Текст книги "Замечательная жизнь людей"

Новые времена

Да, времена менялись. Пришли к тому, что денег в зоне стало мало, зарплату платили бонами, которые имели хождение в магазине. В карты можно было выиграть ящик масла или мешок сахара. Разговоры, вот бы рвануть на свободу и свинтить за бугор. Стали частыми. Это было дико. Как же так, ведь советский вор всегда был патриотом и больше всех любил маму и свою родину. Раньше еще Сталина любил с Лениным, можно было часто увидеть их профили, на блатной груди. Запретили фотоаппараты. Всякую писанину. Была мода вроде дембильского альбома с рисунками и фотографиями, в них записывались блатные песни.

Оказывается, на свободе развелись диссиденты да «Фашистов» (так называли политических 58 статья) на выпускали. Хрущев взялся навести порядки. Придумали обращение к з/кам «Ставка на доверие» Чтобы рассказали о не раскрытых преступлениях. Тебя допросят и закроют дело, а тебя, может быть, и судить не будут. Но зато совесть у вас будет чистая, заверил заезжий лектор. Из зала прозвучала реплика: «Вы лучше Манолиса Глезиса освободите. А мы как-нибудь перебьемся». (Был такой борец, где-то в Африке сидел). Выступающий вначале обалдел от такого заявление. Но, опомнившись, долго нам втолковывал, сколько сил и энергии тратила наша страна, чтобы его освободили. Активизировалась политучеба, читали даже выдержки из всяких раньше там запрещенных писателей.

Какой-то период работала комиссия, вроде ОБХС, по экономическим преступлениям. Собрали собрание и на нем рассказали о выводах комиссии. Что за цель была рассказывать это нам, я не знаю даже сегодня. Вот некоторые выдержки самые интересные. Наше Гайновское отделение, проработав, не помню, какой отрезок времени, добилась следующих результатов: чтобы вывести заготовленную древесину на нижний склад, лесовозы ЗИЛы по лежневой дороге развивали скорость 250–300 км/час. Сколько лесоматериалу списали на топляк. То есть по сводкам утонуло в реке при сплаве. То Кама, на прилегающем к Гайнам участке, должна была поменять пять раз русло реки. В разуме докладчика явно прозвучало, что меры приниматься не будут, так как в других местах эти показатели значительно выше. Вот приедем в следующий раз, по ним и сделаем выводы. Так и не приехали.

Я же без изменения хожу на работу в мироедскую бригаду, иногда вообще не выхожу. После такого случая вместо изолятора вызывают в кантору. Ну, когда за ум возьмешься? Работать я не буду, служить, пожалуйста. Вот освободится у вас должность бракера-приемщика, имейте в виду, у меня в деле записана такая специальность, приглашайте. Надо сказать, что здесь заготовка механизированная, бракеров шесть человек. У каждого по две бригады. У мастера четыре бригады. Лес вывозят на нижний склад каждый день, в любое время года. Работы много. Забегая вперед скажу, спустя какое-то время мне рассказали, как получилось и почему меня, несмотря на мое поведение, все же назначили на эту должность. Дело в том, что с нижнего склада приезжал какой-то офицер, и нашему руководству настоятельно рекомендовал именно меня на эту должность. Оказывается, им нужен был человек с такой характеристикой.

Потихоньку все наладилось, я принял склад, познакомился с бригадами, спокойно работаем, и в один прекрасный день прибывает большое начальство. Это редкое явление в тех местах. Начальник отделения, как наместник царя и бога не только для начальников лагерей, входящих в состав отделения, но и всех вольных, проживающих в поселках. Он решает все их вопросы и проблемы. Судьбы этих людей в его руках. И этот «Бог» или «Царь» просит всех выйти, а меня остаться. Без вступления вопрос ребром.

– Мне нужно продать лес.

– У нас нет денег.

– Это не вопрос, решим через магазин.

– Другое дело, вопрос в цене.

– Два рубля кубометр.

Эге, сам себе думаю. Красная цена продажи три рубля, бригада зарплату получает – за кубометр шесть рублей. Чем его пилить за шесть рублей, легче купить за три рубля и шесть получить. Если верить математике, у меня чистоганом остается рубль с куба. При таком раскладе я буду кум королю и сват министру.

Хорошо, гражданин начальник, остался вопрос схемы и количество. Схема простая: получаешь готовые накладные, твое дело поставить число, Ф.И.О. водителя, а количество, сколько потянешь. Опять арифметика. Это, считай, водили в день две три лишних ходки. Да ему совесть не позволит, приехать на следующий день без бутылки. А это большой плюс. Правда, начало было туговато. Водители боялись брать: а вдруг вернется комиссия. Но потихоньку страх развеялся, и все пошло своим чередом. Как по маслу. Отсюда мораль: рыба гниет с головы, а чистят ее с хвоста.

Свет в конце туннеля

Летом 1961 года произошло событие, которое заставило меня задуматься о будущем. Мне объявили, что сократили срок до восьми лет. Такое чувство: вроде только разбежался, и земля кончилась. Все это время я не задумывался ни о чем, а тут какая-то радость вперемешку с тревогой и бессознательный страх. Мы были на сплаве. Это интересная и занимательная работа. Не видно оцепления, большая река, все необычное. На высоком крутом берегу сложены в штабеля бревна. Их сталкивают в русло реки. Бревна, как спички, и катятся, и кувыркаются – интересно смотреть.

Но вот образовался в реке затор, нужно его разбирать. А наверху уже орут, и бревна прыгают прямо через тебя. По воде быстро не убежишь. Я увернулся и отступил дальше в русло. Что-то булькнуло рядом, еще. Посмотрел на берег – с откоса в меня стреляет солдат. Я стоял по грудь в воде, лицом к берегу. Зачем стрелять? Я заорал, замахал руками, привлекая к себе внимание всех, кто рядом. Он, гад, все равно выстрелил. Мне казалось, что он в меня мог попасть только случайно. От сознания этого было еще страшней. Расстояние было большое, я не различал черты его лица. Но дуло винтовки, направленное на меня, было просто огромное. Верно говорят, что у страха глаза велики. Мне казалось, что оно рядом со мной. Выстрела я не слышал, а мне показалось, лицо обдало теплым воздухом. Вот что такое инстинктивный животный ужас. Он мне помнится до сих пор. Я вылез из воды и до конца смены дрожал у костра, так и не согрелся.

Мне пришла в голову мысль, что это мне был знак. Я узнал, что у меня заканчивается срок, и судьба предупреждала, чтобы я прекратил бесшабашно себя вести.

Второй знак был за месяц до свободы. В апреле 1963 года я как-то случайно оказался в конце колонны, когда следовали на работу. Конвоир именно мне приказал остановиться. Недалеко от тропы валялся кусок рельса. Он меня заставляет брать его и тащить в зону. Ну, во-первых, западло, во-вторых, тяжело – я отказался. Начались пререкания, колонна остановилась, но солдат преградил мне путь к ней и заставляет меня сойти с тропы. Мне кричат, чтобы я не сходил и не шел рядом с тропой, иначе меня можно будет застрелить. Их всех положили на землю. Солдат подскочил ко мне, толкнул меня автоматом в грудь, прозвучал выстрел. Видно, это произошло случайно – он сам побледнел, растерялся. А я не сразу понял, что случилось, и потом шел, думал, хотел понять: ну как он меня не застрелил?.. Или у него холостой патрон был, чего не могло быть?..

Этот эпизод обошелся мне в пятнадцать суток изолятора. Здесь раздели до белья, сапоги с сырыми портянками выставили на крыльцо и открыли на улицу дверь. Она напротив камеры. Нары – сплошная возвышенность из расколотых бревен, даже не тесаные. Эти сволочи надзиратели меня всегда удивляли: ну зачем так издеваться? Если принесет баланду, ее и так жрать не тянет, так он ее еще разбавит сырой водой. Так и со мной: чуть не застрелили и меня же и посадили. Печь топится только у ментов в комнате. На улице – апрель. И вот тут меня пробрало – видно, укатали сивку крутые горки: так мне захотелось заплакать. По правде, чтобы со слезами. Сколько ни кривился, никак не получалось. А вспомнилось, как однажды кто-то из ребят предложил мне сделать эксперимент: если в зеркало, глядя себе в глаза, серьезно сказать, какой я красивый и внимательно продолжать смотреть на себя, обязательно засмеешься. Я это вспомнил – зеркала нет, просто представил – и захохотал. Слышу, один из этих садистов говорит: «Он, по-моему, чокнулся, пойду закрою двери». Но сапоги, гад, не занес.

Выручили друзья, стали требовать меня на работу – был переезд на новую делянку, нужны были опытные трактористы грузить на платформы технику. А эшелон стоял над речкой. Не каждый мог по платформам, тем более узкоколейка, гнать трактор.

И меня выпустили недосиженного. В замороженных портянках я еле добежал на делянку. Быстро развели костер, и ребята оттерли мне ноги.

Ну, это я допустил вольность и несколько перепрыгнул во времени, а вот до этого, летом после сплава, был чудесный сюжет для небольшого рассказа. Вот его, пожалуй, будет интересно рассказать. Мы с Эдиком как-то раздружились и не общались. Прошел слух, что к нему приехала подружка. Та самая, из Молотова[3]3
  Ныне Пермь.


[Закрыть]. Там такие слухи распространяются быстро. Кто приехал? Кто ее встретил? Где ночевала? И с кем? Пришли к нему за распоряжением, что с ней делать? Решили доставить ее в рабочую зону. Справки-то о браке нет. Сказано – сделано. Надзиратели с ног сбились, знают, что она в зоне, а где? Лес большой. Они избрали свою мудрую тактику. Приходит в бригаду: «Что это вы? Девица в зоне, а вы, как проклятые, пашете». Мужики бросаются искать, а он в другую бригаду. И так всех подряд взбаламутили. Мужики работу побросали и бродят по лесу, ищут, сами не зная кого. Я, честно говоря, не хотел идти, но Эдик сам пришел, уговорил.

Это была картина: сидят деловые, мирно ведут беседу, курят «козьи ножки», топоры воткнуты по стволам деревьев, рядом большой завал из недавно заваленного леса. Все это совсем рядом с КПП. Но служба бегает по лесу. Глубоко в завале уютное гнездышко. Туда и залезают в порядке живой очереди за любовью. По понятию Эдик является безоговорочным хозяином. Его слово – и никто в это гнездо не полезет. Но он это слово не говорит. Ссылаясь на то, что мужики годами даже близко не видят женщин, так возбуждены, что некоторые даже не доползают до нее, в этих лабиринтах и кончают. Тут подбежал Саркесьян с двумя консервными банками с водой – одну попить, из другой подмою. Мужики оценили: вот что значит специалист, оправдывает свою национальность.

Возмущаться, пропуская меня без очереди, никто не стал – «блат все-таки выше наркома». Мне ее было очень жалко. Меня она узнала, даже ждала, говорит. Я, правда, упрекнул ее, что она приехала и решилась на такое. Но сам возбудился страшно, у меня совершенно не было отвращения. Лаская, я ее не видел, а как бы во сне чувствовал трепет, и что-то такое милое, теплое и ласковое ощущал своими руками, мне казалось, что она исчезнет, и хотелось ее держать бесконечно. Все меня дурманило, необъяснимый аромат источало ее тело. Она даже спросила: «Ты не хочешь меня?» – Я сказал: «Нет, не хочу, я боюсь проснуться. Это так здорово быть рядом с тобой, можно сойти с ума. Мне больше ничего не надо». – Она как серпом: «Я завтра снова приду». – Я проснулся: «Ты что, чокнулась? Даже не думай».

А там в действительности уже ропот. Очередь волнуется, слышу, вроде уже собираются культурно меня вытащить. Я ей пообещал, что все сделаю и бардак этот прекращу. На выходе встречаю одного знакомого по 72-у, бывший коногон. Я озверел: «Ах ты гад, ты-то куда лезешь? Ты забыл, как свою лошадь не разрешил пацанам, она, мол, устала. А здесь человек, не лошадь».

Народ меня поддержал, правда, не из-за человеколюбия, а просто есть возможность выбросить из очереди одного из передних, ускорив себе возможность побывать в раю. Эдика я убедил. Мы взяли трактор, одежду арестантскую, подъехали, забрали ее, переодели и увезли. Накормили, спрятали, научили дождаться третьих ударов по рельсам – часовые слезут с вышек, ты выходишь на лежневую дорогу и топаешь. Вечером и всю ночь лесовозы возят лес. Тебя и подвезут.

Заходим в зону, тут грузаля[4]4
  Грузаля – умельцы закатывать бревна специальными баграми на машину, платформу, штабель. Нужно быть ловким и сильным. Лагерная элита.


[Закрыть] уже кричат. «Правда, там девчонка?» – «Там, – отвечают из нашей колоны. – Идите, ловите».

Стальной

До нас дошли рассказы о ее приключениях, после того как мы покинули рабочую зону и снялся конвой. Наша подружка, выдержав определенное время, пошла по дороге. Увидев идущий навстречу лесовоз, сообразила, что порожний он ей не нужен, и чтобы не светиться, спряталась в кустах. Тем временем грузчики суетятся, соображают, где ее искать. Узнав об их заботе, водила рассказал, что вроде ее он видел, но подумал, что привиделось. Упросив конвой отпустить одного ловца, отцепили прицеп, развернули машину и погнали. Она уже выходила из оцепления. Но увидев мчавшую без леса машину, поняла, что это за ней, и рванула по просеке – запретка, оцепление, а там хлопушки – шумовые мины. Они соединены тонкой проволокой. Она, не зная этого, забежала и стала, задевая ногами, приводить их в действие. Они начали взрываться и подпрыгивать. Она бедная со страха чуть не обмерла, упала, ее тепленькую взяли, посадили в машину и привезли обратно. Она вся мокрая – роса в это время уже пала на траву. Ребята времени не теряли, соорудили шалаш, устелили телогрейками, ее раздели, трусики, лифчик, носочки стирают все, сушат. Никто к ней не лезет, кормят ее. Короче, она уж сама не выдержала: ладно, говорит, закройте вход и только по одному заходите. Их с бригадиром одиннадцать человек да конвойных пятеро без собаки. Но она взбунтовалась – конвой здесь не причем, ему здесь не светит. Ах так, защелкали затворы, солдаты окружили шалаш и решили туда никого не пускать. Одним словом, сексуальная блокада. Пришлось выбрать самого обаятельного и привлекательного, наделять правами парламентера и засылать его в эту крепость и уговаривать сдаться на милость. Говорят, переговоры были тяжелыми. Надо было убедить, что солдаты такие же ребята, так же мучаются, только не знают, за что.

Ведь сумели разжалобить – в русском сердце жалость велика. Наступил общий мир и согласие. Утром ее с комфортом отправили в Гайны.

В обычный срок Эдик получил письмо с сообщением, что у нее родился сын. Но она никому не скажет, кто его отец. Да мы тоже терялись в догадках. Так и осталось это тайной.

А тем временем жизнь продолжалось. Мои две бригады были стахановские. Несмотря на то, что делянка вырубалась, вывозка заканчивалась – в основном работали на подборе. Но у меня на руках накладные подписанные. Мне деваться некуда, я каждый день пишу им вывозку по сто двадцать кубометров, а то и больше. Не стесняясь, начальство ставит мои бригады в пример остальным. Мол, вот как надо работать: тоже на подборе, но вы посмотрите, какая выработка. Бригадиры все чуть ли не хором: дайте нам фраера приемщиком, и мы будем столько же вывозить. Закончилась оперативка, меня попросили остаться. Начальник лагеря и техрук: «Мы сейчас одни, скажи честно, откуда лес?»

Ну, смех, да и только! Совсем меня за дурака держат, как могут они не знать. Или меня решили проверить, или начальника управления подсидеть. Не задумываясь, говорю: «Еще Некрасов сказал устами Власа – из леса, вестимо». Тогда мне сообщили: оставляем человека, он сделает ревизию по документам, техрук завтра придет к тебе на склад.

Ревизору утром я сдал недостающие накладные. В лесу встречаю техрука. Прошли вдоль штабелей. Он интересуется, сколько у меня примерно леса в штабелях? Я маленько занизил, сказал кубов восемьсот. Прикинул он: что ж, я соглашусь на тысячу. С чем и разошлись.

А продолжение вечером. Только завели нас в зону, я сломя голову к ревизору. Сколько, по его счету, должно быть леса на штабелях? Говорит, девятьсот кубов. Я довольный пошел в столовую. Техрук навстречу: «Был у ревизора?» – «А я его разве оставлял считать?» – «Ну, пошли», – говорит. Взял он бумагу и молча ее изучает, а я вокруг с нетерпением: «Ну, что там?» Положил бумагу и мне одно только слово – молодец. И пошел в контору. Я продолжил свой путь на пищеблок довольный и счастливый.

Как-то ночью привезли мне водку и отдали ее Стальному для передачи мне – у нас был такой уговор. Но на этот раз вместо того, чтобы спрятать ее до меня, он ее выкушал один. Пять бутылок. Понятно, какой он был к утру. Бригада пошла грузить последнюю машину, а он остался спать у костра. От искры загорелась под ним телогрейка. Обгорел он здорово. Я посетил его в санчасти – страшно смотреть. И вот этот случай меня остановил с пьянкой. Подумал: ну сколько горя от этой заразы. Ведь если подумать, в тюрьме много чего нельзя, а хочется много, и в силу обстоятельств приходится себе отказывать. К этим частым отказам привыкаешь, и постепенно с годами легко переживаешь такие моменты. Вот я и решил использовать эту выработанную привычку и бросить пить. У меня как ни у кого водки море. Я решил только угощать. Когда соображают на троих, и кто бы из них ни разливал, обязательно себе хоть капельку да нальет больше. Я это даже по себе мог бы сказать. И видя, как реагируют друзья на то, что я разливаю всем, а сам ни капли не пью, стал получать какое-то необъяснимое удовольствие. Когда рассказал Стальному, какую роль он сыграл для меня, он решил, что у меня с головой плохо. И попросил, чтобы я приносил ему в санчасть мою долю. Вот ему этот урок впрок не пошел.

Примета

Славная наша Россия, как воровали, так и воруют. «От суммы и тюрьмы не отказывайся» – гласила народная мудрость. И не отказывались. Не было семьи, чтобы кто-нибудь из родственников не сидел, не сидит или не будет сидеть. Попадая, теряли бедолаги все, что было честно наворовано (конфискация почти при каждой статье), и начинали сначала, если наворовано было не много. А если много, да украдено у государства, могли и расстрелять. Не то, что сейчас: чем больше украл, тем меньше получишь, или вообще условно. Да и снова начинать нет нужды: все, что наворовано, остается как частная собственность, охраняемая законом. Плати только налоги, это примерно, как по понятиям взносы у воров в общак. И будешь законопослушный гражданин. Со всеми вытекающими последствиями.

Но я-то был не из их обоймы, надо было ушки держать топориком. На общем работать было посложней. Приемщиков было шесть человек, каждый живой человек, кроме них два таксировщика, которые работают на погрузке и выписывают накладные. Глядя на меня, как я свободно ворочаю лесом, каждый делает свои выводы в силу своей испорченности. Отсюда зависть. У меня к тому времени был «набит глаз», не в прямом смысле. Я стал замечать, как бы недостачу на штабелях. И решил действовать, пока не поздно. Мастером был у нас опять студент на практике, и на его участке нас приемщиков было двое. Я начал со своего напарника.

– Нас двое, – ему говорю.

– Но кто-то из нас шпион.

Я увидел, что он смутился. Я тут же успокоил его, призвав к диспуту, не переходя на лица.

Поговорив, позвали мастера, с ходу ему в лоб.

– Ты какого ходишь, мух ловишь, неужели не видишь, что у нас не хватает леса?

– Вижу, но не знал, как с вами поговорить.

Вот мы ему и растолковали, что делать. Как на «72-ом» мы этого гуся научили, спасая свою шкуру (чтобы не оказаться на нашем месте), дежурить. На трассе по ночам. И достаточно поймать хотя бы одну машину с лесом, груженным с наших стеллажей, но с выписанной накладной другого склада. С ходу подымай панику, требуй проведение ревизии всех складов. И получилось четко, выявили большую недостачу и решили вычесть ее со всех бригад, кроме бригад с нашего участка.

Была такая примета: если приснились сапоги, то попадаешь на этап. У меня такое уже бывало, и я верил в это. Не знаю причину, но в зоне вдруг зашевелились. Ушел один этап, и послухам собирается следующий. Честно говоря, как бы ты ни устроился, в одной зоне жить надоедает. Хочется поменять обстановку. Все, что ни делается, все к лучшему. И вдруг сон с сапогами, мать честная, не захочешь, засуетишься. И я попадаю на этап, между прочим, палец о палец не ударил, чтобы как-то повлиять, идти или нет в неизвестность. Делянка закончилась, новые накладные не поступили, видно стало страшновато воровать, прижали хвосты, и меня спокойно зачислили на этап.

Как же я удивился, когда прибыл вновь на «72-ой». Не знаю, что за праздник был в бараке, но на столе появилась ведерная кастрюля с картошкой и тушенкой. Ее окружили с ложками ватага добрых молодцев, пригласили и меня. Ложки у меня не было, пришлось с одним из ребят хлебать по очереди. Как всегда, вдруг с возгласом «атас, Ежов» заскакивает парнишка. Паника, все шарахаются от стола. Я их страха не разделяю и остаюсь возле кастрюли, с ложкой в руке. В чем дело, не пойму? Это не водка, не наркотики, не план. Просто очередная дурь Майора, запретил питанье в секции, чтобы не превращали барак в помойку. Как он объяснил свои действия. Так как у него все было на эмоциях, то всех застигнутых за этим занятием ждал карцер, кастрюля сбрасывалась на пол и пиналась ногой гражданина начальника. Этой традиции, я не знал и спокойно сидел у кастрюли.

Даже не сидел, а стоял коленями на скамейке, облокотившись на стол, мордой лица у самой кастрюли. В такой позе и застал меня мой «друг» Ежов, мама моя родная. Видно, он это имел в виду, но выразил немного, другими словами.

– Фраер, неужели это ты? Просто глазам не верю. Что-то ты больно худой, рубаха грязная. Ешь, ешь, – говорит. – Вернулся поправлять свои дела? Правильно, на свободе тебе так не жить, ты здесь как рыба в воде, устроился между трахнутых.

С таким удовольствием разговорился. Ведь слово не дает вставить. Можно представить изумление присутствующей публике, разбежавшейся по нарам. Лучшей рекламы для себя я не мог представить. Весь его диалог мне сейчас стоило большого труда перевести на простой язык. Все было сказано вперемешку русского с феней и совсем не литературных выражений.

На следующий день рекламировать меня он продолжил, когда вызвали меня в контору принимать склад. Только публика была другая. Были незнакомые офицеры. Он сказал примерно так:

– Его техрук предлагает поставить приемщиком, я полностью его поддерживаю. Он у нас был с год тому назад, молодец, работал четко, правда, перепортил всех смазливых пацанов, обобрал ползоны, я их провожал, пришлось провести конфискацию.

Я не выдержал.

– Гражданин майор, да вы что такое говорите. Да у меня и брать было нечего, одна наволочка с зубной щеткой.

Офицеры переглянулись. Майор засмеялся.

– Ладно вам, я пошутил.

Вот такой был шутник.

Я упоминал о том, как вывезли в мою бытность из лагеря испорченных мужиков. Как бы на лечение. Поинтересовался: как сейчас с этим вопросом. Оказывается, все вернулось на круги своя. Тот же барак полный этой категории. Баланс был восстановлен очень быстро. Да и общее количество соответствовало. Видно, по привычке пошутить, да увидеть реакцию. Он на разводе как бы между прочим объявил, что скоро к нам прибудет этап с девочками. Народ завозмущался, зашумел. Мол, и так нас битком набито. Даже бунт ему пообещали. Но его на арапа не возьмешь.

– Чего разорались, я, что ли, с ними сплю? И потом, это ведь ваши знакомые.

Не поддались они лечению. Такой там бардак развели между собой, что решили эту затею прекратить и развести их обратно, откуда взяли. Так что встречайте, любите и жалуйте.

У нас, видно, чтобы не затеяли, все компании разваливались. Ну, не даром у нас поговорка «Мужик с начала пернет, а потом оглянется».

К шестидесятым годам отношение к секс меньшинству сильно изменилось, обозначилась какая-то терпимость. Если у него постоянный партнер, он отдавался как бы по любви, получал гражданство и названье комнатный. Оставались в презрении те, кто на этом зарабатывали, как проститутки или ходили по рукам, распространяя всевозможные болезни. Но это относилось только к пассивным, а активные не призирались никогда. И считались настоящими мужиками. Сейчас, видно, процесс продвинулся, заполучили новое название – «гей» И уже не поймешь, кто кого и кто с кем. Но это уже было. Человечество переживало такое, история повторяется. И этот круговорот, мне кажется, ничем не остановить. «Все новое – это хорошо забытое старое».

В те далекие времена я, конечно, не философствовал, как сейчас. Мне просто было жалко пацанов. И как мог, спасал их от этого.