Текст книги "50 знаменитых убийств"

Дело революционной партии – зажечь скопившийся уже горючий материал, бросить искру в порох и затем принять все меры к тому, чтобы возникшее движение кончилось победой, а не повальным избиением лучших людей страны».

Что касается смерти врагов Александра II, в этом молодой революционер оказался прав. Сам он погиб от ранений, полученных при взрыве, лишь на несколько часов пережив свою жертву. Рысаков во время следствия дал предательские показания о своих сообщниках и был казнен. Практически весь исполнительный комитет «Народной воли» принимал участие в подготовке покушения на императора. После осуществления террористического акта многие из лидеров движения были арестованы. Софья Перовская, главный организатор цареубийства, после событий 1 марта осталась в Петербурге в надежде найти способ освободить арестованных товарищей. Но ей самой не удалось избежать ареста и смерти на виселице. При этом Перовская стала первой женщиной в России, казненной за политические преступления. Таким образом, «Народная воля» осталась без самых активных своих членов.

Но настоящая трагедия народников состояла не в этом. «Зажечь скопившийся уже горючий материал, бросить искру в порох…» не удалось. Наоборот, цареубийство подействовало на либеральные круги того времени не как искра, а, скорее, как ведро холодной воды. Ни просвещенные люди, ни народ не могли признать справедливым убийство разумного, просвещенного и либерального монарха, прозванного в народе Освободителем. Потеряв основную массу своих лидеров и не имея возможности пополнить ряды, движение народовольцев постепенно прекратило свое существование.

(1846–1904)

Российский государственный деятель. С 1902 г. министр внутренних дел и шеф отдельного корпуса жандармов. Проводил политику разложения революционного движения изнутри, используя деятельность провокаторов. Организовывал жесткие меры, направленные на подавление стачек и крестьянских восстаний. Убит эсером Е. С. Созоновым.

После того как «Народная воля» фактически прекратила свое существование, революционно-террористическое движение в России несколько лет тлело, не давая ярких вспышек. Существовало несколько относительно независимых группировок, практически не согласовывавших свои действия друг с другом. Но в самом начале двадцатого века на смену народовольцам пришла недавно сформированная организация эсеров. Слово «эсеры» произошло от аббревиатуры полного названия их партии – партии «социалистов-революционеров». В организацию входили представители самых различных слоев общества: интеллигенция, рабочие, крестьяне. В основе программ социалистов-революционеров лежали такие требования, как ликвидация самодержавия, восьмичасовой рабочий день, установление демократической республики, обеспечение прав и свобод и т. д.

Как и их предшественники, эсеры очень скоро выбрали основным способом борьбы с самодержавием терроризм. При партии была создана отдельная «Боевая организация эсеров», главной задачей которой стала подготовка и реализация покушений на людей, которые, по мнению социалистов-революционеров, мешали реализации их программы. Лидером боевой организации становится Григорий Андреевич Гершуни. Под его руководством эсеры осуществляют целый ряд террористических актов. Так, они организовывают покушения на министра внутренних дел Сипягина, харьковского губернатора Оболенского и уфимского губернатора Богдановича. В 1903 году, по вполне обоснованному подозрению в убийстве Богдановича, Гершуни был арестован. Его приговорили к смертной казни, замененной каторжными работами.

На смену Гершуни пришел некто Евно Фишелевич Азеф – личность крайне интересная и примечательная, поэтому мы расскажем о нем подробней. Еще с 1893 года он, как выяснилось гораздо позднее, был секретным сотрудником департамента полиции. Во второй половине 90-х годов Азеф вошел в состав «Союза русских социалистов-революционеров» – одной из заграничных революционных группировок. В 1899 году он прибыл в Москву и по рекомендации организации вступил в «Северный союз социалистов-революционеров». Эта организация занималась подпольным выпуском газеты «Революционная Россия». Два первых номера были отпечатаны в подпольной типографии в Томске. Типография, не без участия Азефа, как это опять-таки стало известно позже, была арестована. Руководители «Северного союза» передают Азефу, как новому, якобы еще не «засветившемуся» в правоохранительных структурах члену партии, все связи и полномочия для продолжения работы. В том числе Азеф должен был закончить переговоры об объединении с южными обществами эсеров.

Вместе с Гершуни и другими активными участниками движения Азеф принимает активное участие в слиянии различных групп социалистов-революционеров и создании на этой базе единой партии. Кроме того, он занимается планированием террористической деятельности эсеров. Таким образом, секретный сотрудник Департамента полиции становится членом центрального комитета партии социалистов-революционеров, вторым (после Гершуни) лицом в боевой организации эсеров и одним из активнейших «организаторов» террористических актов, посвященным в самые сокровенные секреты конспиративной организации. Сразу же после того как Гершуни стал во главе боевой организации, об этом, почти наверняка не без участия его главного помощника, стало известно в Департаменте полиции.

Еще в начале 1903 года Азеф был заподозрен некоторыми членами партии в провокаторской деятельности. Но данные им объяснения и «беспорочная» репутация вывели его из-под подозрения. Двойной агент продолжает свою работу и в центральном комитете партии, и в боевой организации социалистов-революционеров. После ареста Гершуни он на некоторое время покидает Россию. За рубежом он организует транспорт революционной литературы в Россию, и занимается вопросом об использовании взрывчатки в террористической борьбе. Вернувшись в Россию, Азеф возглавляет боевую организацию, основывает тайную динамитную мастерскую и участвует в подготовке террористического акта против шефа отдельного корпуса жандармов Плеве. Мы оставим на время описания деятельности двойного агента Азефа, с этим в высшей степени примечательным человеком мы встретимся еще не раз. Теперь познакомимся поближе с жертвой будущего убийства.

Вячеслав Константинович Плеве родился в 1846 году. Образование он получил в Санкт-Петербургском университете, окончив его со степенью кандидата права. До 1881 года Плеве сменил несколько должностей: товарища прокурора во Владимирском и Тульском областных судах, в судебной палате в Варшаве, прокурора судебной палаты в Петербурге. В 1881 году он получил назначение на должность директора Департамента государственной полиции министерства внутренних дел. Кроме того, занимая эту должность, Плеве руководил целым рядом правительственных комиссий по различным государственным вопросам.

В 1899 году Вячеслав Константинович становится министром, статс-секретарем великого княжества Финляндского. Здесь он проявил себя как ярый сторонник объединения Финляндии с Россией и русификации великого княжества. Он руководил созданием нового устава о воинской повинности на территории Финляндии, издал манифест о переходе на русскоязычное делопроизводство.

После убийства министра внутренних дел России Дмитрия Сергеевича Сипягина Плеве было поручено занять освободившуюся вакансию. Решение эсеров убить Сипягина было связанно с тем, что последний проводил резкую карательную политику против рабочего, крестьянского и студенческого освободительного движения. Став министром внутренних дел, Плеве с еще большей энергией продолжил политическую линию его предшественника. В мае 1902 года были жестоко подавлены крестьянские волнения в Полтавской и Харьковской губерниях. В этом же месяце Плеве подал императору доклад, в результате которого были сильно ограничены полномочия земств. В ноябре 1902 года министр внутренних дел распорядился закрыть Воронежский уездный комитет, так как его члены не проявляли должной лояльности к вышестоящим властям и позволяли себе высказывать резкие суждения. По отношению к некоторым бывшим членам этого комитета были применены административные репрессии.

Плеве проводил курс централизации власти. Для этого он добивался ослабления полномочий земств и увеличения веса губернаторской власти. В 1903 году под его руководством были проведены ревизии земских учреждений в Московской, Тверской, Вятской и Курской губерниях. В январе 1904 года, по результатам ревизии, император предоставил министру внутренних дел и тверскому губернатору чрезвычайные полномочия.

Добиваясь усиления губернаторской власти, Плеве готовил проект реформы местного самоуправления, согласно которому губернаторам подчинялись бы все органы местного управления и общественные учреждения. Также по инициативе Плеве с 1903 года губернаторам подчинялась фабричная инспекция в регионах. Естественно, что реформы Плеве коснулись и силовых структур. В мае 1903 года сельская полиция была заменена уездной.

Репрессивные меры против революционного движения Плеве вполне обоснованно считал недостаточными. Он активно пользовался еще одним, гораздо более эффективным средством. Стараясь подорвать основы революционных организаций изнутри, он всячески поощрял внедрение в ряды революционеров различного рода агентов-провокаторов. Кроме того, министр был сторонником отвлечения широких народных масс от революционных идей. Из его действий в этом направлении следует назвать негласное поощрение еврейских погромов. «Народ» в очередной раз «увидел» в евреях виновников всех своих бедствий. Евреи же в очередной раз выступили в роли «козла отпущения» и вынуждены были принять на себя накопившуюся агрессию народных масс. Особенно больших масштабов достигли еврейские погромы в Кишиневе. Негласно санкционированное Плеве бездействие властей во время погромов стало, пожалуй, самым постыдным из его деяний на посту министра внутренних дел. Видя, что в стране, несмотря на принимаемые меры, назревает революционная ситуация, и желая отвлечь внимание общества от внутренних проблем, Плеве стал одним из самых активных сторонников вступления России в войну с Японией.

Теперь мы перейдем к описанию подготовки покушения и непосредственно самого убийства Плеве. Здесь неоценимым источником для историков являются «Воспоминания террориста», написанные эсером Борисом Савинковым. Савинков был одним из самых активных членов боевой организации и непосредственным участником подготовки и осуществления многих террористических актов. Кроме того, Борис Савинков оставил о себе память как писатель и публицист. Помимо документальных «Воспоминаний террориста» его перу принадлежат повесть «Конь бледный» и роман «То, чего не было».

План подготовки покушения на Плеве был составлен в Женеве, под руководством Азефа. Было принято решение осуществить убийство на улице. Для того чтобы точно установить стандартный маршрут движения Плеве и оценить его охрану, за министром было установлено наблюдение. Наблюдение, под видом извозчика и торговца в разнос табачными изделиями, осуществляли два революционера. За сбор сведений отвечал Савинков. В начале ноября 1903 года он прибыл в Петербург, встретился с наблюдателями и стал получать от них сведения. Азеф, непосредственный руководитель покушения, не появлялся. Через некоторое время Борис обнаружил слежку и был вынужден уехать в Киев, а позже отправился в Женеву, чтобы выяснить причины отсутствия Азефа. За границей Савинков выяснил, что Азеф уже отправился в Россию. Тогда, в сопровождении Каляева, своего товарища, ранее отвергнутого Азефом, Борис отправился в Россию.

В Москве он встретился с Азефом, который выказал крайнее недовольство отъездом Савинкова из Петербурга. Вскоре был собран отряд для будущего покушения. Только трое из его членов отправились в Петербург и продолжили наблюдение за Плеве. Эту троицу составили Савинков, эсеры Созонов и Мацеевский. Им удалось установить, что Плеве ежедневно к 12 часам ездит на доклад к императору, в Зимний дворец. В начале 1904 года в столицу приехал Азеф. Савинков, Созонов и Мацеевский предлагали немедленно приступить к организации самого покушения. Азеф настаивал на том, чтобы повременить, мотивируя это недостаточностью собранных сведений. Но остальные террористы настояли на своем. Подготовка финальной части операции началась. Вскоре в Петербург были переправлены снаряды и прибыли остальные члены отряда. Покушение должно было состояться 18 марта. Метатели уже заняли свои места, но один из них, Боришанский, обнаружил слежку и бежал. Первая попытка окончилась неудачей, но все террористы по-прежнему оставались на свободе.

Члены боевой организации временно покинули столицу. Один из них, Покотилов, отправился в Двинск, где должен был встретиться с Азефом. Встреча не состоялась. Позже Азеф говорил, что уходил от слежки. Потеряв начальника, террористы разделились на две группы. Каляев и Савинков считали, что столь малыми силами осуществить убийство министра внутренних дел им будет не под силу. Поэтому они решили убить киевского генерал-губернатора Клейгельса. Боришанский, Покотилов, Созонов и Мацеевский отправились в Петербург, с тем чтобы закончить начатое.

Второе покушение на Плеве не состоялось: в день предполагаемого убийства эсеры министра не встретили. Покотилов на несколько дней покинул Петербург. Возвращаясь, в поезде, он, якобы случайно, встретил Азефа. Тот отговаривал Покотилова от попытки малыми силами совершить покушение, но не добился успеха. Тогда Азеф отправился в Киев и вышел на связь с Савинковым. Он потребовал отказаться от покушения на Клейгельса и продолжить дело Плеве. Незадолго до этого Покотилов погиб при случайном взрыве, готовя снаряды для очередного покушения.

Третье покушение было подготовлено гораздо тщательней двух предыдущих. Вот как описывает его подготовку Савинков:

«Наученные опытом 18 марта, мы склонны были преувеличивать трудности убийства Плеве. Мы решили принять все меры, чтобы он, попав однажды в наше кольцо, не мог из него выйти. Всех метальщиков было четверо. Первый, встретив министра, должен был пропустить его мимо себя, заградив ему дорогу обратно на дачу [Плеве тогда жил на даче на Аптекарском острове]. Второй должен был сыграть наиболее видную роль: ему принадлежала честь первого нападения. Третий должен был бросить свою бомбу только в случае неудачи второго, – если бы Плеве был ранен или бомба второго не разорвалась. Четвертый, резервный, метальщик должен был действовать в крайнем случае: если бы Плеве, прорвавшись через бомбы второго и третьего, все-таки проехал вперед, по направлению к вокзалу».

Теперь у эсеров было гораздо больше шансов довести начатое до конца. Закончив составление плана теракта, Азеф покинул Петербург. Покушение было назначено на 8 июля. Но и эта попытка окончилась неудачей. В выбранный день террористы не смогли вовремя осуществить передачу снарядов. Поэтому вовремя и во всеоружии на месте покушения был только Каляев. Несмотря на жгучее желание бросить бомбу, он сдержался, понимая, что неудача надолго лишит его товарищей по партии возможности убить министра. По словам Савинкова, эта попытка не очень разочаровала его товарищей. Они вовремя встретились с выездом министра и увидели, что выполнить задуманное вполне возможно. Путаница с передачей снарядов дала Плеве всего лишь недельную отсрочку.

Отряд, за исключением Савинкова и Швейцера (специалиста по взрывчатке), на неделю покинул Петербург. Так и неиспользованные бомбы Швейцер разрядил и снова зарядил их только в ночь с 14 на 15 июля, накануне следующей попытки.

Утром 15 июля Савинков встретил на Николаевском вокзале Созонова, Каляева, Боришанского и Сикорского (последний – молодой человек из Белостока, участвовавший только в двух последних покушениях). В начале десятого за Мариинским театром, на этот раз без недоразумений, была осуществлена передача снарядов. После террористы собрались у церкви Покрова на Садовой. В 9.20 поочередно, соблюдая дистанцию в сорок шагов, чтобы избежать детонации бомб, они двинулись на Измайловский проспект, где и намечалась встреча с Плеве. Первый метатель, Боришанский, должен был пропустить выезд министра мимо себя, с тем чтобы отрезать ему возможность к отступлению. Первую бомбу поручили бросить Созонову. Каляев и Сикорский шли последними. Они должны были кинуть свои снаряды в том случае, если карета минует Созонова и Плеве останется жив. В случае удачи террористы договорились утопить неиспользованные бомбы в различных местах.

Скорее всего, полиция была предупреждена Азефом о готовившемся покушении. На Измайловском проспекте находилось много филеров. Но агенты полиции не смогли распознать эсеров в толпе. На этот раз террористам повезло. Уже Созонов смог достигнуть цели, поэтому трое остальных метателей остались невредимы. Вот как описывает момент взрыва и его место Савинков:

«Прошло несколько секунд. Сазонов исчез в толпе, но я знал, что он идет теперь по Измайловскому проспекту параллельно Варшавской гостинице. Эти несколько секунд показались мне бесконечно долгими. Вдруг в однообразный шум улицы ворвался тяжелый и грузный, странный звук. Будто кто-то ударил чугунным молотом по чугунной плите. В ту же секунду задребезжали жалобно разбитые в окнах стекла. Я увидел, как от земли узкой воронкой взвился столб серо-желтого, почти черного по краям дыма. Столб этот, все расширяясь, затопил на высоте пятого этажа всю улицу. Он рассеялся так же быстро, как и поднялся. Мне показалось, что я видел в дыму какие-то черные обломки.

В первую секунду у меня захватило дыхание. Но я ждал взрыва и поэтому скорей других пришел в себя. Я побежал наискось через улицу к Варшавской гостинице. Уже на бегу я слышал чей-то испуганный голос: «Не бегите: будет взрыв еще…»

«Когда я подбежал к месту взрыва, дым уже рассеялся. Пахло гарью. Прямо передо мной, шагах в четырех от тротуара, на запыленной мостовой я увидел Сазонова [так Савинков пишет фамилию своего товарища]. Он полулежал на земле, опираясь левой рукой о камни и склонив голову на правый бок. Фуражка слетела у него с головы, и его темно-каштановые кудри упали на лоб. Лицо было бледно, кое-где по лбу и щекам текли струйки крови. Глаза были мутны и полузакрыты. Ниже у живота начиналось темное кровавое пятно, которое, расползаясь, образовало большую багряную лужу у его ног».

Я наклонился над ним и долго всматривался в его лицо. Вдруг в голове мелькнула мысль, что он убит, и тотчас же сзади себя я услыхал чей-то голос:

– А министр? Министр, говорят, проехал.

Тогда я решил, что Плеве жив, а Сазонов убит».

Но оба этих предположения оказались неверными. Об этом Савинков узнал только днем из газет.

В тот момент, когда Созонов поравнялся с каретой Плеве, Каляев находился на мосту через обводной канал и сверху видел взрыв. Мимо него пронеслись, волоча обломки колес, окровавленные лошади. Из увиденного Каляев заключил, что Плеве убит, повернулся и медленно пошел в сторону Сикорского.

Каляев и Боришанский благополучно утопили свои бомбы и покинули Петербург. Сикорский, плохо говоривший по-русски и не знавший Петербург, сделать этого не смог. Он должен был взять лодку без лодочника в Петровском парке, выехать на взморье и там утопить снаряд. Вместо этого он нанял ялик для переправы через Неву и на глазах яличника бросил сверток с бомбой в воду. Владелец ялика спросил, что Сикорский бросил в воду. Молодой террорист молча протянул яличнику 10 рублей, но тот отвел его в полицию.

Причастность Сикорского к убийству Плеве не могли доказать, пока осенью рыбаки случайно не вытащили неводом бомбу. После этого Сикорский вместе с Созоновым предстал перед судом.

Созонов получил при взрыве серьезные увечья, но остался жив. Он ожидал смертной казни, но был приговорен к пожизненной каторге. Сикорский был осужден на 20 лет каторжных работ. С каторги Созонов имел возможность передавать письма своим товарищам. Вот что он написал в одном из них:

«Когда меня арестовали, то лицо представляло сплошной кровоподтек, глаза вышли из орбит, был ранен в правый бок почти смертельно, на левой ноге оторваны два пальца и раздроблена ступня. Агенты, под видом докторов, будили меня, приводили в возбужденное состояние, рассказывали ужасы о взрыве. Всячески клеветали на «еврейчика» Сикорского… Это было для меня пыткой!

Враг бесконечно подл, и опасно отдаваться ему в руки раненым. Прошу это передать на волю. Прощайте, дорогие товарищи. Привет восходящему солнцу – свободе!

Дорогие братья-товарищи! Моя драма закончилась. Не знаю, до конца ли верно выдержал я свою роль, за доверие которой мне я приношу вам мою величайшую благодарность. Вы дали мне возможность испытать нравственное удовлетворение, с которым ничто в мире не сравнимо. Это удовлетворение заглушало во мне страдания, которые пришлось перенести мне после взрыва. Едва я пришел в себя после операции, я облегченно вздохнул. Наконец-то кончено. Я готов был петь и кричать от восторга. Когда взрыв произошел, я потерял сознание. Придя в себя и не зная, насколько серьезно я ранен, я хотел самоубийством избавиться от плена, но моя рука была не в силах достать револьвер. Я попал в плен. В течение нескольких дней у меня был бред, три недели с моих глаз не снимали повязки, два месяца я не мог двинуться на постели, и меня, как ребенка, кормили из чужих рук. Моим беспомощным состоянием, конечно, воспользовалась полиция. Агенты подслушали мой бред: они под видом докторов и фельдшеров внезапно будили меня, лишь только я засыпал. Начинали рассказывать мне ужасы о событии на Из. пр. (Измайловский проспект), приводили меня в возбужденное состояние… Всячески старались уверить меня, что С. (Сикорский) выдает. Говорили, что он сказал, будто с кем-то (с какою-то бабушкой) виделся в Вильно за несколько дней до 15 июля, говорили, что взят еще еврей в английском пальто, которого будто С. назвал товарищем по Белостоку. К счастью, агентам не удалось попользоваться на счет моей болезни. Я, кажется, все помню, о чем говорил я в бреду, но это неважно, если примете меры. Одну глупость, одно преступление я допустил. Не понимаю, как я мог назвать свою фамилию уже через три недели молчания… Товарищи! Будьте ко мне снисходительны, я без того чувствую себя убитым. Если бы вы знали, какую смертельную муку я испытывал и сейчас испытываю, зная, что я бредил. И я был не в силах помочь себе. Чем? Откусить себе язык, но и для этого нужна была сила, а я ослабел… Уже моим желанием было – или поскорее умереть, или скорее выздороветь.

Приветствую новое течение, которое пробивает себе путь к жизни во взгляде на террор. Пусть мы до конца будем народовольцами… Я совсем не ждал, что со мною не покончат. И моему приговору я не радуюсь: что за радость быть пленником русского правительства? Будем верить, что ненадолго…»

На каторге Созонов провел около шести лет. 27 ноября 1910 года в Зерентуйской каторжной тюрьме шесть заключенных попытались покончить жизнь самоубийством в знак протеста против жестокого обращения и телесных наказаний. Среди них был и Созонов. Ему удалось покончить с собой и только такой ценой избавиться от безрадостной роли «пленника русского правительства».

В конце главы хочется передать диалог, произошедший между Савинковым и Созоновым, и привести цитату из одного письма. Однажды между товарищами произошел такой разговор:

«– Скажите, – продолжал я (Савинков), – как вы думаете, что будем мы чувствовать после… после убийства?

Он (Созонов), не задумываясь, ответил:

– Гордость и радость.

– Только?

– Конечно, только».

Через время, с каторги Созонов писал: «Сознание греха никогда не покидало меня».