Текст книги "Воспоминания о ВГИКе"

– А снимали слишком вольнодумное?

– Не снимали, ну, заклеивать пытались, комсомольцы писали какие-то по поручению и заклеивали – это полемика была. Другая точка зрения: раз – замазали. Но никакой цензуры в пятьдесят шестом году не было. Мы могли просто напечатать на машинке и приклеить. И вот когда арестовали ребят, было принято решение, что нам дают средства и нам назначили штатного редактора. Был такой человек по фамилии Крючечников, который работал на кафедре драматургии. Вот он блюл всякую дисциплину, не то чтобы он был цензором, но… Он теорию драматургии или историю драматургии читал, у него какие-то брошюрки выходили во ВГИКе. Я помню, как он меня вызвал. В 1957 году приехал театр Брехта. И он совершенно нас потряс. Потряс – не то слово, я ходил на все спектакли, смотрел все. Тогда уже издавался «Путь к экрану». И мне звонит редактор и говорит: «Слушай, напиши что-нибудь про кино». Я говорю: «Нет, про кино не могу, а вот мы были на Брехте…» – «О! Напиши про Брехта», – говорит наивный редактор. Я что-то такое написал по поводу того, что Станиславский не единственный пророк, и есть еще такая система, и когда нам говорят про соцреализм, то давайте определять, что такое соц– и что такое реализм, потому что Брехт для меня и есть соцреализм, а если соцреализм не это, тогда не надо соцреализма, пусть будет Брехт. Так я, как идиот, закончил эту рецензию, описавши «Матушку Кураж», «Отречение Галилео Галилея»… Это подают Крючечникову. Вдруг, не помню, на каком занятии, открывается дверь, появляется лицо Крючечникова, который находит меня, и делает пальцем вот так, подзывая. Я помню, что все обомлели. Все же помнят арест, все смотрят на меня, а я уже начинаю понимать, почему. Он вдруг громогласно говорит: «В перерыв зайдете на кафедру драматургии». Закрывает дверь. Елизавета Михайловна Смирнова, наш преподаватель, поворачивается ко мне и спрашивает: «Наум, что случилось?» Я говорю: «Не знаю, наверное, по поводу рецензии на Брехта». – «А!» – говорит она облегченно. Но я-то знаю, что за этим стоит. Я прихожу к нему, он смотрит на меня вот такими глазами, совершенно белыми, и говорит: «Ну и что мне делать с Вашей рецензией?» Я говорю: «Я не знаю, можете не публиковать, если она вам не нравится». «Нравится – не нравится, я вот, например, Вашего Брехта не видел! Не могу судить, насколько Вы правильно написали, неправильно, но что с этим-то делать?» И показывает мне на финал статьи. Я говорю: «Ну, ничего не делать».

Тогда он говорит: «Знаете, что? Я не буду Вас уговаривать переписывать статью… Заберите ее… И чтобы я ее в глаза больше не видел!» Я думаю: «Боже мой, и я тебя не хочу видеть в глаза». Я сказал: «Хорошо», – и забрал статью.

Проходит где-то полгода. Этот Крючечников у нас ничего не преподавал, я его почти не видел, – я с ним сталкиваюсь внизу, перед раздевалкой. Он смотрит на меня и говорит: «Прочитал я Вашего Брехта. Скучно, тоска смертная!» Ну, что я мог сказать? Слава Богу, дальше не пустил, не донес… «Прочитал я вашего Брехта…» Что уж он прочитал, я не знаю. Вот это ВГИК того времени.

Интервью Н. Рябчиковой

Георгий Степанович Кнабе
Интервью

Г.С. Кнабе

Я пришел во ВГИК, если не ошибаюсь, в августе то ли 1960-го, то ли 1961 года. 1960-й – это очень важный год, он находится в центре очень важной эпохи. Эта эпоха называется «оттепелью», и ее начало – это, конечно, доклад Хрущева на XX съезде, борьба с «культом личности», а ее конец, гораздо более трудный и сложный, – это 1964-й (падение Хрущева), 1965-й (первые после перерыва политические процессы Синявского и Даниэля), 1966-й (начало войны во Вьетнаме и вообще изменение мирового климата и в нашей стране в частности). Это период, звучащий под музыку Окуджавы и его песен, до середины 1960-х, когда он уходит в историческую прозу. Этот период весь озвучен под его мелодию, ну и, соответственно, исходя из темы его музыки и песен, это создание образа советской интеллигенции. Вот некоторые коренные даты этого времени, если мы будем говорить конкретно о том, что происходило у нас. Но шестидесятые годы – это явление международное. В 1957 году прошел Международный фестиваль студентов, когда в Москву хлынуло после тридцатилетнего перерыва очень большое количество ребят. До этого, в 1956 году, – гастроли западных театров. Среди прочих сюда приехал «Комеди франсез», и играли они в помещении Малого театра. Перед входом, рядом с сидящей скульптурой Островского, собралось большое количество народа, и слышались возгласы: «Нет ли билетика? Продайте лишний билетик!» И среди них стоял какой-то высокого роста представительный гражданин с не очень русским лицом (но это здесь не играло никакой роли), в коверкотовом плаще и в полковничьих погонах. Каждый считал своим долгом подойти к этому гражданину и спросить: «Нет ли у вас лишнего билетика?» Как он попал в такую тусовку, было совершенно непонятно, поскольку он не из тех людей, у которых ходят спрашивать билетик. Хотя это уже его дело. Но столкновение и это вольное озорство, которое в этом было, они довели его, наконец, он ушел, наверное, домой, поскольку больше не выдержал. Это столкновение коверкотового плаща в погонах и таких ребят, которые спрашивают билетик, – это было знамение времени, совершенно изменившее его внешний облик. Вот в этой атмосфере я и попал во ВГИК.

До этого я работал в Академии педагогических наук. Там был сектор по обзору международной прессы по вопросам педагогики школы и для употребления в школах, и для высокого начальства, которое тоже стало интересоваться тем, что происходит во внешнем мире. Ну, а отсюда путь был более-менее прямой. Я подал заявление на конкурс, и там был человек, который меня рекомендовал, Михаил Степанович Григорьев, завкафедрой литературы. Это был важный человек не только с точки зрения его личности, но и с точки зрения его символического значения. Он был петербуржец, жил на Малой Почтовой, член партии с апреля 1917 года, т. е. с дооктябрьским стажем и, соответственно, был представителем интеллигенции на протяжении всех этих лет. В частности, когда в 1923 году образовался Брюсовский институт, который сейчас существует под именем института Горького (Союз писателей), он был в такой двойственной роли. С одной стороны, Брюсов – тоже член партии, и это было событием, а с другой, – представитель русской интеллигенции, который принимает новую власть. Поэтому при нем находился Григорьев, который учитывал возможные варианты. Другими словами, он был некоей передаточной инстанцией между русским Серебряным веком и советской действительностью в ее полном выражении. Он меня рекомендовал, хотя я не очень знаю, почему. Так я появился и был принят на должность заведующего кафедрой иностранных языков.

– В Вашей характеристике указано, что Вы были беспартийным на момент прихода во ВГИК. Это как-нибудь отразилось на Вашей служебной биографии?

– Я не имел прямого отношения к этой сфере, но впечатление было такое, что люди, которые «вели» институт, были людьми, по тогдашним временам, разумно умеренными. Грошев, который был несколько лет ректором, пришедший из аппарата ЦК на эту должность. У него никогда не было такого разоблачительно-карательного пафоса, который отличал многих людей. И то же самое было с секретарем партийной организации. Это был человек с огромным партийным стажем и привычный к райкомовским нравам, но бывший на фронте, попавший в плен и отсидевший свои 2 или 3 года за это. Он был абсолютно ортодоксальный коммунист, заведующий кафедрой, секретарь парторганизации, но у него не было стремления разоблачать врагов. Сменил его Горячев Ю. И., который несколько лет был руководителем партийной организации. И они вели разумный в тех условиях путь, дававший возможность соединять общие требования к стране, к образованию, к вузу. Человеческое понимание задач и возможностей, это было бесспорно. Это был, скажем так, один из либеральных вузов, в отличие от многих других вузов того времени.

Кафедра иностранных языков состояла из пяти – шести факультетов, где реализовалась стандартная министерская программа по иностранным языкам, т. е. на выпуске нужно было читать и переводить текст по специальности, отвечать на вопросы по этому тексту и быть способным изложить определенным образом содержание одной из тем, предложенных программой. Из этого было одно исключение – это киноведческий факультет. Курс там охватывал около 500 часов. Для неязыкового вуза это было немало. Задачи там стояли другого типа: реферирование незнакомого текста по специальности и активное овладение языком, но в меру неязыкового вуза. На последних курсах мне доводилось приглашать иностранцев – носителей языка, которые говорили со студентами этой группы без труда. Задача состояла именно в реализации такой программы.

Все началось с того, что сейчас признается тривиальным и само собой разумеющимся, а тогда было неслыханным. Это перенесение центра тяжести студенческой подготовки с книги на звучащий мотив. Мы оборудовали лингафонный кабинет, причем начальство нам всячески помогало. Мы купили 12 магнитофонов системы «Яуза», нашли пожилую даму, которая всем этим ведала, и кабинет стал работать. Это дало свои определенные результаты.

Что представлял собой коллектив? Это был неязыковый вуз и, соответственно, языковая кафедра в неязыковом вузе, т. е. звезд не было. Там была заведовавшая до меня Кира Моисеевна Мельц, американка по происхождению и по языку, которая была носителем языка. По-моему, других носителей языка не было. Мы пытались выстроить какую-то методическую программу, связанную с четко выделенными этапами. К концу первого курса нужно было, чтобы студент владел лексиконом из 800 слов и в этом пределе мог понимать английскую речь, что означало, в частности, переход преподавания на английский язык. Было еще довольно широкое введение домашнего чтения и, для киноведов в частности, чтения газет, например «Morning Star», которую мы выписывали. Некоторым новшеством было обращение к фондам кабинетов ИЗО, зарубежного кино. После некоторого количества лет появилась дополнительная специальность: в порядке общественной нагрузки преподавателей и интереса студентов стало можно все это дополнить некоторой добровольно-любительской программой. И тогда объявили в качестве такой второй специальности перевод с экрана. Это продолжалось несколько лет. Было трудно, но интересно и плодотворно. Что такое перевод с экрана? Это когда человек слышит речь с экрана и выделяет в ней опорные слова. И это расчленение звукового потока было важно для теоретическо-лингвистического знания. В основном это было для киноведов. Так было на протяжении тех лет, которые я работал во ВГИКе.

Существенным было создание в 1971 году при институте программы подготовки специалистов, могущих работать за границей на телевидении. Существовало это, правда, недолго, года три – четыре. Их учили основному делу, и программа включала до 800 часов языка. Это был праздник для нас, я не знаю, как для студентов… Но было, во всяком случае, результативно. Оттуда вышел Дмитрий Хавин, который потом 20 лет работал в Брюсселе корреспондентом. До этого он работал в Афганистане во время афганской войны, потом в России, а потом уже в Брюсселе. Был такой Сережа Шишкин, который был оператором у Брежнева. Он с ним везде ездил и фиксировал основные моменты. Из них оказался гадким утенком только некий Толя Гинзбург, который ушел в художественное кино. А все остальные вполне реализовали ту программу, которой мы их учили.

Я ушел в 1986 году с кафедры, а из ВГИКа в 1990-м. Это связано с проблемой, которая до сих пор стоит перед всеми нами и перед всем мировым университетом. Что важнее, культура или специальность? До сих пор нет ответа на этот вопрос. До этого мы реализовывали четкую, исчерпывающую программу. Диплом, который получал студент, гарантировал способность прочесть текст по своей специальности без словаря, перевести нужный абзац на русский язык и поддержать профессиональный специальный разговор на ограниченную тематику с иностранным коллегой. Это требовалось от студентов, и они это делали. Когда пришел к власти Горбачев со своими реформами, то это стало слишком узко, а что слишком широко, никто до конца понять не мог. Если вы сдали немецкий язык и можете поставить винительный после переходного глагола, то это очень хорошо. Но беседовать о том, что означает вторая часть «Фауста» сравнительно с первой, – этому не выучить. Тогда придется менять все: принцип набора студентов, программы. Здесь это встало в полный рост, и тогда я ушел, потому что у меня не было ответа на этот вопрос. Тогда образовалась кафедра эстетики и мировой культуры. Заведовал ею номинально ректор А. В. Новиков, его заместителем был Г.К. Пондопуло. Туда я и ушел разрабатывать курс теории и истории мировой культуры.

Что касается ВГИКа, то я не знаю, что он собой представляет сейчас. До моего появления там была знаменитая когорта фронтовиков. Они и создали советское послевоенное кино. Тот студенческий контингент и та форма обучения, с которой я столкнулся, – это были плюсы и минусы советской системы. Это четко, ясно, достижимо с целью, с конкретным учетом результатов, которые достигались. В какой-то мере это давало свободу маневров в культурном пространстве. Все-таки, как правило, выпускники вуза работали по той специальности, которую они получили в вузе. В университете, где я сейчас работаю, от 74 до 92 % выпускников не работают по специальности.

Сама жизнь ВГИКа была не такая, как сейчас, но там была одна очень важная сторона – это просмотры, которые впоследствии у киноведов стали формой обучения.

Интервью Н. Рябчиковой

С.А. Герасимов и Т. Ф. Макарова на занятиях со студентами своей мастерской

С.А. Герасимов и Т.Ф. Макарова на занятиях по мастерству

На занятиях по мастерству С.А. Герасимов и К.А. Тавризян

На лекции

На лекции. Н.П. Гребешкова

Г. В. Александров

ВГИК в 40-е гг.

С. И. Ростоцкий

Н. А. Лебедев на занятиях со студентами

Э. К. Тиссэ, Б. И. Волчек, А. Д. Головня (слева направо)

На репетиции спектакля «Большие ожидания» по Диккенсу (Сегель, Кю)

На съемках фильма «Молодая гвардия»

М. И. Ромм

К. Лучко

На съемках фильма «Дамы»

Димпломня работа по рассказу Чехова «Дамы» Л. Кулиджанов и Г. Оганесян

В.И. Пудовкин

В.И. Пудовкин в монтажной

В.И. Пудовкин на фоне афиш своих фильмов

И. А. Савченко на съемках

Л. Гурченко, З. Кириенко, В. Пугачев и др. на занятиях танцем

Г. В. Александров на занятиях со студентами

И. А. Савченко

Г. В. Александров

Л. В. Кулешов

Л. В. Кулешов

Л. В. Кулешов

Э. К. Тиссэ

Л. В. Косматов со студентами

О. И. Пыжова

Р. Л. Кармен

Р. Л. Кармен

Т. Ф. Макарова

С.А. Герасимов с педагогами и студентами своей мастерской

О. И. Пыжова и С. А. Герасимов со студентами

Съемочная работа В. Ордынского «Хождение по мукам». Захарченко, Кузнецов, Юртайкин, Кавтарадзе

Физкультпауза. 1959 г.

В.Я Бахмутский

В. Я. Бахмутский (Фотография А. Дерябина)

А. В. Гальперин

Студенты актерского факультета (выпуск 1962 г.).

Верхний ряд (слева направо): Л. Данилина, В. Грачев, Г. Совчис, С. Давыдова (сцен. ф-т), В. Костин.

Нижний ряд: А. Орлов, А. Будницкая, Л. Марченко, Е. Дубасов, В. Лановая, Л. Шляхтур

Июль 1958 г. ВГИК отправляется на целину. В центре – директор института А. Н. Грошев

Новое здание ВГИКа.

Директор студии «Мосфильм» режиссер И. А. Пырьев и директор ВГИКа А. Н. Грошев

Вгиковцы на целине

Обед на целине (фото Л. Белякова и В. Гусева)

Во время комсомольского собрания. 1958 г.

В центре – студент режиссерского отделения Баадур Цуладзе. 1959 г.

Идут экзамены. Т. Семина и С. Данильченко. 1959 г.

Дипломный спектакль актерской мастерской Б.В. Бибикова «В поисках радости» (выпуск 1960 г.)

Дипломный спектакль мастерской В.В. Белокурова «Три сестры». Справа налево – Л. Карауш (Ирина), Ю. Цоглин (Ольга), Н. Головина (Маша). 1959 г.

Педагог пантомимы А. А. Румнев и студенты мастерской О. И. Пыжовой.

В 1 ряду: С. Минин, Н. Кустинская, К. Худяков, А.А. Румнев

Стоят: Т. Бестаева, В. Поночевный, Г. Качин, В. Панарин, В. Подвиг Ассистент А. А. Румнева – Ю. Ягодинский. 1959 г.

З. Кириенко в главной роли в дипломном спектакле «Коломба». 1958 г.

А. Тарковский и В. Юсов

Студентка режиссерского отделения И. Туманян на съемочной площадке

На съемках фильма «Путь к экрану». 1958 г. Энтузиаст-оператор Э. Яковлев на съемочной площадке. Справа – режиссер фильма Г. Пиесис.

Фото Ю. Ширяева

На съемке курсовой работы реж. Ю. Максименко (мастерская Г.Л. Рошаля).

На первом плане – Н. Магер (мастерская М.И. Ромма). 1959 г.

Студенты режиссерского факультета И, Поволоцкая и А, Рабинович (Митта) на съемках фильма А. Рабиновича «Общество “Спартак”». 1959 г.

М. С. Донской защищает студенческую работу.

Сзади – И. Л. Долинский

М. Калик на съемочной площадке своего дипломного фильма (совм. с Б. Рыцаревым) «Юность наших отцов» (по «Разгрому» А. Фадеева)

Студент режиссерского отделения Э. Климов (справа) и завкафедрой режиссуры Е. Ю. Геника

Заседание ученого совета ВГИК. Стоит – директор А. Н. Грошев

Студенты киноведческого отделения (мастерская Н. А. Лебедева, Е. М. Смирновой, В. С. Колодяжной) Н. Клейман, Н. Крылова, Г. Копалина, С. Джурабов. 1957 г.

Студент сценарного отделения В. Валуцкий

Студентка сценарного отделения, актриса Д. Смирнова в фильме «Девушка с гитарой»

Студенты – режиссеры в колхозе. 1962 г.

Футбольная команда ВГИКа. 4-й справа – Ю. Аветиков, 3-й слева – Б. Сааков и др.

Актерская мастерская М. И. Ромма сдает стометровку. На заборе сидят С. Светличная и Н. Кустинская

Американская кинозвезда Ким Новак и руководитель мастерской, режиссер С. А. Герасимов во ВГИКе.

1962 г.

Слева направо: А. Н. Грошев, К. М. Исаева, А. У. Стабилини, С. С. Дружинина

Студентка режиссерского отделения Ю. Карамышева только что защитила дипломный фильм «Жизнь – песня» на «отлично». 1962 г.

Защитили диплом Х. Арая и А. Динкевич (мастерская И. П. Копалина). 1963 г.

Зав. кабинетом режиссуры Зорина на воскреснике по строительству учебной киностудии. Осень 1962 г.

Актриса С. Светличная и оператор А. Чардынин

Сотрудники ВГИКа на строительстве учебной киностудии.

1962 г.

Пантомима «Голый король». В центре – Г. Совчис и А. Будницкая. 1962 г.

М. С. Григорьев

О. И. Ильинская

Н. А. Лебедев на лекции

Одна из образцовых комнат общежития ВГИКа

Столовая

Кабинет ИЗО

Читальный зал библиотеки

Встреча Нового года «по-вгиковски».

Перекур после экзамена. Студент актерского факультета В. Киселев и его режиссер Д. Коста (Гвинея).

Февраль 1963 г.

В общежитии ВГИКа – Э. Белтов, Э. Хачатуров, Л. Лужина

Студенты мастерской И. П. Копалина: Б. Рычков, В. Байнов, А. Павлов, О. Семенов, Г. Овчеренко, М. Литвяков. 1963 г.

В перерыве между съемками в столовой ВГИКа. Интернациональная съемочная бригада:

слева – студент-режиссер из Индии П. Сахни (2 курс, маст. Я. А. Сегеля); справа – его одногруппник Т. Кавасаки из Японии, снимающийся в главной роли, и его сын. 1963 г.

На съемках учебной работы: В. Титов, Б. Халзанов, С. Соловьев

Блиц-турнир. Справа – студент 2 курса режиссерского факультета монгол Д. Должин.

Февраль 1963 г.

Лаборант М. М. Петрутик

3 курс актерского факультета играет «Жаворонка» Ж. Ануя.

В центре – Л. Дзюба и Р. Нахапетов. Февраль 1963 г.

Руководитель актерской мастерской Л. Н. Свердлин на репетиции

Студент режиссерского факультета М. Кобахидзе репетирует с актрисами О. Лысенко и Т. Гавриловой

В. Малявина в дипломной картине П. Арсенова «Подсолнух». 1963 г.

Студент режиссерского факультета Э. Ишмухамедов и преподаватель по монтажу И. Д. Гордон

Преподаватель по монтажу Л. Б. Фелонов и студент режиссерского факультета В. Рубинчик

П. Т. Лебешев на съемках

В. И. Юсов и А. А. Тарковский

Студентка актерского факультета Г. Польских

И. П. Копалин со студентами 2 курса. 1964 г.

Фото М. Литвякова

Г. К. Пондопуло со студентами

Ю. И. Пименов со студентами – художниками

Б. В. Дубровский-Эшке

М. А. Глузский

И. П. Иванов-Вано

И. Б. Шур

Интервью с Александром Васильевичем Новиковым и Аллой Николаевной Золотухиной (28 декабря 1999 года)

Э.А. Быстрицкая, А.Н. Золотухина, А.В. Новиков (в первом ряду, слева направо)

А.В. Новиков: Когда говорят: «Мы берем факт», – сразу возникает вопрос: «Что считать фактом?» Некоторые считают фактом, например, заседание секретариата Союза кинематографистов. Я, например, пережил такой «факт». Элем Германович Климов, в тот момент председатель Союза, пригласил меня принять участие в расширенном секретариате, обсуждавшем проблемы кинопроцесса по поводу перевыборов во ВГИКе.

Оказалось, что это не совсем правда, потому что замысел состоял в другом: не очень опрятным путем пригласить людей, в частности меня, на заседание секретариата, а фактически устроить судилище над представителями института. В частности надо мной, который в тот момент временно, до выборов, исполнял обязанности ректора. Оказалось, что была заготовлена целая обойма выступающих на секретариате, которые должны были испепелить и тогдашнюю, и предшествующую педагогическую практику института и подготовить якобы единодушное решение секретариата, что ректором ВГИКа должен быть Соловьев.

Самое интересное, что это происходило в момент, когда декларировались демократические принципы решения подобного рода вопросов. Не дожидаясь обсуждения этой проблемы в институте, не дожидаясь результатов выборов, хотя были предоставлены возможности для выдвижения любых кандидатур, секретариат таким вот неопрятным, я подчеркиваю это слово, неопрятным образом попытался переломить, надавить, силой заставить. Алла Николаевна говорит, что это было ужасно. Алла Николаевна, кстати сказать, в этот момент возглавляла некоторые круглые столы, организационно пыталась помочь разным сторонам высказать свою точку зрения, занимая совершенно объективную позицию. И вот ее реплика: «Это время было ужасно!» И надо сказать, что в тот момент Элем Германович, как мне известно, ходил к нынешнему президенту Борису Николаевичу Ельцину, настаивая на том, что коллектив ВГИКа не прав в своих позициях, своих взглядах, своем выборе и навязывал, пытался, используя, вот что интересно, силовые позиции горкома КПСС, переломить выбор, который сделал коллектив.

Эта эпоха действительно пестра, многообразна, я бы сказал, по интеллектуальным, моральным позициям людей. Наиболее порядочная, честная и наиболее серьезная часть кинематографической интеллигенции держалась в стороне от этого наглого натиска, который позволили себе революционисты, которые олицетворяли «большевизм», современный тому времени и условиям.

Кстати сказать, интересна была реакция студентов. Дело в том, что острой критике, например, подвергся ныне покойный заведующий кафедрой литературы. Действительно, не скажу, что он был Цицероном, его лекции были скучны. Но когда ребята узнали, что этот человек, никогда не болевший, умер, просто скончался, не дожидаясь итогов этих круглых столов, они пришли в ужас от случившегося. Мне лично говорили, что если бы они знали, что вот этот натиск, эта беспардонность могут привести к смерти, они бы никогда в таких вещах не участвовали. Но самое важное другое. Прошло десять лет, и мы все убедились в том, кто был прав и кто был не прав. И не случайно тот же самый Соловьев, который был тайным и явным организатором всей этой кампании против ВГИКа, который тайно и явно желал просто возглавить институт, в этом сознался. Он в одном из своих интервью сказал, что сожалеет о том, что они по-хамски, это я цитирую Соловьева, по-хамски отнеслись к представителям старшего поколения кинематографистов, включая и ту часть этого поколения, которая руководила творческими мастерскими во ВГИКе. Более конкретная картина этого периода истории может быть восстановлена только на основании документов. Включая, я подчеркиваю, те материалы, которые были опубликованы в газете «Путь к экрану». Их стоит перелистать.

Ну и, кстати, один из участников этих событий, бывший секретарь комитета комсомола Петр Луцик, который принимал участие во всех революционных событиях, позднее сказал, общаясь с Элемом Климовым, что был разочарован в том, что происходило, и сожалеет о том, что это происходило таким образом. Было много вещей, которые не прибавили ни славы, не прибавили развитию института интеллектуального, творческого потенциала. Это не значит, что мы должны с чем-то смиряться, если видим, что что-то не так, но это можно сделать по-разному. Но когда в общежитии собирались подписи, это делалось в принудительном порядке.

– А кто их собирал?

А.Н. Золотухина: Собирали педагоги и студенты мастерской Соловьева. Все под руководством Соловьева. Понимаете, ведь как всегда в студенческой среде есть те, кто пытается активно участвовать, а есть те, кто просто присутствует, наблюдает. И наблюдателей – большинство. И поэтому они как бы не понимали вообще, что происходит. Подписи собирались против тогдашнего ректора Ждана, подписи собирались и против отдельных педагогов, вы знаете, некоторых из них уже нет в живых. И делалось это все как бы врасплох, поскольку у нас был творческий клуб, я общалась со студентами, мы, проводя эти круглые столы, пытались смягчить ситуацию. Но когда задается тон в зале, и когда я, сидя на сцене, видела эту воспаленность, которая шла со стороны отдельных педагогов, которые как бы говорили: «Ну, давайте же, давайте, надо, надо!» – это было ужасно!

Мне как человеку, как педагогу это казалось аморальным по отношению к студентам. Есть какие-то нормы поведения. Почему мы, видимо, об этой стороне так заговорили, потому что это болезненная часть этих событий, которая, в общем-то, деморализовала и многих участников этих событий. Потому что потом, когда все утряслось, улеглось, когда прошли выборы, выяснилось, что коллектив-то разумен. Разумен в каком смысле – интеллигентен по своему составу. Потому что решение выбрать Новикова было не навязано. Ведь могли быть выдвинуты и многие другие кандидатуры. Свободные выборы проходили впервые, ректор не назначался Госкино. Но других кандидатур не было. И когда выборы прошли, и был избран Александр Васильевич, и все поутихло, как бывает всегда, стали размышлять, то, естественно, ощущение неудобства многие испытывали от того, что они оказались неожиданно втянутыми в эту ситуацию, не очень точно понимая, что происходит. Я имею в виду студентов, конечно. А педагоги, те, которые принимали участие, – я даже не знаю, чем они руководствовались, ненавидя и ниспровергая… Я ведь все-таки давно в этом институте, знаю разных людей. Например, активность выступлений против ректора Виталия Николаевича Ждана… Я знаю некоторых людей, которые так активно против него выступали, а он, я знаю, во многом им помогал.

– Вы считаете, что этически это было очень грубо?

А.Н. Золотухина: Да. Наверное и сегодня, я предполагаю, не так все совершенно во ВГИКе, есть издержки и в учебном процессе. Мы с Александром Васильевичем и на ученом совете говорим, что у нас есть претензии к отдельным мастерам и педагогам. Студенты молчат, они не говорят. Потому что в основном студенты, при всей их невоспитанности, с пиететом относятся к своим педагогам и мастерам, они никогда не будут писать жалоб. Даже когда мастер, педагог не додает студенту то, что ему положено получить. И мне иногда кажется: да я бы на месте этих студентов протестовала, тем более что сегодня это проще, чем было тогда.

– Сейчас это как-то не принято…

А.Н. Золотухина: Да. Но понимаете, они делают, они работают, каждый проявляет свои возможности. Тогда же преследовалась другая цель – заполучение руководства институтом определенным человеком, Соловьевым. Это не скрывалось.

– То есть Вы считаете, что это его сценарий?

А.Н. Золотухина: Да, его. Но не одного его, он не один был. Этим занимались и Элем Климов, конечно, и Андрей Смирнов.

– А с чего это началось? В чем Вы видите первопричину в общей ситуации?

А.Н. Золотухина: В общей ситуации всекрушения, вседозволенности.

А.В. Новиков: Это вакханалия была. Дело в том, что общество подошло к кризисной черте. Я вспоминаю себя студентом: я многие вещи начал понимать относительно сути нашего общественного устройства очень рано. Я помню, мой приятель чуть не съездил мне по физиономии, узнав от меня, что я не собираюсь идти на митинг по случаю кончины Сталина. Но у меня не было такой внутренней потребности. У меня было другое отношение к этому. И если припомнить, что моя мать была репрессирована в 1938 году, кстати сказать, она десятилетиями об этом не могла упоминать, даже в семейных разговорах, у меня было вполне определенное отношение к режиму. Но в этой ситуации меня задевало, что взрослые, умудренные жизненным опытом люди, которые выступают под лозунгами, казалось бы, чистой морали, позволяют себе провоцировать неискушенных молодых людей, науськивать их, учить предательству.

– То есть Вы считаете, что это пришло сверху, не студенты начали?

А.В. Новиков: Дело в том, что определенный уровень недовольства своими педагогами существует всегда. Когда я был студентом, у нас была любимая профессура и были педагоги, которых мы терпели, которые нас не устраивали ни по линии личного обаяния, ни по линии профессиональной. Но это всегда так бывает. Давайте припомним лицейские дела. Вспомним воспоминания разных времен и эпох о школьных годах выдающихся людей. Всегда были различия между педагогами. Ну, скажем, Бондарчук. Это одно из крупнейших явлений в нашей национальной культуре. К сожалению, он утратил вкус, интерес к педагогической работе после того, как ощутил себя преданным своим курсом. Причем, конечно, ребят настраивали. Мы знаем людей, которые активно настраивали неокрепшие умы студентов против мастера.

– Вы можете назвать или Вы не хотите?

А.В. Новиков: Не считаю целесообразным это сейчас делать, потому что я полагаю, что история этих людей уже наказала. Но я считаю, что институт во многом потерял, когда из него ушел Бондарчук.

– Расскажите, почему?

А.В. Новиков: Почему потерял? Я начну с примера. Сегодня кафедрой режиссуры художественного фильма заведует Хуциев. Это особенное место в институте. Мы помним, что этой кафедрой занимался Кулешов, Эйзенштейн, Герасимов. Потом, в эту сложную пору на какое-то короткое время возглавил ее Кулиджанов. Потом Марлен Мартынович Хуциев. И он всегда вспоминал своего мастера, Игоря Савченко. Кстати сказать, он учился у Савченко вместе с Наумовым, вместе с Юрием Озеровым, они однокурсники, и они все трое говорили о том, что Савченко в мастерской бывал крайне редко, но в те эпизоды, когда они имели случай общаться с ним и были на практике у него на картине, они получили так много, что это определило многие их творческие искания в последующей жизни. Основная претензия к Бондарчуку, в частности у его курса, была в том, что он редко бывает на занятиях. Он действительно бывал редко. Но бывая редко и мало, он в эти приходы давал студентам очень много. И в его же выпусках, в его курсах есть масса талантливых ярких людей, которые говорят, что Бондарчук дал им столько, сколько им хватит на долгие годы творческой работы. Все это сложно. Вот бывают педагоги, которые каждый день в институте. И бывают Бондарчук, или Кулешов, или Эйзенштейн, которые эпизодически появляются в их жизни. Но эти встречи могут играть определяющую роль в творческой биографии. И подзуживать ребят, говорить: вот вы знаете, ведь Бондарчук-то к вам не ходит – вот это я считаю аморальным. Хотя, надо сказать, если мы с вами перечитаем протоколы заседаний кафедр, в том числе и кафедры режиссуры, пятидесятилетней давности, возьмем протоколы тридцатых годов, мы обнаружим целый ряд проблем, которые послужили поводом для «народного» бунта.