Текст книги "Ржавая Хонда (сборник)"

– Но тогда выходит, что Данила во всём виноват? Это же он задержал Рыжего?

– Именно. Не разобравшись, сунул крестьянина в камеру. Тут-то всё и началось. А у дикаря свои представления о справедливости. Вот он и навёл порядок. А охрана просто не ожидала. Послужит хорошим уроком для других ротозеев.

– А куда это ты засобирался? – Генерал смотрит, как я нахлобучиваю на голову пилотку. – Ты ещё не сказал, с чем у нас проблема?

– Проблема?

– Ну да. Ты так и сказал, что проблема есть, но «совсем не в этом».

– Точно! – Я щёлкаю пальцами, изображая озарение. – Арсенал – для всех лакомый кусочек. Мне бы хотелось, чтоб при дележе не забылся приоритет калужской дружины. Как считаешь?

– Я всё равно обязан поставить СС в известность…

– Ну так и ставь. Только чуть позже. Дай мне три-пять отбоев форы. Найду арсенал первым, вот и сделается мне приоритет…

– Три! – жёстко решает Михалыч. – Три отбоя.

– И на том спасибо, – изображаю досаду.

– И про пенсию семье Булыги не забудь, – ворчливо напоминает о добрых делах Михалыч. – Надо жене помочь…

– Депут с тобой, Михалыч. Нет у Булыги никакой семьи. Нет и никогда не было.

– Но… как же это? – У него вытягивается лицо. – Они же друзья? Булыга и Холодняк… мне докладывали, с детства приятельствуют?

– Вот и представь мощность внушения, если Данила ни разу не вспомнил, что у его дружка, Булыги, нет ни жены, ни детей. Или вы таким приёмам связистов обучаете?

Генерал молчит. Теперь его лицо идёт белыми пятнами.

– «Бомба в унитазе», говоришь? – насмешливо подвожу итог встречи и выхожу за дверь.

5. РЫЖИЙ ХОНДА

– Это моё, – сказал Пек, – и я буду очень признателен, если ты вернёшь мою вещь.

Его бешмет по-прежнему у меня, поэтому недовольство купца казалось обоснованным. Злило другое: в курене на буксире корчатся от боли девушки. Неужели именно сейчас так важно настаивать на своих правах?

Я снял бешмет и швырнул ему под ноги:

– Вот твоя тряпка, купец! Теперь ты займёшься женщинами?

Пек спокойно нагнулся, поднял одежду, несколько раз встряхнул её и, недовольно глянув на подпаленный рукав, надел.

– Да, – спокойно сказал он. – Теперь я могу заняться женщинами. Но вы оба пойдёте со мной. Мне будет нужна ваша помощь.

Он шагнул мимо бледного Каина, ощутимо задел меня плечом и скрылся в курене.

– Ты с ним полегче, Рыжий, – слабым голосом сказал Каин, – купец всё-таки.

– Если он их не спасёт, я отрежу ему голову, – пообещал я и пошёл в курень.

Пек осматривал Елену. Мне не понравилось, что он начал с неё, а не с Марии, но давать советы и приказывать я поостерёгся.

Ничуть не стесняясь нас с Каином, купец сбросил с девушки простыню и ощупал её бугристый живот.

– Нам нужен дезинфицирующий раствор, – сказал Пек. – Ты знаешь, что такое дезинфекция, Рыжий?

– Знаю, – коротко ответил я. – Где лежит? Я принесу.

– На борту ничего нет, – сказал купец.

– И что тогда делать?

– Я покажу тебе, КАК мы возьмём раствор, а ГДЕ мы его возьмём, решишь сам. Идёт?

Я не понял, к чему он клонит, но на всякий случай кивнул головой.

– Идёт.

– Вот пластиковый таз, – сказал купец, доставая из ниши под лежанкой пластмассовую ёмкость. – А вот ковшик…

Я принял из его рук чашку с длинной ручкой.

– Каин рассказывал, что вы купались в источнике с целебной водой. Припомни в деталях то место. Можешь закрыть глаза. Да. Вот так. А теперь засовывай ковш ко мне в карман.

Не знаю: то ли я был так подавлен несчастьем, случившимся с девушками, то ли надеялся на чудо, но я подчинился этому идиотскому предложению и залез к нему в карман ковшиком…

…И тут же отдёрнул руку, ожёгшись о горячую воду. Купец, похоже, ждал этой реакции, потому что перехватил мой локоть и не дал руке вывернуться из кармана:

– Ковш держи, олух! Не обвари меня…

Сзади шумно перевёл дыхание Каин.

Я вытащил из кармана купца ковш, полный горячей воды, и без подсказки выпростал его в таз.

Пек принюхался, опустил в воду палец, потом лизнул его.

– Кремнистые термы? Молодец, парень. То, что нужно!

Я понял, что вода ему подходит. Пек кивнул на карман, и мы повторили «процедуру». Потом ещё и ещё раз, пока не стало жарко от парящей воды, а запах тухлых яиц не начал выворачивать наизнанку.

– Довольно, – сказал Пек. – А теперь подойди к изголовью Елены. Держи ей руки и плечи, чтоб не вставала. Каин, твоя задача – ноги. Только крепче держите, парни. Синяки залечим, а вот, если матку порвём, будет беда.

Что там ответил Каин, я не расслышал. Но то, что за этими словами последовало, ужаснуло. Купец деловито обмыл руки и сунул их в карманы. Живот Елены будто подпрыгнул, она закричала дико, неистово… вторя ей, тоненько заголосил Каин. Купец выдернул руки из карманов, вновь сполоснул их в тазу и вновь опустил в карманы. Елена опять закричала, Каин, удерживая её ноги, сполз на пол. Я видел, как под кожей Елены ворочались пальцы… кажется, вторя Каину, я тоже начал повизгивать.

– Прекратить истерику! – заревел Пек.

Он из всей силы пнул Каина ногой. Он и меня бы ударил, но я был далеко, а руки об меня ему пачкать не хотелось. Он кричал на нас. Я зажмурился и навалился на Елену, но она попыталась укусить меня за нос. Пришлось отодвинуться. Сколько всё это продолжалось – я не понял. Но как-то всё же кончилось: купец едва заметно шевелил локтями, не вынимая рук из карманов, глубоко в животе Елены что-то двигалось и ворочалось. Уткнувшись подбородком в колени женщине, не разжимая губ, тихо скулил Каин. Лица у всех были белыми. И потными.

С купца вообще капало. И что показалось самым жутким – у них были закрыты глаза.

– Довольно, – прохрипел Пек.

Он сполоснул руки в тазу, потом поднял с пола простыню и вытер ею лицо. На белой ткани остались огромные тёмные пятна с красными разводами.

– Отпусти её, – велел он мне. – И вынеси помои. Толку от этого крысёнка немного.

Мне показалось обидным, что он так отозвался о Каине. Но спорить я не посмел. Ухватил пластиковую ёмкость и вынес её из куреня. С палубы спускаться не стал. Вот так сверху и хлюпнул на голый камень. Лошадь купца заржала, косясь на мокрое пятно. Мне показалось, что там была одна кровь. Кровь и плотные сгустки оборванных шнурков, как глазки проклёвывающихся побегов фасоли с ноготь величиной. Много, очень много чёрно-красной «проросшей фасоли»…

Вернувшись в комнату, нашёл её светлой и чистой. А ещё холодной. Купец развернул вширь «холодильники» и развесил их над Еленой. Её лицо казалось бледным и осунувшимся, а живот даже больше, чем до начала «операции». Но вид у купца был довольный, глядя на него, я понял, что мы справились, что теперь – порядок.

А вот Каин, скрутившийся в углу, казался маленьким и жалким.

– Это не люди, парни, – сказал купец. – Это биоинкубаторы. Считайте – машины. Интеллекта, конечно, до фига, но основная задача – репродукция рода человеческого. Своих производителей они не знают, но в Шостке таких машинок примерно два десятка. Всем хороши, но не без изъяна – производят только мальчиков.

– Если бы мы им не помогли, они бы умерли? – тихо спросил Каин.

– Они бы сломались! – жёстко поправил купец. – В роддоме Шостки инкубам ввели акселератор роста бластоцист. Но извлечь эмбрионы не успели. Надо думать, вы решили реализовать свои представления о «добре и зле» прежде, чем девушек почистили, а зародышей расселили по автоклавам. Очень неразумно…

– Что ещё за «биоинкубаторы»? – нарочито равнодушным тоном спросил я.

Купец, похоже, знал, о чём говорил. Но понять его было непросто.

– Родильные машины, – «пояснил» купец. – А вы были нужны только как доноры генетического материала. И теперь, ребята, у вас большие проблемы. Потому что имитация потребления пищи – это одно. А зарядка аккумуляторов – совсем другое. И если в ближайшее время не найти свежие аккумуляторы, ваши дамы превратятся в трупы.

– В трупы? – с ужасом переспросил Каин.

– Машины не могут стать трупами, – заметил я.

– Соображаешь! – похвалил купец. – Значит, они превратятся не в трупы, а в утиль. Такой себе натуральный утиль, который успешно разлагается и воняет. Это меняет дело?

Я промолчал, сдерживаясь, чтобы не ударить его в глаз пальцем. Получилось. Неужели я становлюсь цивилизованным человеком?

– Ладно, – хмуро сказал купец. – С матчастью пока всё. Нам ещё с Марой работать… Рыжий, воду.

Я набрал воду. Он тщательно вымыл руки и вновь опустил ладони в карманы, но Елена теперь почти не дёргалась, только стонала. Из неё всё текла и текла розовая муть…

А я раздумывал, какая к депу разница? «Люди-машины»… Живому существу больно, а я привязан к этому существу. И нет мне никакого дела: родили мою женщину или её сделали на фабрике. Главное – она моя женщина. Она выхаживала меня, заботилась обо мне, переживала за меня. Как ни крути, теперь я должен. И я за неё в ответе. «Разумно – не разумно…» чушь и заблуждение! Потому что вопросы совести умом решают только цивилизованные люди. Мы, дикари, решаем такие вопросы сердцем…

Когда мы вошли к Марии, она была в сознании.

– Я всё слышала, – тихо прошептала она. – Пусть Каин выйдет, ноги мне держать не нужно.

Каин дёрнулся к выходу, но под тяжёлым взглядом купца остановился и положил руки на колени моей любимой…

6. ИВАН КУПЧЕНКО

Тюремные изоляторы всегда устанавливали неподалеку от станций Перехода, чтобы недалеко было вести жертву к месту казни… Разумеется, «казни»! Как ещё назвать процедуру, после которой «испытателя» никто никогда не видел?

Заключённого приводят на станцию и под предлогом пересылки в другой изолятор отправляют по «левому» адресу. Шифр отправки записывают в протокол эксперимента и терпеливо ждут, что будет дальше. Бывает, узник после минутного отсутствия опять появляется в камере. Это если бедолаге «повезло», и его вернула приёмная станция по адресу отправителя. Реже – звонят по телефону с какой-то из цивилизованных станций, на которую фортуна перенесла удачливого зэка.

Реальные шифры, по которым можно перейти, скажем, из Москвы в Калугу и обратно, представляли собой буквенно-цифровой код о двенадцати символах.

Изменение одной цифры или буквы, как правило, приводило к безвозвратной утере испытателя. Это было хорошо и плохо.

«Хорошо» потому, что в цивилизованных анклавах: Московия, Питер, Архангельск – не было проблем с изоляцией психопатов и социопатов всех мастей и оттенков. Два вида наказаний за проступки: камера переноса или общественные работы. Так общество экономило на палачах. Вместо них – мы, связисты. А казнь носит гордое имя – «эксперимент».

Каждый из нас надеется, что именно ему повезёт: выпадет заветная комбинация символов, после которой узника обнаружат на какой-то известной станции. О! Это триумф. Это праздник. Это торжество разума над его величеством случаем.

И такое случалось! За последние десять тыщ отбоев с полсотни станций открыто для двустороннего пользования. Шифры для каждого анклава – самая большая государственная тайна. Объект торговли на самом высоком правительственном уровне.

Скажем, если нашего испытателя заносило в Архангельск, то Север у нас интересовался стоимостью кода своей станции. Мы же, естественно, не спешили эту цену назвать. А с передачей обнаруженного кода «спешили» ещё меньше.

Но если их зэк ОТТУДА «залетал» в наши края, вдобавок на стратегически важном направлении, то ситуация менялась, в этом случае мы выступали в роли просителей.

Иногда зэку везло: приёмная станция возвращала автоматически. В этом случае на пульте отправителя высвечивался адрес станции, где только что человек побывал, и в камеру переноса входил сам связист. Главное правило в таких экспериментах – не дёргаться. Оказавшись на «той стороне», до возвращения на родину нужно осмотреться и решить: имеет смысл выходить из приёмной камеры «той стороны» или ну его к депу. А если решился всё-таки выйти, то обратный адрес, по которому можешь сам себя отправить, записан несмываемыми чернилами на руке. На всякий случай. Чтоб если потерять, то вместе с руками.

Впрочем, это я уже нагнетаю: в Московии нет связистов, которые бы не знали основные коды наизусть. Но сама главная шифровальная книга, в которой хранятся коды переходов, хранится за семью замками. Ещё не хватало перебежчиков, которые бы торговали государственными секретами с вероятным противником.

Парадокс, конечно.

Для расширения сети переноса связисты должны бродить по Краю и настраивать «дикие» станции на адрес головной конторы. С другой стороны, всякий связист представляет большую опасность для метрополии, поскольку, обладая шифрами, сам по себе является секретоносителем – лакомым кусочком для разведслужб соседних анклавов.

Поэтому путешествия по Краю для меня сопряжены с дополнительными рисками и опасностями. Враждебна ко мне не только Природа: «чужие» мечтают меня захватить с целью допроса с пристрастием, а «свои» по возвращении никогда не доверяют. Всегда следует быть начеку. Иначе недолго превратиться в сухую жестянку из-под пива: смятую, сморщенную, с откусанной третью и капельками оплавленного металла по краю…

Резко останавливаюсь, шумно переводя дыхание, и осматриваюсь.

Тревога – это не только то, что происходит вокруг. Тревога – это и то, что шепчет тебе изнутри. Подсознание не зря показало мне банку от пива. Плюс тревожные ассоциации несколько раз привели размышления к слову «опасность». Значит, эта самая опасность не за горами, а прямо здесь, передо мной, под ногами.

Склоняюсь над грунтом. Пот ручейками стекает к носу и крупными каплями падает в сиреневую пыль. Именно так – в сиреневую.

Граница сиреневой пыли плавной дугой бежит вверх по склону и теряется за гребнем. Ещё один шаг, и я заступил бы за эту черту.

«И в чём тут опасность? – подумал я. – Стоило из-за таких пустяков тормозить?»

Я уже поднял ногу, но замер, так и не решившись продолжить движение: «Может, и не стоило, но проводить эксперименты на себе – точно не стоит».

Присмотревшись внимательнее, я нашёл ещё одну странность: с этой стороны, где грунт серый, встречались куски гравия и редкие травинки и даже кустики, а на «сиреневой» стороне ничего не было: однородная, порохообразная поверхность, больше всего напоминающая густой слой свежего цемента. Только не серый, а сиреневый.

Я отступил, отыскал булыжник величиной с кулак, отошёл шагов на десять и бросил камень в центр сиреневой лужайки. Ничего не произошло. Булыжник ушёл в прах целиком, без остатка. Показалось странным, что камень не приподнял облачко пыли. Поверхность не зарябила, как если бы это была вода, и на месте камня не приподнялся холм, как если бы это был песок…

«Зыбучие пески?»

Я бросил ещё несколько камней. С тем же результатом. В одной из попыток мне показалось, что в момент соприкосновения камня с пылью засверкали крохотные искорки.

«Показалось», – решил я, бросив ещё пяток камней и не увидев никаких искр.

Через минуту интерес к удивительной пыли угас. Следовало спешить за леталкой, а не изучать тактико-технические характеристики неизвестного явления природы.

Я снова побежал, теперь уже внимательнее присматриваясь к почве под ногами. Сиреневые пятна встретились ещё несколько раз. Но теперь я их просто огибал, не останавливаясь… Понемногу мысли вновь вернулись к насущным проблемам: поверил Михалыч психоблоку дружинника или нет? Хотелось бы, чтоб поверил. Горячих голов в Московии всегда хватало. А чтоб дров наломать, много ума не нужно – только большие погоны. С другой стороны, а что они могут?

А если бы и могли, зачем?

Скорее всего, Данилу допросят в рабочем порядке, на опознание пригласят прямого начальника, да и отпустят, поблагодарив за службу. Новости о питерцах и хохлах сделают его героем… какие ещё нужны свидетельства успеха и удачи? Счастливчик, деп его побери.

А мне тут бегать…

7. КАИН ГУДЛАЙ

В десяти шагах от буксира я упал на растрескавшийся от зноя грунт. Меня трясло и мутило. Я отламывал от трещин комья сушёной земли, давил их в кулаке до горсти мелких камешков, потом растирал ладонями в пыль и вытирал этим порохом лицо. Потом попробовал эту пыль жевать – никакого вкуса, только песок на зубах. Наверное, я был похож на депута, потому что лошадь Пека вскоре начала похрапывать и коситься в мою сторону.

Легче не становилось. Не отпускало. У меня не было сомнений, чем именно я только что занимался, но озвучить это знание не мог даже в мыслях. Поэтому я принялся разглядывать лошадь. А она, хрустя гравием, развернулась и уставилась на меня.

Гляделки, значит. И что интересно: никаких скаток или тюков.

Чему удивляться? «Длинным рукавом» купец ещё в Калуге мог отправить шмотки к своему озеру. Таким же образом, прямо оттуда, от озера, забросил фандр на свой склад где-то в Москве. Пек ничего с собой не возит. Зачем? Он просто переезжает от склада к «фабрике» и обратно. И схрона у него никакого нет. И тварь, которая едва не прибила Рыжего, погибла от его рук. Как спастись, если пальцы противника со ста шагов разрывают тебе сердце?

«Мы с самого начала были у него в руках, – горько подумал я. – В самом что ни на есть прямом, буквальном смысле».

Купец играл с нами! И Булыгу, вполне возможно, укатала не ботаника Рыжего, а карманы Пека.

По всему получается, что «фандровый путь» – это всего лишь дорога, по которой купцы разъезжают между своими «цехами». Они вообще ничего не везут: один «длинный рукав» неподалеку от места продажи, второй – рядом с озером. Всё что купцу нужно: закупить ткани и перебросить их через «рукав» к озеру. Потом добраться до озера, «сполоснуть» в заветных местах вещички и уже как фандр забросить обратно на склад. А полукафтан с «длинными карманами» – подлое и могучее оружие. Подлость в том, что никто не ждёт нападения от человека, руки которого в карманах. А «могучее» – потому что спастись от него невозможно…

Из крепости выскочил Рыжий, освободил миску от розовой жидкости и юркнул обратно.

«При любом раскладе мы с Рыжим не жильцы, – подумал я. – Вот как купец приведёт в порядок инкубаторы, так лапы нам в кишки и запустит. Мы сейчас единственные, кто знает о его самом сокровенном. И работорговлю ему наломали. По всему выходит, что хохлы купцов через перевал пускают в обмен на человечий материал. Он ещё об ускорителях обмолвился. Это что же: Шостка своих широких бойцов пачками готовит? А зачем им столько? Воевать собрались? С кем?

И сбежать от Мутного не получится. Куда я побегу? И далеко ли? Разве что на лошади…»

Я посмотрел на лошадку купца и тяжело вздохнул – я точно знал, что мне не справиться с этим животным. Рыжий, точняк, смог бы. Рыжий с чем угодно справится. А я – нет. Ещё бы знать, в какой стороне Переход, мимо которого мы пролетели. А дружинники – молодцы! Как увидели буковку заветную, так и сдриснули: ни «до скорого», ни «спасибо, что подвезли». А ведь, если б не я, хренушки служивые домой бы вернулись…

Когда Рыжий меня растолкал посреди отбоя, он же ни словом не обмолвился про девушек. Только шепнул, что охрану снял, можем двигать. Ну я и «двинул». И дружинники ни о чём не спрашивали. Наверняка они так с закрытыми глазами на буксир и влезли. Чтоб, значит, поберечь глаза от яркого света. И прямо в передней на ковёр легли. Досыпать. Это Рыжий командовал: «право-лево». Что я, дорогу помню? Мне командуют – я фандровой паутиной пошевеливаю: в нужных местах на пультовых перильцах ткань разглаживаю. Леталка и летит: «выше-ниже-туда-сюда». Большого ума не нужно.

Даже когда Рыжий попросил «на минуточку остановиться» возле высокого здания на отшибе, я ничего не заподозрил: подлетел к самым окнам второго этажа.

Ага, остановился один…

Рыжий и шагнул в одно из окон.

Сперва Мару вынес. Потом Ленку… А следом хохлы попёрли… вот это был шухер!

Да я, точняк, половине города жизнь спас! Если бы я вовремя не отчалил, он бы в фандре купца их всех порубил! А так только двоих… или троих? Не помню. Да я и не присматривался. Я же здесь, на носовой палубе, «право-лево»… говорил уже. Сражение на корму переместилось. Там и дружинники подключились. Ну как же: «Наших режут!» Идиоты! Не могли, что ли, под шумок Рыжего скрутить? А у меня, пока они там сталью искрили, видения начались. Прикиньте: радуга с земли в небо поднимается. Только не дугой, как после дождя бывает. А прямым столбом дыма. И цвета не по длине уложены, а поперёк столба. И пришло мне в голову, что это и есть тот самый антифандр, о котором купец толковал. Вот почему у него к Люблину прорваться не получается. Потому что «одноногих радуг» не видит.

Так и полетели. Рыжий время от времени к инкубаторам бегал, здоровьем интересовался. Дружинники долго шушукались, а как Переход увидели, так и чухнули. Рыжий только ручкой им вслед помахал и неприличным словом напутствовал. Но они так торопились, что не обернулись, наверняка не услышали.

А потом я проголодался. И пить захотелось. А Рыжий только посмеялся: «Терпи, – говорит, – помнишь, что Ленка сказала: пустыня после Кролевца начинается. А до Кролевца где-то купца отыщем. Купец – это сейчас наше главное и основное!»

Купца-то мы отыскали. Он навстречу шёл. Вот только не спешило наше «главное и основное» с разносолами. Да и сейчас не торопится…

А что, если у него еда в сумках?

Лошадь Пека трубно заржала, ударила копытами по булыжнику и попятилась, как будто эта мысль прочиталась у меня на лице.

«Подумаешь! – сказал я себе. – Ещё немного потерплю. Какая разница: сытым умирать или на голодный желудок? Голодным, точняк, лучше. Одним мучением меньше».

И лучшее из всех возможных в моём положении занятий – это попросить прощения у Создателя за жизнь свою бестолковую. Потому что бездарно я жизнью своей распорядился. Глупо и бессмысленно…

За спиной послышался шорох. Я обернулся. Вскочил на ноги.

– Не шуми, – попросил Иван.

– Не буду, – пообещал я.

Я чувствовал такую благодарность к этому человеку, какой не испытывал даже при прощании с дядей Хаемом, когда он без просьб и уговоров решил вернуться в ад, чтобы спасти мою родню. Ещё бы: на этот раз в ад вернулись за мной!

Иван посмотрел на лошадь и опасливо покосился на буксир.

– Как думаешь, они скоро оттуда выйдут? – спросил дружинник.

Какие же всё-таки люди разные! Данила сбежал, а этот остался. Не иначе как за Рыжим вернулся. Не смог уйти, не отомстив за товарищей.

– Скоро, – сказал я, усаживаясь на землю. – И поэтому ты меня выслушай, а что делать – решай сам. Как купец выйдет, я предложу ему пересечь Руину. Купец родом из Люблина. Вернуться на родину – его главная мечта. Вприпрыжку согласится. А тебе главное и основное – никаких резких движений. Считай, что у него секретное оружие.

– Какое?

– Секретное, – с вызовом повторил я. – Если скажу – выдашь себя с головой. И он нас прикончит.

– А Рыжий?

– Рыжему я предложу вернуться через Переход в Калугу за Библией. Купец как-то обмолвился, что такие книги в Лемберге идут по цене буксира. А Рыжий хочет идти дальше. Он ищет Тьму. Ему нужна леталка и пилот. Я пообещаю ему книгу и содействие. Рыжий вернётся в Калугу…

– Он же знает, что там его схватят, – нахмурился Иван и погладил рукоять меча. Видно, не терпелось ему до Рыжего добраться. – Что же он, дурак, что ли?

– Рыжий в восторге от непробивайки, – напомнил я. – Видел, как он ножи в себя втыкал? Ему сейчас море по колено. Он думает, что всю калужскую самооборону порубить сможет…

– Не понимаю, – вздохнул Иван. – Как только Рыжий пройдёт через Переход, фандр превратится в тряпку.

– Но Рыжий-то этого не знает!

– Это же всюду написано…

Он так и замер с открытым ртом.

– Пасть закрой, – мстительно посоветовал я дружиннику, – не то пчёлка залетит. И не забудь пообещать, что снимешь с меня всё. Иначе лучше тут режь. Не трогал я охранников! Это всё Рыжий. Спроси его. Он сам скажет. Он – честный. И про умения мои забудешь. Не хватало ещё от санитаров прятаться…

– Ничего, что кореша сдаёшь? – спросил Иван.

– Фуфлыжник он, а не «кореш»! Видал, как он меня перед девками опустил?..

А тут и сам Рыжий из крепости вышел. Рот до ушей. Сияет.

Не знают люди, что их за порогом ждёт.

– Ну как там, Рыжий? – спрашиваю. – Что с девушками?

– Порядок! – лучится счастьем Рыжий. – Хорошо, что сидишь, Каин. Недалеко тебе в обморок от восторга падать.

И бросает мне тыкву. Точь-в-точь как те, из которых мы под Брянском пили. Что заботливый – хорошо. Вот только в обморок что-то не падается.

И тут он показывает Библию. Мою. Ту самую. С полочки на стене в лавке Фортанцера. И говорит что-то. Рассказывает. О том, что с Марией и Ленкой теперь всё в порядке. Что купец согласен повернуть на Юг. Что за Библию буксир отдаёт и вместе с нами не прочь сгонять к началу Тьмы. Только я плохо его слышу.

Ветер в ушах. Воет. Насмехается.

А в глазах темно и поблёскивает, будто искры по чёрной пустыне летят.

Я становлюсь на колени и влажным от пота и слёз лицом упираюсь в пыль.

– Господи, Боже мой! – кричу в иссохшую землю громко, навзрыд. – Спасибо за жизнь и что бережёшь мою совесть от подлости.

Молчит Господь. Как вчера. Как позавчера. Как и тысячу лет назад.

Думает. Гадает. Смотрит: разгорится ли новым пожаром ржавая хонда? Или редкие угли так и сольются с кромешным, всепожирающим Светом…