Текст книги "Замечательная жизнь людей"

Не всем котам масленица

В свободную минуту меня все же тянуло, как бы случайно, увидеть Валька, красивую его мордочку. Поболтать с ним, слушать его, не спуская глаз с его сочных губ, цвета спелой малины. Так и хотелось их потрогать или лизнуть. В заботах и хлопотах не видел его уже несколько дней. Пришел к Мишке чайку попить, он меня сходу ошарашил, что у меня появилась возможность попробовать Валька. Да я вроде не настраивался, но рот открыл, слушая, что случилось.

А произошел банальный случай. Видно, был сговор у одного из его опекунов. И Валька подловили на картах. Как водится, ошиблись в счете: Валек проиграл, а когда стали рассчитываться, оказалось, что у него не хватает денег. Тут как черт из табакерки появился его друг. По правилам, он уже повлиять не может. Вальку корячиться, или продажа в рабство на месяц, в рабочую бригаду или в сушилку к «Коню». Поясню, в сушилке сушили рабочую одежду и обувь. Сушильщик, парень по национальности башкир. На лицо ужасный, наверно, добрый внутри. По всему видно, страдал он сухостоем. В любое время мог кого угодно и сколько угодно. За это получил такую кличку – «Конь». К нему водили, как к палачу. После свершившегося акта жертва получала статус «Петуха» или «Пидараста», право жить, в спец бараке, пользоваться отдельной посудой с дыркой, не иметь права отказывать, если платят, но по любви может и не дать.

Конечно, это его право и большое облегчение. Хоть не все лезут. Как и сейчас на свободе ведь не каждый может позволить себе снять проститутку. Вот они и возмущаются. В наше время секса не было, это факт. В 1917 году революция освободила женщин и провозгласила свободную любовь, чтобы не платить. Откуда у пролетария деньги? Передовые женщины были не бедные, деньги им были не нужны. Вот они и ратовали. Самое интересное: тот, кто пользовался петухами, считался настоящим мужчиной. В настоящее время что-то все перепуталось: и активные, и пассивные объединились под одним названием – гей. Я думаю, что здесь дело тоже в оплате. Мужики решили перейти на оплату натурой, ты меня, я тебя и никакой платы, это будет любовь. Ну а девочек будим материально поддерживать.

Вот еще мне было не понятно, за что обижали птицу-петуха. Понял это только сейчас. Наседка у меня напарила цыплят, большинство оказались петушки. Подросли, в курятнике драки, шум, кур гоняют. Оставил одного красавца, остальных поместил отдельно. Вот тут началось: кидаются на слабенького петушка, загоняют в угол и пользуют, как курицу. Очередь не хочет ждать и устраивают кучу малу по три четыре человека, в смысле петуха, забираются друг на друга. Ну, чем не оргия? Мне за них было просто стыдно перед остальным звериным коллективом. Я уж этого слабенького, который вечно внизу, сколько раз спасал. А порубив всем бошки, его оставил. Так красавец давай его притеснять, сгоняет его с кур, иногда бьет. Как-то раз, видно, надоело бедняге терпеть, и очередную драку он выиграл. И сейчас у меня в курятнике верховодит пидараст. Между прочим, нормальный петух. Вполне справляется с руководством в курятнике. Если красавец лезет на меня клеваться, то пидар за меня заступается. Я отвлекся, понесло меня философствовать про сельское хозяйство.

Опекун Валька предлагает вариант. Он его покупает, а Валек отдает ему свою девственность. Тайна этой сделки гарантируется. Так вот, это было еще до моего приезда. Видимо, мне не случайно показалось, что он кокетничает со мной. Они встречались, по ночам куда-то уходили. Потом обнаглели, стали нырять под одеяло друг к другу. И погорели, кто-то из друзей проснулся, слышит, стонут в экстазе. Растолкал остальных, все это оценили, даже дали им кончить. Шум подымать не стали и всю ночь пять человек пользовали Валька. Как только можно. Двое отказались участвовать в мероприятии, они и решили его судьбу. Не оставлять его на птичьих правах, а сдать его в петушиный барак. Разве с таким клеймом мы сможем его оградить от желающих его иметь? Пусть барахтается, жизнь научит, раз уж мы не сумели. Пусть благодарит бога, что избежал он «Коня».

Я удивился, откуда такие подробности?

– Он мне сам рассказал все это в постели. Рекомендую, не пожалеешь.

И послал шныря позвать Валька. Пришел. Это был уже не тот Валек: какой-то изможденный, желтый, круги под глазами. Быстро его изнахратили. И когда он предложил мне услуги, я отказался. Когда в Питере из зала суда меня выгнали, в комнате ожидания оказалась красивая девица. Мы с ней разболтались. Я корчил из себя такого «рубаху парня, развернул штаны, свернул, опять рубаха», она мне предложила, не обращая внимания на конвой. Я ведь не смог, просто физически не встал и все. И когда везли нас в воронке, она прыгала с одних колен на другие. Я тоже очень хотел, но обстановка не подходила для моей натуры. Так то была девочка, а тут пацан.

Бороться с петухами взялись серьезно

В один прекрасный день паника на разводе. Все взбудоражены, ничего не понимают. Чуть ли не каждого третьего не пропускают на работу и возвращают в барак. Уже в лесу доходят до нас сведения, что же произошло. Всех пидарастов собрали срочно и отправили на этап под Пермь (Молотов).

На лечение и реабилитацию. Попутно замели еще и тайных, вроде нашего Валька, человек двадцать. И его тоже. Осиротела зона. Для такого лагеря это было не нормально. Правда, вакуум этот заполнился быстро. Свято место пусто не бывает.

Ладно, что это я, все о грустном, ведь у меня новая, интересная работа. Это не та работа, плоское тащи, круглое кати. Опять же, умственной ее то же не назовешь. Но, по крайней мере, образно говоря «не бей лежачего». И интересное общение с людьми. Вот это последнее и есть самое главное и опасное в этой профессии. Коногонами ставят нахрапистых, лихих ребят, у которых ошибаться при приемке ими привезенного леса очень опасно. Могут и башку отрубить. Факты такие были. Мне и ставили это, как самое главное качество в этой профессии. И учили, как избежать такую ситуацию. Для этого приемщик должен иметь, Принципиальность, честность, не подкупность. Не допускать, чтобы сели на шею. Быть духариком, если даже испугался, не показывать вида. Вместе с тем будь доброжелательным и не крохобором. Я этому и придерживался. Все быстро наладилось.

Мироедные (читай, дармоедные) бригады, чтобы получить пайку, должны привести на склад хотя бы один куб. Лишнего пахать они не хотят, везет примерно и то, что больше куба, не отрезать же, как колбасу, а сдавать жалко. Тут мы находим компромисс: я записываю куб, остальное в уме. Когда им надо, я или отдаю им, или продаю, кому они скажут. Это их устраивает, я получаю статус благодетеля. Потом как учили: дело иметь только с избранными, а не со всеми. Я выбрал пару бригад, и что у меня лишнее появиться им продаю, деньги с ними же пропиваю. Со стороны вроде как дурак. Но зато капитал у меня не копится, никто мне не завидует, по этой статье у меня врагов нет. Но если я зайду в любой барак, чуть ли не со всех сторон приглашают присесть попить чайку. Приятно и полезно. Правильно гласит пословица «Не имей сто рублей, а имей сто друзей. У которых по сто рублей» Все лезут подружиться, но я боюсь сближаться, не у всякого беру кусок, прикормят, не отобьешься, стараюсь сам прикармливать, кого хочу.

Помня участь Валька, сколько я пацанов спас, поддержав их в трудную для них минуту. Иногда используя служебное положение. Были случаи, когда с бригады, корысти ради, приводили смазливого пацана со слезами на глазах в качестве взятки. Использовал я его не так как должно, а ставил его на обрубку сучков и с браконьеров брал штраф, чтобы кормить этих красавцев и чтобы они из-за куска не пошли на панель. И затесался ко мне на склад один лихой джигит. По клички «Урумбай». Он сам русский, но жил где-то на Кавказе, болтал и понимал всех жителей Кавказа, они его все уважали и даже побаивались. Он стал у пацанов как бригадир, а мне помощник. Для разговоров и выяснения отношений с коногонами.

Ну и как всегда, однажды коногон «Шрам» пригнал воз с лесом непомерного размера. Когда я ему объявил количество принятого, он взбесился, претендуя на двух кратное количество. Пришлось позвать Урумбая, он быстро его успокоил своим методом. Но Шрам все же подошел ко мне и сказал: «Не я буду, но лес ты мне вернешь при любых условиях, у меня свидетели тех рук и мастер видели, ругали меня, что я зверею и перегружаю животное».

Через какое-то время в откатанных бревнах я увидел кругляк, штук шесть, не принятый мной. Спросил Урумбая:

– Чей лес?

Говорит:

– Шрама.

– А ты что же не сказал.

– Думал, что ты знаешь.

– Он же мне обещал отрезать голову.

– Я тогда всю бригаду положу.

– Ну, спасибо, успокоил.

Закончилась смена.

В отстойнике, где ожидаем конвой, чтобы следовать в зону, прошел диспут, тему поднял Шрам «произошедший случай». Всех заинтриговало это. Все хотели узнать, что скажу я. Пришлось рассказывать. Как только ускакал свирепый Шрам, на лежках у стеллажа я обнаружил непринятые бревна. Откатил их Урумбай, я не знал. Выяснилось, что это тот скандальный лес.

– Ну, слава богу, – говорит бригадир и к Урумбаю, – почему ты не сказал?

Он хмыкнул.

– Это не мое собачье дело.

Но я всех успокоил, что лес хоть и нашелся, я его вам не отдам. Шрам поклялся, что получит его с меня в любом случае, или отрубит мне башку. Так вот пусть отвечает за базар. Если я отдам лес, то он ухмыльнется внутри, а все решат, что я испугался. Так что, извините, могу его только продать, и то не Шраму, а в бригаду. Между прочим, все поддержали меня единогласно. Шрама, по приходу в зону не очень сильно отлупили. Инцидент был исчерпан.

Майор Ежов

Майор Ежов, начальник лагеря, был настоящий садист, издевался над з/к с удовольствием. Его красивые голубые глаза при этом излучали радость, а сам он не улыбался. В такие моменты он мне очень нравился. Да и так, по-моему, нормальный был мужик. Водку по-черному хлебал, дрался, и в поселке с вольными у портного все время висел его мундир для ремонта.

Портной смеется: «Хочу, – говорит, – каждый раз рассказать ему в тему анекдот, боюсь».

Но я рискнул. Как-то прискакал он верхом ко мне на склад. Вижу, настроение у него хорошее, я и предложил ему анекдот.

– Просыпается после пьянки офицер, видит, денщик собирает его грязную форму, он ему давай рассказывать. «Знаешь, молоденький лейтенант нажрался, мерзавец, я хотел ему помочь выйти, он меня подлец облевал, наказать его, что ли». Денщик подсказывает: «Конечно, как это оставишь, ведь он не только вас облевал, он ведь вам еще и в штаны насрал».

Майор хлестнул коня, захохотал и поскакал со склада. Видно, понял тонкий намек на толстое обстоятельство. Он юмор понимал и сам любил пошутить. Только шутки у него были жестокие. Вот у него в хозяйстве изолятор не пустовал. А чтобы он не превращался в дом отдыха, с изолятора гоняли на работу с работы обратно. Были случаи, когда от безысходности доведенные до отчаянья люди прибивали себя к нарам за мошонку. Но это только веселило его, а не спасало. Прикажет оторвать, помазать зеленкой и на работу.

Самый смешной, с его точки зрения, случай тоже родился в изоляторе. Обычно молодежь, сделав себе наколку, после начинает жалеть об этом поступке, особенно, если она плохо выполнена. Но избавиться от нее возможности нет. Как-то прошел слух, что в Москве в каком-то институте советские ученые нашли метод выводить их без следов. Это достижение наших ученных обсуждали ребята и пришли к выводу: если наколоть что-нибудь из анти, да на видном месте, то у начальства будет единственный выход – везти их срочно в институт в Москву. За две тысячи километров. Таким образом, мы избавимся от Ежова и от этого лагеря. Решили наколки делать на лбу и сделали. Лозунги выбирали сами, по вкусу. Были такие: «раб, раб СССР, долой произвол». Один наколол: «Долой произвольщика Белина». Видно, здорово он ему насолил.

Из всего коллектива не колол только один. Как только все накололи, показались надзирателю. Поднялась паника, прибежал сам, глянул, ухмыльнулся: «Сегодня же отправлю вас в Москву». Тут же появилась машина с конвоем, и их увезли. Бедняга, который не наколол, расстроился. Давай сам себе колоть, правда буква «р» у него вышла задом наперед. И вдруг после обеда их привозят из Москвы обратно. Головы кое-как замотаны бинтом, на лицах кровяные потеки, под глазами круги черно-синего цвета. Разгрузили их, глядь, а тут еще один, опять он расстроился. Но чикаться с ним не стали, сгребли и увезли со слезами. Как рассказывали они потом, такого метода они не ожидали. Привезли их в санчасть на головной. Хватают того, кто ближе, затаскивают, привязывают на столе. Под голову стальную пластину и как электросваркой выжигают. Клиент орет благим матом, а следующие, приехавшие в Москву, с ужасом ожидают своей участи.

Но самое смешное было немного позже. Когда приехала комиссия по освобождению просидевших одну треть срока, они были малолетки. Большинство из них попадали на освобождение, но комиссия посмотрела на их шрамы и оставила решение на следующий год. Конечно, шрамы на лице украшают мужчину, но не до такой же степени. Посмотрим, может, зарастут за год. Майор любил такие шутки.

Он если что и вытворял, так, без зла, а смеха ради.

Прискачет верхом на коне и гарцует по складу. Приклеил мне кличку «Фраер». Подметил, что я тонкомер, вместо «руд стойка», называю «фраера». Так ведь и про фамилию забыл, и на оперативке обращается: «Вот ты, Фраер», и т. д. Правда, остальной коллектив не поддержал, им больше нравилась кличка по фамилии, мне тоже. На оперативке случился казус: зачитывает как-то Ежов дневную сводку и обращает внимание на одну бригаду. Переспрашивает меня:

– Фраер, уточни количество.

Я говорю.

– Один куб.

Ты что… тут последовало много слов, которые не относятся к литературе. Добавлю нормальными словами. Смысл такой: он был в этой бригаде целый день. И вдохновлял их на трудовые подвиги, даже помогал грузить. Через день он меня поймал с поличным, они с фашистом, техруком, замеряли все ходки. Бригада вывезла пятнадцать кубов. Меня предупредили, что на меня поставлен капкан. В сводки показана вывозка один куб.

Они врубились, что все идет нормально, только после моего с ними разговора: «Вы, гражданин начальник, скажите: вам план нужен или нет?» Им не выгодно нормально работать, они показывают куб, остальное продают в хорошую бригаду, получая наличные каждый день на хлеб и курево. «Вы с техруком получаете прибавку к выработке». «Один я не имею ничего, если скажите, завтра я лавочку закрою. Они бросят работать». «Вы каждый день, там работать не будете». Кто выиграет? В конторе я не спорил, этот разговор был на месте преступления, в лесу, втроем. Решили все оставить, как есть.

Надо сказать, что весна была не за горами. Лес вывозили на головную, в бурты, на Каму для сплава. Вот тут я и узнал, что Стальной мой друг. Он мне сказал, между прочим, что нечаянно заметил: их таксировщик погрузил машину с моего склада, а накладную выписал с другого. Сигнал мне был как никогда кстати. Если бы сделали мне на складе недостачу, выкрутится, мне было бы тяжко. Но я среагировал быстро. Эти подленькие штучки, они творили втихую, не посвящая водителя, чтобы он не был в доле. Но не зря говорят «Жадность фраера сгубила». У меня Мастер был студент на практике, я нарисовал ему расположение всех складов, и научил: остановил лесовоз, берешь накладную, не заглядывая в нее, спрашиваешь, с какого склада грузили, и просишь указать, на нашем рисунке. Если грузили с нашего, и не сходится накладная, садись к нему и вези его прямо в контору.

Шухер поднялся, будь здоров. Но по итогу я остался белый и пушистый, даже какие грешки и были, все списали на этот случай. С такой характеристикой и рекомендацией я заканчивал свое пребывание на штрафнике. Если прибыл я сюда в одиночестве, то к моему отъезду подгадали целый этап, одних придурков. Это повара, хлеборезы и прочая обслуга, все с теплых и доходных мест. Я, правда, тоже был придурком, но не считался им, потому что придуривал на производстве. Вышли все с мешками, нажились. Пока тут сгруппировались, явился начальник проводить. Глянул на нас: это что такое? Что за мешочники? Откуда это у вас? Обыграли, обобрали зону. Вываливайте все из мешков. Принести личные карточки, кто с чем приехал? У кого что числится, с тем вы и уедите. Остальное в пользу бедных.

На строгом вольную одежду сдавали в каптерку и выдавали робу, за которую вычитали из зарплаты. Чтобы не платить, ее можно было купить с рук или выиграть в карты. В нашем случае все были одеты в робу, но на карточке ни у кого ее нет. Решалось персонально: что в каптерку сдавал? Ничего? Вываливай мешок в кучу. Что числится по карточке? Ничего? Раздевайся до кальсон. Если оставляешь, записывают в карточку. Всех раскулачил, некоторые принципиально поехали в кальсонах.

Общий режим

Вернули меня туда же, где был, много знакомых, те же бараки, кто-то даже успел освободиться и вернуться с новым сроком. Это будущие мои кошмарные сны: как долго на свободе снился такой сон, что я оказываюсь в какой-то знакомой зоне, узнаю, что где-то здесь мой сын. Просыпаюсь и не могу понять, или это был сон, или сон сейчас. Замечаю за собой, что реже думаю о свободе, как-то обвыкся здесь. По традиции вновь пошел в КВЧ и записался в самодеятельность.

Была причина в нашем управлении, был еще любопытный лаг пункт. Мы на делянки ездили мимо. Не знаю почему, мне страшно хотелось хоть одним глазком посмотреть их жизнь. Зона была не воровская, а мужицкая, рулил там бывший солдат и дезертир по фамилии Санжара. Там были свои понятия и порядки. По слухам, каждый этап запускали сразу в баню. Встречали там их крутые парни с картами, с откровенными расспросами и рассказами о своей райской жизни. Интересовались, есть ли блатные или кто из сочувствующих. После того приходили богатыри с колами, и не подряд, а выборочно, вал тузили до полусмерти картежников, блатных и не согласных оставаться у них. Остальных, приведя к присяге в верности, запускали в зону. Отсеянных товарищей администрация помещала изуродованных в санчасть, не добитых в изолятор. На верху решала вопрос об их отправке, как несовместимых с коллективом. Зона была образцовая.

Были случаи, когда у нас возникали трения с конвоем, они подвозили нас к воротам зоны Санжары, уходили договариваться, и тут же собиралась толпа народу к воротам, с колами и выкриками приглашения нас на перевоспитание. Правда, ни разу не рискнули нас туда запустить. Но и мы поджимали хвост, и шли на мировую с конвоем. Обе стороны были удовлетворенные. Запусти нас туда по одному, не вооруженных, под палки. Мы понимали, это просто убийство. А отвечать за это тоже никому не хотелось. И вот, видно, времена менялись, заговорили о том, чтобы послать туда самодеятельность.

Поехали мы не полным составом – некоторые не рискнули. Но к изумлению нас встретили очень хорошо, угостили таким шикарным обедом, как в ресторане: и компот и добавка. Но как ни хотели организаторы показать, что у них так хорошо, по ребятам чувствовалась фальшь и наигранность. Когда появился сам Санжара, все оцепенели, даже хлопали по команде. Закончили выступления, прозвучала команда «убрать стулья», все без исключения стали хватать и растаскивать стулья, а когда он скомандовал «танцевать всем», быстренько все спарились и за вальсировали. Было неприятно смотреть: люди пожилые с нарисованными на лицах улыбками, как недоразвитые истуканы, суетятся, оглядываясь на своего повелителя, чтобы не пропустить какого-нибудь жеста или приказа.

Я пошел на улице покурить. Местный парень поинтересовался моим впечатлением, я промолчал, боясь провокации. Он осторожно начал рассказывать, что это все «Пыль в глаза» На самом деле, всех тут в страхе держит Санжара со своей гвардией. Нет ни одного человека, которого не метелили бы за что-нибудь. Для меня это не было новостью, такие слухи имели место. Но увидев все собственными глазами, про себя подумал: «Какое счастье, что не попал в эту зону». Не допер Ястрибов, что у Санжары хоть и общий режим, но будет похлеще, чем на штрафнике. Меня бы здесь забили до смерти, если я упирался, отказывался выходить на работу. Объясняя это простой логикой, меня посадили, и я должен сидеть, а не работать или работать сидя. Начальство со мной соглашалось, и меня сажали в изолятор – сиди, пожалуйста. Но не били как сидорову козу. Даже сейчас я боюсь подумать, как бы я повел себя, оказавшись здесь. Таких, как я, твердолобых и упертых было много, и за такое поведение здесь изуродовали уйму народа.

«Сколько веревочка не вьется, конец найдется» Наступили шестидесятые года. Что-то сломалось в системе у Санжары, может, терпение у людей кончилось, может, появился какой-то другой лидер, это, наверное. Хоть и славили большевики народ, что он такой мудрый. Этот гегемон, как стадо, унюхали запах вожака и поперли за ним напролом. Долго этого повелителя с его рабами возили по зонам, пытаясь пристроить куда-нибудь. Везде их принимали в колы. Раненых оставляли в санчасти, ходячих отправляли дальше. Растерял свою гвардию, по лагерям куда их завозили. И сам так где-то и пропал.