Текст книги "Ржавая Хонда (сборник)"

5. ДАНИЛА ХОЛОДНЯК

Это уже входит в привычку. Мы опять сквозим со свистом. Да и как нам не драпать, если дикарь порубил в лапшу санитаров и разнёс кабак вдребезги?! В наших краях и за меньшие художества сажают в изолятор с безвозвратным Переходом к депу на рога.

Не удивлюсь, если Рыжий вообще ни разу в жизни не уходил спокойно, сердечно попрощавшись с хозяевами. Из Калуги он тоже сбежал. И все, кто рядом с ним, вынуждены перенимать его дурные склонности и привычки. Иногда ловлю себя на мысли, что уже думаю как он и говорю его словами…

Так что городовых мы дожидаться не стали. Вот как вернулись с этого разгуляева, так Каин леталку и поднял. Молча, ни у кого не спрашивая.

Купец за своей лошадкой побежал, а мы полетели. Шалавы, похоже, даже не проснулись. Везёт же людям! Как бы и мне так устроиться?

Впрочем, устроился я с большими удобствами: полулежу в раскладном кресле в кормовом кокпите, совмещая приятное с бесполезным: загораю и веду наблюдение за пустыней. Что в этом наблюдении мало пользы, любому понятно: уж если начнут догонять – то догонят обязательно. Мы-то прибавить скорость не сможем. И укрытиями, чтоб спрятаться, ландшафт не балует. Лабиринт из траншей и оврагов заметно обмельчал. Мне по грудь будет, а Митрофану, царствие ему небесное, наверное, по пояс…

Что самое обидное: санитары с Рыжим о возвращении договорились! Загадка какая-то! Ребус. Настораживает. Я же рядом стоял, всё слышал. При мне Чебрец приказал Рыжему собираться, так и сказал: «После отбоя в обратный ход». А Рыжий не возражал. Улыбнулся даже. А потом с шалавами на майдан развлечений подался. Плохо его там, видно, развлекли. Вернулся в дурном настроении… скотина!

Почему он передумал?

А мне теперь что делать? Три часа назад был уверен, что через пять-шесть отбоев увижу Тамилку и забуду это приключение, как дурной сон. А теперь Каин на юг правит. И плыву я всё дальше и дальше от Тамилки… Может, перестрелять их всех?

Волна предвкушения кровью давит глаза изнутри. Какой же я молодец, что в кабаке не растерялся: и санитаров добил, и лучемётом разжился…

Правильно, что добил. Нельзя было их живыми оставлять: и по уму, и по сердцу. Это Рыжему всё равно, а нам с Иваном, чтоб домой вернуться, внятная история нужна, только так! Теперь-то любой скажет, что санитаров прирезал Рыжий. Сомнения в достоверности этого факта могут быть только у Каина. А Каин будет молчать. Ему заступник в Калуге нужен. А что из заступников только я и есть, он соображает чётко, объяснять не нужно. Вдобавок черепок золотой с берета лейтенанта снял. Вот лузер! Что он теперь с ним будет делать? Ни один ювелир Края не примет. Золотых дел мастеру теперь выгоднее Каина санитарам сдать, чем в святотатстве мараться. Да и под меня прогиб: что может быть лучше свидетеля, который по гроб жизни обязан?

А вот если бы эсэсовцы выжили, обязательно бы настучали, что я за них не вступился. Такие обвинения, как ни крути, по нашим законам смерти подобны. Зато теперь, если избавиться от всех, можно вернуться к старой идее – сочинить красивую легенду, которая устроила бы и дружину, и ментов, и санитаров.

И ходить мне в героях до последнего отбоя. Да и после не скоро забудут.

Рыжего убить теперь не проблема, с лучемётом-то, хе! Давно хотелось, но как быть с приказом? Велено жёстко: только живым! Или идти рядом, пока не представится возможность вернуть. Наверное, поэтому Чебрец не применил огнестрел. Впрочем, кажется, поначалу бой в пользу санитаров складывался, а потом, когда Рыжий разошёлся, не было у Митрофана времени, чтоб оружие достать. Дурак он! Нашёл кому приказывать. Чебрец приказал, а Рыжий про себя посмеялся: и над приказом, и над лейтенантом.

Не так надо было действовать. Не так!

У каждого санитара в бауле дурманяще-отравляющие припрятаны. Чего проще – сонную дурь в воду, тело на плечо – и на обратный курс. Легко и непринуждённо, без хлопот, трудового пота и поломанной мебели. Впрочем, нет. Дикарь же не спорил – согласился. Поэтому санитары на хитрости и не пускались. Были уверены, что он просто двинет обратно. Да что там! Я ведь тоже был в этом уверен! И что характерно: не удивился его согласию.

Потому что с самого начала всё шло как по маслу. Пустыня, сожрав половину звена, угомонилась: сиреневую смерть не прятала, химер не подсылала. Видели несколько облаков сектов на горизонте, полюбовались сражением зарослей крапивы с густой чёрной «сетью» за какую-то падаль. Порадовались, что монстрам не до нас, да и прошли себе мимо. Один раз тряхнуло – слабо, на ногах устояли. Дважды попали под град – темп движения не замедлили… песни для посиделок с девицами, но ветеранов такими историями не удивишь.

Пеленгатор уверенно привёл в Ромны, тут-то я со своими дружками и встретился. И вновь всё гладко, как по паркету: обрадовался мне Рыжий! Обниматься лез, санитаров по плечам хлопал. И шалавы мне улыбались, и купец… даже Каин, и тот изображал радость. Кисленькую, конечно, но радость! Наверное, у них настроение улучшилось, что я сменил лохмотья на свежий комбез. Как человек пришёл, с друзьями…

Только Иван был недоволен. Не дулся, конечно, но и не прыгал от восторга. Темнит, мент, депуты мне на голову. Темнит! Свою игру строит.

И в кабаке по глазам было видно, что не собирался санитарам помогать. А когда я к ним сунулся, напрягся, будто остановить хотел. Не, точно темнит.

Но тогда зачем в Московию отправил? Слухи о связистах ходят разные. Не такие страшненькие, как про санитаров, но около того. Что ему стоило отправить меня на «левый» адрес? И сидеть мне там до второго Упадка. Или до третьего. Не, точно что-то не так. Мутно…

Присматриваюсь к северу: и вправду «мутно» – серое пятнышко пыли белесым колобком катится за нами. С минуту напрягаю зрение, потом хлопаю себя по лбу: не, ну видели недоумка? За кушаком лучемёт с оптическим прицелом, а я зенки терзаю.

Достаю оружие и через оптику разглядываю преследователей. Верховые. Двое. А за ними ещё три гружёных лошадки. Первый всадник очень похож на Пека. Через минуту понимаю, что это и есть Пек…

Зачем?

Зачем торговец прихватил кого-то из местных и откуда у него лошадки с товаром? На какие, так сказать, шиши? Или Мутный нашёл брата по цеху, и купцы скентовались на предмет совместной торговли? С кем? Из глуши в пустыню…

Леталка круто берёт влево, пытаюсь ухватиться за поручень и едва не роняю лучемёт за борт. Прячу оружие за пояс и откидываюсь в кресле. Новая задачка, есть о чём подумать. Чем больше народу хочет идти на юг, тем труднее повернуть на север. Чтобы понимать этот простой и ясный факт, совсем необязательно мыслить системно.

Получается, что жить купцам остаётся только до подхода на расстояние прицельного огня. Вот, как буду уверен, что уложу их двумя залпами, так и расстреляю.

У меня на руках останутся Каин, Рыжий, Купченко и две шалавы.

Каин хочет вернуться в лавку. Ему нужна отмазка от санитаров и амнистия от Дружины. В сложившихся условиях – приемлемая цена за моё счастье и благополучие. Каин мне нужен. Не только как рулевой леталки, но и как важный свидетель, который подтвердит каждое моё слово… а как подтвердит, через сотню-другую отбоев можно будет и в расход пустить. Кому интересна смерть безродного лавочника?

Чего хочет мент, я бы не взялся угадывать, но, если ляжем на обратный курс, ему некуда будет деться: меня убивать он не станет, а буром против всех не в его характере.

Так. Кто там ещё остался… шалавы? Ну, мнение этих меня вообще не интересует. Если им что-то не понравится, разрешу сойти с леталки прямо на месте разворота.

Это что же получается? Всё, что мне нужно, – это каким-то образом вырубить Рыжего и не допустить возвращения купца. Ко второму приступлю через минуту, а чтобы реализовать первое, нужно всего лишь отыскать вещи санитаров. Какое-то зелье у них наверняка припрятано, не могли они выйти без него…

Депут подери! Я таки идиот!

Чувствую, что краснею. Растираю ладонями лицо и шею. Всё-таки прав Сальтан: у меня что-то не в порядке с головой. Я только что едва не дурканул свой пропуск домой. Санитары вещички побросали в общаге. А привёл нас туда купец. Значит, побежав за лошадкой, купец рванул к месту постоя эсэсовцев. Но если он был там, то обязательно прихватил вещички.

Есть у него такая нездоровая фишка – ковыряться в чужих шмотках.

Оглаживаю грозное оружие за кушаком и не могу сдержать довольной улыбки: ещё немного и поверю в Бога Каина – если бы Господу было угодно это путешествие, стал бы он вооружать меня лучемётом и сонной дурью?

Всего-то делов – намешать Рыжему в воду снотворного, а когда он уснёт, показать всем лучемёт и кто в доме хозяин. Для демонстрации решительности намерений пущу в расход одну из шалав. Елену, наверное. К ней дикарь ровнее дышит. Купца с его товарищем отправлю дальше: пусть себе скачут куда скакали. Каин будет только рад повернуть, а с Иваном буду играть в начальника, чьи приказы могут обсуждаться исключительно в порядке трупизации недовольных.

И ведь как просто!

А воевода в моём уме сомневается…

Могу я мыслить системно! Могу!

И безупречный план мой – тому подтверждение.

Резкая остановка леталки впечатывает меня вместе с креслом в стенку кокпита. Отдираюсь от стены, делаю шаг на сундук и приподнимаюсь над крышей: спереди долетают возбуждённые голоса, но я не вижу причины остановки.

Спускаюсь на палубу и, перегнувшись через перила, осматриваю грунт: серая пыль с травой и редким гравием. Прыгаю и осторожно обхожу леталку по правому борту.

– Данила, стой! – предостерегает меня голос Рыжего. – Стой и не двигайся!

6. ИВАН КУПЧЕНКО

Рыжий уже с час присматривался к одинокому высохшему дереву, мимо которого мы должны были вот-вот пролететь. За это время выжженный солнцем «цветок» пустыни настолько слился с ландшафтом, став его неотъемлемой частью, что без него я бы не взялся описывать окружающую нас местность.

Камень, рвы, овраги… редкие оазисы кустов, о которые разбиваются волны пыли, поднимаемые порывистым ветром. Небо чистое, если не считать чёрную монету стервятника над нами. Но на стервятника дикарь ни разу не глянул, я специально подсматривал. А вот фиолетовая паутина скрюченных веток без листьев привлекла его внимание с самого появления на горизонте.

Когда до сухостоя оставалось с полкилометра, Рыжий напряжённым голосом приказал Каину остановиться.

Тот, увлечённый своими мыслями, продолжил движение, и Рыжий его ударил:

– Стой, я сказал!

Каин резко затормозил и, потирая ушибленное плечо, с возмущением повернулся к дикарю:

– Ты мне чуть руку не сломал!

– А бить-то зачем? – заступился я за рулевого.

– Если бы мы пролетели ещё десяток метров, руки нам бы уже точно не понадобились, – спокойно ответил Рыжий. – И ноги тоже.

Его спокойный тон привёл нас обоих в чувство. В самом деле, как-то забылось, что кругом смерть, а мы – лишь непрошеные гости в чужом краю.

– Данила, стой! – крикнул Рыжий куда-то за борт. – Стой и не двигайся!

Судя по всему, дружиннику хватило ума послушаться. Во всяком случае, дикарь вновь обратился к фиолетовому дереву, поворачивая и покачивая головой, будто разглядывая растение то одним глазом, то другим, прислушиваясь и принюхиваясь.

– Это конец, братцы, – несколько минут спустя жизнерадостно воскликнул Рыжий. – Эти твари или сожрут всех, или нужно бросать жребий.

– О чём ты говоришь? – устало спросил Каин.

– Фиолетовая тля, – уверенно заявил Рыжий. – У нас её называют синей мушкой. Если присмотритесь, видно, что дерево будто в чешуе, только это не чешуя. Это рой. Нас заметили. Они атакуют, как только начнём удаляться. Подойти можно вплотную. И даже постоять рядом. Но шаг в сторону – и кирдык. Попали, в общем… – Он смущённо шмыгнул носом. – Извините, недоглядел. В наших краях она по-другому выглядит.

– Так, может, здесь она и охотится по-другому? – дрожащим голосом спросил Каин.

– Может, – согласился Рыжий, – может, здесь у неё терпения меньше. И начнёт атаку не по мере удаления, а по громкости урчания в желудке… вот прямо сейчас и начнёт.

Каин втянул голову в плечи и с испугом посмотрел на дерево.

– А что там со жребием? – донёсся голос Данилы.

– Если один из нас побежит назад, рой двинется за ним. Когда пролетят мимо, можно будет попробовать унести ноги.

– За нами купец скачет, – крикнул Данила, всё ещё не показываясь из-за борта. – У него три гружёные лошади. Товар забросим в буксир, пустим назад лошадку и двинемся дальше.

Я вылезаю на крышу крепости и присматриваюсь: действительно, в облаке пыли за нами скачут несколько всадников. Но как, депут подери, Данила разглядел три лошади с грузом, но без наездников? И как он на таком расстоянии опознал купца?

На леталке бинокля нет, а рюкзак дружинника остался в общаге… после побоища в корчме в Ромнах нельзя было оставаться ни минуты. Только купец рискнул. Не смог лошадь бросить…

Чувствую рядом движение. Так и есть: Рыжий рядом. Мимолётный обмен взглядами, и я понимаю, что у него к дружиннику те же вопросы, что и у меня. Вот только я знаю ответ, а что об этом думает Рыжий?

Получается, Данила отобрал у санитаров лучемёт с оптикой? Возможно, конечно: он последним из корчмы выходил. Лучемёты санитары выдают только своим лейтенантам, но разве Чебрец мог отдать дружиннику оружие? Ох… значит, Холодняк прикончил эсэсовцев? Всех? Ну да, если резал глотки, то всем. Дела… Ненависть? Месть? А я-то его сторонился. За негодяя держал…

Стоять и дальше на крыше показалось глупым. Прыгаю в кормовой кокпит. В этих широтах начинаешь ценить солнце: в тени уже прохладно. Следом за мной с крыши спускается Рыжий. Через минуту к нам присоединяется Каин. Тесновато, конечно. Данила по грунту переходит на нашу сторону, но залезть на борт не решается. Тут и троим не развернуться. Рыжий опирается о перила, Каин присаживается на сундук, а я с удовольствием откидываюсь в кресле. Солнышко… и спине удобно. Нужно признать, дружинник удачно выбирает места несения вахты.

– А если Каин пустит леталку по прямой, а нам всем укрыться в крепости? – предлагает с земли Данила.

Мы смотрим на него сверху вниз, будто в чём-то обвиняем. Кажется, дружинник чувствует это: беспомощно шевелит руками и несколько раз оглядывается в сторону приближающихся всадников.

– Ты забыл об антифандре, – возражает ему Каин. – Только представь, если при потере лётных свойств буксир окажется над сиреневой топью…

Ему необязательно заканчивать предложение. Меня пробивает озноб. Что и говорить, неприятная перспектива.

Мне приходит в голову, что в таком скученном состоянии мы представляем прекрасные мишени. И если Данила достанет из-за кушака лучемёт, то легко с нами разделается. Потом расстреляет всадников и без морочнёвого головняка вернётся в Калугу, к жене и Дружине.

А начальству споёт о цепких лапах чужой природы, из которых едва удалось вырваться…

– Тогда давайте отправим назад леталку, а сами…

Данила заткнулся, досрочно осознав очередную глупость.

Не узнаю дружинника. Чего он суетится? Или пытается скрыть радость от убийства санитаров?

– А как ты разглядел купца, Данила? – небрежно справляется Рыжий. – И лошадок верно сосчитал… Я только сейчас вижу, что это купец, и могу отличить гружёную лошадь от всадника. У тебя подзорная труба или бинокль? Почему прятал?

На лице Данилы явственно читается облегчение. Он тянется к кушаку, а я, проклиная любознательность дикаря, из положения полулёжа прыгаю на Данилу через перила буксира.

Не ожидавший моего натиска дружинник, вместо того чтобы выхватить лучемёт, выставляет вперёд руки и делает шаг назад. Будь моя скорость чуть меньше, ему бы, пожалуй, удалось грохнуть меня о землю. Но он не успел. Мы оба валимся на грунт, и я оказываюсь сверху. Выдёргиваю у него из-за пояса оружие и, откатываясь в сторону, отсоединяю прицел.

Данила, кряхтя и охая, поднимается сперва на колени, потом в полный рост.

– Ты, наверное, сбрендил, мент? – цедит дружинник. – Ничего себе содружество земуправ!

Показываю всем оптический прицел, упрятав оружие под курткой. С буксира на нас смотрят Каин с Рыжим. У одного белое лицо, у другого в глазах привычный интерес и любознательность.

– А ведь я видел такое! – неожиданно восклицает Рыжий. – Да! Точно! Это подзорная труба.

Он легко прыгает с буксира и берёт у меня из рук оптику.

Данила снимает плащ и шумно вытряхивает его в нашу сторону. Мне понятна его демонстрация, но Рыжий на облако пыли не обращает внимания.

– Когда из Серпухова вышел, набрёл на каземат, полный ящиков с такими штуковинами, – продолжает Рыжий. И по мере его рассказа слабеют взмахи плащом Данилы, а я задерживаю дыхание. – Только они прилажены к тяжёлым ручкам. Непонятно, кто до такого додумался? Зачем рукоять подзорной трубы делать тяжелее самой трубы? Я гляделку отсоединил, а ручку выбросил. И ножей там немерено…

Он повернулся к Каину:

– Я принёс тебе такой нож, ты назвал его «режиком». Там ещё до депа всяких штуковин в ящиках лежит… Да что с тобой, Каин? Опять испугался?

Перевожу взгляд на дружинника. Такое впечатление, что он тоже сейчас хлопнется в обморок. Кажется, я выгляжу не лучше, потому что Рыжий смотрит на нас обоих.

Нет. Он смотрит нам за спину.

– Опять что-то не поделили, молодые люди? – дружелюбно спрашивает купец.

После сообщения Рыжего мне не хватает сил удивиться, что не услышал копыт подходящего каравана. Оборачиваюсь и сразу понимаю, что не мог их услышать: лошадей обули в какие-то тряпки и вели в поводу.

– А это зачем? – немедленно интересуется Рыжий диковинными обмотками на копытах.

Впервые мне хочется его ударить.

Задыхаясь и брызгая слюной, рвануть за ворот и крикнуть ему в лицо, что серпуховская находка важнее всех его драконов и ржавых хонд вместе взятых. Важнее обувки лошадей и нашего дурацкого путешествия к началу Тьмы.

Если бы эти идиоты в Калуге проявили чуть больше расторопности и ума, истребление химер Края к этому отбою уже заканчивалось бы…

– Чтоб не тревожить фиолетовую моль, – тихим, измученным голосом отвечает Рыжему спутник купца. – Хорошо, что вы остановились, сотней метров дальше начинаются проблемы.

Да! Всему своё время и место. Дискуссию об арсенале лучше отложить. Непростая тема. Деликатная. Хочу, чтобы они продолжали говорить о лошадях, о копытах, о проблемах шарообразности Земли… о чём угодно! Лишь бы не об удивительной находке Рыжего.

Но Пек смотрит внимательно и настороженно. Его не обмануть. Видит, зараза, что произошло что-то необыкновенное.

– Так что у вас случилось? – холодно повторяет вопрос купец.

Я смотрю на Данилу. Данила на меня. Слишком мало времени. Мы не можем сообразить, что нам отвечать и что делать. Мелькает дурацкая мысль: «Теперь понятно, почему санитары не использовали лучевое оружие против Рыжего!»

– Да вот, – отзывается Каин с буксира. – Рыжий под Серпуховым арсенал нашёл. Приходим в себя от этой новости.

– Арсенал?! – тянет Пек, и я с удовольствием наблюдаю, как вытягивается его лицо.

– А что такое «арсенал»? – радуется новому слову Рыжий. – Это что-то полезное, да?

– Ну-ка пойдём со мной, сынок, – ласково говорит ему купец, показывая знаками Каину, чтобы тот опустил буксир на землю. – Я расскажу тебе про арсенал…

7. РЫЖИЙ ХОНДА

Я всегда просыпаюсь раньше всех.

Подъём у нас в седьмом часу. Я поднимаюсь в пятом. Разведка местности, погода, признаки движения по нашим сле-дам. Окружающую среду пробую на цвет, слух и запах: осматриваюсь, принюхиваюсь и, бывает, пробую на вкус склоны с подветренной стороны.

Очень, знаете ли, помогает уклонению от бед и неприятностей, выпутываться из которых стоит много дороже раннего пробуждения.

К стоянке возвращаюсь к восьмому часу. К этому времени обычно все уже на ногах, в котелке пузырится варево, а в углях под ним тихо потрескивает картошка, лук или початки кукурузы.

Сегодня всё по-другому. Ни приглушённого гомона людей, ни дымка, ни запаха пищи… словом, что в лагерь лучше не соваться, стало понятно издалека. Нарубив охапку сухих, а потому безопасных веток ближайшего кустарника, взобрался на сопку повыше. Из веток скрутил подобие укрытия, выдвинул до упора наружную трубу гляделки и приступил к наблюдениям.

Наружную трубу они называют блендой, исключительной полезности изобретение: случайный просверк отражённого солнца не выдаст положение наблюдателя.

Тщательно осмотрев оба входа леталки и пространство перед ней, прихожу к выводу, что Природа к тишине и запустению отношения не имеет. Борта буксира радовали чистотой. Очаг, сложенный перед отбоем, в порядке, дрова, приготовленные на утро, лежали на месте. Но самое главное: лошадки под навесом стояли тихо, лениво помахивая хвостами.

Звери бы начали с лошадок. Те позвали бы хозяина. А Сергей своих лошадок в обиду не даст. Это он только с виду приторможенный. За своё имущество учёный любому зверю горло перегрызёт. Так что при таком развитии событий беспорядок был бы гарантирован. А тут – тишина и спокойствие.

Значит, дело рук человеческих. И не чужих, кто-то из своих постарался. Это по стервятникам понятно. Были бы чужие, чёрных монет в небе над буксиром было бы больше.

Но если кто-то из своих, то в засаде или Иван, или Данила. Больше некому.

Кто-то из них лежит сейчас в точности как я и наблюдает за входами на буксир. А как только я появлюсь, самым правильным для них будет стрелялкой прижечь мне ноги. Такое мне вряд ли понравится.

Вряд ли? Мне такое точно не понравится, и поэтому пора приниматься за работу.

Сползаю с холма в ложбину и прячу гляделку в карман. Разламываю дубинку и пускаю «зайчиков» с клинков в направлении стервятников.

Я думаю, что в засаде Данила. Сотворил что-то с командой, отобрал у Ивана лучемёт и залёг, поджидая моего возвращения с обхода. То, что древнее оружие попало к Ивану, предположил купец после моего подробного рассказа, что произошло за минуту до его прибытия. Пек думает, что Данила хотел всех перестрелять, а Иван не только ловко выхватил у дружинника оружие, но и сумел незаметно отсоединить прицел, чтобы оптикой отвлечь нас от стрелялки. Возможно, конечно. Хитрый он.

Чего не скажешь о Даниле.

Каин свою линию гнуть не будет, кишка тонка. Купец и Сергей хотят увидеть звёзды. Мара и Елена не в счёт. Пек посоветовал им беречь энергию, и барышни после моих долгих уговоров уснули. Программа заставляет их время от времени переворачиваться, так что пролежней и других неаппетитных последствий анабиоза можно не опасаться. Про анабиоз мне рассказал купец. Хорошее слово. Умное…

О! Получается. Одна из «монет» разорвала равносторонний треугольник и, беспорядочно кувыркаясь, падает в мою сторону.

…А ещё купец рассказал про арсенал, в котором хранятся инструменты для убийства: режики, плазмострелы, лучемёты, нейросети. Оружие до зарезу нужно московитам для окончательного решения вопроса химер и прочих мешающих им жить созданий. В том-то и загвоздка. Я видел этих людей: сидел с ними за одним столом, сражался и с ними, и против них… нету в них смысла. Нет чувства меры. Нет желания принять и раствориться.

Не хочу таких вести к арсеналу. Этим только дай оружие: сперва снесут под корень Природу, потом друг друга, а если кто уцелеет – себя.

…Бахрома спустившегося с небес стервятника беспокойно колышется, видно, как «головы» каплями ползают по верёвкам. Достаточно. Не для себя же стараюсь! Вскакиваю, прячу ножи и угрожающе размахиваю дубинкой. Нет. Я не думаю, что тварь на меня упадёт. Но живость и здоровье нужно продемонстрировать обязательно. Дело в том, что стервятники тяжелы на подъём. Поднимаются всегда по спирали: долго и с большим разворотом. Думаю, поэтому химера предпочитает осмотреться перед взлётом. И если обнаружит неподвижное мясо, обязательно нападёт. На этом и строился мой расчёт.

Лежащий человек – надёжная приманка.

Стервятник, беспокойно катая головы по сети, отваливает в сторону. Внимательно слежу за его полётом и раздумываю, что идея вернуться к арсеналу кажется заманчивой. Не из уважения к странным проблемам московитов, конечно. Нет, дело в другом. Батарейки, по словам купца, если где-то и есть помимо Шостки, то только в моём каземате. А без батареек девушкам не жить…

Попытки хапнуть оружие через карман замечательного кафтана ни к чему не привели. Крышку ящика нащупываю, но открыть не могу, а сам ящик через карман не пролазит: чересчур большой и неподъёмный. Купец сказал, что есть и большие рукава. И один из них совсем недавно был по эту сторону Рубежа, но умер вместе с озером. Так что повернули мы не к Ромнам и, конечно же, не к Шостке. Повернули мы на восток, в надежде отыскать в Рубеже сносный проход. Сергей был очень разочарован. Этот парень собирался идти с нами к звёздам…

Стервятник качнулся и пошёл на снижение. Кого-то всё-таки заметил. Но выстрелов ещё нет. Похоже, что меня и в самом деле стережёт Данила. Купченко всю дорогу интересовался Природой. Этот бы сразу обратил внимание на спуск химеры. Он бы уже стрелял.

А Данила – дурак, которому невдомёк, что вдали от цивилизации охотник не перестаёт быть дичью, даже когда ест.

Чтобы оставаться незамеченным, дружинник наверняка лежит неподвижно… спрятался, значит. Вот только сверху видно всё – и стервятник атакует в полной уверенности, что добыча «созрела». Но даже если Данила поднимет голову, он вряд ли что-то заподозрит: химера по мере спуска принимает окраску неба и всегда планирует со стороны солнца.

Солнце… неужели Сергей прав? И насчёт размеров Земли и её формы? Но тогда загадочная Америка существует? Во льду, во тьме… Думаю, непросто им выживать в таких условиях. Но мы же приспособились? Если есть фандр, который дымится от ударов, почему не быть фандру, который светится?

Очень хочется перебраться через туман и увидеть звёзды. А ещё Сергей с Пеком договорились до того, что на ночной стороне планеты может быть снег и лёд. Лёд – это когда вода замерзает, и по ней можно ходить ногами. Только в тех краях должно быть очень холодно. В половине тюков, которые привёз купец, лежат тёплые вещи. В остальных – уголь, разобранная печь и какие-то приборы, которые помогут Сергею понять, на какой планете мы живём.

Интересно, конечно. Вот, только как представлю половину планеты во мраке и холоде, так и пропадает всякое желание туда идти. Тем более батарейки девушкам важнее. И купец с этим согласен. И Сергей согласился подождать. В конце концов, если повезёт и проход обнаружим быстро, то под Серпуховом будем через десять отбоев. Разве это срок?

Лишь бы мимо хохлов проскользнуть и к Серпухову тихо подойти.

Это отдельный вопрос. Важный. Как Данила нас отыскал? Купец думает, что Купченко меченый. Он слышал об устройствах, которые издалека в любую погоду указывают верное направление на маяк. Их называют пеленгаторами. А маяки – это передатчики.

Вот такой передатчик где-то в одежде Ивана.

Как раз сегодня собирался попросить его выбросить опасное устройство…

Что-то блеснуло.

Я на ногах.

Точно! Стервятник камнем падает вниз, а навстречу ему летят оранжевые молнии.

Бегу что есть сил. Один холм, второй… на третьей сопке извивается и кричит от боли спелёнатый канатами человек. Чтобы добраться до него, мне понадобилось не больше минуты, но и за это время чудовище сумело основательно потрепать дружинника.

Не колеблясь, рублю стервятнику «головы» и режу жгуты, стискивающие Даниле ноги и шею. Жёлтая кровь химеры заливает дружиннику лицо, ему больно, он хрипит и дёргается.

Убедившись, что Даниле больше ничего не угрожает, я присмотрелся к грунту и вскоре увидел блестящую рукоять с ложем, с которого Иван два отбоя назад снял гляделку.

Выходит, купец был прав.

А вот я лоханулся. Точно такую железку я выбросил под Серпуховом.

Направив оружие на валун в ста шагах от себя, придавил пальцем кнопку, торчащую в верхней части рукояти под стволом.

Ничего не произошло. Как и тогда, на правом берегу Тарусы.

– Эта штука работает? – спросил я дружинника.

Но он неприятно оскалился и пробормотал что-то об убогости моей крестьянской жизни. Это, конечно, нельзя было считать ответом. Я приблизил к его лицу лезвие, которым только что резал канаты.

– На левой стороне, под большим пальцем, рычаг, приподними его, – сказал Данила. – Это предохранитель. Наверное, случайно опустился, когда я лучемёт выронил.

Я отыскал рычаг и ещё раз придавил кнопку указательным пальцем. Из руки будто вырвалось пламя. А валун почернел, съёжился и осел. От него повалил густой пар.

– Стрелять лучше, чем говорить? – спросил я, напоминая дружиннику о нашей калужской беседе.

Но ему было не до воспоминаний:

– Развяжи, – прохрипел он. – Больно.

– Фиолетовую тлю этим оружием ты бы уничтожил одним выстрелом.

– Тогда лучемёт попал бы в общак.

– Серёгину лошадку отдать на съедение химерам было лучше?

Я положил оружие на грунт и подошёл к дружиннику.

К моему сожалению, Данила не был ни изуродован, ни искалечен. Везёт же парню! А может, он успел выстрелами убить стервятника, и тот спеленал свою жертву на последнем дыхании.

– Развяжи.

– Зачем? – спросил я. – Зачем всё портить? Если я тебя развяжу, а ты неосторожно дёрнешься… или мне покажется, что ты дёрнулся, я тебя убью. Оно нам надо?

– Больно.

– А что с теми? – Я кивнул в сторону буксира. – Им не было больно?

– Сонное зелье, – тихо сказал дружинник. У него на лбу выступили вены. – Я в воду подмешал. А как проснулся, всем наручники нацепил. Тебя одного отрава не взяла.

– В воду? – удивился я. – Вот чудак! Ты видел, чтобы я пил воду?

Он на минуту задумался. Потом неохотно признал:

– Нет. Не видел. Развяжи меня. С твоими людьми ничего не будет. До обеда проснутся. Крепкий здоровый сон.

Я подрубил несколько ячеек сети на груди и на шее дружинника, чтобы ему было легче дышать.

– А что потом?

– В смысле?

– Если бы я уснул, что собирался потом делать?

– Я думал освободить Каина, чтобы он отвёз нас всех к Переходу. В Московии ты бы провёл нас к арсеналу. Потом – свободен. Развяжи!

– Не буду я тебя развязывать, Данила, – объясняю ему, как дитю малому. – Больше всего мне хочется перерезать тебе горло и идти готовить обед. Чтобы, когда остальные проснутся, не терять времени на стряпню и не перекладывать задачу, как с тобой лучше поступить, на товарищей.

– Ты не можешь меня зарезать! – заволновался дружинник.

– Это почему?

– Потому что я связан. Нельзя резать горло связанному.

– А сыпать отраву в питьё, значит, можно? И караулить меня с лучемётом, пока я для всех разведываю местность, можно? Не знаю, что теперь с тобой делать. Отпускать нельзя, ты слишком много о нас знаешь. Оставлять связанным – жестоко.

Брать с собой – глупо: ни поспать, ни покушать – только ждать твоей очередной выходки.

– Я домой хочу, – сказал Данила. – Отпусти меня, и я уйду. Можешь ничего не давать, только воду…