии места намолены нашими апостолами! – перекрестился Ушаков. – А потому освобождать их от разврата якобинского есть служение особое!

От греческих рыбаков, остановленных накануне, Ушаков уже знал, что французский гарнизон Цериго – две-три сотни солдат. Большая часть из них, завидев эскадру, наверняка уже заперлась в старой венецианской крепости Сан-Николо, что на вершине горы у городка Хора. Была и еще совсем небольшая крепостица на берегу залива Святого Николая, но ту за малостью можно было во внимание не принимать.

Итак, Цериго надлежало во что бы то ни стало очистить от французов. От этого зависел успех всей последующий кампании.

При этом остров был все же слишком мал, чтобы на него набрасываться всей объединенной эскадрой. Поэтому вице-адмирал решил определить для захвата острова особый отряд.

– Передайте Шостаку, чтобы подошел ко мне на голосовую связь! – распорядился он.

В выборе Ушакова был свой резон. У Шостака был опыт не только боев на море, но и штурма Измаила, причем штурмовал крепость Шостак тогда со стороны Дуная, высаживая десант под самые стены. Измаильский опыт капитан-лейтенанта и решил дело в его выборе.

Со «Святого Павла» ударила сигнальная пушка, на фалах взвились позывные фрегата «Григорий Великия Армении» и приказ подойти к флагману.

Так как фрегат шел в охранном ордере, ему пришлось вначале пропустить плывущие мимо суда и лишь потом нагонять «Святой Павел», держа курс между походными колоннами линейных кораблей, что уже само по себе требовало хорошего глазомера и уверенности в управлении судном. С палуб проходящих мимо линкоров с интересом наблюдали за маневром Шостака. А куда еще прикажите смотреть, когда вокруг море?

По этой причине командир «Григория Великая Армении» перенервничал, но к «Павлу» подошел четко, причем по старой традиции еще и лихо обрезал корму. Тем временем эскадра легла в дрейф.

Шлюпкой Шостак прибыл к Ушакову. Тот принял капитан-лейтенанта прямо на палубу.

– Это Цериго! – ткнул подзорной трубой в покрытый зеленью остров. – Там французы. Их надо победить. Это сделаешь ты. С греками местными будь ласков и действуй увещеванием.

Потом, подумав, прибавил:

– Было бы хорошо, ежели бы греки сами принудили французов сдаться пленными!

Помимо этого капитан-лейтенанту было дадено обращение к местным жителям, подписанное капитаном I ранга Сарандинаки. В обращении было обещано самоуправление и всяческая помощь. Помимо этого Шостак получил и еще одно письмо, уже к коменданту гарнизона с предложением сдать крепость без кровопролития.

Пронзительно-серые глаза Ушакова испытывающе смотрели на капитан-лейтенанта:

– Запомни, Иван, и еще кое-что. Тебе неизбежно придется рисковать и судном, и людьми. Прошу при этом не путать упрямство и глупость с расчетом и дерзостью. Если поступишь как должно, будь уверен, что я вытащу тебя из любой передряги!

– Я вас не подведу, Федор Федорович! – ответил Шостак вопреки всем уставам.

Вице-адмирал улыбнулся уголками губ:

– Ну, тогда ступай с богом!

Сидя на кормовой банке своей гички и глядя на быстро удалявшийся «Павел», Шостак с удовлетворением думал о только что происшедшей беседе. Что ж, Ушаков обещал ему свою поддержку, при этом ничем не угрожал и не стращал, как нередко случалось при подобных беседах с иными начальниками. Повернув голову вперед, туда, где в дрейфе покачивался на пологой волне его фрегат, Шостак вспомнил и бытующее среди черноморских капитанов определение Ушакова, как одного из тех редких начальников, кто в силу характера и натуры предпочитает вести за собой, а не подгонять сзади.

Кроме собственного судна, под начало Шостаку были дадены 32-пушечный фрегат «Счастливый» и посыльное судно «Панагия Апотуменгана» с десантом.

Сам же Ушаков повернул эскадру к Хиосу, чтобы там пополнить запасы воды

– На норд-вест в дистанции 10 миль вижу матерый берег! – доложил штурман «Святого Павла», визируя в пель-компас горные вершины.

– Это уже Пелопонесс, мыс Малея! – бросив взгляд на далекий берег, вздохнул Сарандинаки. – Владения султана турецкого!

* * *

К Хиосу подходили в тумане. Он открылся внезапно – огромный камень, брошенный когда-то греческими богами в море. Вскоре ветер развеял туман, и теперь он держался лишь на вершинах горного хребта Проватос, что возвышался на южной стороне Хиоса. Берега были тоже каменисты. Среди камней повсюду виднелись заросли кустарников, и лишь иногда рощи алеппской сосны, смоляной аромат которых доносился до кораблей.

– Хиос – родина певца нашего несравненного Гомера! – гордо объявил всем стовшим на шканцах Сарандинаки.

– То мне известно! – кивнул вице-адмирал. – Хиос еще и место нашего славного Чесменского сражения.

– То мне тоже известно! – в тон командующему произнес командир «Павла».

Оба улыбнулись.

На Хиосе произошел весьма неприятный инцидент, впрочем, весьма закономерный. Когда эскадры бросили якоря, командам судов, как нашим, так и турецким, было разрешено партиями сойти на берег, чтобы немного поразмяться и развеяться. Едва местные греки в местечке Ститунида увидели вываливших на берег шумной толпой турок, так сразу заперли все лавки. Если турки такой встрече нисколько не удивились, то наши матросы бродили по безлюдным улицам с большим недоумением.

– Вот думали винца попить, а вместо винца кукиш с маслом! – вернувшись, с досадой говорили они тем, кто еще только собирался на берег.

Последние, услышав новость, от увольнения отказывались:

– На кой ляд нам надо по камням лазить! Ни выпить, ни посидеть как люди! Лучше уж на кораблике останемся, тут и то веселее!

Поведение греков объяснялось очень просто: они слишком хорошо знали необузданных и наглых турецких галиончжи, которые, едва дорывались до берега, начинали безудержу безобразничать. Вот и на этот раз турки все равно пытались перелезть через высокие заборы в дома греков, чтобы пограбить. Хозяева встали на защиту своих жилищ. Начались драки и весьма жестокие. Несколько человек были убиты. Наши матросы вначале в происходящее не встревали, но потом заступились за единоверцев. Расправа с союзниками была короткой, но эффективной – кулаком между глаз, а кто и этого не понял – с размаху в зубы. Галионджи пытались сопротивляться, но куда им против русской стенки! Отлупленные турки, выплевывая выбитые зубы, кричали:

– Мы сейчас вернемся на свои суда и соберем всех друзей! Тогда всех тут перережем!

Бывшие на берегу наши офицеры немедленно доложили обо всем Ушакову. Тот встревожился не на шутку:

– Если так пойдет и турки будут грабить всех подряд, то грош цена нашей экспедиции!

Вице-адмирал немедленно продиктовал резкое письмо Кадыр-бею, написав, что если тот не может удержать своих матросов от мародерства и убийств, то он, Ушаков, предлагает союзным эскадрам «плыть порознь, условившись лишь о местах встречи».

Получивши письмо, Кадыр-бей взгрустнул. Плыть одному ему не улыбалось, а вдруг напорешься на французскую эскадру.

– С Ушак-пашой я не боюсь и самого черта, но в одиночку драться с франками мне бы не хотелось! – высказал он свои невеселые мысли младшему флагману Фатих-бею.

Тот был такого же мнения:

– Надо отрубить несколько голов заводилам и заверить Ушак-пашу, что отныне наши матросы будут вести себя как агнцы!

– Если так угодно Аллаху, пусть будет так! – согласился Кадыр-бей, меланхолично перебирая любимые кипарисовые четки.

После этого Кадыр-бей велел объявить на своих кораблях, что в случае жалоб населения будет провинившихся подвергать смертной казни. Это подействовало: грабежи прекратились.

Впрочем, после убытия турок, обыватели все же открыли лавки и уже следующая партия прибывших на берег наших матросов и галионджи могли куда более приятно провести время, чем их предшественники. Очевидец пишет: «…русские, турки и греки смешались, приятствуя друг другу».

Следующим утром на палубах турецких судов были выставлены головы зачинщиков беспорядков и грабежей, а на «Святой Павел» шлюпкой доставили покаянное письмо.

Наши матросы, глядя на выставленные головы, крестились:

– Слава тебе, Господи, что не сделал Ты нас турками!

Заполнив питьевые бочки водой хиосских горных ручьев, союзная эскадра снова повернула на Цериго.

* * *

Между тем фрегаты капитан-лейтенанта и кавалера Шостака уже подошли к острову

– Лот достает до дна по левому борту! – прокричали с левого борта

– Лот достает до дна по правому борту! – прокричали с правого.

– Какое дно?

– Песок!

– Отдать правый якорь! – распорядился Шостак.

Все, ближе к берегу фрегат уже не подойдет, впрочем, дистанция и так не слишком большая и для открытия огня вполне подходящая.

Но для начала надо попытаться решить дело миром. Поэтому на берег отправили две шлюпки. На одной несколько опытных унтер-офицеров во главе с отставным лейтенантом греком Антоном Глезисом, чтобы незаметно подойти к берегу и разузнать, что и как. На второй мичман Матвей Васильев с письмом к французам. Подплывая к берегу, мичман держал шпагу острием кверху, а на конце шпаги белый платок. Шостак хорошо видел в трубу, как к шлюпке подошел французский офицер, такой же мальчишка, как и наш. Наш вручил французу пакет, оба приложили руки к треуголкам, и шлюпка отвалила от берега. На раздумье Шостак давал французскому коменданту три часа: пока пакет доставят в главную крепость, ту, что на горе, пока комендант прочтет, пока подумает, посовещается и напишет ответ, на это трех часов по его расчетам вполне должно было хватить. К тому же за это время должна была вернуться и шлюпка с лазутчиками.

Как дальше повернется дело, капитан-лейтенант не знал, а потому распорядился кормить команду обедом, благо старший офицер доложил, что каша уже готова. Погода была теплая, волна пологая, а потому матросы, рассевшись артелями на палубе на расстеленные брезенты, с удовольствием черпали ложками из бачков сарацинскую кашу, поглядывая на берег, как там французы, не озоруют ли. Но французы не озоровали. На острове все было тихо и пустынно, словно вымерло.

Отобедав в кают-компании с офицерами, поднялся на шканцы и Шостак.

К этому времени вернулась и шлюпка Антона Глезиса. Горбоносый грек выглядел веселым:

– Все пока складывается неплохо! – сообщил он Шостаку. – Гарнизон французский не велик и заперся в двух крепостях. Первая малая стоит на берегу и в ней одиннадцать пушек, а вторая, большая, – на горе и там пушек за два десятка, но многие весьма старые.

Вынув из кармана кожаный мешочек, командир фрегата развязал его, достал оттуда луковицу часов. Часы у капитан-лейтенанта не из дорогих, с одной часовой стрелкой и в медном корпусе. Впрочем, такие носили тогда почти все офицеры, не имевшие иных доходов, кроме должностного оклада.

Итак, время давно вышло, а французы молчали.

– Что ж, все политесы нами соблюдены! – бережно спрятал часы в мешочек Шостак. – А потому бить тревогу артиллерийскую!

Спустя четверть часа над «Григорием Великия Армении» взвился красный флаг – сигнал артиллерийского боя.

– К пальбе готовы! – доложил командиру «Григория» поднявшийся на шканцы Ратманов.

– Начинайте с богом! – кивнул тот.

Порты наших судов заволокло дымом, и первая порция раскаленных чугунных шаров понеслась к французской крепостице. Оттуда ответили, но как-то неубедительно. Не долетев, неприятельские ядра упали на полпути. Между тем с нашего отряда последовало еще несколько точных залпов. Даже без зрительных труб было видно, как ядра крушат зубцы на стенах и башнях, разносят в клочья станки крепостных пушек. Залп… Еще залп…

Внезапно из небольшой бухты, заслоненной от взора прибрежными скалами, выскочило небольшое судно под французским флагом и на всех парусах устремилось в открытое море, следом за ним еще две канонерские лодки.

– «Счастливого» в погоню! – мгновенно отреагировал Шостак.

Но пока на фрегате ставили паруса и приводились к ветру, беглецы оторвались слишком далеко, чтобы их можно было догнать. Перехватить удалось только последнюю лодку с семью французскими солдатами. Пленников сразу же привели к Шостаку. Из опроса выяснили, что на судах поспешила удрать большая часть гарнизона, и сейчас на Цериго осталось не более ста солдат при нескольких офицерах. Больше ничего нового французы сообщить не могли.

– Накормить и не обижать! – велел капитан-лейтенант. – Мы с пленными не воюем!

Тем временем с берега прекратился ответный огонь.

– Кажется, и эти отвоевались! – подал голос Шостак, внимательно высматривавший все в трубу.

Дым от выстрелов мешал все увидеть, но главное он все же усмотрел. С крепостного флагштока неожиданно рывками пополз вниз французский флаг. С минуту флагшток был вообще без флага, а затем на нем подняли белое полотнище капитуляции.

– Ну что ж, начало положено! – довольно хмыкнул капитан-лейтенант. – Поднять сигнал: шлюпки на воду, десант в шлюпки!

Пока спускали шлюпки, пока садился десант, пока шлюпки выгребали на хорошем накате к берегу, прошло немало времени, и французский гарнизон успел бежать в главную крепость. От турок высадился отряд под началом Фетих-бея. Захватить удалось лишь полтора десятка солдат, которые то ли клепали пушки, то ли просто мародерничали в брошенной крепости.

Затем начали свозить на берег пушки и припасы к ним. Одновременно морские солдаты двинулись к крепости, чтобы осмотреть подходы. Съехал на берег и сам Шостак, чтобы осмотреть, что и как. Обрадовало, что французы не помышляли о встречном бое, а, как мыши, затаились в цитадели. Огорчило, что старые венецианские мастера сработали на совесть, и крепость была достаточно крепка.

Оказавшись на берегу, Шостак первым делом встретился с местными старшинами, передал им послание патриарха и письмо Ушакова. Те были растроганы и обещали всяческую помощь.

Со стен Сан-Николо лениво постреливали. Наши же в поту и с матюгами тащили на гору пушки, но дело продвигалось плохо. Людей было слишком мало, орудийные стволы слишком тяжелы, а подъем слишком крут. Выручили местные греки, которые поначалу держались в стороне. Вскоре они уже дружно помогали нашим солдатам и матросам. Дело сразу пошло веселее. Приматы-старшины Левун и Мурмури вынесли хлеб, густое и сладкое вино-алеатико, мед и копченых перепелов, которыми остров славился на все Средиземноморье.

– Вот что значит свой православный брат! – умилялись солдаты с матросами, перепелиные крылышки обсасывая. – Даже этакой вкусноты не пожалели!

Между тем Шостак осмотрел французскую цитадель со всех сторон. Начертал на бумаге и план крепости.

– Возни тут будет немало! – высказал он свои думы старшему среди солдат долговязому армейскому поручику.

Тот согласно кинул головой:

– Штурмом тут только людей погубить. Надо делать правильную осаду, ставить батареи и бить бреши!

– На все это надо время, а его у нас и нет! – совсем помрачнел Шостак.

Вдалеке раздался пушечный выстрел. Капитан-лейтенант оглянулся. Вдалеке белела парусами возвращавшаяся от Хиоса эскадра.

– Вот и Федор Федорович пожаловали, а мы еще на месте топчемся! Как я теперь в глаза смотреть ему буду!

Прибыв на «Святой Павел» смущенный Шостак доложился о положении дел Ушакову. Вопреки его ожиданиям, вице-адмирал не то что не отругал капитан-лейтенанта за медлительность, а, наоборот, похвалил за распорядительность и расторопность.

– Твоих сил для взятия Сан-Николо явно недостаточно! – сказал он затем. – Утром высадим еще несколько сотен солдат. Только будь осмотрителен, и людей береги.

Следующим утром в помощь Шостаку высадились на берег пять сотен морских солдат капитана Никонова, тоже старого измаильца. Не утерпевши, с десантом съехал на остров и сам Ушаков. Теперь пушки тащили в гору уже под его началом. В канаты впрягались по сотне человек, и дело начало спорится. Греки таскали на плечах ядра и порох.

30 сентября все пушки, наконец-то, были затянуты на гору. Немедленно со стороны, где стена была наиболее слабой, были поставлены на возвышенности две батареи, откуда ядра можно было закидывать прямо во внутренний двор. К этому времени были устроены и укрытия для осаждающего отряда. Доставили с кораблей и штурмовые лестницы. Все это Ушаков велел делать не таясь, на глазах противника. Затем от Ушакова последовало еще одно предложение о сдаче. Французы ответили отказом.

Вечером вице-адмирал убыл на корабль. Шостаку он сказал:

– Ваня, я не хочу тебя стеснять своим присутствием! Верю, что завтра на моем столе будут лежать ключи от сей твердыни!

– То я вам, ваше превосходительство, обещаю клятвенно! – отвечал ему благодарный за такое высокое доверие Шостак.

На рассвете 1 октября обе осадные батареи открыли огонь. Французы ответили. Завязалась артиллерийская перестрелка, которая длилась до полудня. Противник стрелял неважно, зато черноморцы, наоборот, отменно. С каждым часом в крепости росло число убитых и раненых. Затем ответный огонь со стен начал стихать.

Во главе штурмового отряда с обнаженными шпагами встали капитан-лейтенант Шостак и капитан Никонов. У солдат и матросов в руках лестницы. Под прикрытием своих пушек штурмующие двинулись к стенам. Наступал самый напряженный момент – момент штурма.

Именно в эту минуту над донжоном внезапно взвился белый флаг. Сан-Николо сдавалась на милость победителей.

Из воспоминаний Егора Метаксы: «…После утренней зари с обеих батарей и помянутых судов (фрегат “Счастливый” и авизо “Панагия”. – >В.Ш. ) открыт был сильный огонь по крепости, с которой ответствовало с равною живостью. Скоро сделаны были важные повреждения во многих местах и осажденные, видя поспешные действия готовящихся к приступу и считая силы свои весьма неравными противу наших, того же дня в полдень подняли на стенах белые флаги, требуя переговоров».

Несколько часов спустя на «Святой Павел» прибыл капитан-лейтенант Шостак. Со всей возможной торжественностью он выложил перед командующим почетные трофеи – крепостные флаги и ключи от ее ворот. Взяв зрительную трубу, Ушаков оглядел крепость. Над Сан-Николо теперь реяли союзные флаги – российский и турецкий.

– Что делать со сдавшимися в плен? – спросил командующего Шостак.

– Держать нам их негде. Тем более что вскоре количество пленных у нас наверняка еще увеличится, да и не безопасно, турки только и глядят, чтобы головы им отрезать! – призадумался вице-адмирал. – Впрочем, возьмем у них честное слово, что в сей войне более не станут против нас воевать, и пусть себе следуют в родные пенаты!

Узнав о таком решении, французы кричали «виват» и радовались как дети. Впереди у них был путь морем в Марель и Анкону.

Между тем приехавшие с визитом к Ушакову местные старшины жаловались на притеснения французов, на упадок торговли по всей Ионии, на непомерные налоги и принудительные займы, которые следовали нескончаемой чередой, на притеснения и попрание христианской веры языческими плясками вокруг украшенных лентами деревьев. Когда же старшины узнали, что сидящий напротив них за столом командир этого огромного корабля – их соотечественник-грек, удивлению и восхищению старшин не было предела. Некоторые даже, вставая, подходили к Сарандинаки, чтобы его пощупать.

– Неужели в России и простой грек может стать таким большим господином? – спрашивали прибывшие командира «Святого Павла».

– Конечно же может, русский царь никогда не забывает тех, кто верой и правдой служит ему и вере Христовой! – отвечал им Сарандинаки.

Старшины снова поражались и восхищались.

Но греков к себе вице-адмирал пригласил не для восхищения Сарандинаки. Покидая остров, ему надо было учредить новое правление. Когда командир «Павла» сказал гостям о цели, с которой их пригласили на борт русского корабля, лица тех сразу посерьезнели.

Затем слово взял Ушаков:

– Я объявляю, что на вашем острове отныне вводится самоуправление, что отныне вся власть на Цериго будет осуществляться лицами из выборных обществом дворян и из лучших обывателей общими голосами признанных!

Старшины таковым решением были очень довольны и, прощаясь, все порывались поцеловать адмиральскую длань.

Вечером в адмиральском салоне вице-адмирал ужинал вместе с отличившимися офицерами.

– Ну, а как вы оцениваете нашу подготовленность к долгому пребыванию в здешних водах? – спросил он у капитан-лейтенанта Белли.

– По моему разумению, господин адмирал, не только с гарнизонами французскими тягаться мы можем сейчас, но и с их линейным флотом. Да и английским морякам наши черноморцы ни в чем не уступят.

За отвагу и находчивость при Цериго по представлению Ушакова Белли будет удостоен ордена Святой Анны 2-й степени. Награда высокая, и заслужить ее честь немалая!

Трудно понять как, но весть как о гуманном отношении к пленным французам, так и о самоуправлении Цериго распространилась по всему архипелагу куда быстрее, чем плыли ушаковские корабли. Эти новости теперь обсуждались всюду, вызывая уважение и любовь к русским освободителям.

Узнав о прибытии в архипелаг Ушакова и его первых делах, не на шутку заволновался находившийся на Корфу главный комиссар Ионических островов Дюбуа.

– Хитрый скиф хочет задобрить греков и лишить воли к борьбе наших солдат! Какое низкое азиатское коварство!

Понимая, что настроить против единоверцев греков ему вряд ли удастся, Дюбуа решил действовать иначе. Подумав, он издал прокламацию, в которой утверждал, что в Средиземном море нет русских кораблей, что все придумали коварные турки, стремясь поработить население островов, и для того подняли на своих кораблях российские флаги.

Однако ничего, кроме смеха у греков, прокламация главного комиссара не вызвала. Иониты верили посланию своего патриарха и воззваниям русского адмирала.

Между тем, отойдя от Цериго при свежем брамсельном ветре, российские корабли взяли курс на юго-запад к острову Занте.

* * *

13 октября объединенная эскадра подошла к следующему из Ионических островов. Даже издали Занте был красив, особенно в сравнении с мрачноватым Цериго. Вдоль всего острова тянулись две поросшие соснами горные цепи, а между ними усыпанная гиацинтами долина. На холмах бесчисленные виноградники, сады и оливковые рощи. Может быть, именно поэтому венецианцы прозвали Занте цветком Леванта.

– У нас говорят, что в античные времена здесь отдыхали олимпийские боги. – подошел к стоявшему на шканцах Ушакову капитан I ранга Сарандинаки. – Здесь же родился и святой Дионисий.

Тот кивнул головой, но ничего не ответил, оглядывая остров в зрительную трубу.

Вот главный городок острова Закинтос. Посреди города традиционная венецианская башня. Над городом на горе тоже, как обычно, крепость. Над крепостью трехцветный французский флаг.

Эскадра медленно подходила к острову. На кораблях брасопили паруса и готовились по приказу с «Павла» лечь в дрейф.

Ушакова уже известили, что на Занте хорошо помнят русских еще по прошлой Архипелагской экспедиции, когда наши суда были здесь частыми гостями. Когда же французы захватили Корфу, местные жители вообще подняли над брошенной крепостью русский флаг, желая перейти под покровительство России. Это был добрый знак, и командующий мог рассчитывать на самое доброе отношение местного населения.

В свою очередь, зная о настроениях жителей, а также получив извещение о приближении русской эскадры, комендант Занте полковник Люкас уже месяц, как старался пресечь все связи с внешним миром. Сообщение Занте с другими островами было «строго запрещено и ни одна лодка не могла пристать к острову без предварительного допроса и освидетельствования французской полиции».

На подходе к острову с салингов «Святого Павла» была усмотрена рыбацкая лайба, с которой кричали и махали руками. Когда лайба подошла к борту «Павла», выяснилось, что это рыбаки с Занте, которым удалось вырваться с острова, чтобы найти русских.

«От них узнали мы,– писал капитан-лейтенант Метакса, – о состоянии гарнизона, о наглостях, причиняемых французами жителям, о построенных у самой пристани батареях для воспрепятствования высадки».

Немного подумав, Ушаков решил для захвата определить тот же отряд, что и на Цериго. В том был свой резон. И офицеры, и матросы с солдатами отряда Шостака уже приобрели неплохой опыт, так зачем посылать в десант неопытных, пусть уж пойдут испытанные, так будет гарантирован и успех, да и пота с кровью прольется меньше. К тому же отряду Шостака вменялись лишь функции авангарда. Если дело пойдет тяжело, тогда вмешается и сам командующий. Разумеется, вице-адмирал понимал и то, что новое назначение Шостака вызовет недовольство и ревность у других офицеров, тоже желающих отличиться в походе, но целесообразность превыше всего… А остальные ничего, потерпят! Кампания еще только начинается, и возможность отличиться будет у всех.

– Командира «Григория» ко мне! – распорядился Ушаков.

Когда Шостак прибыл на борт «Павла», вице-адмирал, взяв его под локоть, отвел в сторону:

– У тебя уже есть опыт Цериго, теперь надо повторить успех на Занте! Готов ли?

– Почту за высшую честь! – едва сумел выговорить от охватившего его волнения капитан-лейтенант.

– Хорошо! – кивнул Ушаков. – Иного ответа я и не ожидал! А теперь слушай! На подходе к острову уточни расположение батарей, определи калибр пушек, определи дистанцию открытия огня. Действуй стремительно, помня, что чем поспешнее дело, тем неприятелю страшнее, и он, не имея времени осмотреться, придет в замешательство! Все ясно?

– Ясно! – кивнул головой храбрый Шостак.

– И вот что еще, – поднял указательный палец Ушаков. – Жестких инструкций я тебе давать не буду, действуй по своему благоразумию и по возможности обстоятельств!

По сигналу с флагмана фрегаты «Григорий Великия Армении» и «Счастливый» устремились к острову. С остальных кораблей тем временем спускали гребные суда, готовили десант. Пришла шлюпка от Кадыр-бея. Турецкий адмирал извещал Ушакова, что у него нет подготовленных для десанта начальников, и просил назначить ему русских офицеров.

– Эко кинулся! Лишних офицеров у меня для турок нет, – подумав, решил Ушаков. – Пусть поможет лейтенант Метакса, коль он уж и так у них!

Между тем французы начали обстреливать приближавшиеся к берегу фрегаты.

Шостак в рупор кричал командиру «Счастливого» капитан-лейтенанту Белли:

– Гриша, видишь ли, откуда палят?

– Вижу! – кричал в ответ рыжий Белли. – У них две батареи на городской набережной!

Фрегаты мчались к берегу, не уменьшая парусов.

– Вот сорванцы! – хлопал себя рукой по колену Ушаков. – Как вернутся, уши надеру обоим!

Только оказавшись на расстоянии картечного выстрела, фрегаты разом подвернули в стороны и дали ответный залп. Перестрелка с батареями продолжалась какую-то четверть часа. После этого на набережной началась какая-то беготня и ружейные выстрелы, но из-за большой дальности, что там происходило, рассмотреть было сложно. А потом орудийная прислуга побежала в крепость. Как и на Цериго французы предпочли наглухо запереться в старой цитадели.

«Капитан Шостак, – писал Метакса, – подо всеми парусами взял направление к городу, и хотя французы производили сильную по нему пальбу из приморских батарей, но сие не воспрепятствовало дальнейшим действиям судов, которые подошли на картечный выстрел, в полчаса заставили батареи умолкнуть, и французы, заклепав пушки, принуждены были броситься в крепость, построенную над самым городом на высоте».

Из воспоминаний французского капитана Беллэра, участника событий на Ионических островах (на Занте): «Более восьми тысяч вооруженных крестьян, сбежавшихся со всех концов острова ночью, собрались вблизи города под русским знаменем. Эти бунтовщики решили помешать французам препятствовать высадке неприятеля».

Вскоре к острову подгребли и десантные суда. Едва Шостак и Белли в окружении матросов ступили на берег, как их окружили ликующие греки.

«…Когда гребные суда за мелкостию и каменьями не могли близко пристать к берегу, – доносил впоследствии Ушаков в Петербург, – жители острова сбежались к тому месту во множестве, бросились в воду и, не допустив солдат наших и турок переходить водою, усиленным образом и с великою ревностью неотступно желали и переносили их на берег на руках».

Впрочем, с высадкой турецкого отряда произошла заминка. Увидев ненавистных турок, греки немедленно попрятались. Тогда причаливший на первой шлюпке Егор Метакса обратился к ним о помощи.

– Это где же видано, чтобы греки туркам помогали! – кричали ему из своих укрытий местные обыватели.

– А где вы видели, чтобы турками командовал русский офицер, да к тому же еще и грек! – отвечал им Метакса.

Довод показался островитянам вполне убедительным, и они выбрались из укрытий.

После того как Закинтос был занят нашим десантом и солдаты двинулись в гору к крепости, от городской набережной отвалило несколько шлюпок, которые направились прямиком к «Святому Павлу». Вскоре на шканцах флагманского корабля уже оглядывались по сторонам местные старшины.

– Мы от всей души благодарим русских братьев за освобождение от французских еретиков! – заявил один из них. – Когда мы увидели на горизонте ваши паруса, так сразу же подняли восстание и захватили город. Французы удерживали только крепость и батареи на набережной. Если русский адмирал не возражает, мы готовы вместе с вами идти на штурм крепости!