Текст книги "Синопское сражение. Звездный час адмирала Нахимова"

Союзники прикрывали переходы турецких судов в Самсун, Трапезунд, Батум, а 10 января вернулись из-за бурной погоды в Босфор, оставив для крейсирования пароходы.

Уже 5 декабря В.А. Корнилов отдал приказ о размещении кораблей для обороны севастопольского рейда; командовать судами на рейде и в бухтах в случае нападении на Севастополь он назначил Нахимова, а находившимися в ремонте – Новосильского. В соответствии с приказом, следовало корабли «Великий князь Константин», «Три святителя» и «Силистрия» поставить при входе в Южную бухту, установив перед ними бон, а остальные оставить на рейде готовыми выйти в море. Пароходам предстояло расположиться сзади кораблей, стоящих у входа в Южную бухту, а мелким судам – в бухте. Матросов с судов, находившихся в ремонте, определили на береговые батареи; для наблюдения за морем высылали казачьи разъезды, а на высоких пунктах города (Георгиевский монастырь, Херсонесский маяк, в деревне Учкуевке и на Малаховом кургане) учредили посты штурманских офицеров. В случае тревоги было приказано погасить маяки и срубить вехи.

С 15 декабря пароходы «Громоносец» и «Дунай» по очереди начали дежурить у входа на рейд, против Константиновской батареи.

Из Парижа в те дни пришло известие, что командующий французской эскадрой в Константинополе получил инструкцию войти на Черное море только в случае высадки русских войск между Босфором и Варной, и то после совещания с посланником. Но 21 декабря стало известно, что в Константинополе произошла очередная резня и европейцы перебрались на суда союзной эскадры. А 25 декабря у Севастополя появился английский пароходо-фрегат «Резолюшн». Так как к порту его не допустили, на шлюпке были переданы письма. Фактически целью визита являлась разведка.

Меншикова этот случай встревожил. Он не разрешил переставить корабли в соответствии с планом Нахимова, но принял некоторые предложенные вице-адмиралом меры. На укрепления Северной стороны направили моряков со стоящих в гавани кораблей, установили бон поперек бухты. Бон должен был заменить импровизированное заграждение из цепей, связывающих три корабля, стоявшие у входа на рейд; работу эту поручили Нахимову. К концу декабря установили пять звеньев бона из старых мачт, шла усиленная постройка укреплений на суше.

25 декабря выслали в море пароход «Крым», чтобы выяснить, нет ли неприятельских судов за мысом Херсонес. «Крым» возвратился, ничего не обнаружив. Однако весь день 27 декабря у входа на рейд крутился купеческий бриг, явно оставленный союзниками для наблюдения.

С 27 декабря на время болезни Нахимова эскадра на рейде стояла под флагом Корнилова. В тот же день стало известно, что 18 кораблей и 13 больших пароходов союзников вступили на Черное море.

29 декабря Меншиков назначил Нахимова командовать судами для обороны рейда; вице-адмиралу Станюковичу поручили защиту Южной стороны, а Корнилову – оборону гавани.

2 января 1854 года после выздоровления Нахимов принял командование. 6 января под наблюдение Нахимова поступили также береговые батареи, укомплектованные моряками и прикрывающие эскадру.

Состояние флота оказалось неважное. В.А. Корнилов 3 января 1854 года писал брату Александру: «…Наша севастопольская жизнь в настоящее время неотрадна. Флот весь в сборе, и даже в Новый год нас порадовало прибытие отряда с восточного берега, где осталось теперь два фрегата и два корвета под командой лихого черногорца адмирала Вукотича, который даром не отдастся хоть какой силе. Укрепления приводятся в порядок, так что если какой сумасшедший вздумает покуситься разорить наш черноморский притон, то вряд ли выйдет с барышом, но все-таки как-то неловко находиться в осадном положении, разыгрывая роль генерала Шале не по русскому характеру, а нельзя и думать о другой роли в случае выхода соединенных эскадр. Корабли наши покуда не в полной готовности. Герои Синопа потребовали мачт новых и других важных рангоутных дерев, а старики надорваны усиленным крейсерством в глубокую осень и нуждаются в капитальных исправлениях; меры берем, но нелегко исправить без адмиралтейства и без запасов…» Разумеется, что приведением кораблей в боевое состояние пришлось заниматься Нахимову.

Глава шестнадцатая
Эхо Синопа

Едва 20 ноября «Таиф» бросил якорь на рейде Золотого Рога, Слэйд немедленно съехал на берег. Но поспешил он не к капудан-паше, куда, казалось бы, ему надо было идти, а к послу Стрэдфорду Рэдклифу.

В Константинополе как раз в это время праздновали «победу турецких пароходов над русскими фрегатами». Именно так был произведен позорно проигранный бой трех пароходов с «Флорой». Газеты писали, что турецкие герои разогнали целую русскую эскадру. Поэтому известие Слэйда было подобно грому небесному.

– Эскадры Осман-паши больше нет! – сказал он без лишних предисловий. – Это был настоящий железный шторм! Русские сожгли все дотла!

Выслушав старого моряка, посол, однако, нисколько не опечалился:

– Вы видите, Артур, насколько я был провидцем, когда настоял, чтобы турки не посылали своих линейных кораблей на зимовку в Синоп! Вряд ли их присутствие удержало бы Нахимова от нападения, да и участь этих кораблей была бы столь же печальна, как и Осман-паши. А так у султана хоть что-то еще осталось после погрома!

– Что же нас теперь ожидает? – нервно дернулся Слэйд.

– Все пока идет, как и должно идти! – улыбнулся Стрэтфорд. – Сейчас мы поднимем шум о русском вероломстве и зверствах, разжалобим Европу рассказом о турецких страданиях и введем флот в Черное море!

– Достаточно цинично, хотя, наверное, и правильно! – пожал плечами Слэйд.

– Разумеется, цинично! – рассмеялся посол. – А где вы слышали, милый Артур, о морали в большой политике? Мораль – это прибежище слабых!

Затем была встреча с капудан-пашой, который, выслушав рассказ Слэйда о перипетиях синопского погрома, воздел руки к небу:

– На все воля Аллаха, и даже кара его есть благодеяние нам, рабам его!

Самому же англичанину Махмуд-паша сказал следующее:

– Благодаря провидению и вашей храбрости у нас остались еще три линейных корабля и пароход. За Константинополем дымят трубами огромные корабли наших друзей, а значит, не все еще потеряно для воинов Аллаха!

– Ничего не могу сказать вашей милости насчет французов, но то, что флот ее величества королевы Виктории вас в беде не оставит, в этом я уверен точно! – отвечал ему британский советник.

Странно, но наши историки и писатели откровенно не выносят Артура (Адальфуса) Слэйда. Да ладно бы просто не любили, но его при каждом удобном случае его обвиняют то в неком вероломстве, то в трусости. Дежурное обвинение – Слэйд постыдно бежал из Синопской бухты, бросив на произвол эскадру Осман-паши. Да полноте! В той ситуации Слэйд выбрал единственно правильный вариант действий. Останься он в бухте, и «Таиф» просто пополнил бы перечень потопленных турецких судов. Ничего в ходе сражения Слэйд изменить уже не мог, а потому он сделал то, что было в его силах, – спас туркам новейший пароходо-фрегат. При этом надо отдать должное англичанину: прорыв его из бухты был на редкость дерзок, смел и грамотен. Умело маневрируя, Слэйд сумел уйти от погони как наших фрегатов, так и пароходов. Вообще, личность Артура Слэйда еще очень мало изучена, а ведь это был выдающийся морской специалист, готовивший турецкий флот против нас в трех войнах с 1828 по 1878 год! А потому обвинение Слэйда в грехах, им не совершенных, не достойно памяти этого незаурядного человека. Унижая наших противников, мы тем самым принижаем и свои над ними победы. Много ли надо ума и храбрости, чтобы одолеть дурака и труса, но сколько надо мужества, чтобы выйти победителем из схватки с умным, дерзким и смелым противником!

Султан Махмуд-Меджид, узнав о разгроме своей морской силы, «впал в большую печаль». Результатом этой печали стало смещение и отдание под суд главного начальника турецкого флота Махмуда-паши. Не менее жестокой расправе подверглись уцелевшие офицеры разгромленной эскадры. Особенно был гневен султан на Осман-пашу:

– Если Аллах еще не забрал этого нечестивца к себе для грозного суда, то изыщите мне его, и я самолично задавлю его веревочным шнурком, как издревле османлисы давят предателей и изменников!

Защищаясь, Махмуд-паша и офицеры пытались было переложить вину на Слэйда. «Турки обвиняют в синопском поражении Мушавера-пашу (Слэйда), к эскадре которого принадлежали истребленные корабли… Он оставил турецкий флот в Синопе вопреки данным ему инструкциям, – писал в те дни один из наших агентов в Турции. – Капитан Слэйд (англичанин, принявший магометанскую веру и служащий адмиралом под именем Мушавера-паши) играет в английских газетах воинственную роль, а в Константинополе заслужил славу человека, не знающего своего дела, и труса… Он трус, ибо в самом начале дела бежал со своим пароходом и был издали свидетелем погибели эскадры».

Но британский посол Слэйда в обиду не дал:

– Наш советник вам лишь советует. А воевать надо все же самим!

И турки от Слэйда отстали.

Сообщение о синопском разгроме вызвало не только растерянность турецкого правительства, но и волнения в столице. Как всегда, зачинщиками выступили полузапрещенные дервиши-бакташи, собиравшие народ на площадях и ведших проповеди о гневе Аллаха из-за плохой власти. Султан Махмуд-Меджид вгорячах было велел послать в море линейные корабли и тем успокоить возмущение жителей.

Посол Стрэдфорд едва отговорил диван от этой авантюры:

– Неужели вы не понимаете, что русские только и ждут ваших последних четырех кораблей, чтобы, разом уничтожив их, навсегда покончить с морской силой Высокой Порты?

– А что же нам тогда делать? – воззрился на него великий визирь.

– Молиться Аллаху и надеяться на то, что ваши друзья в Лондоне и Париже не оставят вас один на один с вашей бедой!

– И Аллах нас услышит? – сразу смекнул, что к чему, неглупый визирь.

– Скажу честно, что насчет Аллаха я не знаю, но главное сегодня, что ваши мольбы услышал я, а услышав, уже отписал письмо в Лондон, что не вижу, как можно уже избежать вступления нашей эскадры в Черное море!

– Да будут дни твои бесконечны, досточтимый! – склонил визирь свой сверкающий изумрудами тюрбан. – Мы же будем молить Аллаха, чтобы он не оставил вас в вашей великой борьбе с московитами!

Чтобы приободрить совсем уж приунывших турок, Лондон и Париж сразу же предоставили Порте огромный заем в два миллиона фунтов стерлингов, но оптимизма это туркам не прибавило.

Необходимо отметить, что к концу ноября 1853 года военно-морские силы противника были ослаблены не только уничтожением эскадры Осман-паши. Как известно, накануне Синопского сражения в боях с нами турки потеряли пароходы «Меджари-Теджарет» и «Перваз-Бахри». Еще два парохода – «Саик-Ишаде» и «Фейзи-Бахри» – были серьезно повреждены в результате боя с фрегатом «Флора». Значительная часть турецкого флота ремонтировалась в Константинополе. Остальная часть флота была разбросана по отдаленным портам, и собрать ее в единый кулак было весьма непросто. Несколько боевых судов пряталось от русских эскадр в Батуме и Трапезунде. Еще около десяти судов – в портах Средиземноморья. Помимо всего прочего, на уцелевших турецких кораблях царил полный упадок. Поражение в Синопской бухте вызвало полное неверие в победу.

– Зачем идти в море и надрывать жилы, когда конец и так известен? Не лучше ли поубивать нас прямо здесь без лишних мучений! – кричали матросы своим капитанам. Впрочем, и капитаны идти воевать с московитами не слишком-то горели желанием. В судовых кофейнях, меланхолично булькая кальянами, они рассуждали:

– Осман-паша и Гуссейн-паша были лучшими из лучших, но, несмотря на это, судьба их жестока, где уж нам, простым смертным, пытаться дерзать сокрушить огромные корабли московитов. Если англы и франки хотят подраться за нас, то пусть и дерутся, а мы посмотрим со стороны, чья возьмет.

Что касается союзных адмиралов, то, узнав о разгроме, Дундас и Лассюс немедленно послали в Синоп два парохода. Французы отправили «Могадор», а англичане – «Ретрибьюшен» с восемью хирургами. Союзники демонстрировали миру свое человеколюбие на фоне «зверств» русской эскадры. На «Ретрибьюшене» отправился в Синоп и Слэйд. Еще два пароходо-фрегата были отправлены на рекогносцировку к Варне.

Перед отплытием командующий британским Средиземноморским флотом вице-адмирал Дуглас провел инструктаж:

– Вам, сэр, необходимо выяснить, остались ли русские в порту, и если да, то каковы их дальнейшие намерения. Если вы найдете русских в порту, то срочно отправьте в Константинополь «Магадор». Тогда я двину к Синопу отряд контр-адмирала Лайонса, а французы – эскадру Жакина. Этого вполне хватит, чтобы изгнать русских из Синопа, а если они заартачатся, то дать им сражение!

Отряд Слэйда вышел 22 ноября и спустя двое суток был уже на рейде Синопа. Там прибывшие застали картину полного разрушения и безвластия. У берега густо чернели остовы турецкой эскадры. На набережной под открытым небом валялись вперемежку раненые, обожженные и мертвые, до которых никому не было дела. Слэйд пытался было найти местную власть, но та все еще пряталась в горах. Самым же главным открытием был пустой рейд – русские ушли. Проведя в Синопе двое суток, за которое врачи смогли оказать помощь лишь немногим, союзные пароходы покинули теперь уже никому больше не нужный Синоп.

В те дни Наполеон III пригласил к себе английского посла при французском дворе лорда Каули.

Император был разъярен:

– Я считаю, что синопское дело, а не переход русских через Дунай, должно бы быть сигналом к действию флотов!

– Мы рассматриваем такой вариант! – уклончиво ответил посол, сам пока не понимая ситуации в британском кабинете.

– Хватит вилять, – ударил кулаком по столу Наполеон. – Настало время вымести с моря прочь русский флаг!

Наполеон III тут же приказал своему министру иностранных дел графу Валевскому дать знать в Лондон, что если Англия даже откажется ввести свой флот в Черное море, то французский войдет туда один.

Из письма Наполеона III императору Николаю I: «До сих пор мы были просто заинтересованными наблюдателями борьбы, – синопское дело заставило нас занять более определенную позицию. Синопское событие было для нас столь же оскорбительно, как и неожиданно. Пушечные выстрелы при Синопе болезненно отозвались в сердцах тех, кто в Англии и во Франции обладает живым чувством национального достоинства».

Может показаться странным, но вопреки возмущенному тону европейской прессы относительно синопского погрома в кулуарах Лондона и Парижа царило явное оживление. Английские и французские политики никакой тайны из этого не делали:

– Мы планировали использовать в качестве предлога для войны с Россией поход армии Горчакова в дунайские княжества, что было весьма непросто! Теперь же у нас есть куда более весомый козырь – нападение на турок при Синопе и сожжение мирного города!

Любопытно, что ни в одной русской реляции не было сказано, что на турецких кораблях были взяты в плен с турками французские и английские офицеры, но в газете «Дейли ньюс» в этом признаются, замечая лишь, что эти офицеры были «на флоте только как любители и не принимали участия в деле. Желательно знать, что сказали бы английские журналы, если б нашли в Бирманском полку русских офицеров, любителей военного искусства!»

Общественное мнение Европы, не знавшее еще о начале турками военных действий (или просто не хотевшее об этом знать!), было возмущено «неспровоцированным» нападением на Синоп. Английские газеты взахлеб сообщали о том, что на русских кораблях было на 680 пушек больше, что на обратном пути погиб 120-пушечный «Ростислав», что в порту Синопа были преднамеренно уничтожены два британских торговых судна. Все это было полной чушью, но информационная война была в самом разгаре, а для нее хороши, как известно, любые средства.

Не отставали от английских и французские газетчики: «Английская бригантина “Ховард” выгрузила уголь для австрийского консула в Синопе и принимала балласт, чтобы идти за грузом зерна, когда русский флот без предупреждения атаковал Синоп и уничтожил торговые суда в гавани».

При этом, если в кулуарах царило оживление, то на людях политики были скорбны и печальны, как и полагается человеколюбивым джентльменам.

Газеты Парижа и Лондона, соревнуясь, распространяли сенсационные сообщения о Синопе. Утверждалось, что у русских было двадцать линкоров, что турки потопили линейный корабль «Ростислав», что на русских кораблях развевались… английские флаги! Дошло до того, что многие английские и французские газеты уверяли своих потрясенных читателей, будто русский морской офицер, овладев турецким фрегатом, дорубил последнего турка, а потом отрезал и съел кусок его мяса, за что и получил в награду… орден Святого Георгия!

– Ах! Ах! – падали в обморок, читая такие ужасы, впечатлительные дамы.

Читающая публика была в шоке!

– Бедные, бедные турки! Как же их угораздило поселиться возле этих каннибалов! От этого бедняжки столько лет и страдают! – волновались самые впечатлительные.

Если кто думает, что подобной галиматье верили исключительно нервические дамы, то он жестоко ошибается. В первых рядах этой публики бегали, потрясая кулаками, два закадычных дружка-бородача Карл и Фридрих, сами приложившие немало усилий для уничижения России. Именно в те дни Карл Маркс писал свои паскудные строки о коварстве и вероломстве русских и о благородстве турок. Эти статьи с удовольствием печатали, и предприимчивый ниспровергатель мировой буржуазии имел с этого хороший гешефт.

Журналисты требовали крестового похода против русских варваров и еретиков:

– Россия угрожает не Турции, а Англии, и для защиты нужно занять… Крым и Кавказ!

В отличие от политиков и журналистов профессионалы высоко оценили действия эскадры Нахимова. Уже в начале 1854 года «Английский морской листок» писал: «Как бы ни смотрели на обстоятельства публицисты, мы, моряки, не можем относиться без уважения к неведомому нам флоту, который смело борется с бурями в течение месяца, дает сражение тотчас же после жестокого шторма, уничтожает противника и с торжеством благополучно возвращается в свой порт, несмотря на повреждения».

Казалось, что на зиму боевые действия на Черном море затихли. После первого выхода в декабре союзные корабли зимой не покидали Босфора. Турки ограничивались тем, что перебрасывали войска в Батум. Это порождало состояние успокоенности в Петербурге. Тем временем обстановка снова обострилась. Несмотря на отсутствие юридических оснований, Англия и Франция еще в декабре приняли решение считать события у Синопа предлогом для своего вмешательства в войну. Переписка императоров и дипломатические переговоры должны были аргументом о разбойничьем нападении на беззащитный порт прикрыть тот факт, что великие европейские державы собирались пойти на шаг аналогичный: уничтожить Черноморский флот и овладеть Севастополем, чтобы ликвидировать морскую силу России на юге.

Однако кажущееся зимнее затишье на море сопровождалось весьма активными политическими событиями.

Уже через четыре дня после Синопа посол Стрэтфорд писал в Лондон: «К прискорбию, очевидно, что мир в Европе подвергается самой непосредственной опасности, и я не вижу, как мы можем с честью и благоразумием, понимаемым в более широком и истинном смысле, воздерживаться далее от входа в Черное море силами, каков бы при этом ни был риск».

Только на второй неделе декабря по Лондону стала распространяться весть о том, что Нахимов уничтожил турецкий флот. Новости отказывались верить. Например, в дневнике Чарльза Гревилля читаем под 14 декабря 1853 года: «Новостям о турецком разгроме на Черном море верят, но правительство ничего не намерено по этому поводу предпринимать, пока не получит подлинных сведений и детальных отчетов об этом событии». Точные сведения о Синопе были получены по телеграфу, из Вены, а затем подтверждены телеграммой из Парижа.

Русский посол в Лондоне Бруннов спешил донести в Петербург о потрясающем впечатлении, произведенном в Лондоне этой блестящей победой. Он сразу же правильно уловил основной мотив возмущения в прессе и в широких слоях общества. Газеты писали: «Где была Великобритания, которая недавно утверждала, что ее знамя развевается на морях Леванта затем, чтобы ограждать и оказывать покровительство независимости Турции, ее старинной союзницы? Она осталась неподвижной. До сих пор она не посмела даже пройти через пролив. Это значит дойти до предела позора. Жребий брошен. Больше отступать уже нельзя, не омрачая чести Англии неизгладимым пятном».

Бруннов не без оснований полагал, что под влиянием нападок английское правительство может решиться на активное выступление.

Предоставим слово академику Е. Тарле: «Граф Алексей Федорович Орлов, очень проницательный наблюдатель европейских настроений в это время, подметил совершенно правильно такого рода смену мотивов: сначала в Англии и Франции пытались всячески снизить и умалить значение нахимовского подвига, а затем, когда это явно оказывалось нелепым (по мере выяснения подробностей Синопского боя), появилась ужасающая зависть, и нам не прощают ни искусных распоряжений, ни смелости выполнения».

Тут следует пояснить, что дело было не только в зависти, но и в определенном беспокойстве: в Европе не ожидали такой блистательной оперативности от русских морских сил. Замечу кстати, что Орлов, отлично владевший французским языком, все-таки не заметил, что и его самого французская пресса, писавшая о Синопе, несколько ввела в заблуждение: Орлов пишет всюду, как тогда умышленно писали о Синопе французы, намеренно преуменьшавшие значение русской победы: «un combat». Это слово имеет на французском языке оттенок, который на русском скрадывается. И этот оттенок ускользнул от Орлова. «Un combat» и «une bataille» по-русски переводятся одинаково: сражение, битва, бой. А по-французски крупное сражение, имеющее первостепенное значение, большая битва или, например, решающий бой и т. д. всегда обозначаются словом «une bataille» и ни в каком случае, решительно никогда не называются «un combat», который имеет также оттенок «столкновения», крупной стычки. Это очень резко различается французами. Когда миновали годы войны и о Синопе можно было уже писать поспокойнее, то даже под французскими перьями он стал называться, как и подобало: «une bataille navale». Граф Орлов ничуть не сомневался в том, что Синопский бой сделал войну двух западных держав с Россией абсолютно неизбежной.

Что касается посла в Англии барона Бруннова, то подробности Синопа он узнал от первого лорда Адмиралтейства Джеймса Грэхэма.

– Скажу вам честно, барон, – признался первый лорд Бруннову, – что наше положение затруднительно, так как нас уже обвиняют в бездействии. Особенно достанется адмиралам, которые «допустили» уничтожение оттоманской эскадры!

Союзный флот, стоявший в Босфоре, уже 3 декабря отрядил два парохода в Синоп, а два в Варну на разведки. Об этом тоже быстро стало известно по всей Европе.

Позиция Бруннова среди поднявшейся в Англии бури по поводу Синопа была такова: Россия и Турция находятся в состоянии войны, присутствие в Босфоре или даже в Черном море судов какой-либо третьей державы не может заставить русский флот отказаться от преследования турецких кораблей и нападения на эти корабли. Николай написал сверху карандашом: «C’est juste» (это справедливо).

Тотчас после Синопа канцлер Нессельроде написал в частном, непринужденном письме к барону Бруннову, как он смотрит на возможные последствия: «…Мы бьем турок на земле и на море. Вот за восемь дней третья победа, более важная, чем остальные… Подобные факты скорее подвинут дело мира, чем все пустые ноты, которые четыре державы отправляют Турции». К сожалению, канцлер явно утратил чувство реальности и не понимал того, что давно уже поняли и Меншиков, и Нахимов.

Одним из ближайших результатов Синопского боя было последовавшее заключение турецкого займа в Париже и Лондоне. Крупнейший парижский банк Ротшильдов «Кредит мобилиер» сразу же отсчитал турецкому министру финансов два миллиона фунтов звонким золотом.

А затем Лондон сделал еще один ход, да какой! Неожиданно подал в отставку главный враг России: министр внутренних дел Пальмерстон, который заявил, что выходит из кабинета лорда Эбердина. Причиной отставки был Синоп.

Для Пальмерстона Синопский бой явился доказательством, что остановить победную поступь России можно только войной.

Перед отставкой Пальмерстон выдвинул премьеру Эбердину ультиматум:

– Вы должны немедленно ввести наш флот в Черное море, но и официально заявить Петербургу, что пока русские войска не уйдут с Дуная, ни одному русскому военному кораблю не будет разрешено показаться в Черном море!

Лорд Эбердин остался при своем мнении:

– Я не желаю прибегать к такому способу давления на Россию!

После этого и последовала отставка.

Отставка Пальмерстона прогремела, как удар грома, и в Англии и в Европе. Внешним поводом был вовсе не Синоп. Официально было объявлено, будто Пальмерстон ушел вследствие нежелания поддерживать билль об избирательной реформе, выработанной Джоном Росселем, и который поддерживать обязался глава кабинета Эбердин. И сам Пальмерстон не опровергал этой версии. Но и Англия, и Европа поняли этот уход Пальмерстона как протест против слишком слабого реагирования кабинета Эбердина на истребление Нахимовым турецкого флота. В самых читаемых газетах Англии поднялась буря. Уже давно грамотно подготовленная общественность требовала ввода английской эскадры в Черное море все решительнее.

В Петербурге отставке главного врага поначалу обрадовались, но затем быстро поняли, что Пальмерстон произвел гениальный шахматный ход, который непременно приведет к выигрышу всей партии не для Эбердина, а для Пальмерстона.

В Англии началась настоящая истерия. В потворстве русским обвиняли теперь не только осторожного Эбердина, дни которого были сочтены, а даже королеву Викторию. Особенно же доставалось ее мужу принцу Альберту.

– Принц куплен русским царем! – кричали на улицах.

По Лондону распространялись печатные листки со стихотворениями о некоем «маленьком Але, королевском товарище, который, говорят, обратился в русского». Наконец стали уже прямо передавать слухи, что и Альберт и Виктория арестованы и будут заключены в Тауэр, тюрьму для государственных преступников. Огромные толпы зевак собирались по утрам около Тауэра, поджидая привоза королевы и ее мужа в тюрьму.

Спустя буквально месяц кабинет Эбердина пал. Новым же премьером стал не кто иной, как хитрый Пальмерстон, безукоризненно разыгравший свою партию. Теперь уже ничего не мешало ему посчитаться с Россией. Война приближалась гигантскими шагами.

27 декабря министр иностранных дел Англии лорд Кларендон официально заявил, что после Синопа, где турецкий флот был истреблен Нахимовым в турецком порту, Англия, не желая допустить грозящего Турции повторения подобного несчастья, вводит свою эскадру в Черное море. Протест посла Бруннова остался тщетным. Лондон был незамедлительно поддержан Парижем. Так победно завершилась для России война с Турцией, и началась куда более кровопролитная и тяжелая война с европейской коалицией, вошедшая в историю как Крымская.

15 февраля 1854 года союзники ультимативно потребовали от Николая I оставить Молдавию и Валахию. 12 марта Лондон и Париж заключили военный договор с Турцией.

В те тревожные дни в письме к двоюродному брату Нахимов рассказывал, что четвертый месяц не сходит на берег и постоянно болеет, ибо холодной зимой температура в каюте спускалась до 4 градусов мороза и нередко вода в графине замерзала. Моряк мечтал о том, что со временем все успокоится и год он сможет полечиться в деревне. Рейнеке он прямо писал, что девять дней болел, пять из них не вставал с дивана и ничего не ел. Увы, пройдет буквально два дня, и ни о каком отдыхе в деревне уже не будет идти и речи.

15 марта 1854 года Англия и Франция объявили войну России. С этой минуты русско-турецкая война превратилась в войну одинокой России с коалицией великих держав.

Как явно напоминают нам те, казалось бы, далекие события день сегодняшний, когда во имя неких надуманных «зон национальных интересов» в мире творятся произвол и беззаконие! Ничто не ново под луной! Поняв, что Турция войну России уже фактически проиграла, англичане и французы решили действовать, наплевав на все ранние договоренности. Война из русско-турецкой отныне становилась войной европейской. В Черное море вошел огромный паровой англо-французский флот. Первой подверглась бомбардировке беззащитная Одесса. А 13 сентября 1854 года Нахимов и Корнилов с вышки севастопольской морской библиотеки увидели на горизонте несметную массу судов. Окутанный дымом флот медленно направлялся к Евпатории. Адмиралы долго стояли молча, понимая, что столкновение с этой армадой кораблей и войск неизбежно…

Впереди была боль и слава Севастополя…