Текст книги "Шулмусы"

– А ну давай мне толком расскажи, чего с тобой случилось? Вытирая кровь с ноги платочком, начал метео уже без мата:

– В туалет вы – я за вами следом. Только вы пошли в сортир, а я же, в ожиданьи чтоб не тратить время, справить бал за уголочком думал. Вынул член и поливаю землю. Не успел ещё отлить, выходит Баскервилей на меня, собака. Сумасшедшие глаза углями с кулачок горят, насквозь пронзают и рычит, как лев, сожрать желая. Спрятать член успел в ширинку только, как набросилась, напала сука… Пол икры, считай, отгрызла сволочь! – и Румянцев показал конечность да опять хотел ругнуться скверно, но:

– Мудак! – прервал Ольховский резко, – видишь, знает и собака даже, человеку где мочиться надо, и следит за чистотой на точке. Жалко, что не откусила яйца. Но за то, что научила малость этикету, так сказать, культуре, награжу её колбаской нынче. Непременно принесу с обеда.

Потерпевший от обидных слов тех и от боли покривился. Правда, ликовал пилот Чернов на койке, с удовольствием ногою ногу почесал и улыбнулся сладко. И страданья от позора вроде отпустили чуть – полегче стало.

Штурманец же, молодой Аукин, головою покачав, вздохнул и молвил знающе:

– Шутить в жарищу с собацюрами совсем не умно. Можно бешенства поймать бациллу, и да здравствует исход летальный, что значительней потери мяса и поношенных штанов военных. Так что топай-ка в санчасть дружище поскорее от греха подальше. Оставаться нам с тобою вместе ни к чему, ты заразить нас можешь.

– Это точно! Дуй в санчасть, Румянцев! – молодого поддержал Ольховский. – В изолятор пусть тебя посадят, стервеца, чтоб знал, где писать надо.

А Румянцев:

– Да, придётся топать мне в санчасть, иначе рана может загноиться. Душу греет, правда, то, что гниду укокошил эту, баскревильскую, едрёна мама.

Напряжённые глаза военных в молодого офицера впились.

– Это что же, укокошил значит? – удивился командир. – Оружье не имел ты при себе, известно.

– Придушил собственноручно стерву! – и Румянцев пред собою руки коллективу на показ представил.

Авиаторы вскочили разом и за вышку побежали скопом, друг об дружку спотыкаясь в спешке. Подбежали к убиенья месту и действительно глядят: собака здоровенная лежит у стенки – кровь на морде и в зубах штанина.

Капитан Бревнов нашёлся первым:

– Это ж, братцы, Чебурашка, – громко он воскликнул, на собаку глядя, – замполита полкового тёзка. В АПЛе поживает, знаю. И зачем на КДП припёрся, на дурацкую, балбес, погибель?

– Сучка видно загуляла где-то, – пояснил бортинженер, – и дунул на последнее свиданье пёсик.

Сменный штурман капитан Скворечкин возразил:

– Любовь весной дуркует, а не летом, тут попроще дело: просто-напросто кобель взбесился.

А Сусанин:

– Я, – сказал, – считаю, что убийственно спиртным разило от смотрителя погоды, вот и ошалела, надышавшись, псина, не выносят алкоголь собаки.

– Что гадать? Всё может быть, – Ольховский резюмировал, – но отметать мы всё же бешенство никак не можем. Всё давай катись в санчасть Румянцев.

– Я глотну на посошок? – тоскливо потянулся лейтенант к бутыли.

– Что за глупости ещё такие, – отстранил Ольховский руку, – только не хватало нам ещё заразы от тебя приобрести, мудила.

И не солоно пошёл хлебавши пострадавший в медсанчасть, была что километрах в двух ходьбы от вышки. Офицеры же, назад вернувшись, полкового замполита тёзку помянули и за пулю сели.

Командир на первом круге сразу сел на мизере без двух, и очень рассердился да ругаться начал:

– А ведь всё-таки, – сказал, – другие совершенно офицеры стали в нашей армии. Чернов, к примеру, и Румянцев офицеры разве? Нет! Великая одна стыдоба! И гвардейцами таких засранцев величают, как в насмешку вроде над нормальным остальным народом.

Закивали игрочишки дружно. Их поддержка подогрела ярость командирскую, и он взорвался:

– Ты, вставай давай, мудак, – прикрикнул на Чернова, – и вали отсюда! Не военный санаторий вышка, и тем паче не отель бесплатный, да и, вроде, не приют бездомных!

Встал безропотно пилот с кровати, ноги в туфли и, краснея, вышел без единого в ответ словечка, от стыда, куда не зная деться.

О событиях тех бурных быстро позабыли игроки, и снова воцарился дух игры серьёзной в комнатушке для наряда, душной.

В инженера эскадрильи домик позвонить ещё решил разочек кочегар – не поднимают трубку. А кому, все на стоянке если? С капонирами же связи нету. Плюнул Шухов, и вздохнул с досадой, да свой путь средь маков буйных начал.

Озорное припекало солнце. Шухов в гневе, но идёт спокойно меж воркующих цветочков красных: «Погляди, бортинженер, как пляшем! – заливаются, поют вдогонку. – Как красивы, обрати вниманье!»

И на яркое безумство глядя, прошептал цветам горящим Шухов:

– Вы действительно цветы красивы! Восхитительны! Сейчас меж вами поваляться с симпатичной девкой – лучезарная мечта поэта! Но, однако же, идти вот надо…

А ко времени тому подняли на домкратах самолёт уставший. Ожидал он на подпорках тонких, от бетона оторвав колёса, как Христос на точках трёх распятый.

И пока по солнцепёку Шухов под собой топтал бетон горячий, дефилируя к стоянке дальней, третий лучик – плод проказ светила, тот, что Чипнису залез в головку, меж извилин мозговых метанья шаловливые совсем не бросил. Щекотал мозг заскорузлый шкода, шевелиться заставляя мысли, и они закопошились резво под фуражкою, носил какую эскадрильи инженер лет двадцать. «А ведь мудро кочегар предвидел, – нервно снял с себя фуражку Чипнис и за лысину рукой потрогал, – сколько в базу не звонил, однако, отыскать не мог концов «Урала», что как будто прямо в бездну канул. И выходит, очень прав был Бочкин, что ругал сегодня утром матом. На орехи заслужил, выходит! Видно, правда, я ни свечка богу и ни чёрту кочерёжка также!»

Только лучик в голове майора, безответственно шаля, ход мыслей вдруг в опасное направил русло. Зная то, что выполнять работу может тот на самолёте только, кто допущен к ней, пощекотал чуть подсознание шалун, и импульс в мозг мгновенно поступил оттуда: «Чипнис, Чипнис! Ну какой ты всё же нерешительный мужик, небойкий. Кочегара нет, и бог с ним, Чипнис! Есть прекрасная зато возможность доказать, что ты как богу свечкой, так и чёрту кочергой быть можешь! Отгоняй вот сам шАсси, и станешь выше в собственных глазах намного. Начинай, давай. Не дрейфь, не бойся! Ты советский офицер, наверно!»

И закон решил нарушить Чипнис, в авиации что главный самый, выполняется который всеми. Будь то маршал сам Кутахов главный или прапорщик Чешитепузо. Одинаково не сунут носик в то, нет допуска к чему, наверно, авиации законы знают.

С самолётами нельзя иначе. Существа, так как живые то же – уважение, порядок любят. И закон кто нарушает главный, тех не милуют, всегда тем плохо.

А пока товарищ Чипнис думал, как свой замысел вершить преступный, Шухов топал, а по руку праву от него не унимались маки. Ну и что же? И решился, таки, эскадрильи инженер и лихо сообщил своим отрядным замам:

– Кочегара ждать не будем, ладно. За него я отгоняю шАсси.

– Так нельзя! – ему один помощник, капитан Стальной.

– Никак нельзя так! – зам второй с ним в унисон почти что, Федоренко, капитан, и оба вопросительно взглянули разом на начальника, что спятил вроде. Но на них прикрикнул Чипнис громко:

– Кто тут старший, позабыли может?

Не забыли и, конечно знали два отрядных, кто у них начальник. И преступным намереньям шефа быть помехою не стали-таки. Удивились бесконечно, правда, но откуда знать мужчинам было о таинственных проказах солнца.

В эскадрилии отрядных двое. Подняла их на ступеньку выше над коллегами судьба за хватку, за понятье, за ума сноровку. Не за белые значки на форме – поплавки – как говорят в народе. Знают службу, потому перечить никогда никак не станут шефу. И сказал когда «люмень» начальник, никакой не алюминий значит.

И вот так, без противленья, Чипнис авиации закон суровый безответственно попрал и начал лично сам без кочегара гонку.

По стремянке влез майор в кабину. Сел на кресло командира, ну и шлемофон надел на череп лысый и к системе подключился связи. Бронестёклышко рукой потрогав, поглядел через него на поле, а оно как флаг советский, красный, в ярком мареве горящих маков. Аж, зажмурился законов недруг, кровью писаных, и вдруг подумал вдохновенно про себя: «Сейчас вот отгоняю самолично шАсси, а потом из самолёта выйду, грудь колёсиком, головка кверху пусть увидят все какой толковый инженер из эскадрильи третьей! Знают пусть, что кочегару фору дать спокойненько любому может! И войнуха если вдруг внезапно, и нажрётся бортачок, к примеру. Полетит громить буржуев лично! Им покажет, где зимуют раки, козью мордочку и Кузьки маму!»

Грёзы сладкие прервало резко:

– Инженер! – словцо, что с треском в уши из наушников внезапно влезло. Это техник подключился старший к СПУ и прогнусавил снова:

– Инженер.

– Да, инженер на связи! – нарушающий закон ответил, из поэзии спускаясь в прозу. – Я готов!

И как услышал только то стартех, так крикнул заму громко:

– Эй! Прокопыч! Полезай в гондолу!

И отрядный, долговязый муже, на пневматик став сперва, а после за раскосы ухватившись цепко, юным мальчиком в гондолу юркнул. В ней, точней в её носочке заднем, затаился капитан, в клубочек, в колобочек превратившись малый. Только высунись хоть чуть оттуда, и мгновенно механизм жестокий при движении сомнёт, сломает.

– Я готов! – из глубины гондолы пробасил Стальной.

– Земля готова! – старший техник инженеру снова, а ему тот:

– От шассИ! – и стойку убирать уже хотел, но только кран уборки потерялся где-то, будто не было его в помине! Прямо-таки полтергейст какой-то!

Ожидают технари, когда же зарокочут МПШ моторы и когда тележка в сальто длинном станет прятаться за створки шасси. Но, однако, в тишине тревожной всё как замерло на месте будто. Ожидают технари, кран ищет эскадрильи инженер, а Шухов по горячему бетону топчет. Но судьба пошла навстречу всё же: инженера полкового «Газик», обогнав, остановился резко.

– Ты чего гуляешь-бродишь, Шухов? – инженер полка в окошко крикнул – На стоянке бюллетень сегодня выполняется. Забыл?

– Никак нет! Мне, товарищ подполковник, Чипнис ждать велел на КДП машину, обещал прислать, да вот шагаю меж безумия цветочков чудных, – указал рукой на маки Шухов.

Подполковник поглядел на поле, но лишь только матюкнулся скверно и:

– Запрыгивай, давай скорее, – кочегару приказал, – поедем.

Влез на заднее сиденье Шухов, и поехали, а в это время Чипнис кран нашёл как раз уборки и давай с ним управляться, только почему-то тот ослом упёрся! Не идёт, не ворохнётся даже! Плотно лысина покрылась потом. В напряжении сошлись морщины. От натуги ярко-красным стало бело-бледное лицо обычно, кран же одеревенел как будто.

Ну и надо же тому случиться? Капитан Стальной во мгле гондолы выстрел в спину получил внезапно, в позвоночник, что болел давненько: удивительно момент удачный жуткий остеохондроз подцелил для укола побольней, поярче.

Фара выпала из рук, и тело, вдруг расправившись стальной пружиной, в беспощадный механизм упало и повисло на раскосах тряпкой в ожидании конца такого, о котором и подумать страшно.

– Погодите! Не спешите! Стойте! – вопль Стального полетел над полем.

– Стоп! – бледнея, заорал Охалков. – Стоп! Прокопыч из гондолы выпал! – старший техник передал в кабину, к кадыку прижав плотней как можно в коже ларинги. —Прокопыч выпал!

Только Чипнис ничего не слышал. Эскадрильи инженер отвлёкся: всё на кран переключил вниманье на коварный и зловредный этот, не желавший подчиняться так и. Что не мистика? Она, голубка! Плата не за нарушенье разве? Я считаю: так как раз и было.

И пока мороковал в кабине эскадрильи инженер, метнулись к механизму технари, в котором поседевший весь висел отрядный.

Но в кабине наконец-то Чипнис, неудачи отыскал причину: вся беда не повернул контровку, по инструкции что делать надо. И приблизились как только к стойке технари, так заревели разом два мотора МПШ и стала в сальто медленном ползти тележка вверх, отрядного замять пытаясь.

И конечно бы погиб бедняга, до отставки не дожив заветной, не Зернов когда б, который резко обесточил самолёт. И стали МПШ, а капитан же выпал на бетон из механизма плена.

И вот тут как раз подъехал Бочкин. Из гондолы как летел отрядный, из машины было видно чётко. Понял старший инженер, конечно, всё без слов и разразился матом.

Ругань жуткая пошла над полем, будто ветер, наклоняя травы и срывая лепестки с артистов. Те восприняли как браво, видно, сие действие и с рвеньем бОльшим красным маревом зашлись в экстазе. Ну, а Чипнис, глас суровый слыша, окончательно, конкретно понял, что ни богу свечка он, ни чёрту точно так же кочерга кривая.

И вздохнув, слез инженер с сиденья. На подвижный пол поставил ноги, выйти чтобы, да рукой с досадой воздух резко рубанул, как будто на незримом вымещая злобу. Но беда, попал ладонью точно в кран включения того же пола. Заурчал гидромотор, и Чипнис повалился на его дощечки, что стремительно метнулись к люку, увлекая за собой майора. Дальше «Здравствуйте бетон горячий!»

Приземлился грузный Чипнис мягко. Повезло. Почти три метра с лишним высота и неплохая скорость – тут не только поломать чего-то, но и с жизнью распроститься можно, а товарищу на пух как будто посчастливилось упасть удачно.

И развитие такое видя непотребное событий, Бочкин захлебнулся в дикой злобе просто. Мат его стрельба из пушек словно сумасшедшим стал, таким, который не ложится на бумаге даже ровно строчками, запишешь если.

Отгремел над полем гром, и Бочкин, говорить уже понятней начал:

– В «Газик» мой, – сказал, – скорей Стального, повезу его в санчасть, беднягу! – и на Чипниса взглянул презренно.

Взгляд стерпел майор, а после, эдак, тихо, вкрадчиво, сказал, стыдливо:

– Я, товарищ подполковник, место подыскал для туалета нынче. Не желаете взглянуть, случаем?

– Идиот, – с улыбкой горькой молвил подполковник, – Мустафа конкретный. Ставь себе хоть на хую! И что ты в замполиты не подался, олух?

Технари же, сыр да бор пока был меж начальством, поместили лихо капитана вдоль сидений задних. Неподвижной деревянной шпалой лёг на пол отрядный взглядом грустным, на брезент «Газона» глядя тупо. Знал просоленный технарь советский, чем чревато попирать законы, сам Всевышний написал какие, понимал, что, почему случилось.

– Да и ты давай, барбос, в кабину, – подполковник указал майору на «Газон», – болван, мешаешь только.

– Управляйся поскорее, Шухов, – уезжая подполковник Бочкин попросил, – сейчас звонили только из дивизии о гонке вашей, мне докладывать сегодня надо.

И лишь только инженера «Газик» скрылся в мареве весёлых маков, как заладилась работа сразу. Бюллетень 032140 был исполнен на одном дыханьи.

Зачехлили самолёт и лямку на соседнем пристегнули тоже, что болталась: быть порядок должен в авиации во всём особый, уважение – беда иначе.

Точно вовремя «Урал» подъехал и, людей забрав, урча помчался в ДОС спеша, а маки плазмой яркой трепетали и во след кричали: «Подожди! Не увози, машина, столько зрителей, ну как так можно!?»

Но глушителем стрельнув «Урал» им: «Отвяжитесь вы!» ответил грубо, но цветы вослед, однако, всё же лепестками всё равно махали…

Кочегар и инженер отряда, на скамье одной сидели рядом.

– Плохо это! – кочегар промолвил. – Чтоб вот так.

– Куда быть хуже может? – согласился Федоренко, – где же это видано ломать законы, вероломно так, какие кровью, жизнью писаны для нас болванов.

– Хорошо, что с перепугу Чипнис долго нос теперь совать не станет, не положено куда.

– Быть может. Сомневаюсь в том серьёзно, правда, потому как у него натура та, с которой самолёты надо непременно обходить сторонкой.

Шухов в грохоте машины шумной, беспокойный день, листая в мыслях, лишь прикрыл глаза, как маки бойко алым маревом предстали тут же, зазывая и маня с собою веселиться, танцевать, смеяться. Карнавал, так карнавал! Но скрипнул тормозами мостодонот у ДОСа, и красивые исчезли грёзы