Текст книги "Шулмусы"

Пролетели два часа полёта.

– Океан! – по СПУ Мимонов объявил, – как раз проходим берег! Вьётся змейкою внизу! Глядите!

«Эка невидаль!» – подумал Шухов, с чаем в руки взяв пузатый термос.

А Блудилин в круглый блистер носом, в плекс прозрачный с любопытством клюнул да глядеть стал вниз с восторгом детским. Но инструктор оторвал стажёра от занятия того пустого и лишил тем с океаном встречу всей торжественности должной первой.

Прошипел в ларингофон Мимонов:

– Путевая какова, Блудилин?

Тот от плекса пятачок отклеил и, поспешно на приборы глянув, отвечал:

– Тысяча сто по ДИССу. В спину дует ветерок попутный, хорошенечко вперёд толкает.

И ошибся. А Мимонов с матом вперемешку штурманца ошибку комментировать стал и учить, как надо правильно работать с ДИССом.

Говорят, что нету места лучше навигации азы салагам постигать, чем в океане белом. Рядом полюс, и вокруг безмолвье, никаких ориентиров нету – ничего: ни городов, ни весей, пустота одна кругом, сплошная, заблудиться где совсем не диво. Где магнитные бузят компАсы, где их стрелочки по кругу ходят, будто бешеные, не понять что, север, юг где, где восток, где запад. Повезло, знать, штурманцу с учёбой.

Режет 85-й воздух в исключительно спокойном небе. На борту дела идут нормально. Над Безмолвьем пролетает Белым. Вот и к точке подошли заветной. Вот огни аэродрома видно. Сели мягко на ледок хороший, подготовленный вполне прилично. Так закончен был полёт успешно, без ЧП, без происшествий лётных.

Закатили в капонир из снега подуставший самолёт коллеги – технари, и экипаж гвардейский на снежок хрустящий вышел бодро.

– Боже! Словно на другой планете! – с восхищением воскликнул громко юный штурман лейтенант Блудилин. – Как чудесно! – и глаза зажмурил, поглядев на солнца диск блестящий.

«Не Земля, как будто, мама наша, – думал юный штурманец, – Юпитер, непонятный прямо Марс какой-то!»

В эйфории впечатлений ярких ощутил Блудилин вдруг, что воздух терпкий ноздри жжёт и лезет нагло под цигейку, набивая холод. Подтянул потуже пояс Коля. Воротник поднял повыше кверху и попробовал попрыгать даже на ноге одной в унтах тяжёлых, чтоб согреться. Но смешно довольно получилось, и оставил штурман дело это, не смеялись дабы над персоной не последней вовсе в экипаже боевом гвардейском.

А гостей вокруг гурьбою шумной авиаторы с полярной точки, обступили, и пошло знакомство.

И Блудилину крепыш-мужчина руку сразу протянул:

– Потапов! Николай. И из Тамбова тоже! На краю земли свела судьбина с земляком. Я не ошибся, правда?

– С земляком, я из Тамбова, точно. Тёзка ваш, но как узнали всё же?

– А легко. Я по носам картошкой тамбовчан определяю чётко.

Нос попробовал перчаткой штурман. И вдвоём расхохотались смачно, не взирая на мороз собачий.

Так положено начало было удивительной полярной дружбы.

Авиаторы друг другу жали руки, в кожаных перчатках, крепко и знакомились, а штурман юный, как на новые баран ворота вкруг себя смотрел, и поражён был фантастической картиной просто.

Вереница ровно в ряд ангаров полукруглых и довольно длинных. Их две дюжины, снежок расчищен аккуратно возле входа в каждый. Беспрепятственно к любому можно подрулить на грузовой машине.

Вот казармы две. «Одна, как видно, офицерская, – решил Блудилин, – а вторая – то для службы срочной». По военным-то законам, строгим, всех в одной нельзя варить кастрюле. Меж казармами хозблок: там кухня и столовая, а также баня, где помыться, постираться можно.

А вокруг, куда ни глянь, пустыня, что Безмолвием зовётся Белым.

И нечаянно вдруг штурман взглядом натолкнулся на довольно-таки необычное совсем строенье. Вздрогнул даже.

– Чертовщина прямо? – прошептал и про себя додумал: «Столб бетонный длинный, в землю врытый, с туалетом наверху! Не нонсенс разве это? Ну, конечно, нонсенс. Для чего на высоту такую поднимать сортир? Ведь метров восемь над поверхностью, никак не меньше. Ну-ка слезь-залезь туда-обратно, посиди, когда под жопу дует, языком когда шершавым лижет снег с морозцем ягодицы голы. Неужели в этом царстве белом, бесконечном не хватило места подходящего найти сортиру? Ладно б в Токио, в Нью-Йорке или золотишка где земля дороже! – Осенило. – Ну, конечно, это вышка метео. Ну как же сразу это я не догадался, олух? А дыра? Она зачем? Нет, вроде это просто туалет. А может вышка метео и в ней дырища, чтобы воздух проникал свободно, беспрепятственно к приборам разным, ну и те, чтоб результат реальный выдавали, не греша обманом…»

Кочегара глас прервал раздумья:

– Самолёт чехлить чехловкой полной: хорошенько завязать консоли! Не забыть стабилизатор тоже!

Кочегар не командир, однако, обсуждению его приказы никогда не подлежат. Их чётко выполняют экипажа члены все, тем паче, там, где нет обслуги, технарей своих, какие знают, как и что на самолёте делать. Инженер – он самолёта сердце – сделай, что не по нему – умолкнет. А без сердца, не стучит какое, самолёту не прожить минуты.

– Тут погода проститутки хлеще, – между делом кочегар напомнил и на двигателе третьем лямку застегнул, – порою так прищучит, что и крякнуть не успеешь даже. И до третьего сиди прихода…

Самолёт одев в брезент тяжёлый, сразу лётчики пошли обедать, а затем и почивать в казарму. Поднамаялись довольно люди.

А проснулись вечерком – так ужин подоспел. Был суп с медвежьим мясом, на второе – строганинка с гречкой, всё опять деликатес из мишки. А на третье – кофе, чай стандартно, и компот из сухофруктов разных, и лимончик с сахарком на блюдце.

И за ужином отменным, вкусным объявил гостям майор Зазулин, замполит полярной части дальней:

– Мы хозяина едим Безмолвья. К нам пожаловать решил недавно и дурашка оказался в супе. Будет знать: главнее кто, дурила, он, безмозглый, тупорылый хищник или кованый ученьем Маркса наш советский, наш полярный воин!

Засмеялись. Почему-то юмор замполитов по душе пришёлся рядом кушающим, я, хотя и, не нашёл в нём ничего смешного. Показался мне топорным даже и тупым тот пресловутый юмор, но как было, так, представьте, было.

А накушались когда, наелись, Марксом кованые, то про карты разом вспомнили и сели тут же, кто – в «храпочек» – технарей забаву. Ну, а кто и в посложней утеху – в преферанс, интеллигентов больше, привлекает, что к себе известно, думать более в котором надо.

Юный штурман лейтенант Блудилин относил себя вполне резонно к группе той, где голова бал правит, скрипку первую в работе сложной. Он расписывать уселся «пулю» с первым штурманом. Ещё четвёрку дополняли кочегар, а также старший прапорщик стрелок Питурка, очень здорово шутить любивший.

Карты шлёп да шлёп о стол массивный. Для нервишек перед сном разрядка, перед завтрашней дневной работой: взлётов шесть со льда и пять посадок, а последняя, шестая, дома.

Но, однако же, погода-злюка корректировала жизнь иначе. Вдруг завьюжило. Снежок посыпал, и на завтрашней учёбе лётной смело можно было крест поставить. И поэтому ко сну в тот вечер не особенно спешили гости.

У Блудилина дела шли ладно, «пуля» выросла весьма прилично по сравнению с другими, ну а на «горе» цифирки нету даже, не «гора», а красота сплошная, целина из глади снега ровной.

А стрелок, большой любитель шуток, с «паровозом» подлетел на «мизер». Эдак, рубликов поди на двадцать, кувыркнулся игрочишка бравый. А учесть, коль вист что две копейки был в заказе – очень много это. Потому и в настроенье скверном пребывал стрелок-радист и делал за ошибкою ошибку следом.

Он не знал, на что же злобу вылить, обуявшую собой всецело. Нафталиновый, противный запах тут находкой оказался нужной. И вдохнув его, Питурка громко так чихнул, что даже Ленин в раме, испугавшись, бедолага, вздрогнул. А стрелок, ругнувшись матом крепко:

– Ты, Блудилин, – зло сказал, сердито, – нафталином так достал поганым, что с души, едрёна мать, воротит, что мозги не шевелятся даже.

– Да куда ж его девать, Архипыч? – сокрушённо штурманец ответил. – И меня достал. И я им тоже прованялся весь как вошь на складе. Что поделать с ним? Как быть с заразой? И ума не приложу – представь, друг.

– Ну, конечно, что тебе, – Питурка, заказав игру, развёл руками, – что тебе в четыре ряда «пуля», мелко цифрами, «гора» пустая. Мне же полные кранты, фиаско. Отыграться не смогу: не варит совершенно голова от дряни.

Виновато промолчал Блудилин. Но игру под интерес оставить, много выиграв, считалось скверным, и к тому же кочегар и штурман без волнения сносили запах. Ну и как тут карты бросить было?

Шла игра. Переместился прикуп к лейтенанту, и без дела чтобы безучастным не сидеть болваном, провести решил он время с пользой и «до ветра» за казарму сбегать.

А стрелок, поднялся только штурман, вдруг технарское преданье вспомнил, смысл которого вам будет ясен из дальнейшего, и скоро очень. И тот час в его коварном сердце, план отмщения возник мгновенно. В том, что проигрыша есть причина лейтенантов нафталин, Питурка сомневаться и не думал даже. Умудрился так себя уверить божий раб, что без сомнений всяких отыграться порешил на парне.

Только дверь за штурманцом закрылась, ловкой ниндзею стрелочек следом прошуршал, незримой тенью лёгкой.

С ветерочком круговерть из снега. Вой пурги. Ещё морозец дикий, очень на руку стрелку играли, незаметно шёл который следом за Блудилиным в кошмаре жутком.

И не чувствуя совсем подвоха, без каких-то дальних мыслей задних приспустил комбинезон из меха, и кальсоны из верблюжьей шерсти, да трусы – цветной сатин, Блудилин, и естественное дело править начал парень на Безмолвье Белом. Он не ведал, не гадал стрелок, что рядом близко примостился сзади в вое ветра и что ждёт коварно.

А когда Блудилин, дело сделав, встал и начал заправляться, ловко испражнения стрелок в сторонку отшвырнул рукой в перчатке, даже не испачкавшись: мороз собачий в миг какашки превращал в ледышки.

Ну и вот, дары как только юга, успокоились в снегу поодаль, так Питурка и назад, в казарму, снова «ниндзею» скорей вернулся. Ветра вой, стенанья вьюги злые, отступление прилежно скрыли.

Улыбающийся весь, довольный, сел на место юморист и карты, в руки взяв, затараторил тихо трём товарищам своим, партнёрам, что технарское преданье знали, так как в армии не год служили:

– Мужики! Я говнецо откинул! Строго точно, как в известной байке. Разыграть сам бог велел салагу.

А Блудилин в это время чинно застегнул комбинезон и было уж хотел назад в казарму топать, как нечаянно на снег взгляд бросил за собой и обомлел: исчезли испражнения. И не дарил их будто Белому Безмолвью только.

– Боже! – ахнул. – Да куда же это испарилось дерьмецо родное?

Раз да два снежок ногой. Ан нету! И догадка простотой сразила: «Ну, конечно, это я, растяпа, меховую обновил одежду. Несмываемым покрыл позором форму лётную, какую даже поносить ни умудрился толком!»

Ползунки спустил пониже штурман и, не глядя на мороз суровый да на вьюгу, стал копаться-рыться в нафталиновом хозяйстве тёплом, но, однако ж, не нашёл пропажи.

«Нету! Что за чудеса такие?» – удивился не на шутку штурман. И догадочка уже другая, испугала посильнее первой: «Ну-ка сзади подошёл мишутка и полакомился хищник чёртов, экскрементами старшого брата, предпочтя их свежачку мясному».

Улыбнуться попытался даже на гипотезу смешную эту, но улыбки вот не вышло только, лишь гримасою лицо скривило, и совсем не по себе вдруг стало.

Как пришибленный мешком, вернулся лейтенант назад и сел за карты. Вновь игра пошла и вновь неплохо. От чего-то вот Питурка только нос поднял, и им водить по кругу стал неистово, да воздух нюхать.

– Что такое? Вонь откуда, братцы? – удивился. – Это ж сколько можно? То поганый нафталин бардачил, а теперь уже само говнище!

Потянули игрочишки воздух раз, другой и подтвердили, правда, что воняет, закивав согласно, крепко пальцами носы зажавши, ну совсем невыносимо будто.

Побледневший, резко встал Блудилин, и, спеша, посеменил из зала, взгляды чувствуя коллег

вдогонку.

А в сенях ещё разок проверил ползунки – безрезультатно только.

Озадаченный, в конец взбешённый, снова штурман на мороз и вьюгу из казармы, и к тому местечку, где проклятое дерьмо пропало.

Там Блудилин долго мял руками снег, но без толку: лишь только пальцы обморозил зря – дерьмо исчезло.

– Мать твою!.. – ругаться гневно начал, но слова так и застряли в горле: белый монстр величиною с айсберг, (показалось офицеру эдак) прямо рядышком стоял на лапах с неподдельным интересом глядя на вкуснятину, на ужин славный при сиянии чудесном в небе. И казалось, улыбался хищник, представляя под тяжёлым мехом молодой живот упругий, смачный, сногсшибательный, какой упорно, настоятельно манил покушать.

Но, однако, от чего-то миша не спешил деликатес отведать. От чего-то вдруг с судьбы подарком подзамешкался, как будто кушать расхотел совсем коварный хищник. Призадумался видать, где лучше править трапезу: на суше или, где не будь на белоснежной льдине, от людишек многошумных дальше.

Мысли гулко, молотком отбойным застучали в голове у парня: «Эх! ПМ-ушка, ты мой родимый! В куртке кожаной лежишь, в кармане, и поделать ничего не можешь. Не успеть тебя достать красавца, да затвор перевести, да стрЕльнуть в бестолкового, тупого зверя, одинаково какому кушать, что моржа, а что царя природы».

Ужас штурмана объял. Затрясся, задрожал, но смерти гордо глянув напослед в глаза, собрался с духом. Погибать решил не трусом жалким, а героем, мужиком советским. Посмотрел в глаза медведя штурман и балбесу сообщил тупому, телепатию призвав на помощь: «Я, ты думаешь, уйду засранцем, трусом конченым из жизни этой? Ошибаешься, голубчик, очень! Жаль, никто вот не увидит только, погибает как советский штурман. Ешь скотина! На здоровье кушай! Подавись! А мне, представь, не страшно!»

Миша, явно понимая мысли, восхищён был героизмом, только есть хотел медведь и жизнь герою даровать не собирался вовсе. Подошёл вплотную монстр и лапы опустил на белый снег хрустящий да раскрыл пасть широко, но только от чего-то вдруг брезгливо фыркнул, чуть немного постоял опешив, да и в Белое Безмолвье дунул, не отведав штурманца младого.

Догадался: «Нафталин! – Блудилин, – Нафталин! Спаситель мой, голубчик!» – заорал, и полились ручьями на полярный снег обильно слёзы.

Успокоился и, весь сияя, возвратился лейтенант в казарму.

– Боже правый! – прошептал Мимонов, на Блудилина взглянув, как только с головы тот шапку снял, ушанку. И Питурка рот раскрыл, и Шухов удивился вместе с ними тоже. Был седым, как будто лунь, Блудилин.

Ну, а штурман в настроенье чудном – вновь за стол.

– Чего глядите, братцы? Продолжаем! – улыбаясь молвил.

Но товарищам совсем нисколько, явно было, не до карт, глазели, изумлённые, в упор на парня. И Питурка деликатно, робко начал первым:

– Ты седой, Блудилин! Белый весь, как сатана. Чего так? Понял штурман, с белым мишкой встреча не осталась без следов-последствий, но, однако же, судьбы подарку, очень радуясь, стрелку ответил, улыбаясь широко, довольно:

– Я, товарищи, вот только-только повстречался с косолапцем белым и, представьте, пересрал серьёзно. Потому и голова седая.

– А чего же ты такой довольный? – удивился кочегар. И штурман первый тоже вслед за ним:

– Ты, Коля, не рехнулся ли, дружок, со страху. Может, надо до врача скорее отвести ещё пока не поздно?

– А чего ж? С ума сойти не хитро после столь великолепной встречи. Может, братцы, и сошёл с ума я, только это не от страха вовсе, а от счастья.

– От какого счастья?

– Ну-ка.

– Ну-ка, расскажи, Блудилин.

– Так ведь, братцы, я живой остался! Тут не радоваться как же можно? Есть не стал меня чертила белый. Нафталин нюхнул – и ноги сделал, от отравы убежал пахучей, беспрерывно, без конца чихая.

И вопросы прекратились тут же. Ощутив себя к плохому делу приобщёнными, вдруг стали ёрзать игроки на табуретках жёстких. Неудобно им, неловко стало. Продолжать не захотелось больше никому игру, не вышла шутка, так как думали, а горе вышло.

Лейтенант друзей не слышал мыслей. Он был весел. Он был рад наивно и ещё хотел играть, но только непреклонными партнёры стали почему-то вдруг в желанье бросить преферанс и отойти на отдых. Подсчитали, что кому кто должен. Рассчитались и ушли поспешно почивать полярной ночкой славной.

А Блудилину совсем нисколько не хотелось спать. Бродить подался меж столами, за игрой картёжной наблюдая да на ус, мотая анекдоты, разговоры, байки.

Ото всех, к кому лишь только штурман приближался, шли косые взгляды удивлённые: волос цвет белый, безусловно привлекал какие

Командир, сам капитан Кошёлкин, в карты резался с по рангу равным, с командиром белой точки, снежной, с капитаном Незовитебатько. В «буркозла» вдвоём играли страстно и частенько хохотали вместе от души неадекватно громко. А когда шагал Блудилин мимо, удивился командир:

– Колюня! Что с тобой? Чего как лунь весь белый? В Чу таким тебя не помню что-то.

Улыбнулся штурманец:

–То видно от сияния беда такая.

– Отойдет?

– А вот того не знаю.

– Отдыхай, – ему Кошёлкин, – ладно, – и обратно с головою в карты.

На себя решил взглянуть Блудилин. В умывальнике в большом и круглом, старом зеркале себя увидел и опешил, обалдел, бледнея.

– Боже! – вскрикнул, – ну какое б ладно происшествие в полёте что ли, – мысли грустные пошли, – тогда бы хоть поменее обидно было. Ну, а тут же косолапый мишка, примитивный, бестолковый хищник, до седин перепугал паскуда… И детишки те, какие будут, подрастут когда, конечно, спросят: «Почему такой ты белый папка? Ты, наверное, герой? На танк ты видно хаживал с тупым кинжалом? Ну, а мне что отвечать? Что это просто выпугал зверюга насмерть, срал причём когда с казармой рядом, с пистолетом в боковом кармане».

Только, чу! Вдруг привлекла вниманье из Безмолвья технарей беседа:

«…Вышел лётчик по нужде до ветру, – говорил один, – в мороз и вьюгу, а за ним чудила-штурман следом. Ветерочек «у-у-у», гудит протяжно, и поэтому шагов не слышно. Сел пилот за уголок казармы, приспустивши ползунки, и начал то, какое надо править дело. Ну, нужду справляет лётчик значит, а не знает то, что сзади штурман притаился, юморную каку, чтобы сделать невзначай пилоту. Ну и только завершилось дело, предварительно фанеркой взятой, отшвырнул дерьмо в сторонку штурман да и шасть назад, скорей в казарму, под прикрытием погоды гнусной: снега буйного да ветра – чёрта. Сел за стол, опять картишки в руки, вроде и не уходил как будто.

А пилот комбинезон напялил, глядь на снег, куда валял, и замер: испражнений, извините, нету.

Удивился офицер. Порылся перепуганный в комбеза мехе: промахнулся, может, мол. Ан нету ничего в меху бараньем, плотном. И в казарму в изумленье парень возвратился да опять за карты.

Все вниманье на него и воздух вдруг носами потянули дружно. Ну, а штурман «как говном воняет от кого-то!» говорит нахально так, как будто в самом деле это. А партнёры по игре кивают утвердительно, согласно машут, подтверждая факт конфузный дружно. Лётчик снова в коридор, и снова ну в меху давай бараньем рыться. Безуспешно только всё опять же…

– Врёшь, Петрович, ты как мерин сивый! – оборвал технарь сидевший справа от рассказчика. – Красиво брешешь. То не лётчик был, а был помеха. И разыгрывал его не штурман, а механик бортовой, чудила с «АН-14-го», как помню. Знаю их, как вас, прекрасно лично: Коля Болдырев, Андрей Кириллов и Славок, вот позабыл как точно по фамилии, но то не важно… Да и было всё не в Тикси это, а в Анадыре…

– Ну ты, Петрович, забрехался, помолчал бы лучше! Не в Анадыре, – вступил в дебаты техник, слева что сидел, а было это, братцы, в Воркуте недавно.

– Нет, товарищи, – сказал с усмешкой от рассказчика сидевший против. Это всё в Оленегорске было, сомневаться в том совсем не надо…

Спор поехал по второму кругу, а прозревший лейтенант Блудилин наконец-то всё прекрасно понял, что случилось с ним, куда девалось дерьмецо и кто спектакль поставил.

Улыбнулся горько штурман: «Только обижаться-то за что, – подумал, – не со зла же разыграть решили желторотого юнца-салагу. Кто же мог предположить о мишке? Разумеется, никто, конечно».

Глядь, земеля Николай Иваныч в уголочке у окошка курит, возле форточки, слегка открытой.

– Добрый вечер, Николай Иваныч! – подойдя к нему, воскликнул штурман, и поплакаться в жилетку очень захотелось земляку скорее о трагическом своём конфузе.

Капитан заулыбался:

– Коля! Как покушал, отдохнул, земеля?

– Замечательно. Так спать что даже почему-то неохота вовсе.

– А чего там спать? Пойдём со мною. Тайной, Коля, поделюсь с тобою величайшую одной военной. Из Тамбова земляки бывают на Безмолвии зимой не каждой.

И пошёл за капитаном штурман.

Земляков встречал склад длинный молча. Оборудованье для заправки там кругом на стеллажах лежало: краны разные, насосы, шланги, и подобное тому в достатке, в изобилии. В Безмолвье Белом помешать запас никак не может.

– Я по топливу, товарищ штурман, инженер здесь на полярной точке, а вот это – всё моё хозяйство. Проходи, себя как дома чувствуй.

Стол стоял посередине склада. Рядом ящики, коробки, стулья. Инженер полез в зелёный шкафчик, на стене висел какой, и вынул из него большой графин стандартный, в коем весело плескалась жидкость, хоть прозрачная, но только явно не вода. А то сыр-бор к чему весь? Поглядел недоуменно штурман на сосуд, но объяснил Потопов:

– А вот это вот как раз и тайна! Потихонечку гоню, земеля, самогон, сухой закон тем самым нарушая и ложа конкретно на запрет большущий член тамбовский. Ты четвёртый, посвящённый в тайну. Никому о том. В присест отправят, как дознается начальство только, на юга, где год за год мачалить. А до пенсии зимы всего две мне в Безмолвии служить осталось.

– Я – могила! Хоть руби на части! Хоть иголки затыкай под ногти, но земелю своего не выдам! – штурман выпалил. И вместе дружно засмеялись земляки-тамбовцы. А потом достал хозяин склада чайных два больших стакана резво. И полярный хлеб, пекли который непосредственно в Безмолвье Белом, да кусочек строганины, добрый.

– За знакомство земляков! – был первым тост, который произнёс хозяин.

– За знакомство! – поддержал Блудилин.

Выпив, дружно закусили мясом, строганиною медвежьей с хлебом. Самогон пошёл вполне прилично.

А когда захорошело после, на столбе сортир Блудилин вспомнил и спросил:

– А расскажи, земеля, для чего в метеовышке вашей широченная в полу дырища? С атмосферой что ль она для связи, чтоб приборы не брехали сильно?

И опять захохотал Потапов, за живот свой богатырский взявшись.

– Нет, дружище, – отвечал сквозь хохот, – то не метео, любезный, вышка, а представь себе сортир полярный.

– Ну?

– Вот ну тебе! – и снова хохот. Засмеялись земляки так громко, что от звука повалился с полки для заправки пистолет, и точно по затылку штурманца бабахнул.

Смех утих, и капитан Потапов, нарезая строганину тонко, успокоившись, сказал:

– Однако не соскучишься с тобой, земеля! Так потрись ещё чуток бок о бок и писателем Жюль Верном станешь. Ну да ладно, расскажу об этом туалете так и быть сегодня. Слушай Коля, да мотай на усик. Анекдота траванёшь заместо, на юга когда домой вернёшься.

Время долгое нужду справляли, где приходится на точке белой, что ещё с времён войны фурычит.

В Министерстве обороны как-то вдруг припомнили о том, что воин наш, подкованный марксизмом крепко, естество справлять не просто должен, как попало, где Господь прищучит, а лишь там, где стены есть и крыша. Приравняли нас в МО, короче, по вопросу туалетов, к части, самой то, что ни на есть стандартной. Но особая мы часть, однако. Кот наплакал мужиков, а женщин не бывало никогда в помине. И бескрайнее при том Безмолвье… Туалет тут никому не нужен

Но, однако же, приказ был спущен бюрократами: сортир построить.

А приказ он есть приказ, и надо выполнять его вполне понятно.

Ну, расчистили сперва площадку пять на пять, потом в мерзлотке вечной бить отбойниками яму стали. Тут с лопатой и ломОм не сладить. Слава господу, что средств в достатке для работы с ледяною твердью. Уж снабдили честь по чести, правда.

Ну, короче значит, яму сделав, пять на пять, мы водрузили сверху туалет. Оно делов всего-то. Вот и какайте, ребята, срите, не попало где, а где Министр наш Обороны приказал, сам Гречко, жопой чувствуйте страны заботу.

Ну и что же? И сперва ходили чисто просто интереса ради, но до первого заноса только, был какой через неделю ровно.

Закружило, завалило напрочь, день откапывали после частью. Это дело ль? Нет, совсем не дело. И нужду справлять обратно стали по старинке, точно так, как прежде, деревянное забыв строенье. Ну, а так как из Москвы не видно безобразие такое было, то и с рук оно легко сходило, до поры, пока не вышел казус.

Со вниманием Блудилин слушал, но Потапов свой рассказ прервал вдруг, предложив ещё по малой выпить, лишь потом его продолжив дальше.

– Ну так вот, себе живём мы, тихо, службы тянем монотонной время – год за три, как на войнухе, катит, и оклад ещё тройной при этом, да надбавки ко всему что надо. Всё, короче, абгемахт, вот только тягомотина, сплошная скука. Ничего не происходит вроде. Самолёты иногда как праздник, только редкие довольно жалко. Хорошо, что косолапцы-монстры да песцы хотя заходят в гости, а не то б с тоски волками взвыли. Но зато без катаклизмов всяких.

Но нарушило однажды скуку вдруг ЧП: мы на снегу солдата как-то утречком нашли без пуза. Приспустив штаны лежал бедняга, в небо выпучив глаза большие, ужас бешеный застыл в которых… Мишка внутренности напрочь выел.

И поехало, пошло, завилось, в карусели завертелось глупой – прилетело из Москвы начальство и чекистов с ними вместе прорва.

Смотрят, снегом туалет засыпан аж под крышу, не пробраться так что до него, приспичит если даже. Ну и всё на тот сортир списали. И решили, что причиной смерти бедолаги нарушенье было о сортирах тех МО приказа.

Командира моментально сняли, и с собой на материк беднягу. Наказали, сняв звезду большую. А потом уже умы в столице подраскинули мозгами малость и прислали наставленье вскоре о сортирах, но уже полярных. Приказали их непросто строить, как обычно, а к столбам бетонным предписали прикреплять повыше недоступными висели чтобы, для досужих косолапцев белых.

Этой мудрости большой начальства восхищаться прямо-таки можно, – поглощая строганину с хлебом, вёл рассказ свой капитан Потапов. – Посуди, земеля, зайцев сколько убивается толковой мыслью и какая нам большая польза от того: не надо ям квадратных в мерзлоте долбить, не надо чистить снег, войти в сооруженье чтобы. Понял я тогда: в генштабе нашем есть не только дураки сплошные.

– Видно так.

– Но только всё равно мы игнорируем приказ Министра и не лазаем, когда приспичит по нужде, на каланчи как будто циркачи в полярном цирке белом. На круги своя опять всё стало.

– Ну, а как же безопасность? Мишки? Перестали хулиганить, что ли?

– Ну а кто, скажи, им даст проказить? По ночам по одному не ходим, и оружие всегда на взводе. Лезут мишеньки порой, но только, на беду свою и нам на радость, бестолковщине животной внемля. Бьём и кушаем потом красавцев: в супе, с кашею и просто с хлебом, как сейчас вот мы с тобою, Коля… В общем, не было проблем покуда.

– Много бьёте их?

– Да бьём немало.

– А не жалко? Говорят, медведи эти, белые, есть в книге Красной. ШарахАть их просто надо может?.. Ну, отпугивать – а то ж ведь вымрет украшение Земли планеты.

И вздохнул на то земляк:

– Так Мишки не боятся ничего на свете. Про охотников они не знают, где им взяться тут, скажи на милость, а животных средь сильнее нету. И поэтому себя царями бестолковые считают твари. Буром лезут, напролом, засранцы. Тут, наверно, не до книги Красной. Или ты или тебя, дружище.

Возразить тому не смог Блудилин.

– А со шкурами чего творите? – поглядел на инженера штурман. – Валом времени когда и скука, не выделывать, считаю, глупо.

И опять вздохнул Потапов тяжко:

– Это точно, пропадают шкуры, – отвечал, – мы их песцам бросаем.

– А не выделать чего? И что же не отправить их домой?

– А это, к сожаленью, невозможно, Коля.

– Не пойму. Неужто места нету в самолётах, что сюда летают? Я давай на материк доставлю. В техотсеке места мало разве?

– Было б так, гляди давно бы стали обладателями денег моря. Погляди: песцов гуляет сколько, не таясь почти, совсем, нос к носу. Я их выделал за службу много, только бестолку совсем, земеля.

– А чего же это так?

– А думай.

– Не пойму, – пожал плечами штурман.

– Самолёт, когда из точки только вылетает, лишь, чекисты знают, что везут на нём, предельно точно. Ну и ждут, когда красавчик сядет. Приземлится как, так всё, заразы, отбирают подчистую сразу.

– Ну, а как же особистам эта информация идёт отсюда?

– А не маленький уже наверно, должен знать. Уже кумекать должен.

– Се-ля-ви! – развёл руками штурман. – Я губищи раскатал, чудила. Ну, да бог с ним, с этим мехом вашим.

Снова выпили и тут полярник:

– Извини, – спросил, – скажи, земеля, от рождения седой такой ты или, может, пересрал где очень?

– Да какое там к шутам с рожденья? Пересрал, ты угадал, Потапов. И как раз на этой точке вашей, два часа всего назад каких-то.

– Ну?

– Вот ну тебе, – вздохнул Блудилин, и при этом улыбнулся грустно, да историю поведал после о седин происхожденьи белых.

Головою покачал Патапов и, ещё налив хмельного зелья:

– Отомстим, – сказал. – Похлеще шутку разыграем, помнить долго будут. Я всегда за земляка горою. Что, мы разве не тамбовцы, Коля?

Гостя взгляд. Не взгляд – вопрос. Потапов:

– Не спеши. Не торопись, земеля, – на него ему ответил бойко. – Всю компанию веди скорее к нам сюда, организую сам всё дальше я, и всё в ажуре будет… Пригласи на самогон по тихой. Только дурень отказаться может.

Встал Блудилин, и друзей скорее приглашать на самогон полярный поспешил, пока не поздно было. И с задачею своей несложной штурман справился вполне успешно. Всей компанией сидели вскоре у Потапова в каптёрке тесной.

Первый тост произносил хозяин:

– Предлагаю я по первой выпить за гостей, чтоб вам у нас, в Безмолвье, в стороне совсем забытой богом, было очень хорошо и чтобы без потерь вы все домой вернулись.

Дружно выпили. И снова мясо захрустело на зубах гвардейцев. Показался самогон отменным. Под сиянье, под медвежье мясо фантастически пошёл, волшебно. А когда повеселее стало, то с улыбкой произнёс Питурка:

– Очень даже хорошо, ребята. При лафе такой и дом не нужен. Так и жил бы до весны в Безмолвье, жаль вот только не дадут такого никогда и не за что кремлёвцы, потому как самолёт наш вовсе не какой-то ястребок плюгавый, можно и не замечать который… Упорхнём отсюда скоро жалко.

– Это как на то Безмолвье глянет, – возразил стрелку Потапов тихо, – если здорово кого полюбит, обязательно себе оставит.

И услышав то, стрелок Питурка усмехнулся, посчитав за шутку только сказанное. И Мимонов ухмыльнулся, мол, мели Емеля, сказки детские приятно слушать под хороший самогон и мясо. Только Шухов не спешил особо реагировать. В любом вопросе не любил бортинженер поспешность, как не мало бороздивший небо. Кочегар всегда таким быть должен.