Текст книги "Скифы"

8

Разведчики сколотов добрались до Борисфена. Их уже ждали перевозчики с плотами. На противоположном берегу, низком и таком далеком, что камыши казались травкой, поднимались дымы. Это рабы готовили еду.

Возле шатра царя Иданфирса суетились слуги и рабы. На шатре вышита серебром фигура богини Апи. Толстые косы ложатся на грудь Апи. Вместо ног змеиные закрученные хвосты. Покровительница всего живого придерживает козлов за крутые рога… Порывы ветра колышут полог шатра, оживляя изображение.

К разведчикам вышел сам Иданфирс. Всадники спешились и положили царю под ноги два десятка бородатых окровавленных голов.

– Наш тебе подарок, брат. Посмотри на персов, ведь ты их не видел еще! – Скопасис вынул из кожаного мешка у седла еще две головы, потряс их за волосы, скривил губы в едва заметной снисходительной усмешке.

– Хорошо, брат! Но привел ли ты войско Дария, не потерял ли его по пути? – в тон Скопасису спросил Иданфирс.

Это говорят ему, Скопасису! Самому ловкому среди сколотов! Скопасис стреляет из лука дальше всех – на две с лишком стадии. Копьем пронзает насквозь вепря. Мечом разрубает врага наполовину. Чтобы он потерял вражеское войско!

– Дария увидишь завтра. Мы протоптали ему хорошую дорогу, Дарий гонится за нами. – И Скопасис швырнул головы в свой мешок.

Иданфирс хищно блеснул глазами:

– Пока Дарий перейдет Борисфен, у нас есть время для жертвоприношения богам. Брат Скопасис, передай старейшинам и дружине, всем конным и пешим, воинам и обозу, пусть соберут к завтрашнему дню стог сена и хвороста – в двести шагов шириною и четыреста длиною. А высотою – сколько хватит сил. Пригласи царицу Пату и дружину ее. Приготовь жертвенный скот. Завтра в полдень боги получат дары наши. А добычу свою возьмите и распорядитесь ею, как велит обычай.

Аспак вошел в свой шатер, упал на шкуры и проспал до утра. С восходом солнца пошел вдоль берега искать дерево, ветка которого поет шмелем, когда, насадив наконечник, пустить из лука. Это высокое дерево – ясень. Не всюду его встретишь, надо немало походить. Аспак бродил над водою до полудня и нашел далеко от лагеря березовую рощу. Что ж, придется довольствоваться березовыми ветками, не такими прочными, как у ясеня, но надежными в стрельбе. Аспак рубил топориком ровные ветки и складывал их рядышком. На кончик Аспак насадит бронзовое острие с кривым шипом. Скопасис любит, чтобы колчан был набит стрелами с загогулиной на острие. Такую стрелу не вытянешь из тела, не растерзав внутренности.

В лагере рабы разводили костры, доили кобыл, сбивали масло, а между ними прохаживались сколоты, объезжали молодых коней царские конюхи. Немного дальше находился белый шатер царицы Паты.

Аспак вспомнил о девушке, с которой пил из одного рога, и начал присматриваться к савроматкам, но так и не нашел ее. Подумал, что теперь у него есть преимущество перед этой чернобровой девчонкой с сережками, ибо сегодня на узде его коня появится кожаный платок, снятый с головы убитого перса, чем не каждый может похвалиться! Вернувшись в свой шатер, Аспак уже спокойно осмотрел окровавленный обрубок со скрученной бородой.

Скоро на белом коне объедет лагерь царский глашатай. Созовет все сколотское и савроматское войско за рощу в поле. Каждый воин понесет охапку хвороста, прошлогодней травы или речного камыша и сложит в одну кучу. Стог будет расти, края подравниваться, и, когда царь Иданфирс с золотым колчаном и в греческом шлеме протянет молодому воину свой акинак, тот влезет наверх, воткнет там оружие. Потом подгонят к стогу скот и будут его резать, пока не наполнится кровью большой котел. Самые сильные из сколотов осторожно внесут котел наверх и выльют содержимое на старый, закаленный в боях акинак Иданфирса. Царь потребует меч назад, возденет к небу руки и скажет: «Пусть простят нам боги эту скромную жертву. Пусть подождет Апи и Папай, пока их дети пленят воинов Дария. Клянусь своим очагом, каждый сотый пленный будет пожертвован тебе, Апи, тебе, Папай, тебе, Табити, тебе, Фагимасад». И положит слуга Иданфирса возле святилища Мечу золотые плуг, ярмо, топорик и рог – все, что небо послало когда-то трем праотцам сколотским. Чтобы каждое племя выбрало себе занятие по душе: тем, кто будет сеять хлеб, – плуг, тем, кто хочет пасти окот и кочевать, – ярмо, самому воинственному племени, которое должно возглавлять сколотов в случае войны, – боевой топорик, а всем в одночасье – рог, из которого пить племенам сколотским вино братства, единства, непобедимости.

Загорится веселый огонь, а сколоты положат один другому руки на плечи и кольцом окружат горящее святилище. Медленно закружит живое кольцо, зазвенят мечи и колчаны на поясах сколотов, зазвучит воинственный крик, обращенный против врага:

 
Бей его в голову!
Бей его в грудь!
Бей его в сердце!
Бей его в живот!
 

Почувствует товарища каждый сколот, почувствует его мускулистую руку прежде, чем замрет на месте людской круг. Повернет он в обратную сторону, постепенно разгоняясь, и повторит свой грозный припев:

 
Проткни его копьем!
Лови его за волосы!
Рази его мечом!
 

Царь Иданфирс после всего пригласит воинов на пир. Владельцы кожаных платков откушают по чаше неразведенного вина, а тот, кто не убил ни одного врага в бою, будет вне круга досадовать на себя. Аспак же сегодня войдет в круг избранных, чтобы наслаждаться вином из чаши-черепа и поглаживать свою бородку.

Когда левый берег осветился громадным костром, царь Дарий улыбнулся. Да, бог Ахурамазда благоволит к нему. Скифское войско за рекой – не удалось дикарям спрятаться в глубь степей.

9

Видарна пробирался между военным и обозным людом, и все давали дорогу, едва завидев ярко-оранжевое убранство начальника бессмертных. Он хотел убедиться, оберегают ли евнухи его добро и не сбежала ли какая-нибудь из женщин с тонконогим египтянином или диким саком-рыбоедом. Все было в порядке, и Видарну окружили наложницы, каждая из которых старалась поймать его взгляд.

– Мой господин! – Гаусана спешился и кинул на землю свернутый чапрак. Из него высыпались окровавленные человеческие уши. Женщины теснились позади коня Видарны, вытягивая шеи, отталкивая друг друга.

– Вот тебе утешение в отместку за двадцать два бессмертных, которых подлые скифы убили ночью, – продолжал сотник. – А еще я подумал, что тебе, смелейший из бессмертных, будет интересно увидать живого скифа. Всего их было одиннадцать. Видно, заблудились и напоролись прямо на мою сотню.

И только теперь Видарна заметил на небольшой лошади связанного человека. Подъехал ближе к пленному. Приказал перевернуть на спину. Встретил взгляд спокойных бесцветных глаз из-под всклокоченных седых волос. Пока Видарна разглядывал пленного, старшая служанка Тия как бы невзначай приблизилась к сотнику Гаусане и сказала несколько слов.

Колесница Дария с его свитой следовала отдельно от всего войска, окруженная кордоном бессмертных, и Видарна взмахом руки приказал расступиться, а за ним в узкий проход проскочил Гаусана.

– Мой царь! – Видарна знал, что Дарий не любит в походе излишнего красноречия. – Этот молодой сотник хочет показать раба отныне подвластной тебе Скифии.

Двое бессмертных развязали пленного, подвели к Дарию.

– Кто ты? – выдавил из себя Дарий.

Пленный молчал. Тогда Дарий кивнул Видарне, и тот подъехал к скифу, вертя в руках нагайку.

– Грязный раб не хочет говорить? – Видарна поймал скифа за бороду, но тот ударил его по руке, и удивленный, а потом взбешенный Видарна кивнул бессмертным.

Они набросились на пленного. Гаусана держал критский кинжал и вертел нетерпеливо и многозначительно. Скиф закрыл глаза, чтобы никогда больше не увидеть ни неба, ни степи. Знал, что ждет его… Вспомнил своего слепого раба, его терпенье. Лишь бы не закричать, выдержать… Пленник сжался и ждал. Глаза, только свои глаза чувствовал скиф, они словно набухли и вот-вот должны лопнуть от прикосновения острия кинжала…

А бессмертные повалили его навзничь, один сел на голову, другой на ноги, а Гаусана плавным и заученным движением занес кинжал над спиной скифа и вырезал полосу кожи.

– Что теперь рассказывает темный раб?

– Ничего. Скиф стонет.

Коэс из Митилены отвернулся, и Дарий, с интересом следивший за всем из своей колесницы, подумал: грекам не нравится. Ну что же, это в дальнейшем ему пригодится.

Дарий подозвал Видарну ближе.

– Скиф молчит?

– Да, мой господин. Прикажешь поднять на копья? Или закопать живым в землю, принести в жертву Анкраманью и его верным муравьям?

– Злой Анкраманью не удовлетворится этим стариком. Что ему какой-то человечишко? – отозвался Барт. – Злой и могучий Анкраманью хочет сотни, тысячи жертв! Что ему это жалкое приношение? Мы должны поскорее догнать скифское войско, мой царь!

Дарий подумал, что Барт прав. Кроме того, живой скиф, знающий край, может ему пригодиться.

– Если силой не добился своего, Видарна, замени ее лаской. Оставь скифа. Он старый и знает немало. Поручи моему лекарю-египтянину, пусть залечит его раны. Стеречь пленника.

Уже три недели, как персидское войско перешло через Истр. Длинная змея ползла по степи, сокращалась в длину, но разрасталась вширь на сотни стадий. Желанная битва не состоялась, и воины, вначале державшиеся возле возов с тяжелым оружием, теперь отставали или обгоняли обозы и, разморенные летним солнцем, полусонные, качались в седлах.

Но Скифия и на четвертой неделе по-прежнему встречает их пожарищами, засыпанными колодцами, опустошенными селениями да холодными ночами, когда загорелые азиаты, привыкшие к жаре, мерзнут до утра.

Царь царей все еще надеялся, что впереди будут богатые города, а Видарна, Гобрий и Барт передавали его слова дальше, их подхватывали слуги, и вожди семидесяти семи племен успокаивали воинов.

Но веселые женщины, присоединившиеся к войску еще на царской каменной дороге между Сузами и Эфесом, донашивали свои наряды, а воины все сулили им золотые украшения и свитки шелков. Около трех тысяч персидских стадий пути – и ни одного города! Начались перебои с питьевой водой. Стоило обнаружить источник, как ряды воинов расстраивались, завязывались драки, потасовки, доходившие иногда до убийств. Но небольшие речушки после Борисфена были запружены и загрязнены всякими отбросами, падалью, и немало воинов персидских шло к знахарям, корчась от коликов в животе.

На двадцать третий день разведка доложила Дарию, что впереди широкая река Танаис, и у этой реки скифы разделились – часть пошла на юг, на переправу, а остальные двинулись вдоль берега на восход солнца.

Дарий созвал совет и приказал позвать пленного скифа. Его привезли к царской колеснице. Стоя за кордоном бессмертных, он видел, как приближенные Дария волновались, показывая руками в направлении то на восход солнца, то на полдень. Старик по двум широким полосам вытоптанной травы догадался, в чем дело.

Ласковый тон Дария обескуражил скифа, он стоял перед царем царей в нерешительности, но внезапная мысль, что вот сейчас он может послужить своим, подняла склоненную голову. Согласно кивнул и попросил разрешения проехать по степи в одном и другом направлении.

– Если царь хочет догнать небольшой отряд, пусть переплывает Танаис, – молвил скиф, обращаясь к Дарию. – Если же царь не боится битвы с многочисленными и сильными мужами, пусть и дальше направляет свою колесницу на восход солнца.

Дарию понравился ответ.

– Я пойду на восток, старик. – Дарий обратился к Видарне. – Если он будет стараться и в дальнейшем, назначу его сатрапом этой дикой страны. Скажи ему об этом.

– Сатрапами, мне кажется, лучше назначать своих людей, великомудрый царь, – только Видарна мог осмелиться на подобное.

– Ты не постиг еще всей сложности жизни, Видарна, – оказал Дарий, не упустив удовольствия поучить его. – Местные сатрапы усерднее служат царям, ибо им некуда удирать…

И Дариево мдогоплеменное войско двинулось вдоль Танаиса, упиваясь чистой водой, наедаясь рыбы, дичи, которой было столько в плавнях, что сколоты не могли уничтожить такое несметное богатство.

Скиф пленник, отмеченный милостью самого царя, чувствовал себя свободней, без охраны разъезжал по персидскому стану и мечтал о побеге. Но за ним неусыпно следил какой-то человек, он постоянно держался вблизи.

Скиф прикидывал расстояние до своих, присматривался к оставленным ночлегам сколотов, и получалось, что главные силы, как и прежде, находятся от персов на расстоянии однодневного перехода верхом. И разрыв не уменьшался, хотя персы от раннего утра до вечера проходили до двухсот стадий.

Однажды скифа вновь позвали к царю.

– Что это? – спросил Дарий.

Внизу прямо из-под колесницы до самого горизонта простиралась беспредельная водная гладь.

– Что это? – повторил Дарий свой вопрос.

Бесполезно было ждать ответа от грека Коэса или пленного скифа – они замерли на утесе, удивленные не меньше царя. Тот молча и сосредоточенно смотрел вдаль[27]27
  Дарий смотрел на Волгу.


[Закрыть]…

Второй месяц его войско без отдыха гонит скифов. Стада баранов и лошадей тают. Среди войска раздор и грабежи. Пусть постоит здесь, на берегу, пополнит охотой запасы мяса, насушит рыбы.

Старый скиф исполнил свое намерение, когда царские глашатаи объявляли волю Дария о десятидневной стоянке.

Толпа плотно окружила глашатаев, не протолкнуться, и скиф постепенно удалялся от своего стража. Тщетно тот пытался развернуть коня среди массы верховых и пеших, чтобы уследить за маневрами пленника, и в конце концов потерял старика из виду. А тот, отсидевшись в кустах, выехал в степь. Скакал и днем и ночью, пока на берегу Танаиса встретился ему табун низкорослых разномастных сколотских лошадей. Напряженность последних дней оставила его. Вялость в мускулах, острое ощущение голода.

Какой-то человек в греческой рубахе, подвязанной шелковым шнурком, сидел, утопая в траве, и что-то чертил тоненькой палочкой на деревянных досточках. Рядом, небрежно брошенные, лежали сумка, несколько рыб, кусок сыра, небольшая амфора.

У беглеца задрожали руки. Сполз на животе с лошади и подошел к незнакомцу.

– Кто ты, человек?

Рисовальщик от неожиданности опрокинул пузырек, коричневая жидкость расползлась по зеленой траве.

– Я Диамант из Ольвии. А ты, старик?

– Я старейшина Басадос из племени катиаров, был в плену у персов.

– Что ты увидел там? Ты голоден? Ешь.

Пока старик чавкал за спиной, Диамант увлекся мечтой о том времени, когда слава о его рисунках прогремит на весь Понт Эвксинский – от Тираса до Византия и Трапезунда, Эллинским морем поплывет к берегам Либии[28]28
  Л и б и я – Африка.


[Закрыть] и Азии. Он терпеливо будет ждать мгновения, когда Орфей вдохновит его, и крик радости услышат на всей земле: «Нашел! Посмотрите сюда, я нашел утерянную людьми тайну – изображение пространства!» Чувствовал: это вот-вот должно произойти. И именно среди этих степей и чащ с прозрачным воздухом.

– Ты видел греческие города, уважаемый? Их дворцы и скульптуры?

– Города – это гибель сколотов.

– Высоким стилем слов своих ты напоминаешь греческих риториков. Я тебя не замечал раньше.

– А золото ничего не значит, – продолжал Басадос. – Золото тяжелое, много золота не возьмешь на повозку. Его надо прятать в городах, ограждать стеной. Сидеть на месте и стеречь. Это будет наша гибель. Ты видел Дария?

– Нет, не видел никогда.

– А я насмотрелся на все семьдесят семь племен, которые привел Дарий. Они скоро побегут от сколотов. Им не одолеть нас. До тех пор пока мы не имеем городов, пока, подобно солнцу, в постоянном движении, до тех пор мы свободны и не подвластны никому, как само солнце. Землепашцы, которые живут над Борисфеном, вынуждены давать нам хлеб и шкуры. Потому что не могут оставить свои селения и уйти подальше.

– Если кто и победит царя Дария, то это будут греческие полисы, мудрый скиф.

– Какие полисы – те, которые меняют властителей так часто, как мы пастбища?

– Ты говоришь об ионийцах! Но великая Эллада свободна и сейчас.

– Я не знаю Эллады. Я знаю греков над Понтом Эвксинским и на побережье Анатолии. Кому они подвластны теперь, ионийцы?

– Ионийцы – Дарию.

– А до него?

– Киру.

– А до того?

– Крезу.

– Вот так! Твое племя поселилось в городах над морями и ради них готово терпеть кого угодно.

– Я тебе говорю, только греческие полисы победят персов. Города свободных граждан, где каждый знает, что защищает! Ионийцы еще покажут себя. Они вынуждены сегодня покоряться Дарию, но придет время… – больше самому себе, чем Басадосу, говорил Диамант.

Он приставил рисунки к дереву и, приседая, отходя дальше и опять приближаясь, закрывая то один, то другой глаз, всматривался, быстро переводил взгляд на табун и все думал, чего же не хватает его рисункам.

Тем временем старейшина Басадос ехал по дубраве к палаткам сколотских царей.

10

В том месте, где Танаис впадает в Меотиду, Скопасис и Пата, не дождавшись гонца от Иданфирса, собирались пойти вдогонку основному войску.

Оружейник Аспак выехал за лагерь.

– Хо! Хо! – покрикивали объездчики. Лошади косили глазом, жались друг к другу, а савроматы доставали овес из кожаных сумок, приманивали. Более податливых ласками приучали к рукам, прыгали на спину, и начиналась бешеная гонка в степи.

– Если мой брат владеет мечом и луком так же, как приручает лошадей, то можно положиться на него в бою, – улыбнулся Аспак.

Со взмыленного трехлетки спрыгнула знакомая девушка-воин.

– Ну, ну, ну… – спокойно приговаривала она, водила рукой по гриве, по горбоносой морде, а лошадь перебирала дрожащими ногами, порывисто дышала и уже прислушивалась к нежному голосу человека, который мог быть непреодолимо твердым, как вот накануне, когда гонял ее по полю, вцепившись в гриву, и никакими увертками не сбросить его.

– Мой брат… – продолжал Аспак.

Но девушка, осторожно надевая на лошадь сбрую, сказала тихо и спокойно:

– Мое имя Опия.

– Когда Опия научилась так ездить верхом?

– Сразу же, как увидела солнце, сидела на коне. Когда мои пальцы научились хватать, в них была стрела.

Аспак опешил после такого ответа.

Он подъехал той стороной, где к его седлу была подвешена белая чаша из черепа убитого перса и вился на узде платок-скальп. Опия искоса взглянула на чашу, и Аспак выпрямился в седле, пальцами коснулся бородки, погладил ее, перебирая мягкие волосы.

Лошади шли медленно. Из-за леса взвился орел и закружил над войском, высматривая, чем бы поживиться. Аспак вынул стрелу и быстро наложил на тетиву лука. Но Опия схватила за руку.

– Нельзя даже целиться в орла. Орел – дитя Солнца. Ты принесешь беду. Разве сколот не знает?

– Не ведаю обычаев савроматских, – опустил лук, всматриваясь в черные глаза Опии. – Сколоты сами дети богов. Первый человек на земле был сыном всемогущего Папая и змееногой Апи – дочери Борисфена. Имел он троих сыновей. От среднего пошел наш род катиаров и траспы. От старшего – род авхатов. Младший породил паралатов. Давно это произошло, но так было.

– А скажи, сколоты равны между собой?

– Если не знаешь, я расскажу. Так постановили боги – в военных походах мы подчиняемся царю паралатов Иданфирсу.

– Паралаты – это род младшего брата?

– Ты хорошо слушаешь, Опия! Три брата отдыхали на берегу Борисфена, когда с неба упали золотые плуг, ярмо, топорик и чаша. Увидел старший брат и пошел за ними, но золото начало гореть. Тогда пошел средний – золото опять вспыхнуло. Но когда подошел младший, оно потухло. И он взял золотые подарки, а старшие братья передали ему власть над собой. Такой была воля Папая. А что это за звери в твоей гривне?

– Львицы. Самые сильные животные. Наши охотники привозили шкуры львиц из предгорий Кавказа. Око львицы оберегает от вражеской стрелы. А расскажи мне еще о сколотских племенах.

– Авхаты, потомки старшего брата, издавна пашут землю, сеют пшеницу, просо, ячмень, коноплю. Это для авхатов боги послали на землю плуг. Прочим трем племенам боги завещали ярмо. Было время, катиары, траспы и паралаты кочевали от Пораты до Сиргиса[29]29
  С и р г и с – Северский Донец.


[Закрыть], поделив степь. Затем траспы занялись ремеслами и осели. Они делают для остальных сколотов оружие, украшения и телеги. Мое племя катиаров и паралаты кочуют, как и прежде, разводят скот, выделывают кожу, шьют из нее куртки, штаны, обувь. Стрижем овец и запасаемся шерстью, валяем войлок. Не столько для себя, но и для авхатов и траспов, за это вымениваем у одних хлеб, у других оружие, утварь. А теперь ты поведай о своем народе.

– Мать моя рассказывала о нашем племени, а ей рассказала ее мать. Женщины савроматов любят говорить об этом, а мужи слушают без интереса. Прабабки савроматов родом из Анатолии – это за Танаисом, далеко на полдень, за высокими кавказскими горами, их можно обойти только морем. Греки воевали с ними и взяли в плен три корабля савроматок. Но на Понте Эвксинском пьяных греков женщины перебили. Не умели они управлять кораблями, ветер и волны понесли женщин через пролив в Меотиду. И выбросило их на берег. Там небо послало им диких коней, женщины переловили их и поехали в степь, где встретили стойбища сколотов…

Аспак слушал и вдруг почувствовал, что рядом с ним едет девушка, черноокая и живая, и никакой не брат.

– И воевали с родами вашими, пока сколоты поняли, что они воюют с женщинами. Пожелали ваши мужи иметь детей от савроматок. И сказали сколоты: будьте нашими женами…

Ветер бросал на глаза Опии волосы. Она резко отбрасывала их, и Аспак видел, какая она нежная, как волнуется ее белая рубаха под распахнутым плащом и какой он, Аспак, большой по сравнению с этой девушкой. Сила бурлила в нем, хотелось показать ее, не сдерживаясь.

Летний ветерок обжигал лицо.

– Мы не поймем ваших женщин, сколоты, так как нет у нас одинаковых с вами обычаев, ответили тогда савроматки, – не спеша вела свой рассказ Опия. – Возьмите свой скот и свое имущество и пойдемте жить вместе, отдельно от ваших родителей, на восход солнца. Послушались мужи-сколоты и пошли за девами нашими от Борисфена к Танаису и там поселились. И до сих пор придерживаются жены савроматов старых обычаев: ездят верхом на охоту, воюют и носят одежду воинов.

Аспак и Опия отстали от свиты и свернули на опушку леса.

Аспаку привиделась в глубине густая чаша, прохладная и манящая. Схватил коня девушки за повод, ударил своего в бока и повлек за собой Опию, не обращая внимания на крики. Так несся он, ломая мелколесье, пока не почувствовал легкость в руке и не заметил, что держит обрывок повода. Разгоряченный, поворотив коня, увидал, что Опия выезжает из лесу и вкладывает меч в ножны. Закипел у молодого сколота, владельца скальпа, гнев на строптивую девчонку; помчался он вдогонку, готовый убить ее, но расстояние не сокращалось, а войско сколотов и савроматов приближалось. Опия направила коня к царице Пате.