Текст книги "Ржавая Хонда (сборник)"

– Сперва к Ноделю.

«Но ведь и вправду много странностей, – подумал он, – села не напротив, а слева. Правая рука ближе. Вполне могла подсыпать снотворное… А ещё несоответствие между показаниями её дозиметра и реальной дозой. Это уже фактаж!»

Он посмотрел на свои ладони и почувствовал себя дураком: ни для кого не секрет, что чистым в лучевом смысле девчонкам всегда находилось место или в партийном аппарате, или в структуре исполкомов. А накрутить «красное» на дозиметре мог любой работяга Периметра в обмен на липовую справку или приём в обход длинной очереди.

«Нет, дружище, – сказал себе Роман, – Вчера ты просто облажался. Не стоило налегать на вино: выводить радионуклиды нужно умеренными дозами и не перед свиданием с девушкой».

* * *

Широкоплечий чекист поздоровался за руку и вручил Роману обычную школьную тетрадь.

– В столешнице тумбы под телевизор нашли, товарищ инструктор.

Стараясь не обращать внимания на разгром, царивший в комнате коммуналки, Роман попытался присесть на разбитый в щепу диван. Заметив его нерешительность, чекист ринулся на кухню, где кто-то звенел осколками стекла, и принёс плетённый из лозы стул.

Записи в тетради были на немецком языке. Роман перевернул несколько страниц и увидел карту: измятый обрывок папиросной бумаги с ниточками рек и ломаными очертаниями большого города под частой решёткой координат.

– Переводчик есть?

– Кречетов! – рыкнул в коридор Широкоплечий.

В дверях показался молодой, улыбчивый парень.

– Лейтенант КГБ Кречетов!

Роман передал ему карту и тетрадь:

– Что это?

По-видимому, Широкоплечий уже справлялся об этом, потому что Кречетов ответил немедленно, не взглянув ни на тетрадь, ни на карту:

– Это Киевская область. Крестом обозначена атомная станция.

– А записи?

Лейтенант Кречетов открыл тетрадь, и Роман понял, что сейчас придётся слушать построчный перевод.

– Нет-нет. В двух словах: о чём здесь написано?

– Это исследование на тему геополитических последствий киевской трагедии. Автор полагает, что катастрофа отодвинула развитие цивилизации на полвека назад и предопределила современное равновесие: СССР, Америка и Африканский Халифат. Не будь катастрофы, перестройка Советского Союза обеспечила бы социализму доминирование на мировой арене. Кораноиды и америкосы не смогли бы противостоять нашей сырьевой и экономической мощи.

– Достаточно. Тетрадь приобщите к вещдокам по делу вандализма, а карту я пока оставлю у себя…

Широкоплечий недовольно сдвинул брови, но возразить не решился.

Роман поднялся со стула и покосился на беспорядок:

– Мусор убрать. Смотреть противно… А вы, молодой человек, – обратился он к лейтенанту. – Пойдёте со мной. Мне может понадобиться толковый переводчик. Этим дикарям легче вести записи на родном языке, чем выучить русский…

Когда они садились в машину, неподалеку, у самой стены общежития, что-то оглушительно треснуло и рассыпалось разноголосым боем. Оглянувшись, Роман увидел, так вслед за рухнувшим диваном из окна вылетел телевизор.

* * *

Жильё фаната ядерной физики обыскивали более цивилизованно – части осмотренных вещей выносили на улицу и складывали у мусорного контейнера. Линолеум чекисты скручивали в рулоны, и заходить в комнату можно было без опаски.

Усатый капитан протянул Роману несколько листков бумаги, соединённых обычной канцелярской скрепкой. Роман передал документы лейтенанту, но тот через минуту их вернул:

– Не могу помочь, – удручённо сказал Кречетов. – Здесь только формулы и расчёты. Ремарки, конечно, на немецком, но это не текст.

Роман кивнул и спросил Усатого:

– Где нашли?

– В бельевом шкафу. Между наволочками.

Роман почувствовал беспокойство. Можно было поверить, что Ульриха разбудили среди ночи и он забыл о тайнике в столешнице. Но Гейнриху, чтобы забрать свои записи, нужно было всего лишь подойти к шкафу. Почему не забрал?

Роман уселся на уцелевший стул и принялся методично просматривать листы, на которых значились цифры, знаки математических действий, символы… Его внимание привлекло число, несколько раз подчёркнутое карандашом, хотя сами записи были сделаны обычной чернильной ручкой.

– Лейтенант, ну-ка прочти мне вот здесь…

– Здесь написано «крышка реактора», товарищ инструктор.

– А теперь просмотри страницы и найди мне имя Елена.

– Елена?

– Да, лейтенант. Ищи слова: «две тысячи тонн», «крышка реактора» и «Елена». Где здесь телефон?

Усатый чекист по-хозяйски повёл рукой вглубь коридора:

– Рядом с уборной. Я провожу.

Роман набрал номер особого отдела крайкома.

– Инструктор ЦК Белов. Установите наблюдение за начальником отдела пропаганды Вилорикой Мартовой… – на другом конце провода что-то проворчали. – И подготовьте выдержки из её личного дела. Интересуют пробелы в биографии… ищите экстрасенсорику, которую она и её родственники скрывают. Отчёт готовить немедленно!

Едва Роман опустил трубку на рычаг, телефон взорвался истерической трелью.

Звонил Людвиг. С докладом.

– Вектор направлен на пригород, где монумент, – в его голосе слышалось поскуливание взявшей след овчарки. – И они были там. Охрана доложила – трое. Двое мужчин и одна женщина…

– Что с памятником?! – сипло спросил Роман. «Господи! Только не это!»

– Порядок, инструктор, – успокоил Людвиг, и Роману стало неловко за свой отчаянный призыв «не тем» инстанциям. – Просто постояли и уехали. Охрана задерживать не стала, поскольку номера машины крайкомовские. Через полчаса их видели на аэродроме. Из-за номеров позволили выехать на лётное поле. Улетели на дирижабле консула Халифата. Так что у нас ещё и угон!

Людвиг счастливо рассмеялся.

– Машина числится за отделом пропаганды? – спокойно спросил Роман.

– Ого! Верно.

– Езжай в аэропорт. Нам подготовили транспорт. Познакомься с командой и свяжись с ПВО – узнай направление, которым движется судно халифа.

– Уже, – перебил его Людвиг. – Они взяли курс на Карпаты.

– Зайди в спецотдел аэропорта, – холодно продолжил Роман, игнорируя энтузиазм подчинённого, – забери телефонограмму для меня. Если её ещё нет, распорядись, чтоб передали по радио нашему борту.

Роман положил трубку и задумался. Следовало немедленно звонить Второму. Но ситуация казалась чересчур неудобной для телефонной беседы, а ехать в крайком для доклада не было времени.

«Может, дать команду на ликвидацию? – размышлял Роман. – Нельзя. Вдруг на борту остался кто-то из персонала халифа. Нет. Догнать и посадить. А ещё лучше положить. С долгим принудительным лечением…»

Телефон вновь ожил, наполняя стеснённое пространство коридора оглушительными воплями. Роман досадливо поморщился и отступил в сторону.

Усатый чекист снял трубку.

«Но если Вилорику вернуть, то она расскажет о нашей ночной встрече. Связь с врагом: измена не жене – Родине».

– Это вас, – сказал Усатый, – товарищ Второй на проводе.

Роман взял трубку:

– У аппарата.

– Привет, Белов, – добродушно рявкнуло в ухо, – говорят, от тебя девушка сбежала?

– Есть такое.

– Думаю, не стоит её удерживать. Ты понял меня, инструктор?

– «Коммунизм – это когда Партия знает, а комсомол может».

– Вот и хорошо. Твой дирижабль к вылету готов. Ещё есть пожелания?

– Прикажите особистам крайкома отчёт по Мартовой отправить в аэропорт моему помощнику, Людвигу Вейценбауму.

– Сделаю. Я вот что думаю, Белов. Подвижников, конечно, постарайся вернуть, но не усердствуй. Если до Карпат не догонишь – их собьют со спутника. Наш МИД уже связался с американскими товарищами. Обещали содействие.

– Насколько я разобрался в ситуации, Иван Афанасьевич, они хотят поднять крышку реактора киевской атомной станции за секунду до взрыва. По плану Шварцмайера, это предотвратит киевскую трагедию. Они нарочно оставляют улики, чтобы мы знали, зачем они это делают, и не вмешивались. Если у них получится – спасём Украину и Белоруссию… сотни миллионов людей.

– Планы у нас принимает Партия, а не шварцмайеры, – веско заметил Второй. – Поднятие крышки реактора в материалах Съезда не значится.

– Тогда, может, и не гнаться? Пока они на радаре, шарахнуть ракетой и мать его…

– Я те шарахну! – добродушно прогудел Второй. – А с халифом кто объясняться будет? Они до сих пор не ответили, есть ли на борту захваченного дирижабля кораноиды. Или забыл, что случилось с нашей делегацией в Израиле после того, как мы их самолёт по ошибке сбили? Сколько у тебя было по истории КПСС?

По барабанным наукам у Романа были пятёрки. Наверное, поэтому он не ответил.

* * *

Предстартовая суета немного отвлекла Романа от мрачных предчувствий. Он подписывал бумаги, принимал рапорты, отдавал распоряжения…

Потом всё как-то успокоилось, и Роман вдруг понял, что они уже давно летят. За стеклом иллюминатора до горизонта тянулась тусклая серая равнина, густо поросшая зелёными кляксами. Заросли кустарника с высоты полёта неприятно напомнили картины далёкого детства: забитая лошадь и обширные лишаи по коричневому, ещё влажному от пота боку.

Нахлынувшие воспоминания усиливали тревогу и вызывали противное ощущение плохо подвешенного желудка.

Людвиг придвинулся ближе и участливо спросил:

– Тошнит?

Роман хотел отшутиться, но вдруг понял, что его действительно тошнит, а потому стиснул зубы и промолчал.

– Пойдём-ка наверх, инструктор, – предложил Людвиг. – На верхней палубе смотровая площадка и неплохой буфет. Обед – лучшее лекарство от морской болезни.

Роман благодарно кивнул.

Они долго шли коридорами, потом столько же поднимались по узкой винтовой лестнице. На верхней палубе царили тишина и удивительный простор. Пространство оглушало. Роману стало легче дышать, у него будто открылись глаза.

– Ну как, командир? – спросил Людвиг.

– Порядок, – кивнул Роман, вглядываясь в отвислые животы облаков, стремительно обгоняющих дирижабль. – Почему судно не поднимут выше? Скорость ветра над нами намного больше, и направление правильное.

– Оптимальная высота. Капитан боится атмосферного электричества. Так что подвижников догоним за Карпатами, не раньше. Понять не могу: зачем эти догонялки? Почему бы просто не подождать, пока они не покажутся на экранах радаров цивилизованных территорий?

Роман прищурился, вглядываясь в светлый лик помощника.

– Всё остальное понятно?

– Не всё, – насупился Людвиг, – я не понял, как уроды обманули полиграф.

– Уроды не обманывали. К моменту допроса никто из них памятник не валил.

– Тогда почему убегают?

– Потому что они его повалили. Только не позавчера вечером, а сегодня утром. Вот как Мартова привезла их к памятнику, так они его и повалили.

Людвиг покачал головой:

– Не понимаю.

– Психоэнергию подвижников Мартова забрасывает в прошлое, – пояснил Роман. – Так что валили вождя они сегодня, а упал он позавчера.

– Она же заворг! Разве уродов пускают на руководящие должности?

– Пряталась, – процедил Роман, – в младенчестве дважды засветилась, а потом, видать, родители одумались и под присягой заявили, что дочь потеряла экстрасенсорику в шестилетнем возрасте.

– И куда они летят? – растерянно спросил Людвиг.

– В Киев, – раздражённый непривычной тупостью помощника, ответил Роман, – Хотят поднять крышку энергоблока перед взрывом атомной станции. Крышка весила две тысячи тонн, и называлась она – «Елена». Теперь понял?

– Нет, – признался Людвиг. – Даже если они могут в прошлом поднимать тяжести, зачем им это делать? И почему думают, что, если поднять крышку, взрыва не будет?

– Поймаем – узнаем. Спросишь у Шварцмайера. Не знаю я «почему».

Роман боялся, что Людвиг продолжит задавать вопросы. И среди них окажутся такие, на которые ответить будет невозможно. Например: «Как Вилорика узнала, кого среди ночи везти к монументу?» или «Откуда Вилорике было знать, что Нодель и Шварцмайер не откажут?».

Но вместо вопросов Людвиг уставился в панорамное окно смотровой площадки и задумался, глядя на проплывающие внизу горы.

– Ты завтрак обещал, – напомнил Роман.

– Разве? – улыбнулся Людвиг. – Мне казалось, обед.

– Есть разница?

Помощник бойко вскочил на ноги и распахнул дверцу холодильника.

– Блинчики с мясом, сметана, оливье… – перечислял помощник. – Сок или чай, инструктор?

– И пиво!

– Здесь только «Жигулёвское», – виновато уточнил Людвиг.

– А «Светлого» нет? – закапризничал Роман. – Может, внизу, в столовке, посмотришь?

– Сгоняю. Я включил электроплитку. Как сковородка раскалится, нальёшь масло и выложишь блинчики. Справишься?

– Не сомневайся, – пообещал Роман.

– Следи, чтоб не сгорело, всё время переворачивай. Блинчики должны быть с хрустящей корочкой… – продолжая ворчать, Людвиг скрылся в тоннеле лестницы.

Роман брезгливо отодвинул от себя скользкую бутылку с подсолнечным маслом и вытер пальцы салфеткой. Глянул в окно: западные отроги Карпат остались позади. Рельеф был всё ещё изрезан, но на горы эти безжизненные холмы уже не походили. Выгоревшие остовы деревьев на восточных склонах казались чёрными осыпающимися струпьями.

Его внимание привлекло неясное свечение среди туч: будто огонь маяка настойчиво пробивался сквозь густой туман.

– Нас атаковали, инструктор, – захрипел динамик громкой связи. – Бегом к аварийному выходу, там планер. Как только нажмёшь клавишу готовности, я запущу катапульту. Поспеши. Парашютом я разжился, но ещё нужно успеть прыгнуть!

С неба ударил ослепительный луч. Он упёрся в нос дирижабля и будто пригнул его к земле.

– Присмотри за моей семьёй… – неслось вслед, когда Роман ломился сквозь аварийную дверь.

Упав в кресло пилота, он не стал тратить время на ремни безопасности – сразу нажал кнопку готовности. Людвиг тоже не дремал: перегрузка толкнула в грудь, а через мгновение планер вырвался из огненного облака.

* * *

Беглецов удалось разглядеть только через два часа.

К этому времени Роман уже успокоился. Под сиденьем оказалась сумка с НЗ и компасом, фляга с водой и даже нехитрые приспособления для удовлетворения естественных человеческих надобностей.

Спокойствие и умиротворение. Сомнений в дальнейших действиях не было. Ужасная смерть людей, доверивших ему свои жизни, требовала адекватных мер, и Роман испытывал мрачное удовлетворение от близости минуты мщения. То, что покарать преступников он сможет только ценой своей жизни, его не смущало. Канун дня Великой Победы и хорошее знание истории помогало настроиться на правильный, мученический лад. Он всего лишь повторит подвиг героев славного прошлого. Талалихин, Матросов, Панфилов… Зачитываясь книгами о войне, разве он не мечтал оказаться на месте героев? Бандиты не уйдут от возмездия. И месть будет ужасной. Жаль, что нет радио. Одним Франкфуртом негодяи бы не отделались. Полыхал бы весь Гессен!

Сразу после падения дирижабля Роману удалось поднять планер ближе к тучам. Теперь он двигался намного быстрее. Когда до цели осталось не больше километра, Роман перевёл штурвал на снижение и по глиссаде получил ускорение, позволяющее исполнить задуманное с максимальной эффективностью. Теперь ему было всё равно, есть ли там люди халифа. Теперь это не имело значения.

Как ни странно, никаких возвышенных мыслей, положенных случаю, в голову не приходило. Он не вспоминал ни мать, ни отца. Не думал о наставниках или братьях по Партии. Просто хотелось, чтобы всё скорее кончилось. На верхней палубе дирижабля Роман увидел несколько человеческих фигур. Люди стояли и спокойно следили за его приближением.

Роман усмехнулся их беспечности и вдруг понял, что скорость планера стремительно падает. Вот когда он почувствовал злость. Вот когда пришла ненависть.

Он закричал. Люто, до хрипа…

Его провели как мальчишку. Он ведь и сам мог догадаться. Если эти двое сумели отбросить в сторону две тысячи тонн, что им стоит затормозить планер?

Машина клюнула носом и завалилась на крыло. Ей не хватало скорости, чтоб опираться о воздух.

Роман осторожно работал элеронами, стараясь удержать планер от штопора. Но всё было тщетно: земля и небо поменялись местами раз, другой, потом планер опрокинулся, и вращение стало беспорядочным…

* * *

Крепкие, сильные руки тормошили, вытряхивая из беспамятства.

Роман открыл глаза: смуглое небритое лицо, чёрные вьющиеся волосы. Крючковатый нос и бездонные тёмно-карие глаза…

Человек о чём-то спросил, потом повернулся и крикнул в сторону. Ему ответил женский голос. Мужское лицо исчезло, и Роман увидел Вилорику.

– Ты цел, герой?

Роман пошевелил плечами и ногами. Вытянул шею: фонарь кокпита сорван, нос планера разбит. По всей видимости, машина лежала на брюхе, потому что задницу жгло даже сквозь трусы со свинцовой ниткой: чувствительная кожа сообщала о радиационной опасности.

– Кораноид не похож на заложника, – криво пошутил Роман, не делая попытки освободиться от ремней.

– Заложника? – удивилась Вил. – Что за фантазии?

– Мы думали, что дирижабль угнан.

– Нет, – покачала головой Вил. – Не угнан. А мусульманина зовут Хасан.

– Значит, это всё Халифат придумал?

– Это международный проект, – уклонилась от прямого ответа Вилорика.

– Тогда почему мы о нём ничего не знаем?

– Потому что вас дешевле спасти, чем объяснить, как это сделать.

– Дешевле? Только о деньгах думаете. Сколько тебе заплатили, продажная тварь?

Он хотел её разозлить и обидеть.

Но Вил ответила спокойно:

– О деньгах мы тоже думаем. Сколько заплатить твоему начальству, чтобы Франкфурт не сгорел в ядерном огне?

Она издевалась над тактикой Партии!

– Если бы атомные заряды не стояли в каждом городе, мутанты были бы неуправляемы! Только страх перед возмездием склоняет их к сотрудничеству.

– Другими словами, к населению вы относитесь как к заложникам? За двести лет своего режима других методов управления не придумали?

Роман трясущимися руками ощупывал замки ремней. Он хотел вылезти из планера, чтоб задавить гадину, которая осмелилась…

– Сволочи! Уроды!

– Мог бы этим уродам спасибо сказать, – холодно заметила Вил. – Ты хотел их убить, уничтожить город… для них ты каратель. эсэсовец, а они тебе жизнь спасли: придержали планер в падении.

– Мразь! В годовщину праздника…

– Весь мир скорбит, вы одни празднуете. Бесславная смерть тридцати миллионов человек – это повод для праздника?

– Бесславная? Если бы мои предки не остановили фашизм, мы по сию пору ишачили бы за тарелку похлёбки, за глоток воздуха!

– А сегодня мы ишачим за что-то другое?

– Это не одно и то же!

– Почему же? В обоих случаях – ваша работа.

– Мы не хотели взрывать станцию! Мы не хотели войны!

– А вас кто-то спрашивал? Когда это партийные фюреры интересовались мнением населения? Они играли с огнём. И доигрались. И с войной, и со станцией.

Роман никак не мог освободиться от ремней. Замки заклинило. Он был вне себя. Гадина назвала его, коммуниста, эсэсовцем! Нужен был нож…

Вновь появилось тёмное небритое лицо. Хасан? Все они одинаковые…

Кораноид что-то прошептал Вилорике.

– Высокий радиационный фон, – сообщила Вил. – Хасан разрежет ремни и отведёт тебя на дирижабль.

– В качестве кого? – хрипло спросил Роман. – Если вы сдадитесь и под моим командованием вернётесь, обещаю ходатайствовать, чтобы вам сохранили жизнь.

У неё округлились глаза:

– Вернётесь? Человек, у нас реальная возможность предотвратить катастрофу. За секунду до взрыва мы поднимем крышку реактора. Воздух смешается с водородом, получится гремучий газ. Объёмный взрыв вынесет активную массу из реактора и развеет по ветру… Вашим властям останется только подогнать несколько землечерпалок и забросать речным гноем ёмкость реактора. Уж эту малость им хватит ума сообразить?

Роман не успел ответить. Вил отошла в сторону. В кабину просунулся Хасан с огромным кривым ножом. Не раздумывая, Роман воткнул указательный палец ему в глаз, а когда кораноид отшатнулся, выхватил у него из руки нож.

Хасан завыл, обхватил лицо ладонями. Из-под пальцев показались капли крови.

Роман быстро освободился от ремней, но дальше дело не пошло. Его вдавило в кресло. Сплющило. Он задыхался. Он не мог пошевелиться.

А потом что-то случилось с глазами: тени, блики, рябь…

…Смуглое небритое лицо, чёрные вьющиеся волосы.

Крючковатый нос и бездонные тёмно-карие глаза.

Роман выставил вперёд руки. Нож куда-то исчез, и ремни вновь были целыми, но даже в этом безнадёжном положении можно было держать оборону.

Хасан о чём-то спросил, потом повернулся и что-то крикнул в сторону. Ему ответил женский голос. Хасан пожал плечами и спрыгнул с крыла, исчез.

– Хасан! – закричал Роман, – Как ты это сделал, Хасан? Я же высадил тебе глаз!

Он забился в ремнях, в надежде выпутаться. Безуспешно.

В проём кокпита заглянула Вилорика:

– Ты помнишь?

– Помню что? – И вдруг он понял: – Ты изменила прошлое? Не позволила искалечить Хасана?

Вил смотрела на него со спокойным интересом.

– Да вы – урод, товарищ инструктор! – насмешливо сказала она. – Вы помните элементы несостоявшейся реальности! И что же мне теперь с вами делать?

Роман молчал. Рушилась привычная картина мира. По всему выходило, что советский военно-промышленный комплекс – не самый военный комплекс в мире.

«Преимущество противника очевидно, – озадаченно думал Роман, – вот эта девчушка с ангельским личиком играючи обвела нас вокруг пальца…»

– С собой, по понятным причинам, не зову, – сказала Вил, не дождавшись ответа. – Но мы можем встретиться в новой реальности. Скажем, у монумента во Франкфурте. Завтра, в это же время. Идёт?

Роман скосил глаза на свой хромированный «Урал» и молча кивнул.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Вилорика. – Тогда до встречи, инструктор. Сегодня вы умрёте, но завтра скажете спасибо…

Она знакомым жестом тряхнула головой и скрылась из глаз.

Посидев неподвижно минут десять, он присмотрелся к механизму ремней безопасности. Нет, нож был не нужен – небольшое усилие руками, и Роман выбрался из кабины. Дирижабль бледным облачком висел над восточным горизонтом. О том, чтобы его догнать, не могло быть и речи. Но смириться с поражением Роману не приходило в голову.

«Проигрывает тот, кто признаёт поражение, – подумал Роман. – Партия не признаёт поражений. А потому никогда не проигрывает!»

Он вынул из-под сиденья сумку с НЗ и компасом, сделал приличный глоток воды из фляги, сверился с трофейной картой и бодро зашагал по радиоактивной пустыне.

Через сотню шагов Роман поморщился – ступни немилосердно жгло.

«Будто на углях, – недовольно подумал инструктор. – Босиком…»